* * *
В один из дней на почту мало заходило посетителей, и тетя Паша, почтальон, рассказала сотрудницам страшную историю, которую позже, через годы, Ольга вспоминала как пророческую для себя.
Ольга сидела у того же окошка "До востребования", отвлеклась и услышала рассказ тети Паши немного не с начала:
- … Так вот. Явился ровно с того свету. Она - в слезы. Кинулась к ему: "Ванечка, родной мой!" Второй муж был дома, тут же. Все это видит, но - ничего. Раньше, до войны, они знали друг друга. Поздоровались мирно, честь по чести. Второй-то говорит ей: "Ну, что ж, Шура, беги в магазин, такая встреча - грешно не отметить".
Пока она бегала за водкой, они разговаривали. Тот, настоящий-то, Иван-то, скуповато поведал, что был в плену, но многим странам наскитался, пока вырвался на Родину. А второй-то, Афанасием звать, вроде как бы Шуру оправдывал: мол, извещение о твоей смерти она получила…
Вошла посетительница, направилась к Ольгиному окошку. Тетя Паша умолкла.
- Скажите, где можно получить посылку? - спросила женщина.
Ольга ответила:
- Со двора вход. Выйдете - и налево.
- … Да-а. Иван-то знал, что и тогда Афоня любил Шуру, когда в девках была, - продолжала тетя Паша после ухода посетительницы. - А она-то к ему не шибко тянулась, все над его именем подсмеивалась. А тут уж судьба свела их. Иван понимал все и, должно, не виноватил ни его, ни свою Шуру.
- Какие, скажите, истории в жизни бывают! - вздохнула самая молодая из девчат - Валя Грекова.
Ольгу тоже задел этот рассказ. Она представила себя на месте той Шуры - и не позавидовала ей.
- … Принесла она две поллитровки, приготовила закуску, по граненому стакану поставила перед тем и перед другим. А Иван говорит: "Шурок, ставь и себе стакан". Она отвечает: "Не пью я, Ваня, не навыкла без тебя". Он ей свое: "Разве ты не рада моему возвращению?" Тогда и Афоня стал уговаривать: "Немножко-то выпей с нами, Шура". Она и перед собой поставила точно такой же стакан, сказала не Афоне, а Ивану: "Разливай, Ваня". Он откупорил бутылку, налил сначала ей, потом сопернику своему и потом уж себе. Все три стакана склянешеньки. "Выпьем, - говорит Иван, - за наше свидание, за встречу. И пускай, - говорит, - Шурок сама выбирает себе одного из нас - раз уж так случилось. Кого выберет - тот и будет отныне ее мужем". Ни словечком не изобидел. А она, бедненькая, то на одного поглядит, то на другого. А больше страдает оттого, что нежно, по-старому выговаривает ее имя Иван. Как скажет "Шурок", так она в лице и меняется.
- Милая! - вырвалось у Ольги.
- Любила она раньше Ивана, очень любила. И к Афанасию успела привыкнуть. Он ее долго уговаривал, когда овдовела. Ласковый. На ласку-то и ответила. И тут два чувства столкнулись - к одному мужу прежняя любовь вспыхнула, к другому, ласковому да нежному, жалость сердце разбередила. Думала, водка хмелем ударит в голову, прибавит храбрости, развеселит. Решила: "Была не была - выпью!" И выпила, как мужья, до дна. Полный-то стакан! "Сердечное спасибо тебе, Шурок, - опять сказал Иван. - Это лучше всяких твоих слов". А второй-то, Афанасий-то, сует ей закуску, торопит: "Скорее, Шура, огурчиком закуси". Она отводит его руку: "Ничего, я хлебушек понюхаю". Не закусила. Афоня теперь наливает Ивану и себе. Шура свой порожний стакан отодвинула в сторонку. И сидит. И еще крепче глазами впивается попеременки - в одного, в другого. Улыбнется, сгонит прочь улыбку, вроде опечалится, задумается, потом опять хочет веселой казаться… Все, видно, гадала, которого из двоих выбрать.
- Срок-то уж очень короток - где ж тут сразу решишь, - вставила Валя Грекова.
К окну "До востребования" подошел Виктор. Он не первый раз появлялся здесь с той поры, как доставил Ольге ее Сашу. Поздоровался:
- Здравствуйте, Ольга Ивановна.
- Здравствуйте, Виктор Михайлович. А вам опять писем нет.
- Ничего не поделаешь… Наверно, чернила высохли или перья поломались… Оля, можно вас спросить: вы когда кончаете работу?
Ольга смутилась, но ответила:
- Еще не скоро.
- Тогда до свидания.
Валя Грекова - тут как тут:
- Что я говорила? Влюбился он в нашу Ольгу. Точно!
