Апраксин и Гордон с провожающими долго стояли на пристани, пока яхта и карбас не исчезли за поворотом…
Апраксин пригласил Гордона:
- Прошу, Петр Иванович, откушать, поведаешь мне новости стольного города.
Генерал хлопнул себя по лбу:
- Тебе поклон братец передавал, да я запамятовал.
Сидели долго, Гордон остался ночевать. Наутро за Гордоном пришел его зять, полковник Снивенс.
- Пошли с нами, воевода, - пригласил Гордон.
Уговаривать Апраксина не пришлось, соскучился он по общению с давними друзьями.
- Заеду на съезжую - и к вам тотчас.
На съезжей Озеров, как обычно, доложил о делах. Апраксин направился было к двери, но она распахнулась, и на пороге появился Лефорт. Обычно краснощекий, веселый, Франц сейчас не походил на себя. Осунувшийся и бледный, с обмякшей фигурой, он растерянно смотрел покрасневшими глазами на Апраксина.
- Беда, Федор, Гульст помер, никто не видел, ночью преставился.
Апраксин оторопел, перекрестился, потом усадил Лефорта, и тот рассказал, как все случилось.
- Видимо, сердце не выдержало, - виновато закончил Франц.
…Хоронили царского лекаря на другой день. Ясное с утра небо к полудню заволокло рваными тучами. Западный ветер крепчал. Пастор на лютеранском кладбище, придерживая шляпу, спешил прочитать молитву. Порывы ветра рвали полы его сутаны, засыпали сухой землей лица людей, провожавших в последний путь Гульста.
Поминали усопшего по-православному у воеводы. За окном бушевал ураганный ветер. На поминках больше говорил Лефорт, он хорошо знал покойного Гульста, ценил его добросовестность, лекарские способности.
- За государем Захарий как тень ходил, присматривал будто за ребенком. Помнишь, прошлый год выходил его, когда государь животом маялся.
Апраксин устало вздохнул, отпил вина, кивнул на окошко:
- Каково-то теперь им на яхте в море. Небось взыграло оно, ветер-то сатанинский.
- Ничего, государь наш не из робкого десятка, одолеет и море.
Апраксин невесело усмехнулся.
- Не то говоришь, Франц. Не в обиду, ты-то хотя и адмирал, в море не хаживал. Оно, братец, не разбирает, где царь, где смерд. - Апраксину почему-то вспомнились У некие рога. - Швырнет посудину на камни, попробуй выплыви…
Весь день высокие волны кидали "Святой Петр" из стороны в сторону, а ураганный ветер помалу оттаскивал судно от едва видневшегося вдали берега в открытое море. На яхте решили переждать непогоду на якоре. Распоряжался на судне Петр, но промокший за день насквозь он пошел передохнуть.
- Будем якоря отдавать, - твердо сказал Прохор соловецкому кормщику, - попытаемся отстояться.
- Оно так, однако паруса прежде подобрать надобно, - согласился Антип.
Наверх вызвали Меншикова, Скляева, всех, кто держался, кое-как подобрали нижние паруса. Сначала отдали левый якорь. Потравили почти весь канат, но якорь полз, едва зацепился за грунт. Пришлось отдавать и правый якорь, но он тоже волочился по дну, плохо держал. Временами, натягивая канат, яхта нехотя останавливалась.
Петр появился наверху спозаранок, видимо едва прикорнув. Антип кивнул на подобранные паруса:
- Нынче на якорях пытаем задержаться.
Ураганный ветер тащил судно, и яхта продолжала дрейфовать.
- Противняк! - прокричал Антип на ухо Петра.
Руль подбивало то слева, то справа и штурвал крутило из стороны в сторону.
Изменив направление, ветер потащил "Святого Петра" дальше к северу, в открытое море. Судно то и дело кренилось, проваливалось в бездну. Временами бушприт зарывался в очередную волну, и весь корабль ходил ходуном. Скрипели переборки, а укрывшимся внизу попутчикам царя мерещились страшные картины неминуемой гибели. Совсем рядом, за какой-то хлипкой доской толщиной в один вершок, ощущались грозные удары бушующего моря, и казалось, что вот-вот деревянная обшивка не выдержит и наступит конец света.
