***
О Евгении Фёдоровиче Маркине мы много говорили в связи с тем, как вёл себя при исключении Солженицына из Союза секретарь Рязанского отделения СП РСФСР Эрнст Сафонов.
Сафонов лёг в больницу на удаление аппендицита и на заседании не присутствовал. Это обстоятельство заставило потом Бондарева и других руководителей СП РСФСР говорить о поступке Сафонова как о подвиге.
Мы же вспомнили, как присутствовавший в Рязани секретарь Союза Франц Таурин уломал поэта Евгения Маркина проголосовать за исключение, как тот, опомнившись, ужаснулся своему поступку, написал стихотворение "Белый бакен", которое ему удалось напечатать в 1970 году в "Новом мире", где поэт, мало того что восхищается героем-бакенщиком:
Каково по зыбким водам
у признанья не в чести
ставить вешки пароходам
об опасностях в пути! -
он ещё и называет бакенщика по имени, которое совершенно недвусмысленно свидетельствует, кого имеет в виду поэт:
Ведь не зря ему, свисая
с проходящего борта,
машет вслед: – Салют, Исаич! -
незнакомая братва.
Пришлось исключать Маркина из Союза. И возглавлял это изгнание не кто иной, как Сафонов. Но он возглавил не просто исключение. Под его председательством писатели-рязанцы обратились к власть имущим с предложением взять Маркина на "лечение" – то есть поместить в тюремную психиатрическую клинику.
Когда Солженицына выдворили из СССР, заключённый Маркин написал в 1974 году:
А я, к колючке прикасаясь,
через запретную черту
ему кричу: – Прощай, Исаич!
Твоё мне имя – угль во рту!
Как ты, тоскуя по Рязани,
бреду один в подлунный мир.
…И ястребиными глазами
мне в спину смотрит конвоир.
Умер отважный поэт 17 ноября 1979 года. Молодым умер: родился 22 августа 1938 года. И сдаётся мне, что его смерть на совести Эрнста Сафонова, бесстыдно присвоившего себе его геройство.
***
Ну, этот лермонтовский мадригал (1839) очень известен:
Графиня Эмилия -
Белее, чем лилия,
Стройней её талии
На свете не встретится.
И небо Италии
В глазах её светится.
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.
Лермонтов не преувеличивал. Эмилия Карловна Мусина-Пушкина была известной красавицей. Хотя, по мнению многих, старшая сестра Аврора затмевала Эмилию. Даже жених Эмилии граф Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин писал о ней родным: "Она не очень красива, но её лицо так интересно и живо, что заслоняет признанную красоту её сестры".
Впрочем, за то, чтобы жениться на Эмилии, графу пришлось нешуточно побороться.
Мать Владимира Алексеевича не могла примириться с мыслью, что он женится на шведке. Согласные с ней родственники выхлопотали для декабриста Владимира более отдалённую от Эмилии крепость. У генерал-губернатора А. А. Закревского были свои счёты с отчимом Эмилии – выборгским сенатором и юристом Карлом Йоханом фон Валленом. Генерал обещает Владимиру всякие поблажки и милости, если тот откажется от невесты. Владимир непреклонен. Доведённый до отчаяния, граф заболел. Испугавшись, мать даёт согласие на брак. Но на свадьбе никто из Мусиных-Пушкиных не присутствовал.
Через некоторое время, прослужив в провинции Мусин-Пушкин выходит в отставку. С него берут подписку: он обязан жить в Москве и не выезжать за границу. Однако вскоре графа освободили от надзора. И Эмилия вместе с мужем поселяется в Петербурге. Её старшая сестра следует за ней. Их представляют императрице, и Аврора определена фрейлиной в свиту царствующей дамы.
Ценители прекрасного назвали сестёр "финляндскими звёздами". Одни отдают пальму первенства старшей сестре. Другие – младшей. Граф В. Сологуб, например, писал:
"Многие предпочитали Авроре её сестру. Трудно было решить, кому из обеих сестёр следовало отдать пальму первенства; графиня Пушкина была, быть может, ещё обаятельней своей сестры, но красота Авроры Карловны была пластичнее и строже". А Вяземский записал 18 января 1837 года в своём дневнике: "Бледная, молчаливая, напоминающая не то букет белых лилий, не то пучок лунных лучей, отражающихся в зеркале прозрачных вод".
В конце мая 1838 года Эмилия совершила поездку в Германию для встречи с лечащейся там Авророй и её мужем. Уже в начале пути пароходу "Николай I" пришлось бороться с движущими льдами, а перед приходом в порт на корабле вспыхнул пожар. Эмилия и её дети, слава Богу, выжили.