Ольга даже привстала:
- Что ты мелешь, Валька? Человек ждет важное письмо, а ты…
- Раньше он почему-то не получал здесь ни важных, ни других каких.
- Хватит вам болтать! - остановила их пожилая работница. - Тетя Паша, доскажи, чем же все кончилось.
- А кончилось плохо. Решать Шуре было тру-удно. Мужья-то один одного лучше… Они снова налили - теперь по полстакана. Шура встала улыбчивая, пошла за чем-то на кухню… Пошатывается. Хмель свое берет. А мужья не замечают, беседуют себе, и в разговоре ни тот, ни другой Шуры не касаются - будто ничего промеж их такого нету, друзья друзьями. Долгонько они так сидели, уж водка кончается. И тут Афанасий хватился: "Что ж это Шура-то не с нами?" Иван по-своему понял ее уход: "Наверно, надоело ей нас слушать да на пьяненькие наши рожи глядеть". Беседа их после того не пошла. "Может, позвать Шуру?" - беспокоился Афанасий. "Пойдем посмотрим, не плохо ли ей", - согласился Иван. Пошли на кухню. Нет там Шуры. Спросили у соседки - и к ей не заходила. Афоня кинулся на улицу. Нет и там. Да и прохладно было - не усидишь на улице. Тогда он полез на чердак. Чуяло сердце-то. И только голову просунул - ка-ак закричит!.. Там, на чердаке, висела она, родная, в петле…
- Да что ж она, дура! - вскрикнула Валя.
- Так она надумала, матушка. Удавилась. Не вынесла счастья: погибший муж вернулся и второй есть. Выбрать не хватило сил. Торопилась покончить, покуда хмель не прошел… Теперь оба мужа горюют, и каждый себя виноватит… Хорошая была женщина, красивая из себя. И уж шибко совестливая, царство ей небесное…
Валя сквозь слезы прошептала:
- Глупая, глупая…
Ольга закусила губу, чтобы не всхлипнуть над этим чужим горем: близко к сердцу приняла она судьбу неизвестной ей женщины.
* * *
Ольга вышла с почты последней. Одна направилась сквериком домой. Из головы не выходила история, рассказанная тетей Пашей, и Ольга, задумчивая, не замечала под ногами облетевших с берез золотистых листьев, не видела ничего кругом. И когда ее кто-то окликнул по имени, вздрогнула и остановилась.
- Ой, это вы!.. Напугали как… - сказала она, увидев в осенних сумерках вставшего со скамейки Виктора Михайловича.
- Простите, Оля! - виновато произнес он. - И за то, что напугал вас, и за то, что вот так… дерзко поджидаю…
Она пришла в себя и выговорила ему:
- Вы уже два месяца такой. Появляетесь на почте… А писем нет и, наверно, не будет.
- Да, вы угадали: я не жду писем. И не от кого: ни родных у меня, ни близких.
- Зачем же тогда подходить к окошку "До востребования"?
- Вы обижены на меня?
- Люди замечают…
- Это ведь единственное место, где я могу видеть вас.
- Вы говорите так, как будто… Зачем?.. Не надо, прошу… Я люблю своего мужа.
- Я все знаю. Ваш муж погиб на фронте.
- Он пропал без вести.
- Это одно и то же.
- И все равно я люблю его.
Виктор помолчал и уже другим - погрустневшим - голосом произнес:
- У меня война тоже отняла многое…
- Значит, вам нетрудно понять мое настроение?
- Я понимаю… Может, разрешите проводить вас?
- Спасибо, Виктор Михайлович. Дойду я. Не сердитесь. Сашка, наверно, заждался.
- Как он поживает, танкист?
- В заботах. Школьник! Учится прилежно.
- Молодец. Привет ему передавайте.
- Он и так вспоминает вас. Что ж, до свидания.
- До свидания, Оля…
После этого разговора Виктор Михайлович перестал заходить на почту за письмами, которых ему никто не слал. А Ольга - странное творится с человеком! - ждала его прихода. И когда за несколько дней до Октябрьского праздника он снова окликнул ее после работы на бульваре, она даже обрадовалась и не скрывала эту радость от него.
Они с час гуляли по городу. Было прохладно, и Виктор Михайлович взял Ольгу под руку. О многом переговорили они за этот час. Ольга узнала, что Виктор приехал в город незадолго до ее приезда. До того жил в рабочем поселке километров за тридцать. Там перед родами умерла от малярии его жена. Работал он на городской электростанции инженером.
Они оказались около ее дома. Ольга сжалилась - озяб человек, - пригласила Виктора к себе согреться чаем.
Саша обрадовался приходу дяди Вити, забавно болтал с ним, и Ольга видела, что он понравился гостю, ну а гость - Саше…
Виктор пригласил Ольгу пойти с ним седьмого ноября в гости в одну знакомую ему семью. Она чуть замялась, но согласилась.
