– Я ведь уже объяснил вам, что этот дом графине д\'Оранж не принадлежит. И вообще, к нашей с вами милой загородной встрече графиня никакого отношения не имеет, не будь я пехотным капитаном.
Диана прошла между капитаном и детиной-сержантом, облаченным теперь лишь в расстегнутую до живота рубашку, под которой хорошо просматривался неимоверно толстый, почти обезьяний волосяной покров. От этого субъекта неимоверно разило потом, а рубашка представлялась совершеннейшим излишеством, наброшенным на его горило-овечью шерсть исключительно ради дамы.
Она прошла между наемниками, буквально растолкав их локтями, и с независимым видом направилась по аллее к подъезду. Собрав в кулак всю свою волю, всю выдержку, Диана все еще пыталась представлять ситуацию так, будто хозяйкой положения является она. Как и хозяйкой этого имения.
– Почему ты терпишь ее, капитан? – процедил вслед графине сержант-волосатик. – Не хочешь возиться? Так отдай мне.
– Сначала мы должны допросить ее, – проворчал Кодьяр, кисло улыбаясь вслед грациозно вышагивающей графине. – Допросить, сержант, а уж потом – все остальное. Платят-то нам не за ласки графини.
– Я бы предпочел сначала "все остальное". Пока она, – сплюнул на кончик своего сапога сержант, – еще свежа и благоуханна.
– Свежей и благоуханной она должна оставаться до тех пор, пока сюда не прибудет графиня д\'Оранж, – невнятно, чтобы не услышала Диана, пробормотал капитан, – и лично не допросит ее. Уже после того, как заставим пленницу разговориться.
– Тогда в чем дело? – поймал его на слове сержант. – Развлекаясь с графиней, я заставлю ее признаться даже в том, чего она никогда не совершала и о чем не ведала.
– Повесить перед строем, сержант, точнее, бывший сержант, вас, кажется, должны были за изнасилование двух девочек-близнецов, дочерей маркиза де Лондвиля? Но вы бежали под крыло графини д\'Оранж.
– Кто вам сказал об этом? – свирепо взглянул на Кодьяра сержант.
– Разве я ошибся? Или, может быть, ошиблись те, кто намеревался отдать вас в мои руки еще там, в Париже?
– В каком-таком Париже? Графиня, эта ведьма, разболтала? Де Ляфер права: как только вы начинаете врать, шрам ваш отплясывает иудину пляску.
– Следовательно, я не ошибся, – спокойно констатировал капитан, давая понять, что на самом деле никто ничего ему не говорил. Просто он догадался, с кем имеет дело, основываясь при этом на рассказах о беглом сержанте-насильнике, прижившемся в Пьмонтском пехотном полку.
– Каждого, кому посчастливится узнать во мне "приговоренного сержанта", я, с Божьей помощью, отправлю на тот свет, – прохрипел сержант, уже не скрываясь от графини.
– То же самое должен был сделать и я: отправить вас. По просьбе наших общих знакомых. Но решил не делать этого. Мы расстанемся с вами до лучших времен, сержант. Тем более что, убив меня, вы не сможете получить свой куш. А он солидный.
Пока графиня шла длинной, ведущей к крыльцу аллеей, до нее все время долетали обрывки фраз. Уловить весь смысл разговора она не могла, но то, что судьба швырнула ее в объятия отъявленных негодяев, ей уже было понятно. И тем не менее она решила крепиться, играть роль железной заговорщицы-графини до конца.
Диана всегда старалась выглядеть предельно мужественной, когда понимала, что опасность серьезная и шансов на спасение почти нет. "Уйти" она должна была такой, какой представала в воображении многих людей, сочинявших о ней всяческие легенды по парижским и варшавским салонам.
– Что за свинюшник вы здесь устроили?! – остановила она сугубо женским вопросом другого поляка, сонная рожа которого открылась ей из ближайшей двери. – Какое из стойбищ вы отвели здесь мне? Где оно?
