Кроме того, Хмельницкий не забывал о славе казачества, его престиже в Европе, которому вовсе не помешает весть о найме этого войска правительством Франции. Да, ситуация складывается так, что он тоже должен пойти на уступки. Это будет оправданно. Кроме всего прочего, полковнику очень не хотелось доставлять удовольствие майору Корецкому и тем, кто за ним стоял, открывая при этом путь во Францию польским гусарам и прочим наемникам.
Немного помолчав, Хмельницкий поднялся. Еще не зная, на что он решился, вслед за ним поднялись Сирко и Гяур.
Мазарини побледнел. Все еще сидя, он поднял голову и, упершись руками в ребро стола, напряженно всматривался в лицо Хмельницкого. Он прекрасно понимал: если сейчас этот казачий предводитель повернется и, извинившись, уйдет из зала переговоров, скрыть это от газетчиков, от недругов, от всей Европы, уже действительно будет невозможно. Не завтра, так через две-три недели об этом будут судачить при дворах всех европейских монархов… Даже евнухи в гареме турецкого султана будут ржать, услышав эту сногсшибательную новость.
"Даже евнухи в гареме турецкого султана, – повторил про себя Мазарини. – Не говоря уже о редакторе "Газетт де Франс", журналист которой крутится у ворот дворца с самого утра и который не упустит случая расписать скандальный провал переговоров. Причем расписать именно теми красками, которые выгодны многим, кто не желал бы видеть в кресле первого министра итальянца Мазарини. Кардинала-католика Мазарини. Впрочем, как и во главе Франции – королеву-регентшу испанку Анну Австрийскую".
Все так же молча Хмельницкий взял один из стоявших чуть в стороне кубков с бургундским вином, припасенным именно на случай удачного завершения переговоров, и осмотрел всех сидящих за столом.
– Я был бы несправедлив по отношению к вам, господин кардинал, и к вам, ваша светлость принц, если бы не согласился, что размеры жалованья, которые только что были определены моим офицерам и казакам, находятся в пределах сумм, вызывающих уважение и к тому, кто их платит, и к тому, кто их получает.
Из уст Мазарини вырвался то ли громкий вздох, то ли приглушенный стон. И в том, и в другом случае это был знак душевного облегчения. Лицо его просветлело.
Кардинал поднялся. Мгновенно откуда-то появился слуга, который вложил в его раскрытую ладонь кубок с вином. Другой кубок проплыл к главнокомандующему.
– Я тоже рад, – сказал Мазарини, – что звон монет и блеск металла не отвлекли от понимания сути того, что привело нас к этому столу. Мы с вами понимаем: решается судьба не только двух тысяч наемников, но и судьба Франции, ее народа, ее истории. А разве общая борьба украинских казаков и французских солдат не станет фактом нашей общей истории?
– Об этом мы тоже думали, – признал Хмельницкий.
– В таком случае выпьем за храбрость и мужество славных воинов Франции и Украины.
– Польши, господа, Польши, – нервно поправил кардинала Корецкий, – поскольку казаки, как вам известно, являются подданными польской короны.
Однако замечание его как бы повисло в воздухе. Никто не придавал ему значения. На сей раз казачьи полковники даже не взглянули в его сторону, да и слуга забыл вовремя поднести ему кубок.
Пили они за тост, произнесенный Мазарини; с гордым чувством людей, честно выполнивших свой долг.
– Что же касается вас, принц, – обратился Хмельницкий к де Конде, когда кубки снова оказались на столе, – то как главнокомандующий французскими войсками вы будете иметь возможность лично убедиться в храбрости степных рыцарей Украины.
– Надеюсь, что они меня не разочаруют.
– Точно так же, как совершенно недавно в этом убедился наш доблестный полковник князь Одар-Гяур, прошедший до этого с боями чуть ли не всю Европу. Я прав, князь?
– Ис-тин-но так, истинно, – невозмутимо подтвердил вместо него Сирко.
