– Ни поцелуй, ни те нежности, которым они, все еще стоя, осыпали сейчас друг друга, не имели ничего общего со смыслом их разговора. Слова зарождались как бы сами по себе. Каждый раз, когда эта остроумная, порой язвительная графиня начинала говорить, перед Гяуром словно бы представала совершенно иная, незнакомая ему женщина, которую он просто не способен был полюбить. Но как только князь пытался задумываться над этим, он тотчас же вспоминал, что, кроме пропитанного едким сарказмом языка Дианы, существуют еще обворожительная улыбка, ее излучающие голубизну глаза, прекрасное тело, над которым любовно трудился Создатель.
– Насколько я понял, это не ваше имение? – полушепотом спросил Гяур. – Не ваш дом?
– Что вы, князь. Он слишком скромен, чтобы служить родовым гнездом графов де Ляфер.
– Зато достаточно роскошен, чтобы служить пристанищем для влюбленных, – решил извиниться Гяур.
– Мне бы не хотелось уточнять, для кого обычно служит пристанищем эта забытая Богом усадьба. Но, в общем-то, вы правы. Когда-нибудь я приглашу вас в свой родовой замок. Он всего лишь в семидесяти милях отсюда. Приглашение последует сразу же, как только представится такая возможность.
– Я начинаю любить замки. Раньше они воспринимались мною исключительно как военные крепости, а не место для жизни целого рода.
– Еще бы. После того как неожиданно сами оказались владельцем сиятельных руин где-то на задворках Речи Посполитой. Нет-нет, князь, я не хотела осквернить лукавством то, что досталось в наследство от вашего странствующего предка.
– Вы-то откуда знаете, что мне достались эти руины?
– Вам пора смириться с тем, что мне известно многое. В том числе и то, что, в общем-то, не должно достигать моих ушей. Так стоит ли без конца удивляться?
В течение нескольких минут они молча, почти по-детски невинно, целовались. Им не хотелось, чтобы разговор, которого, как оказалось, не избежать, хоть в какой-то степени охлаждал их чувства и страсти.
– Мне сказали, что во Францию вы прибыли все еще тайно. Меня это поразило.
Графиня приложила палец к его губам.
– Т-с-с. Не будем об этом. Неужели вам хочется терять время на такие вопросы? – И, не дождавшись ответа, нежно, едва прикасаясь, поцеловала его в губы. Еще и еще раз, все призывнее и призывнее…
Но все же графиня немного растерялась, когда вдруг почувствовала, что не руки, а какая-то неведомая сила отрывает ее от земли.
Однако и после того, как она ощутила упругую мягкость ложа, эта сила продолжала обволакивать ее своим магнетизмом, окутывать гипнотическим оцепенением страха и яростной жаждой обладания.
И не решилась она в этот раз ни посмеиваться над неуклюжестью юного князя, ни подтрунивать над его скованностью. Ибо то, что происходило сейчас, не имело ничего общего с юношескими ласками, с которыми подступался к ней Гяур там, в мансарде каменецкого лавочника. Теперь их захватила любовная ярость, которая сводила на нет все остальные чувства и желания, кроме чувства жажды и стремления к еще более испепеляющему обладанию.
39
– Скажите, князь, вы бы согласились взять меня в жены? – Это к графине вдруг пришло отрезвление, которого Гяур с почти детской стыдливостью опасался.
Графиня стояла у зеркала и осматривала свое плотно обхватывающее стан платье.
– Что вы сказали? – повертел головой Гяур, все так же стыдливо дотягиваясь до разбросанной полу одежды. Но тут же спохватился и, приподнявшись на локте, очумело посмотрел на графиню. – Вы предлагаете?… То есть я хотел сказать… – поспешно одевался Гяур, – что мне послышалось, будто вы согласны стать моей женой?
– Я так сказала? Стать вашей женой? Вот что делают с женщинами страсти.
– Значит, это была шутка?
– А вы, конечно, мечтаете видеть меня своей женой, мой кроткий князь? По крайней мере, мечтали до этой постели?
– Если говорить честно… Если честно, то нет, не мечтал.