Антип оглянулся. В предрассветной мгле по корме где-то у самого горизонта едва различалась темная полоска суши. "Унекие каменья там, а деваться некуда. Эдак унесет нас далече, якоря, видать, не держат вовсе". Подозвал Прохора, отчаянно махнул рукой:
- Подбираем якоря, ставим паруса - и айда к губе. - Он кивнул за корму. - Кочь моя занемогла вовсе, едва виден парус, кажись, туда давно пустился.
Пока выбирали якорь, ставили паруса, совсем рассвело. Освобожденное от якорей судно развернуло в разрез волны. Неожиданно на штурвал рядом с рукой царя легла широкая, узловатая ладонь Антипа.
- Дозволь, государь, сказать. - Царь кивнул, не отрываясь от картушки компаса. - Нынче нам в Соловки нет ходу. Судно и людишек уберечь надобно. Есть одна гавань способная, - он кивнул за корму на далекий берег, - там укроемся.
Ничего не понимая, Петр держался за штурвал, и, видно, ему пришелся не по нутру разговор.
- В себе ли ты, мне, шхиперу, указываешь?
Но Антип и не думал менять тон:
- На корабле, государь великий, кормщик один за все в ответе. Ты-то шхипер, а много не разумеешь в сем деле. Ни куда править, ни как без опаски судно провести.
- Слыхано ли, мне перечит, - вскипел Петр. В этот миг вдруг вспомнил Плещеево озеро, первую ездку на рыбацкой лодке с Еремеевым, его властную руку на кормиле. "Однако и по делу, какой я нынче шхипер, ежели не ведаю многого, а он хотя и низкий смерд, а с пеленок знает".
Между тем и Антип хотя и знал, что грань переступает, но идти на попятную не мог.
- Нынче я в ответе не только за сей корабль и людишек, но и за твой живот, государь великий.
Он решительно перехватил штурвал обеими руками, давая окончательно понять, кто хозяин на корабле, и Петр поневоле отстранился. Штурвал в ловких руках Антипа закрутился, резко перекладывая руль на борт. Будто почуяв властную руку, яхта, на мгновенье застыв на гребне волны, круто увалилась, накренилась, едва не черпнув бортом, подставляя корму ветру.
Отойдя от штурвала, скрестив руки, Петр встал позади Антипа, ловя взглядом каждое его движение. Только что "Святой Петр" лавировал в бушующих волнах, упрямо карабкаясь вверх, стремясь выйти на ветер и приблизиться хотя бы на один вершок к далекой цели - Соловкам. Теперь же все резко изменилось. Ураганный ветер гнал яхту в обратную сторону, неся ее к дальнему берегу, где таилась надежда на спасение. А быть может, и гибель на коварных, скрытых под водой камнях. Сейчас поневоле судьба "Святого Петра", как и его обитателей, перешла в руки одного человека - кормщика. Незаметными для постороннего глаза движениями штурвала он направлял судно верным курсом. Не отрывая взгляда от приближавшегося берега, он отыскивал одному ему знакомые, малоприметные ориентиры, вовремя замечал белесые всплески волн над грозными подводными скалами и, изредка вскидывая голову, посматривал на паруса. В редкие разрывы мрачных туч, закрывших сплошь весь небосвод, порою все-таки пробивался солнечный луч и, озаряя вспененную поверхность моря, перекидывался на лесистое побережье.
В какое-то мгновение Антип, бросив взгляд влево, вправо, круто переложил штурвал. Повинуясь кормщику, яхта повернула к берегу. Где-то далеко впереди замаячил вход в бухту. Антип вытер рукой лоб, вздохнул полной грудью:
- Кажись, пронесло.
Спустя час-полтора "Святой Петр", лавируя в извилистом проливе, вошел в Унскую губу и бросил якорь напротив стен белокаменного Пертоминского монастыря. С берега от монастырской пристани к яхте спешил под парусами дощаник…
Спустя неделю "Святой Петр" ошвартовался у городской пристани, оставив след в летописи: "Июня 13 дня на 6 неделе Петрова поста, в среду, Великий Государь пришествовал с моря из Соловецкого монастыря на яхте своей через Двинское, Березовское устье, во всяком благополучии и здравии со всеми путешествующими с ним, Великим Государем".
