* * *
В Минске Ольга никогда не бывала. И приведись ей приехать туда обыкновенной туристкой, она на каждом шагу любовалась бы столицей Белоруссии. Но так как появилась там с единственной целью скорее найти своего Василия, в жизнь и смерть которого она то верила, то не верила, ее внимание ничто не останавливало, кроме названия улиц: среди них она искала одну, знакомую ей из бумажки военкомата.
С помощью постовых милиционеров и прохожих Ольга с Сашей сравнительно быстро добрались до нужной улицы и разыскали на ней дом, в котором жил Василий Миронович Федяев, ее Вася, отец Саши.
Дом был в пять этажей. И может, было бы лучше, если бы пришлось подниматься на самый верхний - Ольга успела бы как-то подготовить себя к встрече с родным человеком. Квартира же его была на первом этаже, и они неожиданно оказались перед ее дверью. Оставалось нажать на кнопку звонка. Но Ольга стояла и не решалась поднять руку.
- Мама, так здесь же… во второй квартире! - нетерпеливо подсказал сын.
- Обожди, Саш, - устало ответила мать, словно иссякли все силы и она уже не сможет ни позвонить, ни переступить порог. Сама не понимала, что происходит с нею: страшилась ли увидеть вместо Василия женщину, для нее чужую, а ему ставшую женой, или услышать от того, кто откроет дверь, что живет тут не тот Федяев, которого она с сыном ищет, а совсем другой, или встретить еще что-то недоброе, отчего станут смешными, горькими, несбывшимися все ее трудные думы за последние дни. Точно столбняк сковал ее силы и разум.
- Давай я позвоню, мам? - И, не дождавшись согласия матери, Саша нажал кнопку.
Раздавшийся за дверью звонок показался Ольге слишком громким, он будто разбудил ее. И когда открылась дверь и в ней показался парнишка лет десяти, затрепетала каждая жилка. Тихо спросила:
- Здесь живет Федяев?..
- Я Федяев, - не дав ей договорить, весело ответил парнишка.
- Федяев Василий Миронович, - уточнила Ольга.
- А он на заводе.
- Можно зайти?
- Пожалуйста, заходите.
Конечно, парнишка - сын Василия. Ольга поняла это. Но не в первую минуту, а погодя. Сначала же удивилась большому сходству его со своим Сашей, и только после этого сердце кольнула догадка: "Его!.. Значит, и жена есть". А так как Ольга в думах готовилась к встрече с Василием, к расспросам, почему он не разыскал ее и Сашу, почему скрывался от них, она хотела как можно скорее увидеть его самого и еще подумала: "Лучше без людей, без свидетелей". Спросила парнишку:
- До завода далеко?
Он ответил:
- Не-ет. От нас видать. Идите покажу… Во-он за красной крышей труба. Видите?.. Это и есть папин завод.
- Да, близко. Я пойду, а ты посиди тут, - сказала Ольга Саше и поставила к стене около стула сумку.
- А папа скоро придет - его смена кончается, - сказал парнишка.
- Пойду, - твердо решила Ольга. И она сразу направилась к выходу, даже не оглядев убранство комнаты. От двери позвала Сашу, шепнула: - Смотри, ни слова лишнего тут!..
Ребята остались одни. Уселись к столу и разглядывали друг друга. Маленькому хозяину первому надоело это занятие - встал, взял с этажерки книгу и снова сел, скрипнув стулом. Он лишь делал вид, что собирается читать, на самом деле и не думал.
Гость не видел названия книги, спросил:
- Что читаешь?
Тот ответил:
- "Остров сокровищ".
- А, знаю. Нравится?
- Фантазия… - пожал парнишка плечами, и Саша не понял, любит он фантастические книги или нет. - Ты не здешний? - спросил парнишка, видно уловив что-то незнакомое в Сашином выговоре.
- Нет, - неохотно признался Саша, боясь, как бы он не начал расспрашивать.
Парнишка и верно спросил:
- А откуда приехал?
Саша махнул рукой и неопределенно кинул в ответ:
- Да издалека… С Севера.
Тот не отстал:
- Из города?
- Почти. - И чтоб отвлечь его от расспросов, Саша сам поинтересовался: - Минск очень красивый?
