Роды начались пятнадцатого мая, в четыре утра, и продолжались двенадцать часов пятнадцать минут. Пока Натали кричала, кряхтела и обливалась потом, допотопная стереоустановка проигрывала ее любимые концерты Баха. Иоганн Себастьян тоже входил в план роженицы. Мелвис считала меня бойфрендом Натали, и ни я, ни сама девушка возражать не стали.
Все двенадцать часов Мелвис шутила, стараясь поднять настроение роженице. Мужчин она считала никчемными клоунами, и, будто подтверждая ее правоту, я чуть не пропустил появление ребенка. Когда показалась головка, я гулял по больничной стоянке, дышал вечерним воздухом и жевал шоколадное печенье: так скучал по Джине, что незаметно съел целую пачку.
- Вот они, мужчины: в самый важный момент бегут набивать себе живот! - сказала Мелвис, когда с измазанным шоколадом ртом я вернулся в родильную палату.
Рассмеявшись, акушерка потащила меня взглянуть на чудо, происходившее между ногами Натали. Я раскрыл рот от изумления: передо мной открывался лучший из всех возможных видов на влагалище свояченицы. Увы, в тот момент из него торчала головка ребенка.
Тайна последняя
Мальчик!
Он родился с хохолком темных волос и пенисом, из которого брызгала вода. Я думал, что кроха особых чувств у меня не вызовет, ну, в лучшем случае симпатию, а он прочно занял все мои мысли. Похож и па Натали, и на меня, хотя больше все-таки на маму. Яички для младенца довольно большие. Совсем как у папочки!
Когда малыш рос в чреве Натали, я относился к нему с самодовольным удовлетворением, считая чем-то вроде контракта, который мы с его матерью подписали кровью, обязавшись до конца жизни принимать участие в судьбах друг друга.
Однако, увидев его крошечные пальчики с аккуратными розовыми ноготками, сморщенное, красное, истошно орущее лицо, я испытал невиданное доселе чувство.
Чистую, лишенную похоти любовь.
Натали повсюду носила сына с собой, усталая и одновременно пьяная какой-то неутолимой любовью. Она собиралась назвать его Джоном, пока я не напомнил, что так называют своих сутенеров проститутки. Я предложил имя Джин в честь тети Джины, но новоиспеченная мать заявила, это похоже на джин с тоником. В конце концов договорились на Эрике в честь дяди Эрика, который подарил Натали новую скрипку. Когда малыш подрастет, такое имя любой девчонке понравится!
Я купил видеокамеру и, как возомнивший себя кинорежиссером работяга, стал снимать своего отпрыска. Обалдев от любви, я снимал, как Натали кормит Эрика, Эрика крупным планом, сморщенного, как черносливина. А потом Натали сняла нас обоих спящими.
У Эрика был талант: лежа на спине, он писал фонтанчиком метровой высоты. За первую неделю жизни он дважды описал мне лицо, когда я пытался сменить ему пеленку. Натали он никогда не пачкал, только меня. Интересно, кроха это понимал?
Глядя, как Натали кормит его в гостиной дома номер тринадцать на Шепли-драйв, я растворялся во всепоглощающей любви к счастливой матери и жадному обжоре у нее на груди. Целая череда поздравляющих прошла через наш дом полюбоваться на очередного потребителя природных ресурсов планеты. Когда, глядя в несфокусированные глаза Эрика, мои родители начали приписывать ему несуществующие достоинства, я радовался, что он больше похож на мать, чем на отца.
Единственными, кто не пожелал войти, были розовые подруги Натали. Сладкая троица приехала в белом фургоне с надписью "Дай-Кири". За рулем сидела сама Дай а на Кири - высокая тощая ирландка с надменным, по-лошадиному вытянутым лицом. К моему ужасу, на ней были футбольные шорты, пузырящиеся над бледными жилистыми ногами. С ней явились две подруги с мужскими стрижками и толстыми задницами.
