***
Что Вы знаете о поэте Александре Алексеевиче Крестинском? Я помнил его по журналу "Костёр", где он работал почти 10 лет с 1960-го, печатался там как детский поэт под псевдонимом Тим Добрый. Неплохие игровые стихи.
В 1969 году вышла книга "Туся" (повесть). С тех пор я знал, что Крестинский не только поэт, но и очень неплохой прозаик.
А потом он как-то исчез с моего горизонта. Не печатался.
И вдруг я узнал, что он уже в солидном возрасте в 2000 году уехал в Израиль, где прожил пять лет до смерти 5 октября 2005 года. В 72 года поменял место жительства (он родился 25 мая 1938 года)!
Притом, что был христианином и похоронен на христианском кладбище в Израиле.
Гадать, почему он вдруг сорвался в таком возрасте и поменял страну, не стану. Хотя догадываюсь: 2000 год очень значимый в России.
Чтобы составить о нём представление, приведу цитату из воспоминаний о нём его друга Марка Вейцмана. Цитата большая из-за стихотворения Крестинского, но убирать его жалко:
…Однажды в издательстве дали Крестинскому на рецензию рукопись книги молодого, никому не известного автора Олега Григорьева. Саша сразу почувствовал, что перед ним стихи поэта редкого дарования. Он рукопись пересоставил и собственноручно перепечатал. Разумеется, рекомендовал её к опубликованию.
Григорьев оказался не только превосходным поэтом, но и одарённым художником. По мировоззрению и стилистике примыкал к группе "Митьки". За пьяную потасовку с милиционером Олега посадили. Александр Крестинский стал его общественным защитником. После одного судебного заседания уговорил судью и присяжных уделить ему 10 минут, в течение которых просто почитал им стихи Олега.
Голодная тюремная диета, которую испытал на себе Григорьев, связалась в воображении Крестинского с блокадным голодом. Он написал тогда стихотворение, посвящённое Олегу, и передал его в камеру. Вот оно (в сокращении):
ОДА РАЗДАТОЧНОМУ ОКОШКУ
Окошечко кухни блокадной,
Где пара летающих рук
Швыряет ораве всеядной
Железный тарелочный стук.
Обрывочный сон мой склерозный
Причудлив, подробен, сердит.
Там повар, усатый и грозный,
За выдачей порций следит.
И в царстве кухонного духа
Душа, неопрятно нища,
Летает, как пьяная муха,
Над вспученной магмой борща.
Да будет земля тебе пухом,
Мне пайкою выданный век,
Нарпита пропитанный духом,
Отведавший атомный крэк…
К клеёнке прилипшая крошка,
Царапина детской вины,
И мятая скользкая ложка,
Что я оботру о штаны
На заключительное судебное заседание журналистов не пускали, но ребята из "Пятого колеса" всё-таки прорвались. Выступление Крестинского попало в телерепортаж. Потом ему звонила Белла Ахмадулина, спрашивала, чем может помочь Олегу. В судьбе Григорьева пытался принять участие и Эдуард Успенский.
Олега освободили прямо в зале суда. Саша хотел его обнять, но тот отстранился: "У меня вши"…
А ещё Крестинский помогал престарелому писателю Пантелееву, автору знаменитой "Республики "Шкид"", прояснял обстоятельства эвакуации на Кавказ школьников во время войны. А ещё… Да мало ли чего ещё!
В давнем стихотворении "Опыт биографии рода", посвящённом бывшей узнице Вильнюсского гетто Марии Рольникайте, он написал:
Говорю твёрдо:
Да, я жидовская морда.
По приезде в Израиль заявил: "Эту землю, как судьбу, приемлю". На вопрос "Как дела?" ответил: "Поят, кормят, работаю – чего же ещё!" Определил раз и навсегда: "Господь привёл меня сюда не гостить, а жить" Жаль только, что прожить здесь ему довелось прискорбно мало – всего пять лет".
28 октября
Николай Анциферов был весьма популярным поэтом моей юности.
То есть, популярность у него была иного рода, чем у Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной и других. Его популярность я сравнил бы с известностью Фирсова, Котова, Кобзева. А эти поэты у определённого круга любителей были очень известны и ценились.
От Николая Степановича Анциферова, родившегося 28 октября 1930 года, в памяти застряли две строчки о труде шахтёра: "Я работаю, как вельможа. / Я работаю только лёжа". Не Бог весть что, но запоминаются своей некоторой необычностью.
