Глава VII
Но не прошло и минуты, как присутствующие убедились, что привидения дорожат людским мнением больше, нежели утверждал мистер Мэси, ибо внезапно при свете огня перед ними предстала изможденная фигура Сайлеса Марнера, который молча оглядывал гостей своими странными глазами не от мира сего. Длинные трубки курильщиков одновременно задвигались, подобно щупальцам испуганных насекомых, и у каждого, не исключая и скептического коновала, создалось впечатление, что перед ними не Сайлес Марнер во плоти, а лишь его призрак, тем более что дверь, через которую вошел Сайлес, была скрыта высокими спинками стульев, и никто не видел, как он появился. Мистер Мэси, сидевший дальше других от призрака, должно быть справедливо торжествовал в душе, и это чувство умеряло в нем охватившее всех чувство страха. Разве он постоянно не утверждал, что когда Сайлес Марнер пребывает в своем странном трансе, душа его покидает тело? Вот вам и доказательство; но, в общем, мистер Мэси предпочел бы обойтись без него.
Несколько мгновений в кухне стояла мертвая тишина, так как от сильного волнения Марнер едва дышал и не мог говорить. Наконец хозяин, вспомнив о своей обязанности держать дом открытым для любого гостя и уверенный, что его неизменный нейтралитет и на сей раз послужит ему охраной, овладел собой и приступил к заклинанию духа.
- Мастер Марнер, - миролюбиво начал он, - что с вами случилось? Зачем вы пришли сюда?
- Обокрали! - задыхаясь, выкрикнул Сайлес. - Меня обокрали! Мне нужен констебль… и судья… и сквайр Кесс… и мистер Крекенторп.
- Поддержи его, Джем Родни, - сказал хозяин, окончательно отбрасывая мысль о привидении. - Он, кажется, не в своем уме, да и промок до костей!
Джем Родии сидел крайним в ряду гостей, как раз возле места, где стоял Марнер, но он не пожелал исполнить это поручение.
- Сами подойдите к нему, мистер Снелл, если вам охота, - угрюмо ответил Джем. - Может, его не только обокрали, но и убили, - добавил он сквозь зубы.
- Джем Родни! - закричал Сайлес, поворачиваясь и устремляя взгляд на человека, которого он подозревал.
- Да, мастер Марнер, что вам нужно от меня? - не без трепета спросил Джем, схватив со стола для защиты свою пивную кружку.
- Если это вы украли мои деньги, - сказал Сайлес, умоляюще протягивая к нему руки и повышая голос до крика, - верните их мне, и я не буду ссориться с вами. Я не буду жаловаться на вас констеблю. Верните мне их, и я подарю вам… я подарю вам гинею.
- Я украл ваши деньги? - с негодованием воскликнул Джем. - Да я запущу этой кружкой вам в голову, если вы еще раз скажете, что я украл ваши деньги!
- Подождите, подождите, мастер Марнер, - вмешался хозяин, решительно вставая и хватая Марнера за плечо. - Если вы хотите что-нибудь сказать, говорите толком, иначе вас никто не станет слушать. Покажите, что вы в здравом уме. И с вас льет, как с утопленника. Садитесь к огню, обсушитесь и выкладывайте все по порядку.
- Конечно, - поддержал его коновал, который чувствовал, что его поведение на сей раз явно не соответствует его убеждениям. - Перестаньте таращить глаза и кричать, а не то нам придется связать вас, как безумного. Я потому до сих пор и молчал: думал, что человек сошел с ума.
- Да, да, пусть сядет! - подхватили одновременно несколько гостей, довольных тем, что вопрос о существовании привидений так и остается открытым.
Хозяин заставил Марнера снять куртку и усадил его на отдельный стул в середине комнаты, подальше от остальных и так, что свет от огня падал прямо на него. Ткач так ослабел, что повиновался, не возражая и думая только о том, как бы получить помощь для розыска денег. Теперь, когда первый страх был забыт, присутствующими овладело жгучее любопытство, и все глаза обратились на Сайлеса.
