- Да, сэр?
- Идите ко мне, откройте шкаф и возьмите с той полки, где платки, баночку с таблетками. Принесите, естественно.
- Сейчас, сэр. Эта, сэр? - вернувшись, спросил он.
- Да, эта. Теперь - необходимые сведения. Вы знакомы с дворецким из Марлинг-холла?
- Конечно, сэр.
- Значит, он не удивится, если вы зайдете?
- Скорее, нет, сэр. Я часто бываю у него.
- И он вас угощает?
- Сэр?
- Выпиваете бокальчик-другой?
- О да, сэр!
- Тогда все ясно. Видите эти таблетки, Бидж? Они называются "Микки Финн". Слышали?
- Нет, сэр.
- Снотворное. Распространено в Соединенных Штатах. Когда я там был, один мой друг был поражен, что я не держу их. До сих пор не было случая их использовать, но сейчас - самое время. Вы поняли меня, Бидж?
- Нет, сэр.
- Бросаете штучку в бокал своего приятеля, и он никнет, как усталая лилия. Вы идете в погреб, освобождаете графа и ведете домой.
- Мистер Галахад!
- Что такое?
- Я не могу…
- Какое легкомыслие! Если мы не вытащим Кларенса, он погиб. Его опозорят, и ничто…
- Да, конечно, сэр, но я…
- И еще: он отблагодарит вас. Верблюды, обезьяны, павлины, слоновая кость прибудут в Бландинг.
Оба подбородка перестали дрожать. Бидж выпрямился и сверкнул глазами, как и советовал Генрих V.
- Вы обижаете меня, сэр! - сказал он. - Я иду.
Галли вернулся к кроссворду. Удостоверяясь, что автор страдает размягчением мозгов, и задремав было над "7 по горизонтали", он услышал пыхтенье Биджа. Вид у дворецкого был такой, какой бывает после тяжких духовных испытаний.
- Ну, как? - спросил Галли. - Все в порядке?
- Да, мистер Галахад.
- Ваш лорд на свободе?
- Да, мистер Галахад.
- Молодец. Где он?
- В ванне, мистер Галахад.
- Что же, идите спать, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, сэр.
Через несколько минут, посвященных "12-ти по вертикали", Галли с удивлением увидел сестру свою, Констанс.
- Привет, Конни, - сказал он. - Ты умеешь решать кроссворды?
Леди Констанс не воскликнула: "Да ну их к черту!", но только по своей воспитанности. Ею владел именно тот царственный гнев, который обращал лорда Эмсворта в виноватое желе.
- Галахад, - спросила она, - ты не видел Биджа?
- Да, только что. А в чем дело?
- Я звоню ему полчаса! Он совершенно отбился от рук!
- Кларенс говорил мне, что ты так думаешь. Хочешь его уволить?
- Да!
- Я бы не советовал,
- Что ты имеешь в виду?
- Разреши рассказать одну любопытную историю.
- Не говори глупостей! Нет, ты еще глупей Кларенса!
- История эта, - продолжал он, - о феодальной верности. Бидж…
- Ты напился?
- Я бы с радостью выпил за его здоровье. Так вот…
И он рассказал все, со вкусом, с подробностями, не обращая внимания на то, что леди Констанс становится мертвенно-бледной и дышит так, что ею бы заинтересовался любой специалист по легочным болезням.
- Ну, вот, - закончил он. - Если ты не умилилась и не восхитилась, ты все же поняла, что выгонять его - чистое безумие. Он разнесет сплетни по всему графству, и ты ему не помешаешь. Я бы на твоем месте немного подумал.
И он с удовольствием взглянул на развалины прекрасной леди. Судя по всему, она подумала.
II. Еще о лорде Икенхеме
Дядя Фред посещает свои угодья
Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел приятеля в клуб, а там - в ту комнату, где можно курить, но реже бывают люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так спокойны.
Гость его понял.
- Молодость!
- Она самая.
- Жеребята на лугу.
- Они.
- Но не все.
- Pardon?
Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там - исчез, словно грек, которого преследуют мойры.
- Ах, Мартышка, Мартышка!., - вздохнул Трутень.
- Мартышка?
- Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.
- Неужели умер?
- Куда там! Приезжает в Лондон.
- И он страдает?
- А как же! После всего, что было…
- Что же было?
- Ах!..
- Так что же было?
- Не спрашивайте!
- А я спрошу.
- Тогда я отвечу.
- Старый добрый Мартышка, - сказал Трутень, - часто говорил со мной о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю, встречалось ли вам слово "эксцессы", но именно оно приходит в голову.
Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом - мы не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте, что хотите, никто не шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при совершенно чужих людях.
Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него, как на порцию динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф бодро и весело сказал:
- Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.
- Каким? - проблеял Мартышка, бледнея под загаром.