Увидев их, Натали радостно замахала и вынесла ребенка. Целый час женщины стояли на подъездной аллее, передавая Эрика из рук в руки и слащаво сюсюкая. Забежав в дом, свояченица сварила кофе и вынесла подругам на подносе. Начался дождь, и следующие тридцать минут гостьи прощались, затем сели в фургон и укатили прочь.
- Что же ты их войти не пригласила? - спросил я, когда Натали вернулась в дом. - Дождь все-таки.
Молодая мать прошла на кухню и стала вытирать полотенцем влажнее личико Эрика.
- Из-за тебя, - просто ответила она.
- Я бы не возражал.
- Знаю, возражали бы девочки. Они сепаратистки, Гай, и с мужчинами не общаются.
- До сих пор не понимаю, почему им нельзя было войти. Дом-то половой принадлежности не имеет.
Будто желая успокоить меня, Натали протянула мне Эрика.
- Но здесь живешь ты, и ты мужчина.
В душе кипело негодование: новорожденного держали под дождем, потому что у девиц, видите ли, принципы!
- Ну и что? Я ведь не поливаю стены спермой, правда? И не ношу футболки с надписью "Отсоси!". Кстати, а почему они против Эрика не возражали? Он ведь тоже мужчина? Или эти "Дай-Кири" обнимали его, потому что он никого не изнасиловал?
Холодно на меня посмотрев, Натали схватила ребенка и бросилась вон из кухни. Головка Эрика лежала у нее на плече.
- Гай, - обернувшись ко мне, прошипела она, - потрудись, чтобы я больше никогда не слышала подобной ерунды.
Я сделал Эрика своим наперсником и в отсутствие Натали вел с ним долгие беседы. Малыш умел слушать и, когда не плакал, казался внимательным, невозмутимым и мудрым. Хотя признаюсь, в том, что он написал мне в глаз, особой мудрости нет. Но, клянусь Богом, сын меня понимал. Иногда в его взгляде я видел Джину, которая любила меня даже из погребальной урны. Любила и не осуждала. Хотя, возможно, мы видим только то, что хотим.
- Дела не ахти, приятель, - признался я Эрику. Два дня прошло с тех пор, как ужасные лесбиянки попытались утопить его под дождем. Натали, как обычно, вечером играла на скрипке, на этот раз выбрав особенно скрипучий концерт Вивальди. А я купал сына в голубой ванночке.
- Похоть прошла, я нервничаю, как в тринадцать лет перед первым свиданием. Эрик, ты с таким чувством еще не знаком… Ничего, пройдет время, познакомишься.
Мальчик загулил. Я пытался вымыть ему голову: надо же, она похожа на маленький теплый кокос!
- Когда я рядом с ней, ноги дрожат. С тобой такое когда-нибудь бывает?
Эрик потупился.
- Когда кого-то любишь, сначала трудно заставить себя признаться, однако со временем наступает состояние, когда сложнее, наоборот, не сказать. Сейчас я как раз на этой стадии. Эрик, мне нужен твой совет. Хочу признаться, но не знаю, как она отреагирует. А ты что думаешь?
Малыш не ответил.
- Парень, в мыслях настоящая каша, - посетовал я, промывая ему голову. - Как она себя поведет, когда узнает правду?
Взглянув на пенис Эрика, я увидел, что он стоит по стойке "смирно". Точная копия полового органа его папы, только поменьше! Выходит, наградой за мою откровенность будет дикий, безудержный секс.
Как видите, я создал новый способ прорицания - членомантию, или в случае Эрика карликовую членомантию. А то, что жизненно важное решение я принял на основании непроизвольного движения пениса новорожденного мальчика, наглядно демонстрирует, в каком состоянии я находился в те беспокойные недели.
Уложив ребенка в дареную кроватку, мы с Натали сели смотреть телевизор. Она заранее отметила в программе документальную ленту о том, как в загрязненных водах Тихого океана зарождается популяция умственно отсталых дельфинов. Или, как говорилось в фильме, "дельфинов с особыми потребностями". Журналисты решили показать: в то время как нормальные дельфины без проблем обучаются прыжкам через кольцо, отсталые подплывают к нему, пожимают плавниками и уплывают. Ничего не поделаешь, отсталость.