- Ну, мастер Марнер, - спросил хозяин, тоже садясь, - что вы хотели нам сказать? Вас как будто обворовали? Ну-ка, выкладывайте!
- Пусть он не говорит, что это я его обокрал, - поспешно заявил Джем Родни. - На что мне его деньги? Это все равно, что я украл бы стихарь у священника и щеголял в нем.
- Придержи язык, Джем, дай послушать, что он скажет, - остановил его хозяин. - Говорите, мастер Марнер!
Сайлес начал рассказывать о случившемся, и чем более таинственным становился характер покражи, тем чаще слушатели прерывали потерпевшего вопросами.
И в то время, когда Сайлес делился своим несчастьем с жителями Рейвлоу, в то время как он сидел у чужого очага, обогреваемый его теплом и окруженный людьми, казалось готовыми ему помочь, что-то новое и непривычное вошло в его душу, несмотря на то, что он всецело был поглощен своей утратой. Наше сознание скорее замечает перемену внешнюю, чем внутреннюю: долго бродит сок внутри растения, прежде чем мы заметим появление почек.
Некоторая подозрительность, с которой вначале слушали ткача, постепенно исчезла при виде его искреннего горя. Соседи теперь не сомневались, что Марнер рассказывает правду, но не потому, что были способны тотчас же усмотреть в его утверждениях отсутствие мотива для лжи, а потому, что, как заметил мистер Мэси, "люди, которые стакнулись с дьяволом, вряд ли могут так отчаиваться". И чем более удивительным казалось, что похититель не оставил никаких следов и каким-то путем, непостижимым для простых смертных, узнал даже точное время, когда Сайлес уйдет из дому, не заперев двери, - тем более очевидным становилось то обстоятельство, что его предосудительная дружба с дьяволом, если когда и существовала, то уж давно оборвалась и, следовательно, беду эту причинила Марнеру такая сила, с какой не мог бы справиться никакой констебль. Вопрос же о том, зачем нечистой силе ждать, пока Сайлес оставит дверь незапертой, даже не возникал в сознании слушателей.
- Деньги ваши украл не Джем Родни, мастер Марнер, - сказал хозяин, - и вы не должны косо смотреть на него. Если уж очень придираться, у Джема не совсем чисто по части охоты на зайцев и тому подобное, но сегодня он явился сюда раньше, чем вы ушли из дому за пряжей, мастер Марнер, и весь вечер пил пиво из своей кружки, как самый порядочный человек в нашем приходе.
- Да, да, - подтвердил мистер Мэси, - не будем обвинять невиновного! Так не полагается по закону. Прежде чем арестовать человека, нужно представить свидетелей. Не будем обвинять невиновного, мастер Марнер!
Сознание Сайлеса не было настолько оцепенелым, чтобы его не могли пробудить эти слова. С чувством искреннего раскаяния, столь же новым и непривычным для него, как и все случившееся за этот час, он поднялся со стула и подошел к Джему, пристально глядя на него, словно желая прочесть выражение его лица.
- Я был неправ, - сказал он, - да… да… мне следовало подумать, прежде чем говорить. Никаких улик против вас нет, Джем. Вы чаще других бывали в моем доме, поэтому я и подумал прежде всего на вас. Я вас не обвиняю… Я никого не хочу обвинять… - добавил он, хватаясь руками за голову и отворачиваясь в невыразимом отчаянии, - я только стараюсь… я стараюсь понять, куда могли деваться мои гинеи.
- Не сомневаюсь, что они там, где достаточно жарко, чтоб их расплавить, - сказал мистер Мэси.
- Глупости, - возразил коновал. И затем спросил с видом следователя: - Сколько денег могло быть в мешках, мастер Марнер?
- Двести семьдесят два фунта, двенадцать шиллингов и шесть пенсов, я вчера вечером пересчитывал, - сказал Сайлес, со стоном опускаясь на стул.