- А ты в центре был?
- Да мы ж только с поезда.
- Хочешь, я тебе покажу?
- Ладно… Потом, - согласился Саша.
- А там, откуда ты приехал, река есть?
- Есть. Северная Двина.
- Северная Двина?! Я знаю - по географии проходили. Она широкая?
- Еще бы!
- Ты переплываешь?
Саша усмехнулся:
- Не пробовал.
- Я обязательно попробовал бы.
- Приезжай. Попробуй. - Но, сказав это, Саша спохватился: будто он приглашает его в гости.
- Я еще никуда-никуда не ездил! Только в пионерский лагерь. Это совсем близко. Даже не на поезде… Ты пионер?
- Комсомолец.
- Здорово! А мне еще три года в пионерах торчать… Хорошо, что ты остался, а то одному скучи-ища!..
Саша недобро подумал: "Тебе хорошо, а мне что-то не очень. Лучше бы я с мамой пошел. Она, наверно, уже разыскала…" Напрашивалось слово "папу", но у Саши вдруг обострилась обида на отца за то, прежде всего, что он вместо него, Саши, завел себе вот этого болтливого…
Он пожалел, что не знает его прозвища, и стал гадать, какое дали бы ему в их школе. Самого Сашу ребята называют Сашкой Беляшом. "И он белый, как я. Было бы, пожалуй, два Беляша, только имена и фамилии разные… Фамилии разные?! - Для него было как открытие: - Он же мой брат! Он ведь сказал - Федяев!"
- Это ты со своей мамой приехал? - продолжал расспрашивать Сашу парнишка.
- Да.
- А ей зачем мой папа?
"Хитрый какой! - подумал Саша. - Так я и сказал! Дожидайся…" Хотел промолчать, но настырный собеседник уперся в него взглядом и ждал.
- Просто так… поговорить… Знакомые… - ответил Саша как можно равнодушней, встал и подошел к окну. Увидел - из подъезда напротив вышла девочка с большой лохматой собакой на поводке.
- Алка с Пуршем, - пояснил оказавшийся рядом младший Беляш. - Разве это собака! Дворняга чистокровный! - должно быть, повторил он слова кого-то из взрослых. - Вот у папы собака была! Ахтой звали. Сторожевая. Умная-разумная! Она… Сейчас фото покажу. - Он вытащил из-под книг с этажерки альбом и начал листать. - Вот. Это мой папа, а это Ахта. Только фото пожелтело - старое… Она раз полицая так сцапала - он ревмя ревел!.. Тогда у папы еще обе ноги целы были…
- А теперь у него разве?.. - горячо выдохнул Саша и прикусил язык: "Вдруг он догадался, что его папа - мой папа?"
- Одна здоровая, а другая - протез, - довольный, что гость боится страшных историй, ответил парнишка.
Саша, разглядывая снимок, не понял, кем тогда был его отец, и решил выяснить:
- Он партизаном был?
- Знаешь какой он храбрый? Ты не знаешь… И моя мама была в партизанах. Мама папе жизнь даже спасла.
- В войну? - Саше хотелось услышать об отце то, чего не могла рассказать и не знала мать.
- А когда ж? Конечно в войну. Тогда на партизанский отряд налетели фашисты. Много-много. А партизаны не струсили. Штыками кололи, гранатами глушили их… Потом дальше в лес ушли. Через болото. Мама узнала, что папа упал, когда от фашистов уходили, и там, в лесу, остался. Она еще не знала - раненый или мертвый… Побежала обратно. А он был живой. Крови много из раны вытекло. Из ноги. Мама всю ночь тащила его. А там сначала близко-близко фашисты были. Стреляли, пускали ракеты. Мама ничего не побоялась… Папу потом на самолете увезли. Ногу врачи отрезали. По колено…
Саше стало жаль папу и обидно на этого минского брата за то, что папа ему, а не Саше рассказывал, как он воевал.
- Хочешь - смотри. - Парнишка придвинул Саше альбом, будто догадался, что гость сгорал от нетерпения узнать все, что там таилось интересного и неведомого. - Тебя как звать?
- Александром.