Приготовив себе сандвич с сыром и луком, я подсел к Натали на диван. Она тут же легла, положив голову мне на колени. В начале фильма целая команда совершенно нормальных дельфинов резвилась под водой в компании аквалангистов. Видели бы вы, как те дельфины прыгают через кольца, - так же, как и я, со скуки бы умерли. Лук на сандвиче оказался недожаренным, и глаза начали слезиться.
Услышав, как я всхлипываю, Натали села на колени и заглянула в глаза.
- Эй! - с тревогой позвала она. - Гай!
Я рыдал из-за едкой луковицы, а Натали решила, что из-за "особых потребностей" дельфинов. Свояченица обняла меня за плечи.
- Ну не плачь! - мягко попросила она.
- Не могу.
- Впрочем, ты прав, нет ничего плохого в том, чтобы показывать свои чувства.
- Я тебя люблю! - признался я.
- Я тоже, - спокойно кивнула она.
- Нет, я на самом деле тебя люблю. Как Тристан и Изольда… Ромео и Джульетта.
Потянувшись к пульту, Натали выключила телевизор, и в гостиной воцарилась темнота. Я видел только ее лицо, неожиданно ставшее очень серьезным.
- Правда? - спросила она.
- Да. Я люблю тебя, Натали, и ничего не могу поделать.
Девушка кивнула, будто мое признание не стало для нее неожиданностью.
- Я тоже тебя люблю.
Сладостное тепло растеклось по моим чреслам. Глаза Натали стали влажными, и я увидел в их темно-карей глубине приглашение к незабываемому сексу.
- Что? Ты действительно меня любишь?
- Да, действительно. - Тонкие пальчики коснулись моей щеки. Их танец напоминал прикосновение Христа или одного из ангелов.
Я попытался ее поцеловать, но Натали, взяв меня за руку, удержала.
- Подожди… - попросила она. - Хочу кое-что у тебя спросить.
- Да, конечно, что?
- Кто такая Джозефина?
Я почувствовал себя школьником, которому сняли штаны перед всем классом.
- Просто знакомая…
Увы, мое замешательство не осталось без внимания свояченицы.
- Кто она, Гай?
- А что? - с вызовом спросил я. - С кем ты разговаривала?
- С самой Джозефиной, - пояснила Натали. - Она звонила пару дней назад, когда ты гулял с Эриком, оставила свой номер и сообщение.
- Какое сообщение?
- Говорит, ее фото в свежем номере "Красных щечек". Гай, что еще за "Красные щечки"?
Я почувствовал, что краснею.
- Не знаю, наверное, журнал для тех, кто страдает от общественной несправедливости.
- Нет, - покачала головой Натали, - его покупают развращенные мужчины, чтобы мастурбировать. В нем полно фотографий, на которых порют одетых в школьную форму моделей. Этот журнал унижает и женщин, и мужчин, которые его читают.
- Так же, как и "Женское начало", - подсказал я.
- Не пытайся сменить тему!
- Ладно, - покаянно опустил глаза я, - прости.
- Джозефина как-то связана с дракой на похоронах, верно?
- Да, обещаю когда-нибудь тебе все об этом рассказать.
- Нет, Гай, - схватив мою руку, Натали сильно ее сжала, - так не пойдет. Если мы хотим быть вместе, я должна знать, что происходит. Мне нужна правда!
По спине побежали мурашки.
- Обещай, что не возненавидишь меня! Натали снова сжала мою руку.
- Милый, ну как я могу тебя возненавидеть?
Земля ушла из-под ног. Натали еще никогда не называла меня милым! Это проклятое слово и дало сил покаяться в грехах. Я рассказал все: от сексуальных проблем, которые были у нас с Джиной, и двух беспутных ночей с Джо до самой сокровенной из моих тайн - чувстве, которое давным-давно испытываю к ней, холодной, сильной, неприступной Натали.
Девушка выслушала меня, ни разу не перебив. Лицо бесстрастное - сказать, как на нее подействовали мои излияния, невозможно.
- Во время секса с Джозефиной ты пользовался презервативом? - только и спросила она.