А Владимир, которого за границу не пустили, пристрастился к азартным играм. Однажды проигрывает очень большую сумму. Долг семьи достиг колоссального размера в 700 000 рублей.
Эмилия переселяется в имение. Она экономит. Занимается садоводством, рачительно ведёт хозяйство. Крестьяне довольны барыней. Всё вроде налаживается, но…
Внезапная лихорадка, напавшая на Эмилию, сводит её в могилу. Она скончалась 17 ноября 1846 года в 36 лет (родилась 29 января 1810-го).
Позднее В. Сологуб так напишет о ней в воспоминаниях: "Графиня Мусина-Пушкина умерла молодой – точно старость не посмела коснуться её лучезарной красоты".
***
Есть стихи, которые, кажется, знаешь всю жизнь. Как правило, это какие-нибудь поэтические формулы. К примеру: "Чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь". Ну, сколько времени я знаю эти стихи? Уж и не помню. В школе я их знал, это точно. Но с какого класса?
Да, это стихи Николая Николаевича Ушакова. Ранние стихи, которые когда-то мне нравились. Но потом разонравились. Ведь они сформулированы так, как будто выражают аксиому. А они её не выражают. Потому что разное бывает молчанье. Если ни дня без строчки – многовато, то ни года без строчки очень мало. За такой период молчанья можно и разучиться писать, не то что писать удивительное.
Я был лично знаком с Николаем Николаевичем. В том смысле, что нас то ли Киселёв, то ли Кипнис – наши корреспонденты "Литгазеты" по Украине познакомили. Но пожали друг другу руки, обменялись ничего не значащими словами и словно забыли друг про друга.
Поэтесса Татьяна Глушкова, когда она не была ещё человеконенавистницей и жила в Киеве, рассказывала, что к Ушакову ходила часто. Он одобрял её стихи. Говорила, что перестала ему верить, когда подслушала, как он отзывается о стихах какой-то поэтессы (не помню фамилии). Оказалось, что так же, как и о стихах её, Глушковой.
Он умер 17 ноября 1973 года. Родился 6 июня 1899-го. Прожил 74 года. Выпустил более 30 книг стихов. Две повести. Один роман в трёх частях. Переводил лезгинских, казахских, еврейских, венгерских, монгольских, армянских поэтов. И, конечно, украинских собратьев. Переводил Гейне, Ленау, Хетагурова, Мукими. И, конечно, – И. Франко, Лесю Украинку, М. Коцюбинского. Очень большое хозяйство. Много всего. А наиболее интересными его стихи были вначале.
Дальше пошли те, которые я бы назвал стихотворными прописями:
Начинается день предвоенный
с громыханья приморских платформ,
дождик в пальмах шумит
и мгновенно
затихает.
а на море шторм.
Мутно море.
в нём накипи вдоволь.
Налетает
каскад на каскад,
миноносец идёт в Севастополь.
Завтра
бомбы в него полетят.
Завтра, завтра
на раннем рассвете
первый бой загремит
и опять
первый врач
первых раненых встретит,
первый беженец
будет бежать.
Завтра
рощ испугаются птицы.
Завтра
птиц не признают леса.
Это всё
только завтра случится,
через двадцать четыре часа.
А сегодня -рассвет предвоенный
Громыханье приморских платформ,
Громыханье волны неизменной,
Дождь над морем,
а на море шторм.
Стихотворение о 21 июня 1941 года. Написано в 1942-м. И ведь всё верно. Не придерёшься к мысли: сегодня ничто не предвещает того, что случится завтра. Вот только мешает эта размеренная спокойная интонация, которая не то что завтрашней трагедии – сегодняшнего шторма на море не передаёт.
18 ноября
Эльдар Александрович Рязанов (родился 18 ноября 1927 года) не только известнейший и талантливый режиссёр, но и очень неплохой поэт. На его стихи композиторы писали песни, которые звучат в его фильмах.
Лично мне нравятся и его стихи, ставшие песнями. И такие, к примеру:
В трамвай, что несётся в бессмертье,
попасть нереально, поверьте.
Меж гениями – толкотня
и места там нет для меня.
В трамвае, идущем в известность,
ругаются тоже и тесно.
Нацелился, было, вскочить…
Да, чёрт с ним, решил пропустить.
А этот трамвай – до Ордынки…
Я впрыгну в него по старинке,
повисну опять на подножке
и в юность вернусь на немножко
Под лязганье стрелок трамвайных
я вспомню подружек случайных,
забытых товарищей лица…
И с этим ничто не сравнится.
