Он вынул из кармана папиросу, хотел закурить, но вспомнил, что у него нет спичек, медленно смял ее, отбросил в сторону, облокотился на колено.
- Продолжай, Вася, - попросила Ольга.
- Чудно устроен человек. Еще не видел тебя, только вышел из завода, а вспоминал то, что сейчас рассказываю. Не очень ясно, не подробно, но вспоминал как раз ту дорогу к тебе. Наверно, потому так думалось, что ты была тут и тоже думала обо мне… Я, Оля, никогда не мог представить, просто не верил, что нет тебя в живых. Хотя все было против, все убеждало в обратном. - Василий помолчал и, выпрямившись, продолжал: - Я. ведь хотел по порядку… Обессилел, изнемог и свалился в одной белорусской деревушке на огородах. Не знаю уж, к счастью ли, к несчастью, но рано утром увидела меня она… Настя. Подобрала, выходила. Я еще не ведал, что судьба без жалости, будто обухом, уже вдарила по мне с размаху. Не представляю, что было бы со мной, если бы я сразу вместо родного дома, вместо тебя, матери увидел черные головешки на пепелище, воронку от бомбы!.. Все это увидел потом, позже, когда уже навоевался - и отвоевался! - в партизанском отряде, когда Смоленск снова был в наших руках. Тогда пепелище поросло бурьяном. Узнал день бомбежки, подсчитал дни твоего пути, понял: ты, конечно, была тут…
- Чуть припоздала я, не угадала. В дороге задержалась - Сашку рожала. - Ольга из жалости к Василию сказала это с наигранной бодростью, думала, и он сменит свой мрачный тон: все-таки у них сейчас не поминки по их прошлому, а встреча после разлуки. Но он, понимая сердцем и разумом, что встреча их слишком запоздалая, и, поддавшись грустному настроению от воспоминаний, но мог стать иным.
- Стоял, глядел на бурьян - и седел… Потом разыскал людей с нашей улицы. Ничего ясного! И вот случайно встретил соседку. Старая уж. Раньше против нас жила.
Через улицу. Признала она меня. Даже имя помнила, хотя многое в оккупации пережила. Спросил про мать. Говорит: "Погибла". Про тебя спросил. "Была, - говорит, - как же. Старик рассказывал". - "Когда, - спрашиваю, - была-то, до бомбежки или после?" - "Разве, - говорит, - упомнишь?" - "Одна или с малышом?" - "Кажись, с малышом". Посеяла она сомнение в моей душе…
- А ты уж с н е ю был? С этой? - не щадя Василия, жестоко спросила Ольга.
- Погоди о ней… - взмолился Василий. - Я надеялся разыскать тех, кто поехал с тобой с заставы. Как-то так вышло, что совсем не помнил адрес замполита, но зато знал, что начальник заставы из Подольска, из-под Москвы. И я кинулся на поиски семьи капитана. Его мать с тобой уехала.
- И девочка. Наташа.
- Помню.
- Нашел ты их?
- Да, мать разыскал. Война еще шла. Рассказал про смерть капитана - он погиб в первый день боя. Еще утром. Незадолго до моего приезда мать узнала и о гибели жены капитана… сына. Она военным врачом была на фронте. Насмотрелся слез!.. О тебе она сказала, что потерялась в дороге во время бомбежки, что Даша искала и не нашла. Обе они, мол, наплакались в вагоне. Старушка все твердила, что, конечно, погибла. Дашин адрес она тоже не знала - расстались они как-то неожиданно… Верил я и не верил. Ведь не видела же она тебя мертвой!
- Вот как вышло. И Алексей не видел тебя мертвым.
- Врали все!
- Они не виноваты, Вася. Обстановка…
Он вспылил:
- Значит, мы виноваты?!
- В чем-то, может, и да… Ладно, оставим это. Лучше расскажи, как жил все эти годы.
- Погоди, Оля… Я потом еще раз написал матери капитана в Подольск. Думал, вдруг нашлись твои следы или кого другого. Письмо вернулось. На конверте: "Адресат выбыл". У старушки была где-то дочь, должно быть, к ней с внучкой перебралась… В Смоленске был еще, слал запросы в Москву. Все без толку.
- С нею-то все-таки когда сошелся? - опять спросила Ольга.