- Что ж, нести их было не так уж тяжело. Наверно, какой-нибудь бродяга завернул к вам, вот и все. А ежели нет следов и кирпичи да песок лежат как обычно, ну, так у вас ведь глаза, мастер Марнер, все равно как у насекомого: при вашей близорукости трудно все рассмотреть. Я вам вот что скажу: будь я на вашем месте, или вы на моем, - это все равно, - вам бы не показалось, что все осталось на месте, как и до вашего ухода из дому. Я предлагаю, чтобы двое самых разумных из нас отправились вместе с вами к констеблю Кенчу, - я знаю, он лежит больной в постели, - и пусть он назначит одного из нас своим заместителем. Так велит закон, и я думаю, что все здесь согласны со мной. Идти к Кенчу недалеко, и если он назначит меня своим заместителем, я пойду с вами, мастер Марнер, и осмотрю ваше жилище. А если кто-нибудь считает, что я неправ, пусть встанет и скажет прямо, как подобает мужчине.
Этой содержательной речью коновал восстановил свое душевное равновесие и с уверенностью ждал, что кто-нибудь назовет его имя в качестве особенно разумного человека.
- Давайте прежде посмотрим, как погода, - сказал хозяин, который тоже считал, что имеет самое прямое отношение к этому проекту. - Все еще дождь льет, - сказал он, возвращаясь от двери.
- Ну, я не из тех, кто боится дождя! - заявил коновал. - Некрасиво получится, если судье Мэлему станет известно, что мы, люди уважаемые, узнали такую новость и не приняли никаких мер.
Хозяин признал справедливость этого довода и, выяснив мнение присутствующих, а затем совершив небольшую церемонию, известную в высших духовных сферах, как "nolo episcopari", согласился взять на себя неприятную обязанность идти в непогоду к Кенчу.
К величайшему неудовольствию коновала, мистер Мэси отвел его кандидатуру в заместители констебля: этот претендующий на непогрешимость и знание законов старый джентльмен утверждал, со слов своего отца, что доктор не может быть констеблем.
- А вы хотя и лечите только коров, все же, я полагаю, доктор. Муха остается мухой, хотя бы и называлась слепнем, - заключил мистер Мэси, сам дивясь своему глубокомыслию.
Последовал горячий спор. Коновал, который, конечно, не желал отказываться от звания доктора, утверждал, что доктор, при желании, может быть и констеблем. Закон лишь гласит, что нельзя принуждать его брать на себя такие обязанности, если он не хочет. Мистер Мэси считал, что это чепуха: едва ли закон любит докторов больше, чем других людей. Более того - доктора по природе своей обычно вовсе не хотят быть констеблями, почему же мистеру Даулесу так приспичило брать это на себя?
- Да я вовсе не хочу разыгрывать из себя констебля, - вспылил коновал, припертый к стене этой безжалостной логикой, - и никто не упрекнет меня в этом, если говорить по-честному. Но коль скоро тут примешалась зависть и есть охотники пойти под дождем к Кенчу, пусть идут, а меня вы теперь уж не заставите, будьте покойны!
Все же, стараниями хозяина, спор был улажен. Мистер Даулес согласился сопровождать мистера Снела без всяких официальных функций. И вот бедный Сайлес, закутанный в какую-то старую попону, вторично, - на этот раз с двумя провожатыми, - очутился под дождем. Он думал о предстоящих ему долгих часах ночи не как о желанном отдыхе, а как о тягостном времени, отделявшем его от наступления утра.
Глава VIII
Придя домой около полуночи с бала у миссис Осгуд, Годфри Кесс не особенно удивился, узнав, что Данси еще не вернулся домой. Может быть, он не продал Уайлдфайра и ждет нового случая. А может быть из-за густого тумана он заночевал в "Красном льве" в Батерли, если скачка за зверем привела его в те края, ибо забота о том, что он оставляет брата в неизвестности, не могла тревожить его. Мысли Годфри были слишком заняты внешностью и поведением Нэнси Лемметер и негодованием на судьбу, всегда возникавшим в его душе после встречи с ней, чтобы много думать об Уайлдфайре или о том, где пропадает Данстен.