Ее комнату на втором этаже Диане указал сам капитан. Войдя в нее, графиня оглянулась и увидела, что, вслед за Кодьяром, в комнате очутились сержант, Кшысь и еще два поляка – они молча, внимательно следили за каждым ее движением, и глаза их горели алчным огнем вожделенного обладания женщиной.
"Неужели набросятся?! – ужаснулась графиня. – Не может быть, не решатся!".
– Вы свободны, капитан. Комната меня вполне устраивает, – графиня пыталась вести себя как можно естественнее. Только в этом она видела свое спасение. Что бы эти мужланы ни замыслили, она должна оставаться для них не пленницей, а властной, своенравной графиней и прелестной женщиной. – Вы не расслышали моих слов, капитан?
– Расслышал, – небрежно обронил Кодьяр, показывая, что хозяин положения все же он. И не двинулся с места.
Графиня остановилась у окна и посмотрела вниз. Крона молодого клена почти достигала подоконника. В ее тени – какой-то куст. Рядом – тропинка, ведущая, очевидно, к задней калитке. А ведь если выброситься на эту крону и скатиться на куст, можно оказаться на земле. И даже обойтись без переломов. Что ж, она может решиться и на такой побег, готова и к такому исходу. Но не выбрасываться же из окна при этих негодяях!
– Вы задержитесь здесь ненадолго, мадемуазель, – дышал ей в затылок капитан. – Но думать о побеге не советую. По беглым у нас в полку обычно стреляют. А поймав, как правило, вешают. Я прав, сержант?
– Бывало, что и ловили, – двусмысленно процедил тот.
– Так вы что, так и будете все топтаться в комнате дамы? – сурово спросила графиня, все еще глядя в окно. – Кто-то есть среди вас старший? Возможно, вы, монсеньор, именующий себя капитаном?
Графиня подошла к высокой кровати и, взгромоздившись на нее, уперлась плечами в стенку.
– Прикажите остальным удалиться. И откройте окно, здесь невыносимый мужской дух.
– Выйдите, – резко бросил капитан. Он только и ждал повода выставить их.
– Графиня, наверное, считает, что мы похищали ее только для того, чтобы отдыхала и мутила нам мозги, – осклабился сержант.
– Пошел вон, – с той же небрежностью бросил капитан. – Мне нужно допросить графиню.
– "Допросить", – демонстрировал свои желтые лошадиные зубы сержант. – Любой бы не отказался допросить эту фуфу. Но, поскольку все равно никто из нас не первый… Так и быть, по старшинству чина. Но вторым "допрашивать" буду я.
Он вновь заржал, сгреб в охапку двух поляков и вместе с ними вышел из комнаты.
8
– Вы только что из Украины, полковник?
– Можно считать – да, ваше величество.
– Как ведут себя турки? Мне доложили, что османы усиливают гарнизоны в Молдавии и в Причерноморье.
Король принимал Хмельницкого в особняке какого-то местного графа. В небольшом кабинете, один-на-один. Землистое лицо пятидесятилетнего монарха было сурово безучастным. А каждое слово, обращенное к генеральному писарю реестрового казачества, он произносил так, словно объявлял сейму указ, провозглашавший начало величайшей из войн – "во имя славы Христовой и спасения мира славянского".
– У меня такие же сведения. Они явно готовятся к войне, причем делают это осмотрительнее, чем раньше.
– Вы сказали: "осмотрительнее"? Что за этим скрывается?
– После битвы под Хотином [29] , когда султан Осман II "освятил" свое оружие позором невиданного поражения, турки действительно стали вести себя осторожнее и дальновиднее. Они понимают, что, имея сильные гарнизоны в Хотине, Сороках и в других крепостях на севере Молдавии и в Украине, способны держать в страхе всю Южную Подолию, постоянно заставляя нас оттягивать свои войска от Белгорода, Очакова и Перекопа.
Говоря все это, Хмельницкий даже позволил себе пройтись по залу. И король не мог не заметить, что в его присутствии полковник держится слишком спокойно и непринужденно. Очевидно, потому, что понимает: не ему нужен король, он – королю.
