Николка. Революционная езда - час едешь, два стоишь.
Елена. Так-то так, а все-таки нехорошо на душе, беспокойно. Я хочу съездить на вокзал, узнать, что с их поездом.
Алексей. Ни на какой вокзал мы тебя не пустим. Если уж на то пошло, я сам съезжу, только попозже. А сейчас и не к чему. Подождем еще.
Николка. Ты, Леночка, пожалуйста, не волнуйся. Соблюдай, как говорится, спокойствие.
Елена. Легко сказать…
Звонок.
Николка. Ну вот. Я же говорил. Сейчас я открою. (Уходит в переднюю.)
Алексей. Это Владимир, конечно.
Николка. Кто там?
Глухо голос Мышлаевского: "Открой, ради Бога, скорее".
Алексей. Нет, это не Тальберг.
Николка (удивленно). Ты, Виктор?
Впускает Мышлаевского. Тот в длинной шинели, в заиндевевшем башлыке, с винтовкой и револьвером на поясе.
Алексей. Виктор, да это ты!
Мышлаевский. Ну я, конечно, чтоб меня раздавило! Никол, убери винтовку к чертям. О, дьяволова мать!..
Алексей. Откуда ты?
Елена. Да это Виктор! Откуда?
Мышлаевский. Здравствуй, Леночка. (Снимает башлык.) Сейчас… Ох… Осторожнее вешай, Никол. В кармане бутылка водки, не разбей. Здравствуйте, все здравствуйте. Ох. Из-под Красного Трактира. Позволь, Лена, ночевать у вас. Не дойду домой! Совершенно замерз…
Елена. Ах Боже мой, конечно, конечно.
Алексей. Иди скорее к огню.
Идут к камину.
Мышлаевский. Вот сукины дети, Боже ты мой! Вот свиньи собачьи, чтоб им… (Со стоном бросается к огню.)
Алексей. Что же - они вам валенки не могли дать, что ли?
Мышлаевский. "Валенки"!
Елена. Вот что - там ванна сейчас топится, вы его раздевайте поскорее, а я все приготовлю. (Уходит.)
Мышлаевский. Кабак, черт их возьми! (Указывая на сапоги.) Ох, снимите, снимите, снимите…
Алексей и Николка снимают с Мышлаевского сапоги.
Алексей. Никол, принеси скорее спирт из кабинета.
Николка уходит.
Мышлаевский. Неужто отрезать пальцы придется? Боже мой, Боже мой.
Алексей. Ну что… Погоди. Ничего… Так… Приморозил большой. Отойдет. И этот отойдет.
Прибегает Николка с халатом, туфлями и склянкой.
Снимай френч.
Растирают ноги, надевают халат.
Мышлаевский. Легче, ох легче, братики… Водки бы мне выпить.
Николка. Сейчас.
Наливает у буфета. Мышлаевский пьет.
Легче, Витенька?
Мышлаевский. Отлегло немного.
Алексей. Ты, Виктор, скажи, что там делается под Трактиром?
Мышлаевский. Ад! Дай папиросу, пожалуйста. Алексей. Ради Бога.
Николка. Под Трактиром что, Витенька?
Мышлаевский. Метель под Трактиром! Вот что там. И я б эту метель… Я б этого полковника Щеткина, и мороз, и немцев, и Петлюру!..
Елена проходит с простыней и бросает ее Мышлаевскому.
Елена. Сейчас, Виктор, мыться пойдешь. (Уходит.)
Мышлаевский. Спасибо, Леночка. Что это у нее физиономия такая опрокинутая? Что случилось?
Алексей. Да наше сокровище, муж ее, уехал вчера с денежным поездом в Мáлин и обещал вернуться утром, а до сих пор его нет, вот она и волнуется.
Мышлаевский. Гм… Да. Время тревожное. Не люблю я, грешник, признаюсь откровенно, вашего зятя. Тип довольно среднего качества, но тут понимаю. Елену жалко.
Николка. Ты, капитан, наверно, больше в курсе дела. На Мáлинской линии петлюровцы могут быть?
Мышлаевский. Всюду они могут быть. Всюду. Понял?
Алексей. Так это что ж, выходит, город обложили со всех сторон?