Обнимая царя, Апраксин заметил, что за минувшие дни в облике его появилось что-то новое. Жесткий взгляд помрачнел. У рта залегли небольшие резкие складки.
И первый же его вопрос касался моря:
- Ну, как "Святой Павел"?
Последние дни после похорон Гульста Апраксин пропадал на Соломбале. Вспоминая неурядицы на судах в Переславле, журил Никласа и Яна:
- Гляди, здесь бимс со шпангоутом не в стыке. Щелка небольшая, а на море в непогоду враз бедой обернется. Болты затяни.
Голландцы недоуменно переглядывались: "Воевода, а в деле нашем соображает".
А Апраксин, спустившись вниз, придирчиво осматривал подволок.
- Палубу кто конопатил? Вишь, ярило сквозь проглядывает? - провел пальцем по едва видимой полоске света в стыке досок.
А наверху галдели люди, ставили мачты, крепили реи, салинги, тянули такелаж. С пристани на борт по настилу тащили на канатах пушки, устанавливали их на орудийной палубе.
И сейчас вопрос царя не смутил Апраксина.
- Герр шхипер, фрегат на славу, так, по мелочи осталось…
- Смотри, Федор, завтра поутру поглядим, а голландец не прибыл?
- Покуда нет.
Застолье в честь успешного завершения похода на Соловки отметили вечером у Лефорта.
Царь хохотал, вспоминая испуганные лица Ромодановского, Стрешнева, Бутурлина. Потом посмотрел на улыбающегося Гордона:
- Ты-то с нами не хаживал, а какой-же контр-адмирал без корабля? Надобно и тебя морем испытать. Жалую тебя на поход адмиральским судном "Святой Петр". Командуй, поглядим, каков ты в море.
- Герр шхипер, повинуюсь, - согнав улыбку, поклонился Гордон, - прошу отобедать на моем флагмане…
- Благодарствуй, но успеется. Поначалу отпразднуем тезоименитство.
Свои именины Петр справлял на рейде, где бросил якорь "Святой Павел". Возглавлял пир генералиссимус, и тоже волею царя адмирал, Ромодановский.
Не успели начать, привезли московскую почту. Царь завел порядок, чтобы вести из Кремля ему докладывали сразу. Первым прочитал письмо Виниуса. Тот извещал, что заказанный в Голландии корабль уже шесть недель как вышел в море. Но дальше Виниус отписал, что чертежей этого корабля голландцы не выслали.
- Гляди, - показал Петр письмо Апраксину, - то-то разумеешь, Визенн пишет, что не изволил найти мне чертежи голландских судов. У них, мол, оказия, всякий корабельный мастер делает по своему рассуждению, без доброго размерения.
- Как же так возможно, всякое судно отличие имеет, - согласился Апраксин. - Одно дело галера али галиот, и то они отличны друг от друга.
- И я о том же толкую.
Апраксин вспомнил.
- Мои-то мастера Никлас и Ян проворили фрегат, пытал я у них. Как, мол, сооружаете корабль, вслепую? А что предстоит на нем, не видать? Посмеивались, на башку показывали, но фрегат недурно сотворили.
- Я так маракую, Федор, на станке штуковину выточить, и то надобно загодя на бумаге ее начеркать, как да что, размер обозначить. А судно механизм помудреней. Так то тем паче изображать поделку потребно.
- Для того, Петр Лексеич, своих мастеровых обученных имать нелишне, да где их взять, а надо бы…
- Ладно, давай гулять.
Оказалось, корабль еще не крестил Афанасий. С этого и началось застолье. В разгар крестин Петр подозвал Бутурлина:
- Тебя я вице-адмиралом на сей вояж определил, ан ты генерал без войска.
Захмелевший Бутурлин, глупо улыбаясь, пожал плечами, не догадываясь, чем его ошарашит царь.
- Так жалую я тебя сим фрегатом "Святой Павел", принимай команду.