- Легко подсчитать, - резко кинул он. - Сашке одиннадцать уже, - добавил, словно Ольга и в самом деле могла заняться этими, ничего не дающими подсчетами.
- А как же ты, Вася, не узнал, погибла ли я, а завел новую жену? - тяжело дыша, почти шепотом допытывалась она.
- Настя дважды спасла меня от смерти. От верной смерти. Только поэтому она стала моей… моей женой. Но если б я знал, что ты жива, я не коснулся бы чужой жизни, стороной за версту обошел бы.
- Больно…
- А мне? Щади и меня… - Спазмы перехватили ему горло. С минуту молчал, потом, глядя в глаза Ольге, словно мысленно прося ее выслушать все, что он собрался сказать дальше, заговорил: - Ты не сердись на меня за то, что я скажу сейчас. Понимаешь, такое было чувство. Оттого ли, что много думал о тебе, искал я в Насте твои привычки, твои черточки, и она казалась очень похожей на тебя. Чем - не пойму, а похожа. Не с лица, не снаружи. Характером, душой…
Василий рассказал, как Настя, укрыв от немцев и выходив его, переправила в лес к партизанам - в небольшой отряд, только что зародившийся, как позже появилась в отряде сама. Была она вдова: муж артиллерийский старшина перед самой войной в автомобильную катастрофу угодил. Поведал Василий и о том, как Настя, раненного, вынесла его на себе по болоту из-под носа фашистов к своим. Рассказывая все это, он не хотел ни оправдать в глазах Ольги себя, ни выгородить как-то Настю. И может, совсем не рассказал бы, если б Ольга сама не вынудила его.
Ольга же в эти минуты вспоминала рассказ тети Паши о двух мужьях неизвестной ей Шуры, пророчество Ирины о второй Васиной семье… Вот и ему, Василию, тоже придется решать трудную задачу: как теперь быть? И ей придется… Вдруг какими-то другими глазами посмотрела она на него и увидела на уставшем, почти незнакомом ей лице мучительную растерянность. Ольга поняла, что нельзя сейчас задавать ему вопрос: "Как нам быть теперь?", чуть не сорвавшийся с языка.
Василий вряд ли догадался, о чем она думает, и, закончив рассказывать, спросил:
- Как же ты разыскала меня?
Ольга обрадовалась, что на какие-то минуты отодвинулся их роковой разговор. Ответила:
- Думаю, Алексей это. Он понимал - не верю я в твою смерть, и сам, видно, стал сомневаться. Наверно, писал куда-то для успокоения своей совести. А узнала, что ты жив, несколько дней назад. Из военкомата пришла бумажка.
- И ты сразу поверила?
- У меня и до этого теплилась в сердце вера, что, может, и жив…
- Обрадовалась хоть?
- Такое нахлынуло…
- Не узнала меня? Трудно, конечно. Годы… Лучше бы их совсем не было, не жить бы… А я тебя сразу узнал. Такая же ты… красивая… - Дернулся нерв на щеке. Василий с трудом отвел взгляд от лица Ольги, перемолчал. - Замуж не вышла? - спросил и искоса поглядел на нее.
Она поняла, что ему нелегко было задать такой вопрос. Ответила просто:
- Нет, Вася, не вышла.
- Что же ты? Молодая ведь…
- Трудно это.
- А я какой богатый вдруг стал! - Он деланно усмехнулся. - Две жены, два сына. - И более нежно добавил: - Два Сашки.
- А она знала, что я у тебя есть… что ты женатый?
- Я не таил… Слить бы всех вас вместе, каждую двойку - жен, сыновей…
- Не слить, Вася, - сказала и подумала: "А как же мне-то поступить? Звать его с собой на Север? Остаться с ним здесь, в Минске?" Что-то очень мешало и тому и другому. Новая семья Василия? Конечно да. И еще что-то не менее важное. Ольга не хотела признаваться себе в этом, но не признаться было трудно: это что-то - ее Виктор. Она так и подумала: "Мой Виктор". От сравнения ли Василия с Виктором, которое происходило где-то подсознательно, невольно, параллельно с разговором о другом (она уже поймала себя на этом), или оттого, что Василий завел новую семью, Виктор теперь стал для Ольги ближе, дороже, роднее. И поэтому она знала, что, когда ей придется отвечать на вопрос Василия: "Как нам быть теперь?" - а вопрос такой пускай он сам задаст рано или поздно, - она ответит разумно, не обидит ни Василия, ни его Настю.