Вообще-то я до сих пор не знаю, работал ли Анциферов в шахте. Он из семьи шахтёра. В 17 лет кончил горнопромышленное ремесленное училище. Работал электрослесарем. А работают ли в шахтах электрослесари лёжа, не знаю, не уверен. Через три года был взят в штат редакции газеты "Комсомолец Донбасса", работал там и учился в вечерней школе. А потом поступил в Литературный институт. Окончив его, переехал в Москву. И заведовал отделом поэзии журнала "Москва".
Одно несомненно: Анциферов был не без дара. Талантливей своих дружков, типа Кобзева или Фирсова. Он не вымучивал стих:
В небе бледным полукругом
Обозначена луна.
Мы сидим вдвоём с подругой.
Я молчу, молчит она.
Тишина. Лишь вентилятор
Тянет песню, как пчела…
Я не важный агитатор,
Да ещё в таких делах…
Хорошо в кино, в романах…
Там влюблённым благодать -
Не искать слова в карманах,
Мне ж – в кармане не достать.
У меня совсем другое -
Мысли роем по углам:
Ну, как встречу – всё открою.
Только воз и ныне там.
Ведь поверьте, что при встрече
Я лишаюсь дара речи.-
Что ж, – промолвишь на прощанье.
И она ответит:– Что ж…-
До свиданья…– До свиданья…
Нет, товарищи, в молчанье
Вряд ли золото найдёшь.
Отдалённо напоминает стихи раннего Смелякова, который, кстати, об Анциферове отзывался хорошо.
Николай Анциферов прожил мало. Он покончил с собой 16 декабря 1964 года. На его смерть поэт Николай Рубцов, друживший с ним, написал проникновенные стихи:
На что ему отдых такой?
На что ему эта обитель,
Кладбищенский этот покой -
Минувшего страж и хранитель?
– Вы, юноши, нравитесь мне! -
Говаривал он мимоходом,
Когда на житейской волне
Носился с хорошим народом.
Среди болтунов и чудил
Шумел, над вином наклоняясь,
И тихо потом уходил,
Как будто за всё извиняясь…
И нынче, являясь в бреду,
Зовёт он тоскливо, как вьюга!
И я, содрогаясь, иду
На голос поэта и друга.
Но – пусто! Меж белых могил
Лишь бродит метельная скрипка:
Он нас на земле посетил,
Как чей-то привет и улыбка.
***
Во время войны Овидий Александрович Горчаков, родившийся 28 октября 1924 года, был руководителем разведгруппы в тылу врага в Польше и в Германии. После войны выступал как синхронный переводчик на высоких собраниях, таких, скажем, как пленумы или съезды партии. В 1957 году окончил Литературный институт.
Я жил в Дубултах в доме творчества, когда три соавтора Гриша Поженян, Вася Аксёнов и Овидий Горчаков под общим псевдонимом Гривадий Горпожакс (Гри+Ва+Дий Гор+Пож+Акс) сочиняли шпионский роман "Джин Грин – неприкасаемый". Был читателем глав, которые мне давали для оценки Гриша и Вася (с Овидием я близок не был).
Горчаков совместно с польским писателем Янушем Пшимановским написал в 1960 году повесть "Вызываем огонь не себя", а на её основе и сценарий одноимённого четырёхсерийного фильма (1965), который был удостоен премией Ленинского Комсомола.
А вообще он автор большого количества книг. "В головном дозоре РККА", "Страницы большой жизни", "Командарм невидимого фронта", "Судьба командарма невидимого фронт" – о жизни и деятельности Берзина; "Он с живыми в строю" – о военном разведчике Братчикове; документально-историческая повесть "Накануне, или Трагедия Кассандры" – об усилиях советской разведки и контрразведки по добыванию информации перед началом войны; "Лебединая песня", "Лебеди не изменяют" – о военной разведчице Морозовой. "Рейд в тылу "Тайфуна"", "Дора вызывает Директора". "Он же капрал Вудсток", "Падающий дождь", "Далеко по ту сторону фронта", "Хранить вечно", "Максим не выходит на связь", "От Арденн до Берлина", "Вне закона".
Овидий Горчаков считается прототипом героя романа другого писателя Юлиана Семёнова "Майор Вихрь". Кроме того, сам Семёнов рассказывал, что Штирлиц – другой его герой взял некоторые свои черты от Горчакова.
Понятно, что о Горчакове ходило очень много баек. Перенесу из Интернета такую, связанную с ним историю. Дело было во время советско-американской оккупации Кореи.