- И меня! Два Сашки… Вот здорово! У нас во всем четвертом классе Сашек - один я.
- А у нас даже три, - вставил старший Саша и с горечью подумал: "Даже имена одинаковые".
- Ты в котором учился?
- В седьмом.
- Перевернем… Это мы с папой в нашем сквере. Женька соседский снимал. Подхалтурил. А тот я чикнул. За город ездили. Тоже недодержка.
- С кем он? - указал старший Саша на женщину, сидевшую с отцом под березами.
- Папа? С мамой… И это они. В партизанском отряде. Папа еще пограничником был! Лейтенантом. До войны. Только фото нет - все пропали… Нагляделся? Можно дальше?
Дальше смотреть альбом помешала мать младшего Саши - она шумно вошла в комнату. Не то спросила, не то просто заметила:
- А, ты не один, Саша…
Старший Саша встал, поздоровался.
- Здравствуй, молодой человек, - ответила она, снимая с головы косынку. На ней было белое платье в синий крупный горох. Спереди оно заметно поднималось на животе.
- Мама, его тоже Сашей зовут! - захлопнув альбом, выпалил младший Саша.
- Он из вашей школы? - не глядя на ребят, спросила она.
- Да нет же, мама! Он к нам приехал… с Севера… С тетей.
- С какой тетей?
- Не с тетей, вернее, а с мамой… со своей мамой.
- Ничего не пойму.
Старшему Саше надоело слушать этот путаный разговор, и он захотел внести ясность:
- Мы с мамой приехали к Василию Мироновичу Федяеву.
Они стояли рядом, два Саши, в пяти шагах от нее. Один немного повыше, оба чем-то очень похожие друг на друга, и что-то знакомое-знакомое было в лице, в поглядке старшего из них.
Она вдруг все поняла, побледнела, ухватилась за спинку стула. Сын кинулся к ней.
- Мама, тебе плохо?!
- Ничего… Пройдет…
* * *
Ольга пришла к заводским воротам минут за двадцать до окончания смены. Какими долгими показались ей эти минуты! Она направилась было к видневшемуся вдали скверу, но не дошла, вернулась, боясь упустить начало выхода людей из завода и разминуться с Василием. А ей непременно хотелось встретиться с ним и поговорить не у него на квартире, а здесь, где никто не будет видеть и слышать их.
Она уже твердо знала, о чем спросит его, и думала сейчас не об этом, а о том, какой он теперь, узнает ли она его в толпе. В памяти ее он все эти годы жил тем, прежним, каким был много лет назад. А теперь, когда узнала, что он жив, когда она вот-вот увидит его, поняла, что Василий не может быть прежним, что он изменился, так же как она уже не та, не такая, какой была когда-то. А вдруг Василий узнает ее первый и кинется к ней?.. А если не кинется, а нырнет в толпу? Он же не подумает, что она к нему приехала, может, испугается этой негаданной встречи, струсит.
Не доходя до заводской проходной, Ольга повернула обратно. Шла она не совсем прогулочным шагом, пожалуй, даже самым обычным, и, не заметив, удалилась настолько, что, когда снова направилась в сторону проходной, не успела дойти, как по широкой ленте асфальта сначала одиночками, а потом толпой, сплошным потоком хлынул навстречу ей торопливый, одноликий заводской народ. Она сразу поняла: Василия ей тут не опознать, и гадала, как быть. Спрашивать у встречных? Поди-ка бесполезно. Вон сколько их, людей-то! Разве знают? И все же набралась смелости, остановила женщину примерно своих лет:
- Простите, пожалуйста, вы не знаете Василия Федяева… Мироновича?.. Нет его тут?..
По выражению ее лица Ольга поняла, что она вряд ли знает, но для приличия, что ли, женщина спросила:
- А в каком он цехе?
- Я-то не знаю, - ответила Ольга и залилась краской.
Нет, не найти! Если бы крикнуть… Она стояла растерянная, глядела и глядела в лица людей и не видела ни одного знакомого, хотя бы чуточку напоминающего Василия. Люди обходили ее. Одни, усталые, были заняты своими думами, другие беседовали между собой, смеялись, шутили, игриво толкались.