- Приятным и полезным, - со вкусом повторил дядя. - Положись на меня, не подведу.
Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут и он ответил решительно:
- Только не на собачьи бега!
- Ну, что ты!
- Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?
- Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.
- Я ни за что на свете…
- Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.
- Разве оно не в Икенхеме?
- Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.
- Под Лондоном?
- Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что. Значит, едем.
Мартышка повеселел - в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в пригороде. Масштаб не тот.
- С удовольствием, - сказал он.
- Тогда бери шляпу, подгузник - и в путь, - сказал граф. - Наверное, туда ходит автобус.
Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал - и не дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна, которая так часто обращается в позднюю зиму, а он не взял ни пальто, ни зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.
Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там - поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки - тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом, Мартышка улыбался, - больше ему улыбаться не пришлось.
Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем, который по каким-то причинам назывался "Кедры".
- На этом самом месте, - умиленно вздохнул он, - пятьдесят лет назад, тридцать первого июля… А, черт!
Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и переглядывались с серым попугаем.
Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то, что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем смущенно улыбнулся.
- Добрый день, - сказал он.
Она с этим согласилась.
- Это "Кедры", если не ошибаюсь?
Она согласилась и с этим.
- Хозяева дома?
Тут она сказала: "Нет".
- А? Ничего, ничего, - утешил ее лорд Икенхем. - Я пришел, чтобы подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, - и он указал для ясности на Мартышку.
- Из ветеринарной лечебницы?
- Вы угадали.
- А мне никто не сказал.
- Скрывают? - посочувствовал граф. - Нехорошо, нехорошо.
С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка - за Мартышкой.
- Что ж, - сказала она, - я пойду. У меня выходной.
- Идите, идите, - сердечно откликнулся граф, - мы все приберем.
Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.
- Ну вот, мой друг, - сказал он, - немного такта, немного выдумки - и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.
- Нельзя же тут сидеть! - сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился.
- Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее. Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ так согревает. Я даже вспотел.
Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т. наз. "comme il faut"), а потому - потел, кусая губы.
- А вдруг хозяин вернется? - спросил он.
Только он это произнес, в дверь позвонили.
- Вот видишь!
- Не говори так, дорогой, - упрекнул его граф. - Эти слова любит твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни в окно, кто там.
Мартышка осторожно выглянул.
- Розовый тип.
- Какого оттенка?
- Малиноватого.
- Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.
- Лучше ты пойди.
- Пойдем вместе, - предложил граф.
Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди - розового, сзади - мокрого.
- Простите, - сказал гость, - дома мистер Роддис?
- Нет, - отвечал Мартышка.
- Да, - отвечал его дядя. - Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын, Дуглас.
- Робинсон…
- Простите, я - Роддис.
- Это я Робинсон.
- Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь.
Они пошли в гостиную. Лорд Икенхем развлекал гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя. Ему не хотелось быть ни птичьим анестезиологом, ни Роддисом-младшим. А главное - он видел, что дядю понесло.
В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил:
- Джулии нету?
- Нету? - обратился граф к Мартышке.
- Нету, - ответил тот.
- Ее нет, - перевел граф.
- Она прислала телеграмму, - объяснил гость, вставая на другую ногу. - Едет к вам. Что-то у них случилось.
- Да, да, - подтвердил лорд Икенхем.
- Ваша племянница… или вашей жены?
- Неважно. У нас все общее.
- … хочет за меня выйти.
- Это хорошо.
- А они не разрешают.
- Кто именно?
- Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох.
- Действительно, нравственность младших поколений…
- Нет, я чином не взял. Они гордые.
- Да? Странно. Разве они графы?
- Ну, что вы!
- Тогда какая может быть гордость? Вот графы - другое дело. Встретишь графа…
- Потом, я поссорился с ее папашей. Слово за слово, и я его назвал… Ой!
Гость отпрыгнул от окна, перепугав нежного Мартышку, который не ждал таких движений.
- Идут!
- Вы не хотите их видеть?
- Не хочу.
- Прячьтесь за диван.
Взвесив этот совет, гость исчез. Звонок надрывался. Граф и его племянник снова вышли в переднюю. Чуткий наблюдатель заметил бы, что племянник дрожит.
- Ты их впустишь? - спросил он.
- Конечно! - отвечал дядя. - Роддисы гостеприимны. Однако с ними лучше вернуться к прежней версии. Точнее, ты к ней вернешься. Видимо, они знают, есть ли у них молодой родственник по имени Дуглас. Итак, ты - ветеринар. Иди к клетке, смотри на птицу. Постукивай палочкой по зубам. Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно.
Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая женщина, обычный мужчина и прелестная девушка.
В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим словом, мы можем на него положиться. Одета она была так: черный берет, темно-зеленый жакет, твидовая юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у нее были большие и светлые, лицо - как роза на рассвете. Вряд ли Мартышка видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна.