Владислав IV поднялся и тоже решительно прошествовал мимо Хмельницкого. Поняв, что он направляется к двери, полковник удивленно смотрел ему вслед. Обиделся? Прерывает аудиенцию? Но тогда король не сам должен был бы уходить, а выставить его.
– Вам случалось бывать в Турции. Вы жили там, владеете турецким, – король остановился у самой двери и теперь медленно возвращался по ковровой дорожке к креслу, поставленному, подобно трону, в центре комнаты. Для Хмельницкого не было секретом, что многие польские шляхтичи пытались подражать королю и даже обставляли у себя собственные тронные залы. – Поэтому вы, наверное, лучше любого из военачальников Польши понимаете, что именно происходит сейчас в Турции, на что султан рассчитывает, и чего реально стоит ожидать от него.
Король замолчал и, взявшись руками за спинку кресла, уставился на Хмельницкого.
– Вы правы: я почти два года провел в турецком плену – это так. Но прошло слишком много времени.
– И все же, как вы считаете: сейчас Турция готова к великой, серьезной войне? – Владислав не желал никаких объяснений и размышлений. Ему нужен был четкий, лаконичный ответ. Он нуждался в ясности, которую способен был внести только этот казачий предводитель. Во всяком случае, король так считал.
Вот только Хмельницкий с ответом не спешил. Полковник понимал, что король хочет услышать не поддакивание верноподданного, а доводы воина, полководца. И еще, он отдавал себе отчет в том, что в данном случае без зазрения совести мог произнести хоть "да", хоть "нет". И в обоих случаях был бы прав. Все зависело от того, что иметь в виду под "великой, серьезной войной". Какие силы должны быть вовлечены в нее, насколько готова к ней сама Речь Посполитая, и на кого она может рассчитывать в данный момент как на союзника?
Кому неизвестно, что Польша уже не раз поднималась на "великую войну" с Турцией? Но "великой" она была только для Польши. По ее меркам и представлениям. Высокой Порте она стоила всего лишь очередного экспедиционного корпуса, направленного в помощь Крымской и Буджацкой ордам, действовавшим в соединении с местными турецкими гарнизонами. Да и то состоял этот корпус из инородцев-янычар [30] и всякого нахватанного по вассальным землям вооруженного люда.
– У Турции было достаточно времени, чтобы прийти в себя после поражения под Хотином, – наконец молвил Хмельницкий. – И, похоже, Польша упустила возможность окончательно вытеснить турок, если не за Дунай, то, по крайней мере, за Днестр, а возможно, и за Прут.
– Можем ли мы осуждать за это короля Жигмонта III Вазу? – смиренно склонил голову Владислав IV, напоминая Хмельницкому, что в данном случае речь идет не только о короле Польши, но и об его отце. – Ситуация в стране была такова, что ему трудно было рассчитывать на большое войско, способное выиграть еще несколько битв.
"Тем более что и Хотинскую битву ваши жолнеры выиграли, по существу, благодаря казакам, – заметил про себя Хмельницкий. – Не слава польских гетманов в ней, а талант Сагайдачного [31] . Но стоит ли вспоминать об этом?"
– И все же он не удержался, чтобы не заметить.
– К тому же не следует забывать, что над королем Жигмонтом III, словно камень над Сизифом, вечно нависала тень Швеции. – Это он тоже произнес с должным смирением. Но скрытый смысл сказанного не остался незамеченным Владиславом.
– Тень, до конца дней омрачавшая жизнь Жигмонта Вазы, – довольно сухо согласился король.
– Однако не будем освещать свечами грешников ни тени великих предков наших, ни тени, которые очерняли их могучие профили, – поспешил увести Владислава от этой неприятной ему темы Хмельницкий. И король едва заметно улыбнулся. Наконец-то он узнал в Хмельницком того мудрого политика, которого, собственно, и приглашал сюда из Варшавы перед его поездкой во Францию.