- Конечно, черт побери! Я же не идиот!
Натали фыркнула, будто сомневаясь в истинности моих слов.
- А когда Джина была жива, мастурбировал, думая обо мне?
- Да, - нервно ответил я, - постоянно. Свояченица тяжело вздохнула.
- Брось, Натали, ты не можешь обвинять меня в том, что я дрочил!
- Нет, могу и обвиняю, еще как обвиняю!
- А пять минут назад утверждала, что любишь!
- Ну, это было до того, как я узнала, что ты дрочила!
- Да ладно! Будто сама никогда чем-то подобным не занималась!
- Не твое дело! - Ноздри Натали гневно затрепетали. Я постарался, чтобы мой смех прозвучал как можно беззаботнее. Но получилось совсем небеззаботно и вообще на смех не похоже.
- Да, понимаю, поводов для веселья предостаточно! - негодовала девушка. - Ты получил премию памяти Эллен Куэрк, а сам все это время предавал женщин. Мою сестру предал дважды: переспав сначала со мной, потом с Джозефиной.
- С тобой я спал только в мечтах.
- Какая разница! - парировала Натали. - Самый страшный разврат - семейный.
- Что это значит, черт побери?
- Между прочим, это самое знаменитое высказывание Эллен Куэрк, выгравировано у основания гребаной статуэтки, которую ты используешь как пресс-папье.
Натали вскочила на ноги, и я не на шутку перепугался.
- Ты же обещала, что не будешь меня ненавидеть! Она обернулась и посмотрела на меня. Сверху вниз…
Она возвышалась надо мной, словно титан, черпающий силу в добродетели и нравственности.
- Никакой ненависти я к тебе не испытываю. Скорее отчаяние, черное отчаяние. Ты подвел всех и в первую очередь самого себя.
- Нат, пожалуйста! - взмолился я. - Присядь! Не надо так со мной!
- Несколько дней назад, - медленно проговорила она, - когда ты в пух и прах разносил моих подруг, тогда это и был настоящий Гай Локарт? Эксклюзивный материал: Гай Локарт, каким вы его никогда не видели!.. Небось считаешь, что женщины - идиотки?
- Нет, нет, что ты!
Я взял Натали за руку, но она вырвалась. Из детской послышался плач.
- Вот видишь, что ты наделала! Эрика разбудила.
- Не твое дело!
- Натали, - заюлил я, - это несправедливо! Несправедливо наказывать человека за честность, неужели не читала."Тесс из рода Д’Эрбервиллей"?
- Заткнись! - рявкнула она. - Ты обманщик, Гай!
- Да, - выдавив улыбку признался я, - но твой обманщик…
Рука потянулась к тонкому девичьему запястью, однако Натали снова меня оттолкнула, на этот раз зло и агрессивно.
- Не прикасайся! - прошипела она. - Держись от меня подальше, мерзкий шовинист!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ШОВИНИСТЫ
Грустный шовинист
Утром я спросил Натали, что она намерена делать. Девушка ответила, что пока не знает, и попросила время на раздумье. Я пообещал переехать к брату. Бен и Рейчел жили в тесноте, но продавленный диван и минимальное уважение устраивали меня больше, чем отдельная комната, некорректные вопросы и убийственная тишина за завтраком в родительском доме.
Думайте что хотите, но я был шокирован чопорностью и жеманством Натали. Из всех моих признаний ее больше всего потрясла не интрижка с Джо, а то, что я рассматривал ее святейшество как сексуальный объект. Разве не эта самая девушка принимала при мне душ, а потом якобы не замечала эрекцию? Или не она предложила стать отцом ее ребенка и присутствовать при родах? Неужели она считала, что я могу ежедневно смотреть на красивую обнаженную женщину и не испытывать желания? Я что, евнух, по ее мнению?
Однако к глубокому возмущению примешивалось подозрение, что я заслужил все то, что получил. Или не получил. Мужчина, объявляющий себя поборником женского равноправия, вряд ли вправе обижаться, что девушка, когда-то восхищавшаяся его идеалами, будет шокирована, узнав, что он тоже любит секс. Натали права, я действительно обманщик: годами рассуждал как Симона де Бовуар, в глубине души думая, как Бенни Хилл.