Правда, хорошо? Свежо!
19 ноября
Михаил Павлович Коршунов (родился 19 ноября 1924 года) учился в 19 московской школе имени Белинского на Софийской набережной вместе с Юрием Трифоновым и Львом Федотовым (автором пророческого дневника). Они и жили в одном доме, как окрестил его Трифонов, – "доме на набережной".
Отец Коршунова получил там квартиру как председатель Интуриста.
Вообще Коршунов написал много детских книг. Он работал в детских журналах, в частности, в "Мурзилке".
Но не знаю, останется ли он в литературе как детский писатель. А как мемуарист останется безусловно. Причём – как очень интересный мемуарист.
В соавторстве со своей женой Викторией Романовной Тереховой, которая тоже жила в "доме на набережной" (её отец работал в Комиссии советского контроля) он выпустил книги об этом доме "Тайна тайн московских" (1995) и "Тайны и легенды дома на набережной" (2002).
Умер Михаил Павлович 15 августа 2003 года.
***
У Николая Николаевича Ляшко (родился 19 ноября 1884 года) в 1926-1937 годах издавался целый шеститомник собраний сочинений. Он считался наиболее одарённым в группе "Кузница", где состоял. Критики хвалили его повесть "Доменная печь" (1925), написанную на тему восстановления промышленности после гражданской войны. Её считали предвосхитильницей "Цемента" Гладкова.
Но, наверное, правы те, кто из всего творчества Ляшко выделяет его автобиографический роман в двух книгах "Сладкая каторга" (1934) и "Крушение сладкой каторги" (1936), где писатель вспоминает о своём участии в революционной борьбе начала века. Да, они написаны поживее всего остального у Ляшко. Можно, конечно, добавить к этому роману и автобиографическую повесть о детстве и юности писателя "Никола из Лебедина" (1951). Лебедин – это родной город Ляшко. Он расположен в Харьковской губернии.
Умер Николай Николаевич 26 августа 1953 года.
***
Я дружил с Толей Передреевым. Дружил ещё с тех времён, когда он жил в Грозном, жена его чеченка Шема работала в вагон-ресторане скорого поезда Горький-Москва, и Передреев бывал в Москве чуть ли не по нескольку раз в месяц.
Меня с ним познакомил Борис Абрамович Слуцкий. Передреев и Слуцкий пришли к нам в литературное объединение "Магистраль". Слуцкий – как протежировавший тогда Передрееву. Толя читал стихи, которые многим понравились. А в конце ещё выступил Слуцкий и добавил похвал от себя.
А потом Борис Абрамович позвал меня и Толю в привокзальный ресторан рядом с "Магистралью". Помню, как оживлён был успехом Передреев. Как благодарил Слуцкого.
Потом он стал останавливаться у Кожинова. Большая квартира Вадима была в этом смысле гостиницей для друзей. Иногда Толя приезжал с Шемой. И всем находилось место.
У Анатолия Передреева, как у Владимира Соколова, была некая привилегия: их стихи печатал и "Новый мир" Твардовского, и "Октябрь" Кочетова. Казалось, что они стояли над схваткой.
Но это было не так.
Соколов отошёл от твердолобых "кочетовцев" (название условное: Кочетов к тому времени давно умер) сразу после начала перестройки. Передреев до неё не дожил. Анатолий Констанинович Передреев скончался 19 ноября 1987 года (родился 18 декабря 1932-го). Но доживи, я не убеждён, что он продолжил бы дружбу с Куняевым и Кожиновым. Хотя, чужая душа потёмки. Куняев стал главным редактором "Нашего современника", Соколов там отказывался печататься. Отказался бы Передреев? Не уверен. Да и Шема, жена Толи, была в лучших отношениях с Леной Ермиловой, женой Димы.
Писал Передреев мало. Мне кажется из-за того, что его завалили переводами. Переводил он быстро и помногу. В любой советской республике поэтому он был желанным гостем.
Прав немецкий славист Вольфганг Казак: Толя "настолько мучился невозможностью выразить самую суть своего мышления в лирике, что его раннюю смерть друзья приняли как следствие страданий из-за отсутствия свободы при жизни в советской системе".
Именно в советской системе, которую он – свидетельствую и отвечаю за свои слова – не переносил.
А Владимира Соколова он любил. И крепко дружил с ним. И писал ему любовные стихи:
В атмосфере знакомого круга,
Где шумят об успехе своём,
Мы случайно заметим друг друга,
Не случайно сойдёмся вдвоём.