– Теперь вам, полковник, хорошо известно, что я не только задумываю великую войну, но и готовлюсь к ней. – Король сел в свое кресло; другое, о правую руку, предложил Хмельницкому. – И хочу, чтобы вы приняли в этом участие.
– Если уж позволите быть откровенным, ваше величество, в Варшаве ходят слухи, что вы усиленно вооружаете наиболее преданные вам полки, не жалея для этого щедрого приданого [32] ее величества королевы Гонзаги.
"Не жалея щедрого приданого"?! – неожиданно рассмеялся король. – Разнюхали-таки. Эти слухи правдивы, полковник. Можете им верить. Другое дело, что распускают их отнюдь не из сожаления по поводу растраченного приданого. Некоторые сенаторы очень побаиваются усиления полков, о которых вы только что говорили. Они понимают: имея сильное войско, я быстро сумею укротить буйный нрав и необузданный гонор любого из этих мелкопоместных "королевчиков".
– Их опасения тем более усиливаются, что полки эти сформированы в основном из наемников. И находятся под командованием наиболее надежных, преданных вам офицеров.
– Среди которых видят и вас, полковник, подозревая, что вскоре Владислав IV получит целую казачью армию, – все еще смеясь, дополнил его предположение король. А ведь еще несколько минут назад он выглядел мрачным и задерганным. – Вот и получается, что шляхте спешно приходится искать в своей среде нового Станислава Жолкевского [33] .
– Не думаю, чтобы эти поиски увенчались успехом. История не может сводиться к примитивному повторению минувших трагедий, – улыбнулся Хмельницкий. Коль уж король считает возможным посмеиваться, говоря о таких сложных проблемах, ему позволено улыбнуться даже при упоминании о столь чтимом при польском дворе гетмане Жолкевском.
9
Как только все, кроме Кодьяра, удалились, графиня тотчас же отказалась от роли соблазнительницы и, соскользнув с кровати, вновь приблизилась к окну.
– А теперь, капитан, потрудитесь объяснить мне, что все это значит. Почему вы напали на меня, привезли сюда, на каком основании содержите в этом сарае, словно арестованную. Неужели не понимаете, что друзья уже разыскивают меня? И что в любом случае с вами расправятся. Все ваши наемники – пьяницы и трусы. Поэтому не надо создавать впечатление, будто за вами стоит еще какая-то сила. Те, что послали вас, тоже постараются избавиться от капитана Кодьяра при первой же возможности. Что, я не права? Так будете отвечать на мои вопросы?
– На ваши? – мрачно улыбнулся капитан. – Не будь я пехотным капитаном… Но хочу, чтобы вы знали, графиня де Ляфер: все значительно серьезнее, чем вам представляется. Меня послали сюда из Парижа.
– Об этом я могла бы и догадаться без вашей подсказки. И, пожалуйста, не распаляйтесь, капитан, – предупредила Диана. – Ночи любви у нас с вами не получится. Продолжайте.
– А послали для того, чтобы схватить вас и выяснить, что произошло, почему вы решились предать своих друзей, хотя вместе со всеми клялись клятвой, нарушить которую не вправе никто. Даже вы.
– Позвольте, а с чего вдруг я должна верить, что вас послали именно мои друзья, пусть даже считающие меня предательницей? Что именно они, а не враги, то есть те, от кого мне приходится скрываться здесь?
– Свои полномочия я представил графине д\'Оранж.
– Значит, все-таки д\'Оранж? – победно рассмеялась Диана. – Дальше, дальше, капитан.
– Не будь этих доказательств, графиня не предоставила бы нам свой загородный дворец, очень напоминающий дворовую конюшню. Уж графиню д\'Оранж вам не придет в голову подозревать в том, что она служит Анне Австрийской или ее новому любовнику, кардиналу Мазарини.
– Не такой уж он и новый, как вам кажется, – обронила Диана. – А подозревать я имею право кого угодно. Тем более, вашу распутную графиню д\'Оранж.