В один из вечеров Овидий коротал время в местном баре в компании некого американского разведчика. Неожиданно появился курьер, который, покосившись на русского, передал американцу пакет. Янки сорвал обёртку, выкинул её в урну, и на стол лёг справочник со всеми наименованиями, адресами, частотами, паролями и явками всех американских военных частей, дислоцированных в Корее.
– Ты бы за этот справочник, наверное, полжизни отдал? – пошутил американец и откланялся.
Горчаков, в свою очередь, не поленился и достал из урны выброшенную обёртку. И не поверил увиденному! Союзничек машинально выбросил не только обёртку, но и суперобложку справочника, а на ней – карта дислокации всех упомянутых частей.
Говорят, таким образом Овидий Александрович заработал ещё один орден Красной Звезды.
Но любопытно, что Википедия не сообщает ни об одном ордене Красной Звезды, полученном Горчаковым. Если ей верить, то он имеет всего два ордена – советский "Отечественной войны 1 степени" и польский "Virtuti Militari" ("за воинскую доблесть".
Впрочем, что нам до наград покойного писателя (он умер 28 апреля 2000 года). Его книги продолжают жить. И, слава Богу.
***
Вот на кого следовало бы опереться современным хулителям дарвинизма – Николай Николаевич Страхов, родившийся 28 октября 1828 года, его не переносил. Не жаловал Николай Николаевич и европейский рационализм (Милля, Ренана, Штрауса). Отличался истовой религиозностью. Отстаивал идею русской самобытности и терпеть не мог либералов и нигилистов.
Иными словами, во многом примыкал к славянофилам. Но не во всём. И не скрывал своего несогласия с ними, своего недовольства ими.
Например, в работе "Заметки о Пушкине и других поэтах", где резко критиковал славянофилов за принижение Пушкина, за непонимание ими величия русского поэта.
Наиболее, конечно, известны его литературоведческие работы о "Войне и мире" Толстого и "Преступлении и наказании" Достоевского.
А как философ он выразил свои взгляды в сочинении "Мир как целое" (1872).
Мир есть связанное целое, – пишет Страхов, – в нём нет ничего "самого по себе существующего", он функционирует как "иерархия существ и явлений", являющихся различными степенями воплощающегося духа. "Вещественная" сторона мира подчиняется и осваивается духовной составляющей (духом). Центр мира, вершина его иерархии – человек ("узел мироздания"). Через человека духовное начало овладевает веществом; человек познаёт мир и пытается раскрыть его загадку, что возможно только на пути к Абсолюту, на пути разрыва связей с этим миром. В нашем сознании сознаёт себя то вечное духовное начало, в котором – корень всякого бытия. Всё от Бога исходит и к Богу ведёт и в Боге завершается.
Публицистикой Страхов занимался невероятно активно. Уже название его одной из последних книг – трёхтомника "Борьба с Западом в нашей литературе" (1882-1896) говорит о направленности этой публицистики.
Философ Г. Фроловский справедливо называл взгляды Страхова антропологическим национализмом, чья "особенность социологического или антропологического типа, а не оригинальность культурных содержаний".
Умер Николай Николаевич 5 февраля 1896 года.
***
Отец моего школьного приятеля в своё время (школьное) подарил мне фотокопию большой антологии "Русская поэзия XX века", которая вышла в 1925 году и быстро стала достоянием спецхрана: значительная часть представленных в ней поэтов погибла в сталинских лагерях или подверглась обструкции. Антология была составлена с большой любовью Иваном Степановичем Ежовым и Евгением Ивановичем Шамуриным.
В перестройку антология была переиздана, и вполне возможно, что и сейчас она доступна современному читателю.
Если это так, рекомендую приобрести её. Вы ознакомитесь с лучшими образцами различных измов, к которым примыкали те или иные поэты.
Один из её авторов Е. И. Шамурин (родился 28 октября 1889 года) чудом, по-моему, сумел умереть в свой постели 1 декабря 1962 года. Ведь в 1918 году он был прапорщиком, сотрудником по русской прессе Информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего (колчаковской армии), в январе 1919-го – он начальник отделения печати Информационного отдела, а в апреле – заведующий отделом омской газеты "Русская армия".
Уму не постижимо, каким образом он уже в 1921 году оказался на работе в советской Российской центральной книжной палате. Причём с 1923 года был редактором "Книжной летописи", а с 1932 года состоял в должности заместителя директора Палаты.
Правда, первая порция его работы в палате оканчивается 1937 годом. В 1945 его снова взяли на работу в палату, откуда он ушёл в 1949 году. В 1940-1950 был профессором Московского библиотечного института, заведовал в нём кафедрой фондов и каталогов.