Мышлаевский. Говорю тебе - кабак. Ничего не пойму. Нас сорок человек офицеров. Погнали под Трактир зачем-то. Неизвестно. Приезжает эта лахудра, полковник Щеткин, штабная крыса, и говорит (передразнивает сюсюкающим голосом): "Господа офицеры. Вся надежда города на вас. Оправдайте доверие". И исчез на машине со своим адъютантом. Тьфу! И темно как в… (Алексей и Николка испуганно взмахивают руками) желудке. Выкинул нас на мороз, а сам убрался домой.
Алексей. Зачем, объясни, пожалуйста, Трактир понадобилось охранять? Ведь Петлюры там не может быть?
Мышлаевский. Ты Достоевского читал когда-нибудь?
Алексей. И сейчас, только что. Вон "Бесы" лежат. И очень люблю.
Николка. Выдающийся писатель земли русской.
Мышлаевский. Вот. Вот. Я бы с удовольствием повесил этого выдающегося писателя земли.
Алексей. За что так строго, смею спросить?
Мышлаевский. За это - за самое. За народ-богоносец. За сеятеля, хранителя, землепашца и… впрочем, это Апухтин сказал…
Алексей. Это Некрасов сказал. Побойся Бога.
Мышлаевский(зевая). Ну и Некрасова повесить.
Николка. Так.
Мышлаевский. Кавалергард! Во дворце! Да я б его, если б моя воля была!.. Из-за него, дьявола, в сапогах на морозе…
Алексей. Постой, какой Некрасов кавалергард?
Мышлаевский. Да не Некрасов. Гетман. Он, изволите ли видеть, во дворце сидит с немцами, а мы Трактир караулим. Веришь ли, на морозе стоял, как баба, ревел от боли.
Алексей. Кто ж там под Трактиром все-таки?
Мышлаевский. А вот эти самые Достоевские мужички, богоносцы окаянные. Все, оказывается, на стороне Петлюры.
Николка. Неужели? А в газетах пишут…
Мышлаевский. Что ты, юнкер, мне газеты тычешь! Я бы всю эту газетную шваль тоже перевешал на одном суку! Все деревни против нас. Я сегодня утром напоролся на одного деда в деревне Попелихе и спрашиваю его: "Деж вси ваши хлопци?" Деревня словно вымерла. А он-то со слепу не разобрал, что у меня погоны под башлыком, и за петлюровца меня принял и отвечает: "Уси побиглы до Петлюры…" Как тебе нравится?
Алексей. Да, здорово.
Мышлаевский. Ну, тут уж я не вытерпел. Мороз. Остервенился. Взял этого деда за манишку и говорю: "Уси побиглы до Петлюры? Вот я тебя сейчас пристрелю, старая б…! (Алексей и Николка взмахивают руками.) Ты узнаешь у меня, как до Петлюры бегают, ты у меня сбегаешь в царство небесное!.." Да не бойтесь, не скажу. И конечно, святой хлебороб прозрел в два счета. В ноги кинулся и орет: "Ой, ваше высокоблагородие, це я сдуру, сослепу, тильки нэ вбивайте". Вообще, хорошенькие дела. (Зевает.)
Алексей. Как же ты в город попал?
Мышлаевский. Сменили нас, слава тебе, Господи. А я в штабе на Посту Волынском скандал Щеткину устроил. Они рады были от меня отделаться и послали меня сюда в штаб. Ну их к лешему. Я завтра же перевожусь в дивизион по специальности. Довольно. Я свое сделал. (Зевает.) Мортирный дивизион тут формируется, Студзинский там старшим офицером… Я сейчас на паровозе приехал, совершенно обледенел… Мне бы Студзинского повидать. Две ночи не спал. (Дремлет.)
Николка. Он к нам сегодня вечером придет.
Мышлаевский. Ну, превосходно.
Алексей. Я сам к ним записываюсь, пойду врачом в дивизион…
Мышлаевский внезапно засыпает.
Николка. Ц…ц…ц… Витя! Витя! Господин капитан, ты не засыпай. Ты сейчас купаться будешь.
Алексей. Оставь его, пусть. Видишь, человек замучен.
Долгий тревожный звонок.
Николка. О… пожалуй, это он.
Алексей. Звоночек похож.
Елена(выходя). Открывай, Николка, скорее.
Николка уходит в переднюю.
Николка. Кто там?
Голос Тальберга: "Я… Я…"
Алексей. Ну вот видишь, приехал.
В переднюю входит Тальберг.
Тальберг. Здравствуй, Николка.
Николка. Здравствуй, господин полковник.
Елена. Если б ты знал, как я волновалась!
Тальберг. Не целуй меня, я с холоду. Ты можешь простудиться.
