Неужели этот старый пень может чему-то научить молодежь в эти кошмарные времена? Вы, конечно, знаете, что наша страна - единственная из так называемых передовых стран, где все еще существует смертная казнь? У нас также есть камеры пыток. Тут не забалуешь.
Да, между прочим: если кто-то из вас окажется на каталке в заведении, где делают смертоносные уколы, например в Тер-Хот, рекомендую для последних слов выбрать следующие: "Это будет мне хорошим уроком".
Будь Иисус жив сегодня, мы бы его умертвили с помощью такого укола. Это прогресс. Правда, причина для его возможного убийства сегодня остается все той же - его идеи чересчур либеральны.
Что я могу посоветовать начинающим писателям? Откажитесь от точки с запятой! Этот знак - смесь трансвестита с гермафродитом, он абсолютно лишен смысла и намекает лишь на то, что, возможно, у вас есть высшее образование.
Итак, сначала Мона Лиза, теперь точка с запятой. Заодно могу подтвердить свою репутацию чудилы экстра-класса тем, что скажу несколько добрых слов о Карле Марксе, хотя в нашей стране, а уж тем более в нашем Индиан-на-поле, все поголовно считают его главнейшим злодеем из живших на этой земле.
Да, он изобрел коммунизм, а нас учили ненавидеть его, мы ведь обожаем капитализм - именно так мы зовем наши казино на Уоллстрит.
Карл Маркс надеялся, что коммунизм создаст экономику, которая позволит промышленным державам хорошо заботиться о своих гражданах, особенно о детях, стариках и инвалидах, как это происходило в племенах и больших семьях, пока их не рассеяла промышленная революция.
Мне кажется, не стоит так уж поносить коммунизм - не потому, что мы согласны с его идеями, а потому, что наши внуки и правнуки уже сегодня в долгу как в шелку перед коммунистическим Китаем.
К тому же у китайских коммунистов есть нечто, чего нет у нас: большая и прекрасно оснащенная армия. А у нас - дешево и сердито. Мы готовы всех закидать ядерными бомбами.
Кстати, многие и сегодня считают, что главное злодеяние Карла Маркса в другом: в его высказываниях о религии. Он утверждал, что религия - это опиум для народа, то есть получалось, что религия народу только во вред и от нее надо избавиться.
Но Карл Маркс сказал это в сороковых годах XIX века, когда слово "опиум" не было просто метафорой. В те времена опиум был единственным доступным болеутоляющим средством - при зубной боли, при раке горла и так далее. Он сам им пользовался.
Искренний друг угнетенных и поверженных, он с радостью говорил, что есть хоть что-то, способное пусть частично унять их боль, и это "что-то" было религией. И за это он любил религию и уж никак не хотел ее упразднять. Понятно?
Сегодня вместе со мной Маркс мог бы сказать вам: "Религия - это анальгин для обездоленных, и я рад, что он действует".
Насчет китайских коммунистов: в бизнесе они соображают куда лучше нас, да и вообще, пожалуй, толковее нас, хоть они десять раз коммунисты. А как они учатся в наших учебных заведениях! Посмотрим правде в глаза. Мой сын Марк - детский врач - некоторое время назад заседал в комиссии по приему в медицинскую школу Гарварда. Так вот, он сказал мне: если бы прием вести строго по правилам, половина первокурсниц были бы азиатского происхождения.
Но вернемся к Карлу Марксу: сильно ли считались с Иисусом Христом - воплощением Бога на земле - лидеры нашей страны в сороковые годы девятнадцатого века, когда Маркс позволил себе это якобы злодейское высказывание по поводу религии? Наши лидеры тогда считали вполне законным держать рабов и не позволяли женщинам голосовать или занимать государственную должность - Боже упаси! Женщинам потом не давали ходу еще восемьдесят лет.
Недавно я получил письмо от человека, который с шестнадцати лет томится в недрах американской исправительной системы. Сейчас ему сорок два, он вот-вот должен выйти на свободу. Он спрашивает меня, что ему делать. Я ответил ему, как мог бы ответить Карл Маркс: "Идите в церковь".