Прямо на нее неторопливо шел пожилой рабочий. Она сделала шаг в сторону, чтобы дать ему дорогу, а он, спрятав в усах ухмылку, пробасил:
- Никак родного мужа потеряла, красавица?
Ольга жалковато улыбнулась в ответ:
- Мне бы надо Василия Мироновича Федяева.
- Из монтажного?
- Да я не знаю.
- Проглядела. Только что прикуривал у меня. Во-он ковыляет.
Она посмотрела, куда показал рабочий, и, позабыв поблагодарить его, кинулась вслед за Василием.
Он сильно хромал, но шел быстро, и Ольге пришлось догонять почти бегом. От этого и от волнения сердце ее бешено колотилось. Поравнялась, пошла рядом, шагах в двух от него. Вгляделась в профиль лица - и не признала: нет, это не тот Василий, которого она хотела видеть, не ее Василий. Кто-то напутал.
Мужчина не обращал на нее внимания и, глядя под ноги, задумавшись, хромал себе и хромал. Ольга на шаг-полтора опередила его и через плечо, вполоборота заглянула ему в лицо. Морщины у глаз, острые скулы, седые клочковатые волосы на голове… Какой же это… Нет, не он, совсем-совсем не он.
Ольга с удивительным спокойствием, как бы про себя, проговорила:
- А мне сказали, что вы - Василий Миронович Федяев…
Лишь после этих слов он поднял глаза и взглянул на Ольгу. Должно быть, они в один и тот же миг узнали друг друга, только он успел первым сказать об этом:
- Оля?! Ты… Оля?! - Что-то надрывное, тоскливое послышалось в его голосе, испуг мелькнул в глазах.
- Вася… - тихо, сквозь проступившие слезы ответила Ольга.
Они стояли друг против друга. Из отороченного золотистой каймой облака выглянуло солнце. Лицо Василия осталось в сумеречной тени, на Ольгино же брызнули светлые лучи, приукрасили, омолодили его.
Мимо шли люди. Тот, пожилой рабочий, недавно указавший Ольге на спину Василия, проходя сейчас подле них, кинул что то озорное. Они же в эти долгие секунды никого не видели и ничего не слышали. Тяжесть еще неясных воспоминаний, что-то огромное, грустное и радостное обвалилось на них до тяжкого звона в ушах - только бы не упасть, только бы вынесло сердце!..
Ольга в какой-то мере была подготовлена к этой встрече, и она первая нашлась, что сказать.
- Страшно, Вася!.. - выдохнула всего два слова, но столько было в этих словах чувства, что Василий услышал в них и все страдания Ольги за годы войны, разлуки с ним, и обиду ее на судьбу их обоих, и боль души. Только не было в них радости. Он же выглядел растерянным, похоже, все еще не верил своим глазам.
- Жива… Как же это, Оля?.. Родная…
Ему бы надо притянуть ее к себе, обнять, заплакать вместе с нею. Но что-то мешало поступить так, мысли путались, пухли, распирали голову.
Ольга женским чутьем поняла его затруднение, позвала:
- Пойдем отсюда… Народ тут… Туда… на скамейку…
Он обмяк, еще больше стал непохож на себя прежнего, каким думала увидеть его Ольга, еще сильнее начал припадать на здоровую ногу, почувствовав старую, забытую боль в раненой ноге.
Они вышли к тому скверу, до которого в ожидании окончания работы Васильевой смены не решилась дойти Ольга.
* * *
Позади зеленой скамейки, на которую присели Ольга и Василий, буйно цвел шиповник. Его ветки в нежно-розовой кипени раскинулись над самой головой. Неземной аромат шиповника, неумолчный звон пчел на его цветах, тихое солнце, ласкающее лица, - все это не шло к суровому разговору, какой вели супруги Федяевы. Да, они были законными супругами! Их не разводили ни загсы, ни народные суды, ни собственные сердца. И не было для этого причин.