Будет больно самой. Наверно, очень больно. Хотя боль эту и не сравнить со всем тем, что передумано, пережито, выстрадано, и все же боль эта может сделать ее несчастней. Оборвутся все надежды… Так она, сама не заметив, убедила себя, что их жизнь, ее и Василия, уже не соединима в одну, общую.
Василий, похоже, понял, о чем она думала, и тихо, боясь ответа ее, спросил:
- Как же теперь, Оля, быть нам? Ты уж решай. Твое право.
Она ответила сразу:
- Что ж тут решать? Жизнь без нас распорядилась нами.
Ждал ли он не таких, других ее слов или не понял ее мысль - почему же он молчит? Ему тяжко?
И вдруг она сама себе показалась противной - до чего бездумно ответила Василию! Вряд ли он за минуту до этого представлял, что она скажет такие ледящие слова.
Ольга начала корить себя: почему она так легко уступила мужа другой, отнявшей его у семьи? А сын? Он же не маленький. Он, может, совсем не такой бесчувственный, как его мать, и будет биться за право на отца… Не так, неладно вышло… "Но ты-то хоть не молчи! - в душе крикнула она Василию. - Скажи что-нибудь!"
И он сказал:
- Оля, родная… Значит, для того мы с тобой и искали друг друга… для того и встретились сегодня… чтобы снова разлучиться?.. На всю жизнь разлучиться…
Самые обидные, самые злые слова не ударили бы ее так в сердце, как эти, как взгляд его с печальным укором. И она, отчаявшись, заговорила резко:
- Искали, да плохо, Васенька! Ты меня спрашивал, теперь я тебя спрошу. Мы виноваты, что так все вышло?! Ты виноват?! Виновата я?! Кого винить? Кого судить?.. Ладно мы-то. А дети?..
- Не горячись, Оля, - остановил он. - Я же все понимаю. Прошу - не обижай ее только… Настю… Увидишь, она же…
Ольга, кажется, уже увидела ее. У соседней скамейки стояла женщина, в белом платье не то синего, не то черного крупного гороха и мрачно глядела на них.
- Беременная? - досказала за Василия Ольга.
Он, перехватив взгляд ее, полуобернулся и увидел Настю…
* * *
Торопливо миновав свою улицу и завидя впереди корпус мужниного завода, она опомнилась: "Зачем я иду унижаться перед его бывшей женой?" Мысленно назвав Ольгу бывшей, Настя тотчас поправила себя: "Нельзя нас делить на бывшую и настоящую. Обе мы - жены. Первая и вторая". И от такого простого, не в свою пользу открытия ей сразу стало не по себе. Она, казалось, потеряла власть над своими мыслями, и они повели ее, куда им заблагорассудилось.
До завода было еще далековато, и думы успели вселить в душу Насти отчаяние. Она до предельной ясности поняла: Василий уйдет к Ольге. Она же знала, как он любил Ольгу, как все эти годы мучился неизвестностью, какой-то странной, непонятной надеждой встретить ее.
Верно, Василий ничего не утаил от Насти. В первые же дни их знакомства он ей рассказал, какая хорошая была у него жена. И Настя никогда потом не пыталась умалять вознесенных до небес достоинств Ольги. Она лишь про себя, и то не сразу, постепенно, с годами, начала ревновать его к этой далекой, неживой уже, Ольге. Настя даже сына родила в неподходящее время, чтобы успокоить, привязать к себе Василия. Но и тут он не преминул вспомнить свою Ольгу: потому-де назвал сынишку Александром, что они с женой выбрали это имя для своего первого ребенка.
- А если бы дочь родилась? - спросила тогда Настя. - И ей было заготовлено у вас имя?
- Нет, - ответил он, - мы ждали только сына. А если б у нас с тобой появилась дочь, мы назвали бы ее - знаешь как? - Ольгой… Оленькой…
Они чуть не поссорились.