Заметили, что я поднял правую руку? Это значит, я не шучу, и то, что скажу, будет чистой правдой. Поехали. Самым замечательным проявлением американского духа за мою жизнь стал не наш вклад в победу над нацизмом, к чему я приложил руку лично, не пуск под откос безбожного коммунизма при правлении Рональда Рейгана, по крайней мере в России.
Самым замечательным проявлением американского духа при моей жизни считаю другое: это достоинство и самоуважение, которое сумели сохранить наши граждане афроамериканского происхождения, несмотря на известное отношение к ним белых американцев, государственных лиц и рядовых граждан. Причина такого отношения крылась в одном: всему виной был цвет кожи, который якобы делал этих людей ненавистными, презренными и даже прокаженными.
И белых американцев поддерживала в этом церковь. Вот вам опять Карл Маркс. Опять Иисус Христос.
А какой дар Америки всему миру весь мир ценит больше всего? Афроамериканский джаз и его ответвления. Как я определяю джаз? "Безопасный секс высшего порядка".
Два самых выдающихся американца моего времени? Насколько я знаю, это Франклин Делано Рузвельт и Мартин Лютер Кинг-младший.
Есть такая точка зрения: простой люд не поддерживал бы Рузвельта так горячо, будь он просто-напросто еще одним богатеньким и самодовольным козлом из элитного колледжа.
Но он страдал от полиомиелита, детского паралича. Раз - и отказали человеку ноги.
Как мы можем помешать глобальному потеплению? Наверное, выключить свет, но давайте не делать этого. Скажу честно: как привести атмосферу в порядок - не знаю. Боюсь, уже поздно. Но один недостаток я устранить могу, прямо сегодня, прямо здесь, в Индианаполисе. Речь идет о том, чтобы изменить название одного хорошего университета, построенного при моей жизни. Вы назвали его Ай-Ю-Пи-Ю-Ай. "Ай-Ю-Пи-Ю-Ай"? Вы совсем ополоумели?
"Привет, я учился в Гарварде. А ты где?"
"Я - в Ай-Ю-Пи-Ю-Ай".
Пользуясь безграничной властью, каковой наделил меня мэр Петерсон на весь 2007 год, я решил Ай-Ю-Пи-Ю-Ай переименовать. Теперь это будет Таркингтонский университет.
"Привет, я учился в Гарварде. А ты где?"
"Я - в Таркингтоне".
Ведь круто, правда же?
Так тому и быть - заметано.
Пройдет время, и все забудут, кто такой был Таркингтон, никому до него не будет дела. В самом деле, кого сейчас волнует, кем был Батлер? Мы находимся в Клаус-Холле, и кое-кого из Клаусов я знал. Милейшие люди.
Но хочу сказать: я бы сегодня не стоял здесь перед вами, если бы не жил и не трудился на этом свете Бут Таркингтон, уроженец этого города, на которого мы можем равняться. Его жизнь выпала на период с 1869 по 1946 год и пересеклась с моей на двадцать четыре года. Бут Таркингтон был удивительно успешным и уважаемым драматургом, новеллистом, мастером рассказа. В литературном мире он проходил под кличкой, которую я был бы счастлив присвоить себе: "Джентльмен из Индианы".
В детстве я мечтал походить на него.
В жизни мы не встречались. Боюсь, при встрече с ним я растерялся бы. Наверное, лишился бы дара речи, увидев своего кумира.
Так вот, пользуясь неограниченной властью, каковой меня наделил мэр Петерсон на весь текущий год, я требую, чтобы кто-то поставил в Индианаполисе пьесу Бута Таркингтона "Эллис Эдамс".
По милому совпадению, моя покойная сестра Эллис в замужестве получила фамилию Эдамс - это была высоченная сексапильная блондинка, сейчас она покоится на кладбище Краун-Хилл вместе с нашими родителями, бабушками и дедушками, прабабушками и прадедушками, рядом с самым высокооплачиваемым писателем своего времени Уиткомом Райли.
Знаете, что говорила моя сестра Элли? Вот что: "Родители отравляют тебе первую половину жизни, а дети - вторую".