Снимает шинель, остается во френче с двумя значками. Лицом Тальберг похож на крысу в пенсне, а фигурой на автомат.
Елена. Голову ломала, что с тобой случилось!
Тальберг. К счастью, я, как видишь, жив и здоров. У нас все благополучно? (Входит в столовую.) Здравствуй, Алексей.
Алексей. Здравствуй.
Елена. Отчего же ты так долго? Я бог знает что думала. Иди сюда, грейся.
Тальберг. На каждой станции были непредвиденные задержки. Я даже хотел послать тебе телеграмму, но потом решил, что это пустая трата денег.
Мышлаевский всхрапывает.
Ба! Мертвое тело. Пьян, вероятно?
Алексей. Он не пьян. Замерз человек и не спал две ночи. Он только что с позиций.
Тальберг. Ах, вот как! А почему же такой экзотический наряд?
Алексей. Пришлось переодеть его.
Елена. Алеша, ты лучше его разбуди. А то он разоспится, потом не поднимешь. Ванна уже готова.
Тальберг. Мне, Лена, нужно сказать тебе два слова по важному делу.
Алексей. Мы сейчас уйдем к себе. Виктор! Виктор! (Будит Мышлаевского.)
Николка. Капитан! Вставай мыться.
Мышлаевский. Исчезни сию минуту.
Тальберг. Господин Мышлаевский строг по своему обыкновению.
Елена. Ну что ты, Володя, осуждаешь? Он совсем разбит, бедняга. На него смотреть было жалко.
Алексей. Виктор, поднимайся, поднимайся.
Мышлаевский. Мм… Ну в чем дело? Петлюра пришел, что ли?
Тальберг. Петлюры здесь, к счастью, нет.
Мышлаевский. Тем лучше. Мм… А!.. Здравствуйте, господин полковник.
Тальберг. Мое почтение, капитан.
Мышлаевский. Извини, Леночка, что я заснул.
Елена. Ну что тут извиняться. Иди купаться, спать потом будешь.
Мышлаевский. Нет, потом я лучше ужинать буду.
Алексей. Никол, идем его купать.
Мышлаевский. Дай папиросу, Алеша.
Николка, Мышлаевский и Алексей уходят.
Тальберг(прикрывая за ними дверь). Я органически не выношу эту трактирную физиономию.
Елена. Володя, как тебе не стыдно! Ну что он тебе сделал плохого?
Тальберг. Он принимает наш дом, то есть, пардон, дом твоих братьев и наш, за постоялый двор. Как только появляется господин Мышлаевский, появляется водка, казарменные анекдоты и прочее. Я совершенно не понимаю Алексея. У него система окружать себя бог знает кем! Впрочем, все это скверно кончится. Среди всех этих Шервинских и Мышлаевских Алексей сам сопьется.
Елена. Если б ты знал, Володя, как мне тяжело, что ты не любишь братьев. Только что ты приехал, я так волновалась, и первые твои слова…
Тальберг. Прости, пожалуйста, это не я не люблю твоих братьев, а они меня ненавидят.
Елена. Да, они тебя тоже не любят. И это так омрачает нашу жизнь. Кругом и так все страшно, все рушится, а у нас какая-то трещина в семье и все расползается, расползается. Нехорошо.
Тальберг. Ах трещина!.. Ну конечно, трещина… Это я устроил трещину. Очаровательное семейство Турбиных, и вот я женился, ворвался. (Тревожно глянул на часы на руке.) Ах, Боже мой! Десять часов. Ээ… Десять часов. Вот что, Лена, в сторону трещину и Мышлаевского. Случилась важная вещь.
Елена. Что такое?
Тальберг. Слушай меня внимательно. Немцы оставляют гетмана на произвол судьбы.
Елена. Володя, да что ты!
Тальберг. Тсс… Никто еще не знает об этом. И даже сам гетман.
Елена. Откуда ты это узнал?
Тальберг. Только что и под строгим секретом - в германском штабе.
Елена. Что же теперь будет?
Тальберг. Что же теперь будет… Гм… Десять часов три минуты. Так-с… Что теперь будет? Лена. (Пауза.) Лена.
Елена. Что ты говоришь?
Тальберг. Я говорю - Лена.
Елена. Ну что, Лена?
Тальберг. Лена. Мне сейчас нужно бежать.
Елена. Бежать? Куда?