Василий понял, что Насте не очень-то приятно слушать его воспоминания, и стал реже говорить вслух об Ольге, об их жизни вместе, хотя думал о ней по-прежнему много и нежно. И Настя догадывалась, часто ловила его за грустными раздумьями…
Смена Василия уже закончила работу. Настя была уверена, что Ольга нашла его и они вдвоем-беседуют где-то неподалеку от завода, должно быть, в сквере. Когда оставалось пройти еще метров сто до поворота в сквер, она заробела: невыгодно ей, беременной, с пятнистым лицом, появляться перед Василием рядом с его Ольгой. И одета неважно… А вдруг они покажутся сейчас вон там, впереди, и пойдут ей навстречу! Настя кинулась обратно, свернула в тесную улочку, чтобы выйти к скверу незамеченной, с другого угла.
Шла по солнечной стороне. Вдоль тротуара выстроились молоденькие клены. Ветер неслышно шевелил их резные листья. Под ногами наискосок лежали кружевные тени. Во многих домах были распахнуты окна. Впереди слышалась знакомая и такая спокойная музыка, что Настя на несколько минут забыла про свое горе, внезапно подкараулившее ее.
Но вот музыка оборвалась, набежало на солнце облако, затуманило его. Этого было достаточно, чтобы к Насте вернулось прежнее дурное настроение. И совсем она потеряла душевный покой, когда оказалась в сквере и увидела Василия и Ольгу, сидящих на скамейке глаза в глаза. Ноги перестали слушаться. Она еле дошла до ближней скамейки. Хотела сесть и не села. "Пускай видит та". И та действительно сразу увидела ее. Сказала что-то Василию. Он оглянулся и тоже увидел. А у Насти свое на уме: "Смотрите, смотрите - пришла, не струсила!"
Почуяв ли расстройство матери или просто созорничав, ребенок больно толкнулся в стенку живота, и Настя, до этого думавшая лишь о своей тревоге, вспомнила детей: "Что же их-то ждет? Без отца?" И так стало жаль Сашку и этого, давшего знать о себе, что горькое удушье перехватило горло.
Василий и Ольга встали, направились к ней. А она не могла и шагу сделать навстречу.
Опять беспокойно торкнулся в животе ребенок. Это вернуло Насте решимость, и она, не дождавшись, когда Василий и Ольга совсем подойдут к ней, словно защищая от них своего будущего неразумного сиротинку, вскрикнула:
- Вот, видишь, нашлась и эта!..
Василий не узнал ее голоса. Он даже подумал - не пьяная ли Настя? Хотел прикрикнуть на нее, пристыдить, но Ольга опередила:
- Анастасия… - Отчества не знала, запнулась.
- Ивановна, - подсказал Василий.
- Анастасия Ивановна, не волнуйтесь вы! Вы же знаете, как все случилось. Война и не то натворила, не такие еще беды принесла. Успокойтесь… Разберемся. Решим по-разумному. А сейчас лучше домой пойти… - Умолкла, а потом с чувством добавила: - Страшнее того, что миновало, уж ничего не будет!
- Да… Пойдемте. - Василий с благодарностью посмотрел на Ольгу. А она подумала: "Рад… Не сорвалась… И почему я такая глупая, мирная? Уж не потому ли, что я тут третья… лишняя?"
* * *
Нелегко узнать, что на душе у человека. Даже не всегда угадаешь, хорошее или дурное у него настроение. Бывает, за бурной веселостью, за наигранной беспечностью скрывается такой душевный разлад, что в пору бежать долой с глаз людских - и рыдать.
Что-то похожее творилось и с Ольгой, пока гостила она в Минске, пока видела Василия.
Встретились после долгой, страшной разлуки муж и жена, родные люди, считавшие каждый погибшим другого, в радости и житейских ухабах тысячи раз повторявшие имена друг друга… Чудо ведь! Великое счастье!.. А где оно, это счастье? Что-то не видать на лицах, в глазах обоих. Встряхнитесь же! Не думайте, что это сон. Это же - светлая явь. Награда вам за муки, за подвиг в жизни!..