Джеймс Уитком Райли, "поэтическая слава Индианы", был самым высокооплачиваемым писателем своего времени, с 1849 по 1916 год, потому что читал свои стихи за деньги в кинотеатрах и лекционных залах. Вот как рядовые американцы любили поэзию. Можете себе такое представить?
Хотите знать, что однажды сказал великий французский писатель Жан-Поль Сартр? Он сказал, разумеется, по-французски: "Другие люди - это ад". Он отказался принять Нобелевскую премию. Я бы такую бестактность себе не позволил. Все-таки меня вырастила наша афроамериканская повариха, Айда Янг.
Во времена Великой депрессии афроамериканцы, разумеется, наряду с другими высказываниями, говорили вот что: "Дела идут так плохо, что белым самим приходится воспитывать своих детей".
Конечно, меня растила не только Айда Янг - правнучка рабов, она была женщиной умной, доброй и достойной, гордой и грамотной, красноречивой и думающей, приятной на вид. Айда Янг любила поэзию и читала мне стихи.
Меня растили и учителя 43-й школы, школы Джеймса Уиткома Райли, - тогда она называлась Шортридж-Хай-скул. В те времена лучшие школьные учителя были местными знаменитостями. Благодарные ученики, повзрослев и заняв место в жизни, приходили к ним в гости и рассказывали о своих достижениях. Я и сам был из таких сентиментальных повзрослевших.
Но все это уже поросло быльем - мои любимые учителя отправились вслед за большинством белых медведей.
Учитель - вот самое лучшее занятие в жизни, если ты, конечно, безумно влюблен в свой предмет, а в классе у тебя максимум восемнадцать человек, желательно поменьше. Восемнадцать или поменьше - такой класс можно считать семьей, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Когда школа 43 выпускала мой класс, бушевала Великая депрессия, работы почти не было, бизнес задыхался, в Германии к власти пришел Гитлер. И вот нам предложили написать сочинение: чего мы надеемся достичь, когда станем взрослыми, чтобы в мире жилось лучше?
Я написал, что исцелю рак с помощью химии - пойду работать в фармацевтическую компанию "Эли Лилли".
Есть такой юморист Пол Краснер, хочу поблагодарить его за то, что он указал на основную разницу между Джорджем Бушем и Гитлером: Гитлер пришел к власти законным путем.
Я уже вспоминал моего единственного сына, Марка Воннегута. Помните, мы говорили о китайских девушках и Гарвардской медицинской школе?
Так вот, он не просто детский врач в районе Бостона, он еще и художник, и саксофонист, и писатель. Он написал преотличную книгу - "Экспресс в рай". Речь идет о его душевном раздрае, палате в психлечебнице, смирительной рубашке и так далее. На младших курсах в колледже он был членом борцовской команды. Тот еще маньяк!
В книге он рассказывает, как обрел почву под ногами и в итоге закончил Гарвардскую медицинскую школу. "Экспресс в рай", автор Марк Воннегут.
Но не берите ее у кого-нибудь почитать. Ради всего святого - купите ее!
Я считаю, что любой, кто не покупает книгу, а берет ее почитать или дает почитать другому - просто недоумок. Когда я учился в Шортриджской школе - миллион лет назад, - недоумком называли чудака, который себе к заднице подставлял фальшивые челюсти и откусывал ими пуговицы на заднем сиденье такси.
Хочу предупредить: если какой-нибудь впечатлительный молодой человек из присутствующих здесь, у которого не все ладится в быту и в учебе, решит завтра пройти тест на недоумка, он столкнется с тем, что на обивке задних сидений в такси пуговиц теперь нет. Времена меняются!
Не так давно я спросил Марка, в чем смысл жизни, потому что сам я - без понятия. Он ответил:
"Отец, мы должны помогать друг другу пройти через эту штуку, чем бы она ни была". Чем бы она ни была.
"Чем бы она ни была". Это неплохой вариант. Его стоит взять на заметку.
Как мы будем вести себя во время апокалипсиса? Конечно, надо относиться друг к другу с необычайной добротой. И не надо относиться к себе чересчур серьезно. Шутка очень помогает. И заведите собаку, если вы не завели ее до сих пор.