- Мы не знакомы, - сказала женщина. - Я - сестра Лоры. Это Клод, мой муж. Это - Джулия. Лора дома?
- К сожалению, нет, - ответил лорд Икенхем. Женщина на него посмотрела.
- Я думала, вы моложе, - сказала она.
- Моложе кого?
- Себя.
- Это невозможно, - сказал граф. - Но стараюсь, стараюсь…
Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась.
- Кто это?
- Ветеринар. Стрижет когти попугаю.
- Я не могу при нем говорить.
- Можете, - утешил ее лорд Икенхем. - Он глухой.
Намекнув знаками Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо - девушка. Уточнить Мартышка не мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости.
Наконец, женщина сказала:
- Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам!
Мартышка с попугаем растрогались - и ошиблись.
- Приютите Джулию на недельку, - продолжала гостья. - Через две недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется, что она влюбилась.
- Кажется? - возроптала Джулия. - Я его люблю! Мартышка невольно обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип.
- Вчера, - говорила тем временем гостья, - мы приехали к ней из Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим?
- Тараканов? - предположил граф.
- Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы не поверите! Он заливает угрей.
- Pardon?
- Служит в заведении, где продают заливное.
- Это хорошо, - одобрил граф. - Я бы в жизни не залил угря. Какой ум! Да, не каждый, не каждый… Уинстон Черчилль, и тот…
Гостья с ним не согласилась.
- Как вы думаете, - спросила она, - что сказал бы Чарльз Паркер?
Муж вздохнул. Заметим к слову, что он был длинный, хлипкий, с рыжими усами того вида, который окунают в суп.
- А Генри Паркер?
- Или Альф, - прибавил муж.
- Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда.
Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней.
- Мама, - сказала она, - сколько тебе говорить! Уилберфорс служит там временно, пока не найдет чего-нибудь получше.
- Что лучше угря? - воскликнул лорд Икенхем. - Для заливного, конечно.
- Вот увидишь, - продолжала Джулия, - он быстро выйдет в люди.
И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору, выскочил ее жених.
- Джулия!
- Уилби!
Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища. Посудите сами: такая красавица обвилась вокруг типа, как плющ вокруг шеста. Нет, тип был не так уж плох, но девушка!..
Опомнившись от испуга, который испытает всякий, когда из-за дивана выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла влюбленных, как рефери - боксеров.
- Джулия, - сказала она, - мне стыдно!
- И мне, - прибавил муж.
- Какой позор!
- Именно. Обнимать человека, который назвал твоего отца носатой рожей…
- Прежде всего, - вмешался граф, - надо выяснить, прав ли он. На мой взгляд…
- Он извинится!
- Да, да! Я себя не помнил.
- Прекратите, - сказала мать. - Если вы меня слушали…
- Да, да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи!
- Что?!
- Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги есть, вот чем. Интересно, как они их добыли?
- Что вы имеете в виду?
- Неважно.
- Если вы намекаете…
- Он прав, моя дорогая, - вмешался лорд Икенхем. - Ничего не попишешь.
Не знаю, доводилось ли вам видеть бультерьера, который вот-вот схватится с эрделем, но тут кэрри-блю кусает его в зад. Бультерьер смотрит на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки.
- Наверное, - продолжал граф, - вы не забыли, как разбогател наш Чарли.
- О чем - вы - говорите?
- Да, это тяжко, это скрывают, но помилуйте! Давать деньги под 250 %! Так нельзя все-таки.
- Я ничего не знала! - воскликнула дочь.
- А, - заметил граф, - дитя не в курсе? Правильно. Одобряю.
- Это ложь!
- Теперь - Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря, вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю, понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл - пять тысяч, но вернул? Ни в коей мере. Изящно, ничего не скажу, - а вот честно ли? Что до Альфреда…
Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского, если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба.
- Это ложь, - повторила страдалица, когда ей удалось распутать голосовые связки. - Вы ненормальный.
Пятый граф пожал плечами.
- Что ж, дело ваше, - сказал он. - Конечно, судью подкупить нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое наркотики? Можешь провозить - провози. Но не нам смотреть свысока на честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек?
- Да, чем? - поддержала Джулия.
- Надеюсь, - спросила мать, - ты не веришь дяде?
- Верю, верю.
- И я, - присоединился Уилберфорс.
- Видит Бог, - сказала старшая гостья, - я никогда не любила сестру, но такого мужа я ей не желала.
Все помолчали, если не считать птицы, которая предложила погрызть орехов.
- Фиг вы теперь запретите, - сказала Джулия. - Уилби слишком много знает. Милый, ничего, что я из такой семьи?
- Ничего.
- В конце концов, мы не будем с ними видеться.
- Вот именно.
- Не в дядях счастье.