За праздничным столом кроме хозяев - мужа и жены - были еще две пары. Было просто, уютно, весело. Ольга невольно сравнивала Виктора с остальными мужчинами. Статный, скромный, меченный фронтовыми ожогами на лице, остроумный, но и не болтливый собеседник, внимательный к ней и к соседке слева за столом, он казался Ольге красивей, лучше тех троих, да, похоже, и женщины выделяли его среди своих мужей - охотно танцевали с ним.
На долю Ольги достался вальс "В парке старинном". Раньше слов о седине, слетевших с пластинки, она впервые разглядела - у Виктора седые-седые виски. Седина эта удивительно шла ему, так же как шрамы на лице, без которых, казалось, он был бы обыкновенной, проще.
Они сели раньше окончания вальса, но именно эти минуты, пока Ольга кружила в вальсе, сделали с сердцем ее что-то такое, необъяснимое и властное, от чего ей потом уже не удалось ни избавиться, ни уйти, ни скрыться. Вальс тот с памятного октябрьского вечера стал для Ольги ее своеобразным гимном, и не торжественным, а душевным, чувственным. Покоряющая музыка вальса тогда вела ее по невидным улочкам города рядом с Виктором, а позже, через месяцы, - в лодке за Двину и по лугу, цветистому, пьянящему…
Так они, вдова и вдовец, подружились. Но свело их не это родство судеб. Нет. Что-то другое, значительное - словно они давно искали друг друга и нашли. А вдовство лишь давало им право на это сближение, на эти большие, искренние чувства. В дружбе их не все шло просто и гладко. Бывало, по месяцу не искали они встреч, жили своим прошлым, от которого уйти было нелегко обоим. И особенно ей. У нее - сын, которого она любила и который был похож на другого, тоже любимого, хотя и неживого, но из памяти, из сердца не выкинутого. Она не собиралась лишать этой памяти и сына. Ольга так много рассказывала Саше о его отце, что уж кто-то другой не сможет занять это место в сердце мальчика. Виктор же, твердила она себе, кем бы ни стал для нее, всегда останется для Саши только дядей Витей.
Ольга не думала, что Виктор старается расположить к себе Сашу для того, чтобы через это добиться ее любви. Да и на самом деле ничего подобного не было. Но и она, мать, не могла остаться равнодушной к сердечной доброте человека, влияние которого положительно сказывалось на всем поведении Саши. Виктор умел не навязчиво, играючи так занять Сашу, что можно было подумать: большой опыт отца и педагога у этого бывшего танкиста. И она невольно проникалась уважением к Виктору, все больше привязывалась к нему, видела в нем настоящего друга.
В один - ответственный - учебный год Саша чуть не стал второгодником. Вот когда нуждались в поддержке и мать и сын!
Казалось, все будет хорошо. Саша успешно закончил третий класс. Татьяна Петровна, Сашина учительница, при встречах с Ольгой не могла нахвалиться его прилежностью. Да Ольга и сама видела старание сынишки, чувствовала его любовь к школе.
На втором месяце нового учебного года учительницу неожиданно перевели в вечернюю среднюю школу рабочей молодежи. Дети, влюбленные в свою строгую, но добрую Татьяну Петровну, никак не могли привыкнуть к новой учительнице. А она к тому же была резкой, нервной.
Вечерняя школа помещалась в здании той же начальной школы, и ребята иногда виделись со своей любимой учительницей. Они уговаривали ее вернуться, девчонки плакали. Им невдомек было, что и Татьяна Петровна свою разлуку с классом тоже очень переживала, так как ушла она от них не по доброй воле: не хватало педагогов.
Однажды Саша вернулся из школы в слезах. Мать была дома, и на ее вопрос, почему он плачет, ответил:
- Ольгушка тебя вызывает.
- Кто? Какая Ольгушка? - не поняла мать.
- Учительница.
- А почему ты ее так называешь? Ты слышал хоть раз, чтобы меня кто-нибудь назвал Ольгушкой? Все зовут кто Олей, кто Ольгой, кто Ольгой Ивановной.
- Ты же не такая… ты хорошая.
- Учительница для тебя нехорошая? Ты подумал, что говоришь?
- Не я один… Так все в классе ее зовут. Еще знаешь как? Сказать? Ольгушка-лягушка.
- Ой как это некрасиво! Школьники, пионеры…
Саша покраснел.
- Да, а зачем вызывает она меня? Что-нибудь натворил? Где твоя кепка?
- У нее.
Саша рассказал, что он написал сочинение до звонка, и Ольга Марковна разрешила идти домой. Но как же он мог уйти один, без Кольки Крылова? Оделся и стал ждать. Надоело, заглянул тихонько в класс. Потом еще. А учительница стояла у двери, схватила кепку и сказала, что он хулиган, пускай за кепкой приходит мать.