Я недавно завел собаку - новая помесь. Наполовину это французский пу-дель, а на другую половину - ки-тайская шитцу.
В итоге - маленькая пу-ки.
Спасибо за внимание - и счастливо оставаться.
Курт Воннегут
Ловушка для единорога
Стоял 1067 год нашей эры. В английской деревушке Стоу-он-зе-Уолд на виселице на восемнадцать персон покачивались восемнадцать покойников. Их повесил Роберт Ужасный, друг Вильгельма Завоевателя - они совершали полный оборот на 360 градусов, оглядывая окрестности пустыми глазами. Север, восток, юг, запад, снова север - для добрых, бедных и задумчивых надежда не просматривалась нигде.
По ту сторону дороги напротив виселицы жил Элмер-дровосек - с женой Айви и десятилетним сыном Этельбертом.
За лачугой Элмера простирался лес.
Элмер закрыл дверь лачуги, прикрыл глаза и облизнул губы. На сердце была печаль. Он сел за стол с Этельбертом. Овсяная каша остыла, пока длился неожиданный визит эсквайра Роберта Ужасного.
Айви сидела, прижавшись спиной к стене, будто мимо только что прошел Господь Бог. Глаза светились огнем, дыхание было прерывистым.
Этельберт с тупым унынием глазел на свою холодную кашу - его юный мозг увяз в болоте семейной трагедии.
- Роберт Ужасный шикарно выглядел в седле, верно же? - сказала Айви. - Все эти его доспехи, краска, перья.
Она взмахнула своими лохмотьями, откинула голову, словно императрица - под утихающий стук копыт норманнских лошадей.
- Да уж, куда шикарнее, - откликнулся Элмер, невысокий человек с большой головой-куполом. Голубые глаза беспокойно метались в глазницах - горе от ума. Его ладная фигурка была оплетена шершавыми канатами мышц - узами мыслителя, принужденного зарабатывать на жизнь физическим трудом. - Он шикарный и есть.
- Что бы о норманнах ни говорить, - заметила Айви, - но Англию они облагородили.
- А платим за это мы, - сказал Элмер. - Бесплатных завтраков, знаешь ли, не бывает.
Он зарылся пальцами в льняную шевелюру Этельберта, откинул голову сына назад и заглянул ему в глаза - удостовериться, что смысл в жизни все-таки есть. Но увидел лишь зеркальное отражение своей встревоженной души.
- Небось все соседи видели, какую Роберт Ужасный, великий и могучий, перед нашим домом устроил заварушку, - с гордостью произнесла Айви. - Ух, что будет, когда народ узнает, что он прислал сюда своего эсквайра - назначить тебя новым сборщиком налогов.
Элмер покачал головой, губы его чуть тряслись. Его всю жизнь любили за то, что он был человеком мудрым и безобидным. А теперь ему предстояло воплощать алчность Роберта Ужасного или умереть жуткой смертью.
- Вот бы мне такое платье, как попона у его лошади, - мечтательно сказала Айви. - Синее да все пробитое золотыми крестиками. - Впервые в жизни она была счастлива. - Я бы сделала его таким игривым, - продолжала она, - собрала бы сзади в пучок, чтобы тянулось за мной следом, хотя какая уж тут игривость. А потом, когда приоденусь получше, обучусь немного по-французски и буду парлекать с рафинированными норманнскими дамами.
Элмер вздохнул и взял руки сына в свои. Ладони у Этельберта были шершавые, в царапинах, земля въелась в поры и под ногти. Элмер провел по царапине ногтем.
- Это откуда? - спросил он.
- Ловушку делал, - ответил Этельберт. Он ожил, глаза, как и у отца, засветились умом. - Я закрепил над ямой деревья с колючками, - пояснил он заинтересованно, - так что когда единорог бухнется в яму, колючие деревья упадут на него сверху.
- Тогда он никуда не денется, - мягко согласился Элмер. - В Англии не так много семей, которые могут отведать на обед единорога.