Но у Бенни Хилла были чувства; и у меня, его духовного наследника, тоже. От любви и безнадежной тоски я заболел, потерял аппетит и почти не разговаривал с братом и его женой. Моя апатия раздражала маленького Сэма, который стал лупить меня по голове надувным молотком. Я даже не пытался защититься, понимая, что маленький агрессор имеет право выразить свое мнение.
Несколько дней Бен смотрел, как я упиваюсь своим горем, а потом отвел в сторону, чтобы дать братский совет.
- Встряхнись, тюфяк гребаный!
И ни слова больше… Вот он, братский совет!
Телефон зазвонил поздно вечером, когда я укладывался спать на продавленном диване. Натали приглашала выпить какао и выяснить отношения. Моя видавшая виды "мини" осталась в гараже на Шепли-драйв, поэтому я взял велосипед, на котором Рейчел иногда ездит за покупками. Фар на нем не было, так что пришлось ехать по тротуару. А еще велосипед оказался дамским… Итак, на дамском велосипеде, без фар, по тротуару я ехал в дом номер тринадцать, где любимая должна была решить мою судьбу. Разве не отличная (хотя и весьма тяжеловесная) метафора для описания положения западных мужчин на закате двадцатого века?
С ног до головы одетая в черное, Натали открыла мне дверь и жестом велела подняться на второй этаж. В груди затеплилась идиотская надежда: а что, если она задумала суперпримирение с черными шелковыми чулками и черными подвязками? Потом мы вошли в комнату, единственным источником света в которой были свечи в "Храме Джины", и я понял: секс-финал не запланирован.
Показав на кровать, девушка велела мне сесть, а сама осталась стоять спиной к пылающим свечам. Их неровный свет, отражаясь о голые стены, жуткими отблесками играл на ее лице.
- Я приняла решение.
_ Угу… - хмыкнул я и объявил себе ожидаемый приговор: - "Гай, ты мерзкий шовинист. Знать тебя не желаю!"
- Нет, - с поразительным спокойствием покачала головой Натали. - Я не могу изгнать тебя из своей жизни. Ближе вас с Эриком у меня никого нет.
Тронутый ее добротой, я хотел встать, но девушка, подняв пальчик, остановила меня. Для меня ее невинное движение было страшнее раздувающегося капюшона кобры.
- Не прикасайся! - предупредила она. - Это правило останется в силе, пока ты не докажешь, что достоин физической любви. Не исключено, что этот момент вообще никогда не наступит.
- У-у-у, затрахаться!
- А вот этого тем более не будет! - с нажимом сказала Натали. - Ни объятий, ни поцелуев, никаких авансов и заигрываний с твоей стороны! До того момента…
- …который, возможно, вообще никогда не наступит, - подсказал я. - Понятно. Только зачем все это? Зачем любить, если нельзя даже прикоснуться?
- Ну, если не понимаешь, объяснять бесполезно!
- Что ты придумала? - раздраженно воскликнул я. - Нечто вроде "Дуэли университетов", только без крови?
Натали пожала плечами, явно не поддаваясь на провокацию.
- Ты причинил боль многим женщинам, Гай. Я не могу вернуть тебя в свое сердце, пока ты не согласишься выполнить определенные условия. Будешь слушать или нет?
Я окинул ее возмущенным взглядом. Хотелось броситься вон из этого дома и никогда не возвращаться. Но я даже пошевелиться не мог. Натали такая красивая! Если бы видели ее, вы бы поняли.
- Ладно, - сдатся я, - выкладывай.
- Устрою тебе несколько испытаний. Сумеешь их пройти - вернешься в мое сердце.
- Как брат?
- Нет, как любовник.
Наверное, на моем лице мелькнула радость, потому что девушка поспешно добавила:
- Не надейся, что придется мыть посуду или выносить мусор. Нет, говоря "испытания", я имею в виду кое-что посложнее. А по хозяйству ты всегда хорошо помогал!