– Да-а? – игриво и немного растерянно произнесла Диана, не ожидавшая такой прямоты. – Нет ничего страшнее в любовных делах, чем откровенность. Теперь я начинаю понимать, что добиваются ее от любимых мужчин только глупые женщины.
– Не смейте так. "Глупая" – это не о вас. А не мечтал, потому что даже мечтать боялся.
– Опять вы все испортили, монсеньор, – это ее "монсеньор" было тем ее словцом, которое всегда свидетельствовало, что настроение графини действительно испорчено. Для Гяура оно было не в новинку. – "Боялся мечтать". В устах рыцаря и воина такие слова звучат еще пошлее, чем в устах придворного лакея-повесы, с которыми нам, скучающим без мужей и кавалеров, графиням, увы, тоже нередко приходится грешить. Но вы-то, вы-то… – князь, полковник; молодой, сильный, достаточно красивый и благоразумно невоспитанный. Правда, основательно беден, насколько я могла понять.
– Вы правы, сударыня: благоразумно беден, – холодно подтвердил Гяур. Он не желал, чтобы кто-либо решался обсуждать с ним проблемы, связанные с его состоянием, даже графиня де Ляфер.
– Но вы находитесь на службе короля Польши. Да и здесь, во Франции, надеюсь, у вас будет неплохое жалованье…
Гяур не ответил. Пора было заняться одеждой.
"Сапоги есть, камзол есть. Сабля?… Хоть бы Диана помолчала. Где же эта чертова сабля? Господи, как же она оказалась за трюмо?"
– Нет, вы правы, мой юный князь, – вдруг согласилась графиня, почувствовав, что предоставлена в этом странном диалоге сама себе. – Я, конечно же, не собираюсь снисходить до роли вашей жены. Да это и невозможно.
– Почему же невозможно? – приободрился Гяур, ощутив наконец на поясе вес длинной драгунской сабли, без которой в последнее время он чувствовал себя все неувереннее, даже в пропахшей французскими пряностями постели.
– Это невозможно, монсеньор, по такому количеству причин, что мне даже не хочется перечислять их.
Сложив руки на груди, Гяур прошелся по комнате и остановился напротив графини.
– Да в этом и нет необходимости, – подавленно проговорил он. Однако, не желая выглядеть жалким, все же добавил: – Достаточно вашего приговора: "Невозможно".
– Но стоит ли отчаиваться? – по-матерински улыбнулась графиня, гладя его по щеке. – Украина и Франция не так уж далеки друг от друга, как мне казалось раньше. Надеюсь, вы понимаете меня? – И, усевшись в кресло, уже совершенно иным, сухим деловым тоном произнесла: – А теперь присаживайтесь, князь, и поговорим о том, ради чего вас, собственно, и пригласили сюда.
– Простите… Я-то считал, что приехал сюда ради тех нескольких минут, которые мы только что пережили.
Диана громко, и, что самое страшное, совершенно неподдельно рассмеялась.
– Как же вы милы, мой неискушенный в интригах князь. Мне бы так не хотелось разочаровывать вас! Но такова жизнь, се ля ви. Поэтому – о деле. Прежде, чем отбыть сюда, я оказала вам одну мелкую услугу. Прелестная нищенка Власта, она же Власта Ольбрыхская, поскольку пани Ольгица Ольбрыхская, кстати, вовсе не нищенка по своему происхождению, а особа весьма знатного польского рода…Так вот, графиня Ольбрыхская удочерила ее. И сейчас Власта находится в моем небольшом имении Ратоборово. Это в Украине, недалеко от города Самбора. Власта отправилась туда с заверенным двумя нотариусами письмом, в котором говорится, что моей волей досточтимая госпожа Ольбрыхская назначается полноправной управительницей имения. Кроме того, Власта увезла с собой купчую, в которой утверждается, что после Рождества Христова, якобы после выплаты мне чисто символической суммы злотых, в которых, как вы понимаете, я совершенно не нуждаюсь, она становится полноправной владелицей этого имения. За исключением небольшого особнячка. Его я, так, на всякий случай, – улыбнулась она обворожительной улыбкой, – пока оставляю в своем владении. Вдруг во Франции мне опять не повезет.