- Может, сходишь со мной в лес и посмотришь ловушку? - попросил Этельберт. - А то вдруг что не так.
- Наверняка все так, ловушка отличная, но я обязательно схожу и посмотрю, - заверил сына Элмер. Мечта поймать единорога золотой нитью пронизывала унылую ткань жизней отца и сына.
Оба знали - единороги в Англии не водятся. Но они заключили молчаливое согласие - жить с безумной мыслью о том, что единороги в Англии есть, что в один прекрасный день Этельберт единорога поймает, что их семья, живущая в страшной нужде, скоро обзаведется мясом, продаст за целое состояние драгоценный рог - и будет счастлива.
- Ты уже целый год обещаешь, - укорил отца Этельберт.
- Сам знаешь, у меня дел по горло, - возразил Элмер. Ему не хотелось идти осматривать ловушку, он прекрасно знал, что она собой представляет: горстка прутиков над царапиной в земле, выросшая в воображении ребенка до великого ковчега надежды. Поэтому Элмер предпочитал думать о ней как о чем-то большом и обнадеживающем. Не хотелось разочарования - ведь, кроме ловушки, надеяться было не на что.
Элмер поцеловал руки сына, обоняние его уловило смесь плоти и земли.
- Скоро схожу туда, - пообещал он.
- А у меня от этой конской попоны материал еще и для вас останется, - проговорила все еще зачарованная Айви. - Сделаю тебе и маленькому Этельберту штанишки. Вот уж будете два модника - синие штанишки, да еще прошитые золотыми крестиками.
- Айви, - терпеливо произнес Элмер, - как ты не понимаешь: Роберт и в самом деле ужасный. И попону своей лошади он тебе не отдаст. Он вообще ничего и никому не дает.
- Помечтать-то можно, - возразила Айви. - Уж на это женщина имеет право?
- О чем помечтать? - спросил Элмер.
- К примеру, если ты будешь хорошо работать, он может отдать мне попону своей лошади, когда поизносится, - предположила Айви. - А если ты соберешь столько налогов, что никому и не снилось, нас могут взять да и пригласить в замок. - Она кокетливой походкой прошлась по их убогому жилищу, поддерживая над грязным полом шлейф воображаемого платья. - Бон жур, мусье, медам, - сказала она. - Надеюсь, у милорда и миледи все путем?
- Это и есть твоя заветная мечта? - поразился Элмер.
- Тебя наградят каким-нибудь почтенным именем, например Элмер Кровавый или Элмер Безумный, - продолжала мечтать Айви, - и ты и я и Этельберт по воскресеньям, принарядившись, будем выезжать в церковь, а если какой крепостной к нам без должного почтения, мы повозку останавливаем и…
- Айви! - воскликнул Элмер. - Да это мы - крепостные.
Айви топнула ножкой и заносчиво дернула головой из стороны в сторону.
- Разве Роберт Ужасный не дал нам возможность возвыситься? - осведомилась она.
- И стать такими же мерзавцами, как он? - возмутился Элмер. - Это, по-твоему, возвышение?
Айви уселась за стол и положила на него ноги.
- Если уж так вышло, что человека занесло в правящие классы, - сказала она, - ему надо править, иначе народ всякое уважение к властям потеряет. - Она не без изящества почесалась. - Народом надо управлять.
- Бедный народ, - заметил Элмер.
- Народ надо защищать, - добавила Айви, - а доспехи и замки стоят недешево.
Элмер потер глаза.
- Айви, вот ты мне объясни: от чего такого плохого нас защищают, что может быть хуже нашего нынешнего положения? Хотел бы я на это плохое посмотреть, а уж потом самому решить, что меня больше пугает.
Но Айви не обратила внимания на слова мужа. Она с восхищением вслушивалась в стук копыт. Роберт Ужасный со своей свитой возвращался в замок, и их лачуга трепетала перед его мощью и славой.
Айви подбежала к двери и распахнула ее настежь.
Элмер и Этельберт наклонили головы.
Послышались восторженные вопли нормандцев:
- Hien!
- Regardez!
- Donnez la chasse, mes braves!