35
До этой поездки Гяур успел побывать в Париже лишь однажды, – вместе с дядей, когда юному князю было не более шестнадцати. С утра до полудня они колесили по улицам города в своем скромном, запыленном экипаже, и все это время дядя угрюмо молчал, а на все вопросы юноши отвечал одними и теми же словами: "Ты смотри, смотри. Этот город для того и создан, чтобы, любуясь, весь мир смотрел на него. А тебе выпало такое счастье".
На одной из улиц Одар-Строитель, как называли дядю в роду Одаров, зашел к какому-то инженеру, чтобы пригласить его к себе, в провинцию, для строительства большой виллы, которая должна была, по его замыслу, стать своеобразным Афоном для разбросанных по всей Европе русичей с Острова Русов. Но даже перед этим визитом он приказал извозчику не ждать его, а, не теряя ни минуты, провезти юного княжича по близлежащим улочкам.
И, лишь покидая Париж, Одар-Строитель, оглянувшись на его последние роскошные кварталы с невысокого холма в предместье, сказал: "Все князья Одары, Божедары и Велемиры во всех поколениях воевали. А нужно было строить. Строить! Если бы на Острове Русов или на Днепре, в низовьях Днестра или Дуная, или где-либо, куда судьба забрасывала наше племя, мы создали хотя бы жалкое подобие того, что сумели создать за это же время французы, возводя Париж, Марсель, Тулон, никто бы не посмел недоуменно пожимать плечами при воспоминании о некогда могучем племени уличей или их стране – О?строве Русов. И сами мы никогда бы не исчезли с карты Европы, из сонма его языков и народов. Нам нужно было строить, а мы воевали – вот в чем роковая ошибка княжеского рода Одаров".
Гяур знал, что в Тайном совете Острова Русов об Одаре-Строителе были невысокого мнения. Они понимали, что у этого физически очень сильного, как и все в роду Одаров, плечистого человека, рука никогда не тянулась к сабле, а мысли – к судьбе Острова Русов. Как-то так сложилось, что руки и мысли его вечно были заняты только тем, чтобы выдумать и начертить очередной проект дома, замка, крепости или просто загородной виллы, которые, возможно, никогда и никем не будут построены. Именно поэтому, считали вожди русов, этот князь не может быть полноценно полезным для них, для рода, для всего дела их жизни, а значит, и для идеи возрождения Острова Русов.
Они понимали, что этот князь потерян для них, упущен ими, однако старались не отталкивать его окончательно, не мстить. В совете спокойно восприняли бегство Одара-Строителя во Францию. Ему позволили укорениться в этой стране.
Таким образом, для всех окружающих он становился просто богатым владельцем замка, решившим заняться торговлей и сдачей в наем жилья. Но для Тайного совета оставался агентом, создающим некое подобие славянской фактории на французской земле; сотворяющим гнездо, в которое они могли бы слетаться, когда дела их при дворе султана в Стамбуле пойдут совсем плохо.
Однако Одар-Гяура III они отправили туда не для того, чтобы юный князь приобщался к коммерческим делам дяди. Ими руководило опасение, что Гяур может погибнуть в одной из "случайных" схваток с подосланным кем-то из правителей Стамбула убийцей. Как уже погиб к тому времени его старший брат.
А чтобы княжич чувствовал себя увереннее, туда же были направлены Улич и Хозар – двое юношей, чуть старше Гяура возрастом, чуть опытнее, способные стать его телохранителями. Какое-то время оба эти русичи обучались вместе с Гяуром искусству фехтования и приемам восточного безоружного боя, преуспели в учебе и поэтому на них возлагали большие надежды…
…Впрочем, все это осталось в прошлом, в воспоминаниях. А вчера их посольство разместили в этом довольно пышном особняке, в одном из окраинных районов Парижа.
Отдохнув после утомительной дороги, Гяур готовился к встрече с городом, как со своей юностью – тем более, что принц де Конде подарил им этот день, уговорив кардинала Мазарини перенести визит к королеве-регентше Анне Австрийской на завтра.
"Так даже лучше, – согласился кардинал. – У меня будет больше времени для того, чтобы обсудить условия найма казаков с банкирами и владельцем мануфактуры, который вызвался заняться обмундированием наемников".