– В любом случае это неслыханная щедрость с вашей стороны, графиня.
– Не такая уж неслыханная, если учесть, по крайней мере, два обстоятельства. Во-первых, по такой же щедрости это имение досталось мне самой. От одного из влиятельных покровителей, который вскоре, – снова повернулась к нему лицом графиня, все остальное время она предпочла говорить, стоя спиной, – погиб при каких-то странных обстоятельства. Кажется, на дуэли.
– И вы до сих пор ужасно "сожалеете" об этом?
– Еще бы! Ведь он погиб, так и не востребовав от бедной де Ляфер то, что ему причиталось бы как щедрому, бескорыстному покровителю. А как он рассчитывал на это!
"Значит, речь идет не о графе де Брежи, – с облегчением отметил про себя Гяур, – поскольку тот еще не исчез "при странных обстоятельствах, кажется, на дуэли". А ему очень не хотелось, чтобы в этой истории был замешан посол. Хотя какое это имеет значение?"
– Во-вторых, я не зря говорила, что она вступит во владение только после Рождества. То есть в том случае, если я смогу вернуться в свой замок, не опасаясь плахи или подземелья.
– Неужели такая опасность все еще существует?
– И, в-третьих, если лично вы, мой суженый, окажете мне столь же несущественную услугу. Только уже здесь, во Франции.
– Услугу? Я?! Позвольте, какую же услугу я способен оказать вам в этой чужой для меня стране? – медленно поднимался Гяур.
– Сидите, сидите, мой нетерпеливый князь. Мне удобнее говорить с вами, созерцая сверху, нежели все время смотреть на вас, как гном на великана. И к черту условности, придворные этикеты. Я не стану утверждать, что за меня уж совершенно некому похлопотать перед королевой или первым министром. Рыцари в этом благословенном королевстве, слава богу, пока еще не перевелись. Тем не менее…
– Говорите, говорите. Я готов слушать вас.
– Завтра Хмельницкого, Сирко и вас принимает королева-регентша Анна Австрийская. Это так? Мои люди ничего не напутали?
– Если за то время, пока мы добирались до вашего пристанища, при дворе короля Людовика XIV ничего не изменилось.
– Здесь столетиями ничего не меняется, монсеньор. Я уже говорила, что перед кардиналом, принцем Конде, да и перед самой королевой, за меня есть кому похлопотать, и это правда. Но вы – иностранец. В вашем расположении, как и в ваших войсках, королева сейчас крайне заинтересована. Поэтому ваше прошение может куда больше повлиять на способ мышления этой кастильской сумасбродки, чем прошения некоторых наших ходатаев. Разве не так, монсеньор?
– Иностранному послу отказывать, очевидно, будет труднее, – согласился князь.
Графиня решительно открыла стоящий на столике ларец и извлекла из него небольшой пакет.
– Здесь письмо. Оно написано моим адвокатом, но от вашего имени – вы уж извините. В противном случае вам пришлось бы писать его самому, со всеми теми ошибками и драгунскими фразами, которые вы бы налепили в нем.
– Не могу же я тягаться с адвокатом, – безропотно проглотил и эту пилюлю Гяур.
– В нем вы просите королеву издать вердикт о прощении графини де Ляфер всех ее проступков, что даст ей возможность спокойно вернуться на родину.
– Об этом должен просить я?! Согласитесь, это действительно неожиданно.
– Если вы спросите, почему я обратилась именно к вам, разговор будет прекращен.
– Я не спрошу этого.
– Попробовали бы. Итак, вердикт о прощении. В этом весь смысл письма. На словах же попытайтесь объяснить королеве, что, будучи в Варшаве, графиня – и в этом нет лукавства – немало сделала для того, чтобы правительство Польши разрешило вам отбыть на переговоры и собрать полки наемников. Это более весомый аргумент, чем может показаться на первый взгляд.
– Главное, что в этом заключена святая правда.