- Ты, может, дразнил ее, чего доброго? Сказал что-нибудь дерзкое? - пытала Ольга сына.
- Ни капельки! Только заглянул и вот так поманил пальцем Кольку. - Саша показал, как он поманил дружка.
Когда Ольга пришла в школу, Сашина учительница наговорила ей много неприятного: Саша будто бы ленится, грубит и вот, наконец, хулиганил - мешал заниматься.
Ольга не стала выгораживать сына, сказала, что поговорит с ним, а в душе унесла неприятное впечатление от этой встречи. Подумала: "Какая холодная… Не зря ребята прозвище дали такое". Потом росла тревога за Сашу - четвертый класс, сложный, выпускной. А Саша и верно стал лениться: без напоминаний не садился за учебники. Раз утром даже признался:
- Мне что-то не хочется в школу идти, мама.
- Почему? - строго спросила она. Посмотрела в глаза - и сама догадалась почему.
- Если бы Татьяна Петровна… - мечтательно произнес Саша.
Ольга видела, что с Сашей творится что-то неладное, но была бессильна внушить ему уважение к новой учительнице, все ее слова были неубедительными.
Рассказала Виктору. Он посоветовал сходить в школу, выяснить все.
Ольга так и поступила.
Разговор с Ольгой Марковной состоялся не наедине, как хотелось Федяевой, а в учительской в присутствии учителей. Сашина учительница сразу напустилась:
- Ваш сын учится из рук вон плохо! Кончается третья четверть, а он… Я предупреждаю: он может остаться на второй год. Явный кандидат. У Ольги в глазах померкло.
- Да как же так? Он же хорошо учился. Он любил школу. У Татьяны Петровны три года отличником был.
- Хм!.. - ухмыльнулась Ольга Марковна. - У Татьяны Петровны, возможно, любимчики водились, а у меня их нет и не будет!
- Что же мне делать?
- Вы же мать, знаете характер своего сына, вам легче самой решить, как заставить его учиться.
- Заставить… - задумчиво повторила Ольга и растерялась. Она нехорошо подумала: как трудно, должно быть, ее Саше каждый день смотреть на свою учительницу, которую не любишь и которая тебя не любит, и выслушивать нудные нотации.
Невеселый был разговор.
Все, кто находился в учительской, оставили свои дела и прислушивались к их беседе. Вдруг одна пожилая учительница встала, подошла к Ольге Федяевой, сказала:
- Я давно наблюдаю за вашим Сашей. Он мне нравится. Умненький, скромный мальчик. Если вы не возражаете, я возьму его к себе в четвертый "Б".
Ольга с дрожью в голосе вымолвила:
- Ой, пожалуйста, возьмите! Я так буду благодарна! Спасите его. Только не было бы вам неприятности какой. Отстал он…
- Все будет хорошо.
Тут возразила Ольга Марковна:
- Зачем же, Марья Николаевна! Я доведу его… выравняю…
Федяева взмолилась:
- Нет уж, Марья Николаевна, возьмите его к себе!
- Я думаю, так будет лучше. И вы не упрямьтесь, Ольга Марковна, - обратилась Марья Николаевна к коллеге. - Мы сейчас договоримся с нашей заведующей. А меня извините, что я так… не вытерпела…
И Саша оказался в параллельном классе, у заслуженной учительницы республики. С первого же дня занятий здесь его словно подменили: повеселел, снова прилежно взялся за учение - от учебника не оторвешь! Мать радовалась этой перемене.
Через месяц-полтора она спросила Сашу:
- Не опозоришь меня, не останешься на второй год?
- Что ты, мама! Я уж постараюсь…
- А Марья Николаевна строгая?
- Она очень хорошая. Ты знаешь, мама, какие у Марьи Николаевны пальчики!
В этом бесхитростном детском признании Ольге открылся секрет разительной перемены в Саше.
Кончился учебный год. Ольгу пригласили в школу. Было что-то вроде торжественного собрания учащихся выпускных классов. Пришли многие родители. Марья Николаевна сказала напутственное слово ребятам и под конец добавила:
- Двое лучших из вас окончили школу с похвальной грамотой. Это Сережа Мальцев и Саша Федяев.
У Ольги слезы потекли по щекам. Как же так?! Ее Саша?! Не ошибка это?..
А он вышел к столу, взял из красивых рук Марьи Николаевны дорогой нарядный листок и подал матери:
- Мама, так я постарался… Не сердись…
После собрания к Федяевой подошла бывшая Сашина учительница Ольга Марковна, пригласила в учительскую на чашку чая. Та только тогда пришла в себя, вежливо отказалась:
- Спасибо. Я такая счастливая, такая!.. Ничего не хочу…
Домой они шли в обнимку, сын и мать. Ольге хотелось кричать от счастья на всю улицу.