Что же касается князя Гяура, то он воспринял это сообщение как улыбку судьбы; ему так хотелось поскорее побыть наедине… с Парижем.
36
Спустившись на первый этаж, князь увидел в прихожей уже знакомого ему лейтенанта мушкетеров.
– Честь имею приветствовать вас, господин полковник, – сразу же подхватился тот. – Лейтенант серых [38] мушкетеров граф д’Артаньян.
– Я запомнил вас, лейтенант, – сдержанно ответил Гяур и попытался пройти вместе со своими спутниками, Уличем и Хозаром, мимо него, чтобы предоставить мушкетера обществу Хмельницкого и Сирко. Однако у графа были иные намерения.
– Хотел бы остаться с вами тет-а-тет. Обязан кое-что сообщить. Весьма важное.
– Мои офицеры крайне плохо владеют французским.
– Именно это всегда настораживает, – загадочно молвил мушкетер.
– Да-а? – удивленно посмотрел Гяур сначала на д’Артаньяна, затем на своих телохранителей. Те истолковали его взгляд по-своему и покорно направились в ресторанчик, из-за двери которого доносились запахи только что поджаренного мяса.
– На окраине города, князь, есть одно небогатое поместье. Я хотел бы, чтоб вы отправились туда вместе со мной. Желательно сейчас же, если только это возможно.
– Поместье? Приглашаете в гости, лейтенант? Холостяцкая вечеринка? Извините, вынужден буду отказаться. Сегодня мне хотелось бы посвятить себя Парижу. Или Париж себе… А также встретиться с нужными мне людьми, – сухо добавил Гяур. Он терпеть не мог подобных намеков.
– "С нужными людьми"? Имеете в виду грека, который вчера весь день не спускал глаз с этого особняка, поджидая вас.
– Вы-то откуда об этом знаете, лейтенант?
– Видите ли, мне и моим людям поручено не спускать глаз с тех, кто предпочитает не спускать их с весьма уважаемых нами досточтимых полковников-послов. Извините, что так, прямо, без обиняков. Ну а с нужным вам человеком вы встретитесь в поместье. С наиболее нужным, князь Одар-Гяур.
– А если без загадок?
– Лучше было бы, если бы кое-какие тайны все же остались. Тайна скорее принудит вас согласиться. Но, поскольку вы – иностранец и чувствуете себя в Париже неуверенно, то вряд ли решитесь ехать, пока она не раскроется. Хотя меня и просили не раскрывать ее…
– Смелее, лейтенант, смелее.
– В этом имении вас ждет графиня де Ляфер, – вполголоса, слегка наклонившись, доверился ему мушкетер.
– Графиня де Ляфер?! Она что, уже в Париже?!
– Эмоции, эмоции, господин полковник, – оглянулся по сторонам лейтенант. – Не советовал бы столь громко произносить здесь это имя. Еще не время.
– Господи, так, значит, она действительно здесь?
– Но почему… "не время"? – спросил Гяур, тоже понизив голос. – Разве она еще не прощена?
– Пока что власти не знают о ее возвращении во Францию, а тем более о появлении в Париже. Графиня прибыла сюда только вчера. Инкогнито.
– Но вам-то кто сообщил об этом? Вы давно знакомы с графиней?
– Естественно, – благодушно подтвердил д\'Артаньян, но, наткнувшись на настороженный взгляд русича, понял, что несколько поспешил с ответом. "И вы – тоже?" – как бы спрашивали глаза молодого князя.
– Что, очень давно и близко знакомы?
Д\'Артаньян умиленно посмотрел на князя и ухмыльнулся себе в усы. Князь безбожно ревнует – с этим все ясно. И все же… Спрашивать его, графа д\'Артаньяна, давно ли он знаком с Дианой де Ляфер, да еще изображать при этом искреннее удивление? Это уж слишком. Ведь хватает же ему, д\'Артаньяну, мужества не удивляться, что с графиней знаком некий полковник, прибывший в Париж откуда-то из глубин дикой Скифии.