Нет, ни эти, ни другие слова не смогли бы изменить, скрасить картину…
Сутки была Ольга со своим сыном, с Сашей, у мужа и отца, у потерянного и найденного, у погибшего и воскресшего. И она видела, чувствовала - тяжела ему эта новая роль, роль восставшего из мертвых. Потому что для другой женщины, для другого Саши, которые были сейчас тут же, он ни на день, ни на час не умирал. И он одним и тем же голосом, одинаково нежно или одинаково скупо, произносил имена: то Оли, то Насти. Он даже не смел разным взглядом смотреть на них, чтоб не обидеть ту или другую. Жалким показался он Ольге и чужим. Она разумом понимала, что нехорошо так думать о нем, что надо выказать сочувствие ему, а сердце не шло на сговор, не покорялось ей, одно твердило: вот теперь-то ты потеряла его, не раньше, когда услышала о гибели, а именно теперь, при встрече с ним, не стало у тебя того, твоего Васи…
Они были в полном сборе, обе семьи. И вести разговор о том, что всех их волновало, оказалось труднее. У каждого были свои невеселые думы.
Василий, в безвыходном раздумье мучая себя, все более убеждался, что ему не найти такого решения, которое было бы верным и ни для кого не обидным. Появление Ольги, его родной, близкой, сбереженной памятью сердца Оли, да еще с сыном, с Сашком, в котором течет его, Василия, кровь, с парнем, какого самое смелое воображение отца не в силах было представить, спеленало его, скрутило жаркой, безумной радостью. И все же он не мог показать себя счастливейшим человеком, щедро разбрызгивать вокруг эту радость, заражать ею других. Поступи так - обидишь Настю. Обид же она не заслужила. Если б ее не было совсем… Тогда, может, не было бы и его самого…
А Настя не могла поладить со своей доброй душой. Ей, когда забывала на миг, что она жена Василия и мать его детей, очень хотелось, чтобы был он счастлив своей первой любовью - пускай кинулся бы к Ольге, пускай бы они, не видя никого, забыв все и всех, плакали и смеялись оттого, что нашли друг друга. Но она не в силах была дать им такой совет. Зачем ей становиться самой несчастной, обрекать на сиротство своего Сашу и того, что бьется под ее сердцем? Нет, она не отдаст Василия без бою!
Старший Саша знал все печали матери и ее тихие надежды на счастье. Теперь, похоже, печали остаются с нею, а счастье не сбывается. Разве не ясно ей, что они оба лишние тут? Пускай уж лучше все остается по-старому, без перемены. Саша не мог проникнуться к отцу искренним, светлым сыновним чувством. В голову втемяшилась навязчивая мысль: "Он для меня такой же папа, как дядя Витя. Вроде меньше даже. Правда, правда".
Младший Саша больше рассуждал о том, какие чудеса творятся на белом свете. Жил где-то его старший брат, а он и не знал, не ведал. А тетя Оля - не просто тетя, а мачеха, если без мамы. Она красивее, когда рядом с мамой. И папе нравится, наверно, больше, чем мама. Но для самого-то Саши даже какая угодно мама все-таки лучше красивой мачехи.
А что сказать про Ольгу?
Днем она была будто во сне, ночью же не смыкала глаз - все думала, думала… "Что, боишься? - Мысленно спрашивала она потерявшую покой Настю и сама отвечала: - Да не возьму я его. Поздно уж. Позд-но!"
Да, обе семьи в сборе, а разговор не вяжется.
Вот отец подсел к старшему сыну. Хоть бы с ним поговорил повеселее. Спросил:
- Кем, Саша, собираешься стать? Специальность облюбовал какую-нибудь?
Тот нахмурился:
- Пока не знаю.
- С ребятами-то дружишь с хорошими?
- С разными.
Младшему сыну тоже не хочется быть в стороне. Вмешался:
- Почему ты, папа, никогда не говорил, что у меня есть брат? Ты не знал, что ли?
Отец вздохнул:
- В том-то и беда, Сашко…
Старший Саша воспользовался этой минутой, переметнулся к матери:
- Когда мы домой, мам?
- Да завтра поедем, Саша, - спокойно, слишком спокойно ответила Ольга.
Василий встревожился:
- Что ж так круто, Оля?
- И верно, что уж так спешите? - подала голос и Настя. - Погостили бы.
- Может, ты один, Саша, побудешь у нас? Каникулы ведь… - не очень уверенно предложил отец.
Ольга поддержала:
- А что, останься, Саша, на недельку.
Саша не поддался:
- Нет, я с тобой, мама!.. Завтра…
Бурная разрядка с Ольгой случилась на вокзале в час отъезда из Минска.