На следующее утро вся деревня была взволнована известием о краже. Годфри, как и другие, усердно выслушивал и обсуждал различные толки и даже побывал у каменоломни. Дождь смыл без остатка все следы, но при тщательном осмотре места была найдена полузатопленная в грязь "трутница", жестяная коробка с куском трута, кремнем и огнивом. Как выяснилось, трутница не принадлежала Сайлесу, ибо та единственная, которой он когда-либо обладал, лежала на своем месте на полке. Поэтому все единодушно пришли к выводу, что коробка, найденная в канаве, имеет прямое отношение к покраже. Впрочем, значительное меньшинство, недоверчиво покачивая головой, продолжало намекать, что кражу подобного рода едва ли можно раскрыть при помощи какой-то там трутницы, что в рассказе мастера Марнера есть много подозрительного и что уже бывали такие случаи, когда человек сам причинял себе зло, а потом заставлял правосудие искать виновного. Но когда их просили объяснить, на чем такое их мнение основано и зачем было мастеру Марнеру выдумывать то, чего не было, они лишь снова качали головой и указывали, что замыслы другого человека не всегда можно понять, а затем каждый имеет право на свое собственное мнение, основательное или безосновательное, и, наконец, всем известно, что ткач полоумный.
Мистер Мэси, хотя он и был в числе защитников Марнера от всяких обвинений в обмане, также отвергал версию о связи трутницы с покражей. Он даже считал это предположение нечестивым, направленным на то, чтобы люди поверили, будто преступление совершено человеческими руками, и забыли, что существует сила, способная унести гинеи, не трогая кирпичей. Тем не менее, он резко упрекнул мистера Туки, когда этот рьяный молодой человек, поддерживая точку зрения своего патрона, как наиболее приличествующую приходскому псаломщику, зашел в своих рассуждениях еще дальше, усомнившись, правильно ли будет подвергать судебному следствию обстоятельства столь таинственные.
- Как будто судьи и констебли могут выяснить все на свете! - заключил мистер Туки.
- Ну, не перегибайте палку, Туки! - сказал мистер Мэси, укоризненно покачивая головой. - Вы всегда так: если я бросаю камень и попадаю в цель, вы думаете, что можете бросить еще лучше, и бросаете дальше чем надо. Я не одобряю догадок насчет трутницы, но я ничего не говорил против судей и констеблей, ибо их поставил король Георг, а служителю церкви было бы не к лицу нападать на короля.
В то время как эти споры велись вне стен "Радуги", в зале гостиницы, под председательством пастора мистера Крекенторпа и при участии сквайра Кесса и других уважаемых прихожан, происходило совещание деревенского "высшего света". Мистеру Снелу, человеку, привычному, по его словам, соображать, что к чему, пришло в голову связать трутницу, которую именно он в качестве заместителя констебля имел счастье найти, с воспоминанием о некоем бродячем торговце, который месяц назад заходил в "Радугу" и за кружкой пива упомянул, что у него всегда при себе трутница, чтобы раскуривать трубку. Это, несомненно, была нить, за которую следовало ухватиться. А так как память, привыкшая сохранять достоверные факты, иногда поразительно плодовита, не удивительно, что мистер Снел постепенно припомнил то яркое впечатление, которое произвели на него выражение лица торговца и его речи. Взгляд его пришелся совсем не по душе впечатлительному владельцу гостиницы. Правда, в его словах не было ничего предосудительного, - хотя он и упомянул о трутнице, - но дело не в том, что говорит человек, а в том, как он это говорит. Более того - цвет лица у торговца был смуглый, так что он смахивал на иностранца, а уже это одно заставляло сомневаться в его честности.
- У него были серьги в ушах? - полюбопытствовал мистер Крекенторп, немного знакомый с обычаями чужеземцев.