– Нет, главное – в другом: Франция терпит поражение в войне с Испанией, а королева-регентша – по крови испанка [39] или же испанка-полукровок. Король еще не достиг возраста полноправного монарха. Есть люди, готовые воспользоваться этим. Причем их немало, и довольно влиятельных. Вот почему вы и ваши воины столь нужны сейчас королеве. Как, кстати, и кардиналу Мазарини, любимцу папы Урбана VIII [40] . Точнее, первому министру Мазарини, который буквально задавил французов непомерными налогами, вызывая у них все большую неприязнь. Как, впрочем, нужны и принцу де Конде, он же – Луи де Бурбон, герцог Энгиенский…
– Это понятно: де Конде нужны войска.
– Войска? Дело не в войсках. Принцу очень не хочется из-за нынешних неудач на севере Франции лишиться славы талантливого полководца, добытой ему воинами ценой огромных жертв в битве под Рокруа. Добытой, да будет вам известно, когда принцу было всего лишь двадцать два года от роду. Понимая все это, Анна Австрийская вряд ли решится отказать иностранному посольству в столь незначительной услуге, как прошение графини де Ляфер, доставившей несколько неприятных дней ее покойному супругу. Тем более что королеве передадут также и мои личные письма с самыми искренними раскаяниями и заверениями. Вы слышите меня, князь: с моими самыми искренними, – саркастически рассмеялась графиня, – признаниями. Так что она не будет стеснена никакими дополнительными обстоятельствами, которые помешали бы проявить снисхождение. Однако личными письмами займутся другие.
Гяур взял в руки пакет, повертел им.
– Очевидно, я должен буду решиться на такую просьбу, только оставшись с королевой один на один?
– О, королева даже не догадывается, какой опасности подвергнет себя, решись она остаться с вами тет-а-тет, – съехидничала графиня. Просто не смогла отказать себе в таком удовольствии.
– Или хотя бы в присутствии Хмельницкого, – простил ей этот выпад Гяур, – который может весьма неодобрительно отнестись к моему прошению. И этим все испортить.
– Понимаю: Хмельницкий, ваши личные отношения… – задумалась графиня. – Однако не предупреждать же его заранее. Ибо тогда действительно можно все испортить.
– Уверен, что он не согласится на вручение прошения. Для него это слишком несерьезно.
– И все же, в крайнем случае, передать прошение позволительно и в присутствии ваших друзей. Хотя лучше всего поступить таким образом: из зала, где будет происходить прием, вы станете выходить последним. Сопровождающий вас секретарь королевы уже предупрежден, поэтому он не станет препятствовать вашей личной аудиенции. Только смотрите, не упустите своего шанса. Другой возможности попасть на прием к Анне Австрийской ни вам, ни мне в ближайшее время не представится.
– Сделаю все, что в моих силах.
– Я так и знала, мой преданный князь. Если пожелаете, я могу отблагодарить вас, подарив вам имение Ратоборово вместе с его владелицей Властой.
Гяур попытался как-то отреагировать на ее жест щедрости, но так и застыл с полуоткрытым ртом.
– Не торопитесь с ответом, – спокойно молвила графиня. – На такие предложения никогда не стоит реагировать сгоряча. Настоящий, мудрый житейский ответ… вам подскажет сама жизнь, так что наберитесь терпения. А теперь вскройте пакет, прочтите и подпишите письмо.
40
Гяур решительно вскрыл пакет, взял предусмотрительно положенную на столик ручку и, не читая содержания письма, оставил свою подпись.
– Господи, не так поспешно, – спохватилась графиня. – Вы ведь читаете по-французски? Я предполагала, что сначала вы хотя бы пробежитесь по этому прошению взглядом.
– Я верю вашему адвокату. Лучше я все равно не составлю.
– Дело вовсе не в адвокате, монсеньор, – прошлась она по комнате, нервно теребя пальцы. – Вовсе не в адвокате. Просто я не успела вам сказать, хотя и должна была. А в этом, заметьте, вся соль…
Гяур удивленно смотрел то на графиню, то на прошение, которое успел снова положить в пакет. Он решительно ничего не понимал. Его попросили подписать – он подписал. Тогда что же так взволновало графиню?