Выпили здоровье нового капитана, а в это время Петру доложили:
- С Двинского устья идет фрегат из Голландии.
Петр выбежал на палубу. Из-за поворота медленно выходил трехмачтовый парусник.
Не успел корабль бросить якорь у Соломбалы, на борт поднялся сияющий Петр: "Мой фрегат! Первый, построенный корабелами в Голландии". Он расцеловал растерявшегося капитана Яна Флама, на палубе выстроил экипаж, сорок матросов. На гафеле - российский флаг, бело-сине-красный. Прошли по артиллерийским декам - сорок четыре пушки, по двадцать две на каждый борт.
- Как зелье пушечное, капитан? - спросил Петр.
- Порох три тыщи пудов, ядра, ружья, пистолеты.
В кормовых каютах все сверкало. Кровати под шелковыми покрывалами, переборки блестели полированным орехом, подволоки расписаны картинками, на палубе ковры.
- Капитан! Произвести салют, пять выстрелов в честь прибытия!
Петр подозвал Апраксина:
- Федор, разузнай, какие запасы Бахусовы на фрегате. Безотлагательно пиршество почнем.
Петр скинул кафтан, распахнул кормовое оконце. С устья потянуло моряночкой - легким северным ветром.
- Федор, вели послать за английскими капитанами, с кем давече знакомились. Пускай на наш корабль полюбуются.
Англичане не заставили себя упрашивать, нашелся повод хорошо повеселиться.
Первый тост пили за государей, русского, голландского, английского. Когда сильно повыпили, Флам спорил с англичанами - кто у них сильней на море. Англичанин Джон Гримм примирил споривших:
- Нашим королям поровну нужно море. Без него нет жизни ни англичанам, ни голландцам.
- А чем Русь хуже? - Петр поднял бокал. - Мы також живот положим за море. Наш фрегат назвали мы "Святым пророчеством". Да будет сие пророчество добрым флоту нашему.
В это время прогремели корабельные пушки, Апраксин уловил жест царя, махнул шарфом.
После орудийных залпов раздались хлопки бутылочных пробок, вино полилось рекой, пили много и безудержно, пока не валились с ног. Захмелевший Петр здесь же, на борту корабля, отписал об этом Виниусу: "Пространее писать буду в настоящей почте, а ныне, обвеселяся, неудобно пространно писать, паче же и нельзя, понеже при таких случаях всегда Бахус почитается, который своими листьями заслоняет очи хотящим пространно писати. Schiper Fon santus profetities. От Города, июля в 21 день".
Утром сладко спавших сподвижников разыскивал по каютам Алексашка - Петр собирал военный совет доморощенных адмиралов.
Как-то получилось, что он не пожаловал морского звания из присутствующих одному Апраксину, но тот в обиде не был…
Петр выглядел бодрым, как будто и не было вчерашнего веселья. Начал без раскачки:
- Нынче почнем собираться в поход в окиян. - При слове "океан" дремота слетела с физиономий "флотоводцев". - Следовать будем караваном. Проводим в океан голландских и аглицких купцов.
Тучный Ромодановский заерзал, мол, для чего затея такая рискованная, чай, не в Плещеевом озере веселиться…
- Тебе бы только тешиться. - Петр укоризненно посмотрел на князя-кесаря. - Того для плывем, - продолжал Петр, - дабы купчины иноземные поведали в своих державах, что и на Руси завелся караван морской.
За столом притихли, хмель помалу выветривался.
Прежде, в Переславле, царь шутя раздавал морские звания, для потехи определял капитанов на суда, мало задумываясь о коварстве водной стихии. Да и сейчас, уже испытав на себе нрав моря по пути на Соловки, он легковесно вручал судьбу кораблей с экипажами несведущим людям.
- Караван наш таков будет. - Петр положил на стол четвертушку бумаги. - Первым пойдет "Святой Павел", стало быть, ты, Иван. - Петр ткнул в Бутурлина. - За тобой пойдут четыре голландских брига, в середке главный адмирал, ты, князь-кесарь Федор Юрьич, на "Святом пророчестве", следом четыре шхуны аглицких. Позади, в конце, - Петр кивнул на Гордона, - "Святой Петр". Ты, Федор, - повернулся к Апраксину, - со мной на "Пророчестве" останешься, учить станешь Франца, а я займусь князем-кесарем.