В суматохе имён и фамилий
Мы посмотрим друг другу в глаза…
Хорошо, что в сегодняшнем мире
Среднерусская есть полоса.
Хорошо, удивительно, славно,
Что тебе вспоминается тут,
Как цветут лопухи в Лихославле,
Как деревья спокойно растут.
Не напрасно мы ищем союза,
Не напрасно проходят года…
Пусть же девочка русая – муза
Не изменит тебе никогда.
Да шумят тебе листья и травы,
Да хранят тебя Пушкин и Блок,
И не надо другой тебе славы,
Ты и с этой не столь одинок.
20 ноября
Сначала Юрий Владимирович Давыдов (родился 20 ноября 1924 года) был очень близким другом моего друга критика Станислава Рассадина. Но после того, как мы с ним оказались в одной туристской поездке в ГДР, Юра стал и моим другом. А потом мы все трое очень сблизились.
Юра был совершенно уникальным рассказчиком. Из всех моих знакомых он мог сравниться с Семёном Липкиным или с Борисом Слуцким.
Как писатель он набирал вес постепенно. Он написал романы "Южный Крест", "Март". Но своё специфическое "давыдовское" стало проглядывать в его "Этот миндальный запах" и "Глухая пора листопада". "Глухая пора…" была настолько хороша, что удивительно было молчание критики. То есть, были критические отклики, но тусклые, как будто речь шла о заурядной книге.
Его жезеэловские романы об адмиралах Головнине, Нахимове и Сенявине многие ставили выше "Глухой поры листопада", хотя это неверно.
Биографии адмиралов хороши: их писал человек, профессионально знающий море, бороздивший его: Давыдов служил в Военно-морском флоте с 1942 по 1949. Окончил Выборгское морское училище. И эти его профессиональные знания, конечно, подкрепили повествования о кругосветном путешествии Головина, о победных баталиях в Крымской войне адмирала Макарова, наконец, о Сенявине, одержавшем много морских побед при Екатерине, но интернированном намного превосходящим его эскадру британским флотом и в отместку за это не допущенном Александром воевать с Наполеоном.
Всё это, повторяю, интересно и профессионально написано.
Но "Глухая пора листопада" написана не просто историком, который, кстати, учился в МГУ на историческом, но сталинским зека. В 1949 году Юру арестовали и приговорили к 25 годам лагерей. Освободили в 1954-м. Реабилитировали в 1957 году.
В "Глухой поре листопада" речь о двойной жизни народовольца Дегаева, о сложных взаимоотношениях жандарма и революционера. О предательстве и провокаторстве.
На мой взгляд, романом "Глухая пора листопада" Юрий Давыдов стал вровень с историческими произведениями Натана Эйдельмана.
Дальше – больше.
Великолепное описание народника Лопатина, – удивительную нравственную личность, – сумевшего вычислить и разоблачить провокатора Азефа – в научно-художественной биографии "Герман Лопатин, его друзья и враги".
Роман "Соломенная сторожка, или Две связки писем", за который Юрий Давыдов удостоен в 1987 году Государственной премии РФ.
Вообще перестройка наполнила имя Юрия Владимировича Давыдова особой значимостью.
Он всегда писал на грани, за которой начинаются цензурные запреты. Такова уж была выбранная им проблема: отношение человека и государства.
Перестройка открыла цензурные шлюзы. Он снова писал о любимом своём Лопатине и о В. Л. Бурцеве, который уличил в подлоге русских жандармов, сочинивших "Протоколы сионских мудрецов".
Как определил сам Юра, "XX век в истории России был чудовищно-практической проверкой идей XIX века, их крахом и возникновением чёрной дыры". И в то, что Россия сумеет выбраться из этой чёрной дыры, Давыдов не верил.
Последний его роман "Бестселлер" (1999-2001) некоторыми критиками был воспринят как творческая неудача писателя, который якобы недостаточно знал биографию М. Головинского, автора "Протокола сионских мудрецов", и потому занялся домыслами. Но мне кажется, что, к примеру, критик Станислав Рассадин задал весьма резонный вопрос: "Эффектные псевдофакты – давыдовская выдумка… или додумка?".
Выдумка это или додумка, она помещена в художественный текст, и судить о ней мы можем только по закону художественного произведения.
Поэтому, думаю, что право оказалось жюри "Триумфа", наградившее этой премией Давыдова за замысел "Бестселлера". Успевшее наградить, потому что умер Юра 17 января 2002 года.
Юра был человеком скромным. Он не считал себя большим писателем на фоне, как он говорил, прекрасной русской литературы.
Но он выделяется и на этом фоне.