- Почему ты не искал нас, Вася? - с тяжелым упреком спросила Ольга, и Василий почувствовал, как трудно будет ему объяснить все, уверить Ольгу в том, что он, поняв уже всю безнадежность поисков ее, жил какой-то странной, двойной жизнью: рядом была другая, любящая его жена, а в думах он бредил Ольгой. Она-то должна помнить, как раньше любил он ее, как ждал сына, их Сашку! И если б он знал, что она жива, что у него где-то есть уже сын, разве он дал бы второму сыну имя, вдвоем с Ольгой выбранное своему будущему первенцу? Да и был ли бы второй-то?..
- Как ты можешь так говорить, Оля?! - с горечью отвел он ее упрек. - Совесть моя перед тобой чиста…
- Ведь мы на той же земле были, Вася… Что ты наделал! - как продолжение своей неоконченной фразы, произнесла она, ровно и не слышала его слов.
На глазах у Василия выступили слезы.
- Оля, ты можешь выслушать мою невеселую исповедь? - спросил он настойчиво. - Я расскажу, если ты будешь верить мне. Я ж никогда не лгал еще.
- Говори. Зачем же мне было ехать?
С чего начать ему? Она была у него дома, знает - есть другая семья. А он знает - у него есть еще сын, и тоже Сашко. Ольга сказала, когда шли к скверу. Начинать, видно, надо с самого начала!
- Я тогда накинул на тебя свою шинель… Помнишь?
Ей бы да забыть!
- В одной рубашке тогда вылезла в окно… - как эхо, прозвучали ее слова.
- Конечно, у тебя была страшная дорога…
- Тяжелее быть не может. Говори, я не буду больше перебивать.
- А на заставе у нас весь день кипел бой. Кровью изошли пограничники. Уж остался ли кто в живых, кроме меня? Я же уцелел совсем случайно. Сидел в окопе, стрелял из ручного пулемета. Метрах в сорока - Алексей с автоматом. Егоров. И еще наши… Отбили мы - уж не помню которую - очередную атаку. Я крикнул Алеше: "Замполит, жив?! Здорово мы их, гадов? А?" Он ответил: "И еще угостим!" Ругнулся зло, закурил. А мне ни есть, ни курить уже не хотелось. Подташнивало от жары, от устали… Что дальше произошло - не знаю. Был день, очнулся вечером. Еле выполз из-под земли. Должно быть, разорвался поблизости снаряд, меня контузило, накрыло земляным сугробом. Как не задохнулся! И ни ранки. Только заикой стал. Сначала-то совсем лишился речи. Правда, и разговаривать не с кем было… Ты не смотри так… жалостно. Это с той поры нервишка щеку дергает. Когда волнуюсь… Да! От заставы пепел остался, развалины… Побрел я на восток следом за немцами. Уж понял: не зря тишина на заставе - они подмяли все, проскочили. Побрел… Надеялся пехом обогнать их. - Он невесело усмехнулся и смолк, собираясь с мыслями.
Ольга отвлекла его:
- Егоров и убедил меня в твоей смерти.
- Алексей жив?!
- В райвоенкомате около Свердловска служит.
- Как же он убедил?
- Сказал: своими глазами видел, как разорвался снаряд там, где был ты, и как от тебя ничего не осталось.
- Как он-то уцелел?
- Ранило его. Тяжело. Без памяти был. Пограничники вынесли. Я ездила к нему. У меня ж в голове только один адрес и был - его Даши. Списалась… Алексей помог пенсию на Сашку выхлопотать… Мне и официальное извещение пришло о тебе. Из управления погранвойск. Все это после войны.
- Я тоже помнил один адрес. Недобрую услугу оказал он… Но - лучше я по порядку.
- Слушаю, Вася.
- Страх, голод, тоска, ярость - все тогда скрутилось, сплавилось в сердце в твердый узел - только зубы скрипят. Такие орлы пали! А что там, впереди, делается? Что с тобой? Горше всего саднило, когда вспоминал тебя. Вспоминал… - усмехнулся он с болью. - Не то. Не было минуты такой, когда бы я не терзал себя этой думой. Какую отправил! Куда!.. Так бы на крыльях и махнул к тебе!.. А я шагал… Однажды лишь удалось на немецком товарном поезде ночью несколько часов проехать. Уже отупел - ничто не страшило. А был-то какой! Оборвался, оброс бородой, исхудал, в пыли, в грязище - бродяга бродягой…