Тальберг. В Берлин. Гм… Десять часов и четыре минуты. Дорогая Лена. Ты знаешь, что меня ждет в случае, если придет Петлюра…
Елена. Тебя можно будет спрятать.
Тальберг. Нет-с, дорогая моя, спрятать меня негде. Да и что значит - спрятать! Не могу же я, подобно сеньору Мышлаевскому, сидеть в каком-то дурацком халате в чужой квартире. Да и все равно найдут. И ты знаешь, что ждет тех, кто служил на видных должностях у гетмана.
Елена. Постой, я не пойму, как бежать? Значит, мы оба должны уехать?
Тальберг. То-то что нет. Сейчас выяснилась ужасающая картина. Город обложен со всех сторон, и единственный способ выбраться - это выехать в германском штабном поезде сегодня ночью. Женщин они не берут. Мне одно место они дали. Благодаря моим связям.
Елена. Другими словами, ты хочешь уехать один?
Тальберг. Дорогая моя, не "хочу", а иначе не могу. Гм… Десять часов шесть минут. Лена. Поезд идет через полтора часа. Решай. Думай. И как можно скорее.
Елена. Как можно скорей? Через полтора часа? Тогда я решаю. Уезжай.
Тальберг. Ты умница. Я всегда это утверждал. Что, бишь, я хотел сказать еще? Да, что ты умница. Впрочем, это я уже сказал. Что еще… Гм…
Елена. На сколько же времени мы расстаемся?
Тальберг. Я думаю, месяца на два, на три. Я сейчас же отправляюсь в Берлин и там пережду время этой кутерьмы с Петлюрой. А когда гетман вернется…
Елена. А если он совсем не вернется?
Тальберг. Этого не может быть. Если немцы его совсем бросят, Антанта через два месяца его восстановит. Ей нужна гетманская Украина как кордон от московских большевиков. Ты видишь, я все рассчитал.
Елена. Да, я вижу. Но только вот что: как же так, ведь гетман еще тут, они формируются в армию, а ты вдруг убежишь на глазах у всех. Ловко ли это будет?
Тальберг. Милая. Это наивно. Я тебе говорю по секрету: "Я бегу", потому что ты моя жена, но ты, конечно, этого никому не скажешь. Полковники генштаба не бегают. Полковники генштаба ездят в командировку. У меня, моя дорогая, командировка в Берлин в качестве председателя технической комиссии от гетманского министерства. Что, недурно?
Елена. Очень недурно. Слушай, а что же будет с ними, со всеми?
Тальберг. Еще раз позволь тебя поблагодарить за то, что ты сравниваешь меня со всеми. Я - не все.
Елена. Ты же предупреди братьев.
Тальберг. Конечно. Конечно. Ну, итак, все устраивается хорошо. Как мне ни тяжело расстаться, Лена, на такой большой срок, обстоятельства сильнее нас. Я отчасти даже доволен, что уезжаю один. Ты побережешь нашу половину.
Елена. Владимир Робертович, здесь мои братья. Неужели же ты хочешь сказать, что они вытеснят нас? Ты не имеешь права.
Тальберг. О нет, нет, нет, конечно. Десять минут одиннадцатого. Но ты знаешь ведь пословицу: ки ва а ля шасс, пер са плас.
Елена. Да, эта пословица мне известна.
Тальберг. Итак, наши личные дела. Гм… У меня есть к тебе просьба. Гм… Видишь ли…
Елена. Говори, пожалуйста.
Тальберг. Здесь без меня, конечно, будет бывать… этот… Шервинский…
Елена. Он и при тебе бывает.
Тальберг. Конечно, и при мне. Но вот в чем дело. В последнее время его поведение мне не нравится, моя дорогая.
Елена. Чем, позволю спросить?
Тальберг. Его ухаживания за тобой становятся слишком назойливыми, и вот мне было бы желательно… Гм…
Елена. Что желательно было бы тебе?
Тальберг. Я не могу тебе сказать - что! Ты - женщина умная и воспитанная твоей покойной матушкой, - прекрасно понимаешь, как должно себя держать, чтобы не бросить тень на мою фамилию.
Елена. Хорошо, я не брошу тень на твою фамилию.
Тальберг. Почему же так отвечаешь мне сухо? Я ведь не говорю тебе о том, что ты мне изменишь. Я прекрасно понимаю, что этого не может быть ни в каком случае.
Елена(рассмеявшись). Почему же ты полагаешь, Владимир Робертович, что я не могу тебе изменить?