– Я бы не сказал, что с детства. Зато могу заверить, что наше знакомство обходилось без свиданий. Это должно успокоить вас, не правда ли?
– В какой-то степени.
– Я ведь говорил о греке, который весь день опекал вас. Усерд-но опекал.
– Значит ли это, что он выбирал момент, чтобы сообщить о возвращении графини?
– Наоборот, стремился увести вас к другому греку, более знатному и образованному, который и прислал его сюда. И не видать бы вам тогда графини. Но, что поделаешь, именно помощью знатного грека и воспользовался гонец, посланный Дианой.
– Значит, так велит судьба?
– По-моему, теперь вы уже знаете больше меня. Я готов подождать. Час для завтрака – этого вам хватит, господин полковник?
– Какой еще завтрак?! Издеваетесь?
– В таком случае признаю, что ошибся, – теперь уже открыто улыбнулся д\'Артаньян. – Никакая неизвестность такого рвения у вас не вызвала бы. Откровения иногда впечатляют больше тайн. Во дворе нас ждут четверо оседланных коней и присланный графиней слуга Мишель, который будет проводником.
37
Проскакав несколько минут вдоль старинной, украшенной статуэтками ограды парка, Гяур и его спутники вдруг обнаружили, что впереди, сразу же за речушкой, начинается настоящий лес, который как бы вклинивается в предместье Парижа.
Слуга Мишель первым преодолел небольшой каменный мост, однако тотчас же свернул с рассекавшей этот лес дороги на почти неприметную, прикрытую ветками тропу.
Еще немного попетляв между миниатюрными озерцами и столетними дубами, тропа вывела их на склон невысокого холма. И вот оттуда д\'Артаньян, опередивший слугу, вдруг заметил, что на некотором расстоянии от группы движется еще один всадник.
На всякий случай д\'Артаньян даже пересчитал своих медленно поднимавшихся друг за другом спутников. Нет, все здесь. К тому же всадник был весь в черном.
В эти минуты сам всадник не мог видеть д\'Артаньяна. Зато притаившийся лейтенант мушкетеров, отклонив ветку клена, спокойно мог наблюдать, как он остановился на развилке троп и по следам пытался определить, по какой из них поскакали чужеземцы.
"Неужели это опять тот самый грек?! – удивился д\'Артаньян. – Но какой смысл в подобном тайном преследовании? Мы ведь договорились, что я постараюсь убедить Гяура встретиться с его хозяином".
– Вас что-то заинтересовало? – спросил Гяур, тоже останавливаясь на плоской, обрамленной кленами, возвышенности.
– Кажется, по нашим следам пустили шпиона. Но теперь это уже не грек. Во всяком случае, не тот, известный нам.
– Сейчас мы это выясним, – угрожающе пообещал князь. – Для начала мои люди задержат его.
– Ни в коем случае. Вы – иностранец, а здесь, извините, не украинские степи.
– Шпионы – и во Франции шпионы.
– Это верно. Мишель, ведите гостей дальше. Мне вдруг захотелось посплетничать с этим любопытствующим господином о последних новостях из круга парижских куртизанок.
– Понял, господин лейтенант. Следуйте за мной, господа. Сейчас мы свернем на еще более неприметную тропку, – негромко проговорил слуга, так и не увидев господина, с которым мушкетер собирался "посплетничать".
– Хозар! – обронил князь, как только они спустились с холма и, несколько минут проскакав по пологому склону другой возвышенности, перешли вброд широкий, мелководный ручей. – Останься, напои коня. Дальше найдешь нас по следам.
– О-дар! – с готовностью ответил тот, потрясая копье-мечом, с которым здесь, в Париже, не расставался, кажется, никогда, даже когда ложился спать.
Несколько минут д\'Артаньян медленно двигался вслед за группой, все больше и больше отставая от нее. Потом, выбрав место, где заросли подступают к спускающейся к ручью тропе, а сама тропа изгибается, остановился, спрятавшись под кроной дуба. А заслышав топот копыт, снова вернулся на тропу, перегораживая путь преследователю.