Но любопытно: где он находился между 1937 и 1940 годами?
Дальше всё понятно. Стал председателем Межбиблиотечной каталогизационной комиссии. Шамурину принадлежит первый опыт составления книговедческого справочного издания "Словаря книговедческих терминов" (1958).
Нарушу календарную точность дат ради соавтора Шамурина, с которым, как я уже сказал, он в 1925 году составил изумительную антологию, – Ивана Степановича Ежова.
Дело в том, что кроме годичных дат рождения и смерти Ивана Степановича (1880-1959) никаких других я нигде не нашёл. Судьба его не так интригует, как судьба Евгения Ивановича. Похоже, что их совместная работа была вообще первой печатной работой Ежова. Следующая составленная им книга "Л. Н. Толстой в свете марксистской критики" вышла в 1929-м. Работал в издательстве "Academia", до 1932 года был заместителем директора И. Ионова, с которым вместе, по настоянию М. Горького, был отправлен в отставку. Что не понравилось Горькому, неясно.
В дальнейшем Ежов сотрудничал с разными издательствами, подготовил к изданию письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова (1939) и ряд чеховских изданий.
Его сын, Александр Иванович Ежов, был с 1950 по 1959 гг. начальником Московского метрополитена, железнодорожным генералом.
Вот всё, что мне известно о былых соавторах.
***
О Николае Ивановиче Дементьеве мы уже вскользь упоминали, когда рассказывали о его жене Надежде Августиновне Надеждиной (когда он на ней женился, её фамилия была Адольф).
Николай Иванович покончил жизнь самоубийством 28 октября 1935 года. Это притом, что родился он в 1907 (увы, я не нашёл дня и месяца его рождения) и, стало быть, прожил всего 28 лет. На эту смерть откликнулся хорошо знавший поэта Пастернак стихотворением "Безвременно умершему":
Немые индивиды
И небо как в степи
Не кайся, не завидуй,
Покойся с миром, спи.
Как прусской пушке Берте
Не по зубам Париж,
Так ты избегнешь смерти,
Хоть через час сгоришь.
Эпохи революций
Возобновляют жизнь
Народа, где стрясутся,
В громах других отчизн.
Страницы века громче
Отдельных правд и кривд.
Мы этой книги кормчей
Простой уставный шрифт.
Затем-то мы и тянем,
Что до скончанья дней
Идём вторым изданьем
Душой и телом в ней.
Но тут нас не оставят:
Лет через пятьдесят
Как ветка пустит паветвь,
Найдут и воскресят.
Побег не обезлиствел,
Зарубка зарастёт.
Так вот, в самоубийстве ль
Спасенье и исход?
Деревьев первый иней
Убористым сучьём
Вчерне твоей кончине
Достойно посвящён.
Кривые ветки ольшин
Как реквием в стихах,
И это всё, и больше
Не скажешь впопыхах.
Теперь темнеет рано,
Но конный небосвод
С пяти несёт охрану
Окраин, рощ и вод.
Из комнаты с венками
Вечерний виден двор
И выезд звёзд верхами
В сторожевой дозор.
Прощай, нас всех рассудит
Невинность новичка.
Покойся, спи. Да будет
Земля тебе легка.
Стихотворение грустное и мудрое. О разрыве покойным поэтом гармонии с вечностью. Точнее о путанице эстетических ориентиров, когда за вечность принимаешь только свою эпоху, и любое несовпадение с ней переживаешь как личную трагедию, которую пережить не можешь.
Романтик в своих ранних стихах, с которыми он дебютировал в 1924 году, Дементьев перешёл к воссозданию реалистической яви современности. Его рассказы в стихах "Пастух" (1930), "Мать" (1933) пришли на смену героико-романтическим новеллам "Оркестр" (1926), "Инженер" (1926). Героика уходила из стихов Дементьева, что, кажется, почувствовал, например, Багрицкий, который в знаменитом своём стихотворении "Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым" приписал молодому собрату категорическое заявление: "Романтика уволена – / За выслугою лет".
Дементьев продолжал писать современность такой, какой она ему являлась, но в той же "Матери", повествовании психологическом, написанном в традициях одновременно и некрасовской и – судя не только по названию, а хотя бы по биографии героини – горьковской, он сочинил концовку, которая, скорее, напоминала о прошлом, нежели выражала настоящее:
Мы положим тебя
У весёлых берёз,
Измождённую, тёмную мать неимущих,
Всех, кто новым и властным хозяином встал.
Пусть в оркестре
Все трубы играют
"Замучен
Тяжёлой неволей…"
И – "Интернационал"!