– Мы никогда раньше не были знакомы с этой мадам, а посему давайте покончим с подозрениями. И вообще, к делу. Итак, кого еще, кроме вас, Диана де Ляфер, люди, пославшие меня сюда, могут считать предателем? И заметьте: если бы я служил вашим врагам, а не друзьям, я спрашивал бы о соучастниках заговора, а не о заговорщиках-предателях.
– Вы правы. Да, в какой-то степени правы, – капитан потянулся к подолу ее платья, но графиня оттолкнула его руки и, резко повернувшись, уперлась обеими руками в его подбородок. – Хотя, согласитесь, сейчас мне крайне трудно выяснить, кто теперь мои враги, кто друзья, – напрягшись, она с силой отбросила капитана от себя и отошла к двери.
– А кто виноват, что вы совершенно погрязли в ваших преступных интригах? Что и дня прожить не можете, не участвуя в заговорах, сплетнях?
– Вы говорите так, как имеет право говорить лишь генерал парижской полиции.
– Или священник, принимая исповедь заблудшей и обреченной, – неудача явно обозлила капитана. Взаимный допрос с объятиями его вполне устраивал. – Такое сравнение вам в голову не приходило? Итак, почему вы предали? Кто вас подкупил?
– Предала не я, предали меня. И моим друзьям это уже должно быть известно. Напрасно вы вмешиваетесь в эту страшную историю, в которой вам все равно ни черта не понять.
– Как видите, им ничего не известно.
– Вам сказали, откуда я прибыла в Варшаву?
– Из Кракова. А в Краков – из Каменца. Понятия не имею, где находится этот польский городишко.
– Так вот, в этот польский городишко я попала потому, что там скрывался истинный предатель – виконт де Винсент, известный здесь как майор де Рошаль. И графиня д\'Оранж уже знает, что я лично, слышите, лично, казнила его. Офицер, который должен был доставить ей это сообщение, в высшей степени не заинтересован во лжи. Он – князь, полковник, человек чести. Но главное – он лично был свидетелем казни. И готов подтвердить это клятвой на Библии.
Капитан прошелся по комнате, остановился возле канделябра и долго, задумчиво смотрел на свечи, как бы решая: стоит их зажигать сейчас или дождаться окончательной темноты. Страсть его понемногу остывала. Дело принимало неожиданный оборот.
– В таком случае я ничего не понимаю. Я виделся с графиней за два часа до того, как похитил вас. Она абсолютно ничего не знала о казни. Точно так же, как ни слова не говорила о самом майоре де Рошале.
– Или не желала говорить.
– Нет, похоже, она просто не знала о его пребывании в Польше.
– А может, хотела продемонстрировать вам свое незнание, давая тем самым согласие на издевательства, которым я сейчас подвергаюсь? – стояла на своем графиня.
– Это еще не издевательства, – заверил ее капитан. – Не сказал бы, чтобы д\'Оранж относилась к вам враждебно. И почти уверен, что она не знает ни о майоре, ни о князе, прибывшем в Варшаву с вашим письмом.
– Ни о том, что я побывала в Каменце?
– О том, что вы оказались в Каменце, тоже узнала недавно. Раньше считала, что вы вернулись во Францию. Тайно, естественно. Или же пытаетесь найти пристанище в Моравии, поскольку пошел слух, что вроде бы отправились на юг Польши, в сторону Кракова. Так что, как видите, никакой вражды…
– Знайте и передайте это своим… и моим, – добавила Диана после некоторой паузы, – друзьям: предатель был один – виконт де Винсент. Только он. Вся кровь, все страдания наших единомышленников – на его совести. Поняв, что его предательство будет раскрыто, виконт бежал в Польшу и выдавал себя здесь за майора де Рошаля, француза, находящегося на службе у польского короля. Он попал к нему на службу. Но право жить под чужой фамилией оплачивал предательством по отношению к польским офицерам, проявлявшим недовольство своим королем.
– Постойте, постойте, виконт де Винсент? Кажется, я кое-что слышал об этом человеке. Знаком не был, но слышал. Если мне не изменяет память, он служил офицером в охране короля?