– Что случилось, сударь? Вы чуть было не снесли меня с седла! – возмущенно воскликнул он, захватив рукой узду коня шпиона – рано располневшего багрянощекого субъекта лет тридцати пяти, черное одеяние которого дополняла тоже черная, почти закрывающая лицо шляпа, с непомерно широкими полями.
– Приношу свои извинения, – довольно сухо и высокомерно ответил толстяк. – Не заметил. К тому же очень тороплюсь.
Дернув повод, он тотчас же попытался протиснуться между конем мушкетера и стволом дерева, пригибаясь под его ветками, но д’Артаньян удерживал его лошадь.
– Мало того, что вы неосторожны, так вы еще и крайне невежливы, сударь. Возможно, вы и произнесли нечто подобное "извините", но, во-первых, я этого не расслышал. А во-вторых, из этого не следует, что я решил простить вашу неосторожность.
– В любом случае не советовал бы задерживать меня, лейтенант, – слегка повысил голос толстяк, отбрасывая полу плаща и берясь за шпагу. – Если хотите знать…
Не договорив, он засмотрелся куда-то туда, вниз, куда сбегала тропа. Повернув голову, д’Артаньян увидел медленно возвращавшегося к ним Хозара. Этот богатырь, который и здесь, в Париже, разъезжал в кольчуге, с навешанным на ней красным нагрудным щитом, приближался открыто, размахивая своим странным копьем, словно пастушок хворостинкой.
– Но вы не имеете права задерживать меня! – Еще больше занервничал толстячок. – У меня особые полномочия, удостоверенные самим!.. – запнулся он на полуслове, решив, что произносить всуе имя человека, удостоверившего его полномочия, просто непозволительно.
– "Самим"? Вы имеете в виду нотариуса из местечка Шалонсюр-Марн? Говорят, он всем заверяет за два су.
– Прекратите издеваться!
– Надеюсь, этих полномочий хватит для того, чтобы уделить оскорбленному вашей неосторожностью мушкетеру пять минут? – выхватил рапиру д\'Артаньян, освободив узду.
– Обещаю уделить вам значительно больше времени, граф д\'Артаньян, – прошипел агент в черном, с трудом разворачивая своего коня. Теперь у него было только одно желание: поскорее вернуться в Париж. Однако это не помешало ему разгневанно прорычать. – Не здесь, естественно, а в крепостных казематах.
– Не убеждайте меня, что это угроза, мсье.
38
– Это почти невероятно, что я снова вижу вас, графиня, – прошептал Гяур, нежно проводя пальцами по лицу Дианы де Ляфер. Ни одна женщина никогда не вызывала в нем столько нежности и такой привязанности. Ни одна. – Это почти невероятно.
– Что вы, князь, – потянулась к нему губами графиня. – Было бы невероятно, если бы я не сумела организовать нашу встречу.
Они все еще стояли посреди маленькой, едва освещенной угасающей свечой комнатки, в большом особняке, возведенном на опушке пригородного леса. Сразу за окружавшим его со всех сторон садом начиналась улочка то ли дальнего предместья Парижа, то ли небольшого городка.
– Но как вам удалось так быстро добраться сюда? Господи, стоя на палубе корабля, я сотни раз вспоминал…
– На палубе этой старой развалюхи "Святая Джозефина"… – тотчас же подхватила графиня, не замечая удивления, которым князь отметил ее осведомленность. – И как только капитан сумел довести ее до берегов Франции?!
– …Так вот, на ее борту я сотни раз вспоминал Каменец, Варшаву… Спрашивая себя и Бога, как вы, графиня, там поживаете, как развиваются вокруг вас события.
– Увы, князь, без вас я в Каменце не "поживала". Выехала из него в один день с вами. Только на час-другой раньше.
– Даже раньше? Этого я не знал.
– Этого не знал никто, кроме управителя дворца Потоцких. Но он человек молчаливый.
– Ты обладаешь удивительной способностью окружать себя молчаливыми людьми.
– Это невозможно. В природе их почти не существует. Мне приходится перерождать их в молчаливых.
– У тебя это получается.