– Видите ли… когда я просила вас обратить внимание королевы на то, что графиня де Ляфер помогала посланнику короля при дворе Владислава IV улаживать вопрос о вашем посольстве и наемниках, то имела в виду, что это лишь один из аргументов.
– Но есть и другой, причем более веский. С одной стороны, он заставляет вас искать любые пути к трону королевы. С другой же, совершенно в ином, более благородном, свете преподносит сам этот ваш решительный шаг, монсеньор.
– Ничего не понимаю. О каком аргументе идет речь? – кончилось терпение князя.
– О самом убедительном, монсеньор. Самом-самом, – остановилась графиня напротив Гяура, в смятении выламывая себе пальцы. – В прошении говорится, что графиня де Ляфер, то есть я, монсеньор, что будто бы я предстаю перед обществом вашей невестой. – Она замолчала и посмотрела на князя с таким ужасом, словно чувствовала, что с ним вот-вот случится обморок. "Нет, устоял, странно!".
– Вы? Моя?… Вы сказали?…
– Именно это обстоятельство, – уже более смело продолжала Диана, воспользовавшись исключительным мужеством юного князя и его столь же исключительной сообразительностью, – и заставляет вас быть столь настойчивым в своем прошении. Надеюсь, такой поворот событий вас не очень огорчает?
– Нет. Он скорее смущает меня. Вспомните: совершенно недавно вы заявили, что никогда не станете моей женой. Что это вообще невозможно.
– Потому что это действительно невозможно, – окатила его лучезарной голубизной своих глаз графиня. – Разве сейчас я пытаюсь убеждать вас в обратном? Тогда зачем бы я затевала всю эту историю с имением в Ратоборово, которое собираюсь подарить вам вместе с Властой – т?о ли в роли супруги, то ли наложницы?
– То есть мы просто обманем королеву?
– Ее величество королеву-регентшу уже столько раз обманывали, полковник, что этот случай ей очень скоро забудется.
– Но столь откровенно, в присутствии стольких людей… Лгать. Самой королеве…
– Князь, – разочарованно вздохнула графиня. – Я понимаю, что не всем дано было родиться дипломатами. Но чтобы… такая дипломатическая дремучесть…
– Да не дремучесть это! – вдруг взорвался Гяур. – Я всего лишь требую, чтобы о столь важном деле со мной говорили нормальным человеческим языком. Только и всего. Я желаю знать, что здесь происходит, на что я иду. В конце концов, это вопрос чести, вопрос моего имени, княжеского имени Одаров.
– Успокойтесь, милый, – обеими руками погладила его по груди графиня. – Успокойтесь. Поверьте, я с удовольствием поговорю с вами на "человеческом языке".
Несколько мгновений Гяур растерянно глядел на графиню.
– Но здесь не требуется никакого объяснения, – тихо и предельно вежливо проговорил он. – Тем более при вашем "далеко не походно-бивуачном" воспитании…
– Эй, кто здесь хозяин?! – спасительно прервал его беспомощное оправдание властный голос. И сразу же послышалось, как в ворота начали колотить чем-то металлическим. – Немедленно откройте! Именем короля! Немедленно откройте ворота!
Гяур и Диана де Ляфер снова переглянулись.
Графиня подошла к окну, уперлась лбом в стекло, пытаясь высмотреть, что там происходит, кто это так напористо врывается в их обитель. Однако ворота оставались где-то слева, и ни она, ни Гяур разглядеть что-либо отсюда не могли.
– Именем короля! – закричали во дворе уже в три или четыре глотки. – Мы требуем немедленно открыть ворота!
– А вот и люди, с которыми вам и вашим воинам представляется возможность пообщаться на том самом "нормальном человеческом языке", – с леденящей душу холодностью процедила графиня, с нескрываемым презрением глядя на Гяура. Князь был поражен тем, как мгновенно изменилось отношение к нему. – Правда, не забывайте, что, пользуясь им, вам придется усиленно жестикулировать своей драгунской саблей.