- Пожалуй… постойте… дайте мне подумать, - сказал мистер Снел, уподобляясь послушной ясновидящей, которая на публичном сеансе всячески старается не сделать ошибки. Сжав губы и прищурив глаза, он словно пытался увидеть серьги, но затем отказался от этой попытки и промолвил: "Видите ли, у него в коробе были серьги для продажи, поэтому он мог носить их и в ушах. Но он заходил в деревне почти во все дома. Может, кто-нибудь другой заметил серьги у него в ушах, а я ручаться не могу".
Мистер Снел был прав, сказав, что, кто-нибудь другой мог заметить серьги в ушах бродячего торговца. Начали наводить справки у жителей деревни, и когда стало известно, что пастор настоятельно желает знать, носил ли разносчик серьги в ушах, создалось впечатление, будто очень многое зависит от установления этого факта. И, конечно, каждый, к кому обращались с подобным вопросом, не имея отчетливого представления о торговце, как о человеке без серег, тотчас же представлял его себе человеком с серьгами в ушах, большими или маленькими, - это уж зависело от воображения, - а представление это незамедлительно превращалось в яркое воспоминание. Таким образом, жена гончара, женщина с добрыми намерениями, не склонная ко лжи, - ее дом, кстати, считался одним из самых опрятных в деревне, - готова была утверждать, что видела большие, похожие на полумесяцы, серьги в обоих ушах бродячего торговца, и это так же верно, как то, что она, как всегда, собирается перед рождеством идти к причастию. А Джинни Оутс, дочь сапожника, особа, обладавшая особенно живым воображением, заявила, что не только видела эти серьги, но что при виде их у нее по спине побежали мурашки, как и сейчас, когда она об этом рассказывает.
С целью дальнейшего расследования истории с трутницей были собраны все предметы, купленные у торговца в различных домах, и выставлены в "Радуге" для обозрения.
Теперь все жители понимали, что для выяснения дела о краже необходимо чаще посещать "Радугу", и мужья даже не считали нужным объяснять своим женам, почему они проводят там вечера, - их призывал туда суровый общественный долг.
Обитатели Рейвлоу были несколько разочарованы и, пожалуй, даже возмущены, когда стало известно, что Сайлес Марнер, допрошенный сквайром и пастором, не мог припомнить о бродячем торговце ничего интересного, заявив, что тот постучался к нему, но не входил в дом и ушел сразу же, как только Сайлес, приоткрыв дверь, сказал, что ему ничего не нужно. Таково было показание Сайлеса, который, тем не менее, жадно ухватился за мысль о виновности торговца хотя бы лишь потому, что она позволяла ему представлять, где могут находиться его деньги, похищенные из тайника, - он уже видел свое золото в коробе разносчика. Соседи же с некоторым раздражением заметили, что только слепой крот, вроде Марнера, мог не видеть, как торговец рыскал вокруг его дома. Ибо, если он не болтался там, как могла очутиться его трутница в канаве близ дома ткача? Несомненно, он все приметил, когда разговаривал с Марнером сквозь дверь. Любой человек с первого взгляда понял бы, что ткач - полоумный скряга. Еще удивительно, как этот торговец не убил его. Подобные люди с серьгами в ушах ох как часто оказываются убийцами. Одного такого судили на выездной сессии, - еще живы люди, которые помнят это дело.
Годфри Кесс, зайдя в "Радугу" в то время, как мистер Снел в сотый раз повторял свои свидетельские показания, отнесся к ним очень легко, заявив, что сам купил у торговца перочинный нож, и тот показался ему веселым, разбитным малым. А насчет его зловещего взгляда, сказал он, все чепуха! Но слова Годфри сразу были отнесены за счет легкомыслия молодости - как будто один лишь мистер Снел заметил в торговце нечто странное! Напротив, нашлось еще несколько человек, готовых предстать перед судьей Мэлемом и дать показания еще более существенные, чем показания хозяина гостиницы. Можно было только пожелать, чтобы мистер Годфри не отправился в Тарли опровергать все, что сказал там мистер Снел, и не помешал тем самым правосудию арестовать преступника. Подозрение, что Годфри собирается это сделать, было вызвано тем, что вскоре после полудня он выехал верхом по направлению к Тарли.