На минуту установилась тишина, ее прервал Гордон:
- Сие дело не шуточное, государь, надобно по-доброму подготовить все.
Петр слегка скривился:
- Верно, Гордон, сказываешь. Токмо не государь нынче я, а шхипер для вас. Запасы нынче же все пополнить: зелья пушечного, провизии, воевода, распорядись. Чай, мы на Соловки хаживали, обошлось. А то в море не одну неделю буря замотает, хлебнешь горя.
Пока Флам приводил корабль в порядок после изнурительного плавания, отряд кораблей снаряжался к предстоящему походу. Прибавилось забот у Апраксина. Кроме всех припасов надо было приискать матросов на фрегат и яхту. "Какие шхипера князь-кесарь, Бутурлин, да и тот же Гордон, - беспокоился он. - Ответ мне держать перед государем, а нынче поморы-то ушли в море рыбачить, бить тюленей и китов". Пришлось вылавливать по кабакам оставшихся рыбаков, уговаривать иноземных матросов. Те отнекивались, заламывая цену. Все же кое-как набрали команды. Не удалось застать лишь Прохора - ушел к Мудьюгу встречать купеческий караван.
Как водится, перед отправкой отслужили молебен, после литургии Афанасий "потчевал" адмиралов.
Накануне выхода в море Петр наведался на яхту Гордона, вернулся, позвал Апраксина.
- Начертал я устав для похода, Гордон его для иноземных шхиперов переводит. Так ты озаботься сию цибулю на все купеческие иноземные суда донести. Поспеши, завтра-послезавтра тронемся.
Но выход задержался почти на неделю. Ждали "у моря погоды". Три дня дул северный противняк, его сменил штиль. На берегу ни один листочек на березах не шелохнулся. На кораблях изнывали от зноя.
Утром 10 августа заколыхались верхушки прибрежных елей, побежала рябь по воде, потянуло с верховьев Двины. "Святое пророчество" разразилось громом пушечных выстрелов: "Всем с якорей сниматься".
Один за другим, поднимая якоря, расправляя паруса, потянулись к устью суда морского каравана. Как на грех, к вечеру южак затих, пришлось пережидать безветрие на якорях в Березовском устье. До Мудьюга добирались трое суток. Потом дело пошло веселей. Повеяло с запада, с каждым часом крепчал ветер, один за другим потянулись корабли к Терскому берегу. Караваном командовал царский фрегат "Святое пророчество", а на нем распоряжался, конечно, не князь-кесарь, а Ян Флам. Петр целыми днями не отходил от него ни на шаг, как тень следовал за ним по фрегату. Присматривался, прислушивался к Фламу и Апраксин, попутно наставляя Лефорта.
Ян Флам десятки кораблей приводил раньше к Архангельскому, "Святое пророчество" стало тридцать первым судном. Почти без слов отдавал команды. Матросы на шкотах, на брасах смотрят на капитана и косят на боцмана. Стоит Фламу кивнуть головой, выбирают или потравливают шкоты, повернет голову, и боцман командует переносить паруса на другой борт. Чуть помашет правой рукой рулевому, и тот перекладывает штурвал вправо. Команда и капитан понимали друг друга с полуслова.
Капитан объяснял многое Петру, а Федор Апраксин вслушивался, приглядывался.
- Такое взаимопонимание, герр шхипер, дается большим трудом. Каждого матроса я знаю десяток лет. Как и они меня. Капитан должен твердо рассчитывать на свой экипаж. Команда должна верить своему капитану. - Флам раскурил трубку, вскинул взгляд на паруса, потянул глубоко носом, будто принюхался к ветру, загадочно улыбнулся.
- Но главное для моряка, что? - Капитан усмехнулся. - Нет, не женщины и не кабак. Всего этого будет с лихвой, когда в кармане зазвенит монета… - Флам вынул трубку, громко захохотал.