На пристани появились мастера-иноземцы.
- Поздорову, Джон и Осип, - подозвал их Петр, - чего жеманитесь, дело делать надобно. - Петр представил их Апраксину и Крюйсу: - Знакомьтесь, вам у них корабли принимать.
Англичане Джон Ден и Осип Най смущенно переглядывались. В Воронеж они приехали недавно.
- Плотников мало, дерева тоже.
Петр сверкнул на Протасьева:
- Леса мало?! А куда тащат бревна вкруг Воронежа? Сам зрел по дороге.
Протасьев побледнел, задрожал, повалился в ноги:
- Пощади, государь, стараюсь я.
- Ладно, - остывая, сказал Петр, - то прознаю все. Немедля всех плотников на корабли, а вы, робята, - кивнул англичанам, - ныне обращайтесь ко мне, ежели я в отъезде, к Федору Апраксину.
Вечером наконец-то закончил чертеж нового корабля. Понравился всем, а Головин нахваливал:
- Пропорции изрядные, длиной сто осьмнадцать фут, шириной тридцать. Сам Крамартен не вычертил бы.
- А пушек-то полсотни восемь, - поддакивал Меншиков, - такого кораблика на Руси еще не бывало.
- У "Скорпиона" шесть десятков, - поправил Апраксин, - а прозвище какое определил, Петр Лексеич?
- А твое суждение каково?
Апраксин не ждал вопроса, помолчал, потом нашелся:
- Кораблик начальный своими руками ладим, а все от Бога-то идет.
Петр на лету подхватил:
- Стало, обзовем "Божье предвидение", а штоб иноземцы не докучали, станем и по-латини величать "Гото Предистинация".
Закладывали корабль торжественно. Окропил киль воронежский архиепископ. Чтил его царь за благоволение флоту. Пожертвовал все свои деньги на строительство кораблей для Азовского моря. Священники чадили кадилом, певчие славили ковчег, палили пушки.
Начал закладку царь, а потом вся компания, как водится; вколотили по гвоздю в киль, после чего "веселилися довольно".
Тост произнес Петр:
- Сей корабль, како первый россиянами излаженный, "Божье предвидение", долгие лета ему возжелаем и штоб грозою нехристей стал на рубежах морских.
На рассвете царь с топором в руках появился на стапеле. Отбирал сухую древесину на шпангоуты и вычерчивал, обозначая профиль первого кормового шпангоута.
Рядом трудились с топорами Меншиков, Апраксин. Головин ходил с чертежом, объяснял мастеровым размерения.
- Федосейка где-то запропастился, - недоумевал Петр, - кроме него, некому поручить корабль. Мне-то в отъезд скоро.
- Где-нито в пути, дороги-то перемело, объявится, - успокаивал Меншиков.
В середине декабря Скляев с Верещагиным предстали перед царем. Вид у них был виноватый. Друзья переминались, переглядывались, пересмеивались.
- Бес попутал, Петр Лексеич, - начал Скляев, - по отечеству-то соскучились, ну в Первопрестольной душу с Лукьяном отвели. Время позднее, где-то в Мясницком переулке солдаты нас задрали, мы при шпагах были, спуску не дали. А те донесли в Преображенский. В холодной отоспались. Плетьми князь-кесарь угостил…
Петр слушал и хохотал, потом за выпивкой расспрашивал подробности.
Вскорости за появлением Скляева с Верещагиным почта принесла ответ Ромодановского на царский запрос. Порядок завели строгий, на каждое царское письмо ответ полный. "Что ты изволил мне писать, - отвечал князь-кесарь, - о Лукьяне Верещагине и о Скляеве, буде я их задержал - я их не задерживал, только у меня сутки ночевали. Вина их такая: ехали Покровскою слободою пьяные и задрались с солдаты Преображенского полку, изрубили двух человек солдат и по розыску явились на обе стороны. Но обе стороны не правы; я, разыскав, высек Скляева за его дурость, так же и челобитчиков, с кем ссора учинилась, и того часу отослал к Федору Алексеевичу Головину. В том на меня не прогневись: не обвык в дуростях спускать, хотя бы и не таковы чину были".
Сидели до полуночи вместе, разбирали чертежи "Предистинации", утром пошли на стапель, где начали тесать из дубовой заготовки топтимберсы, составные части форштевня.
- Смотри не позабудь, - напоминал Петр Скляеву, - сюда на стапель ни один иноземец не должен касаться. Глядеть можно, а ладить ни-ни. Я нынче отъеду в Москву. Буду после Крещенья. Сносись прямо токмо со мной, Апраксину докладывай. Он за Протасьевым присматривать станет.
Царь постепенно забирал вожжи управления, ставил верных людей надзирать за важными делами.
Крюйсу оговорил его обязанности:
- Ты покуда мой первый товарищ по морскому делу. Вместе с Резом досконально просмотри все корабли в Воронеже и в Паншине, других местах. Сам видишь, худого немало. А нам плыть по морю, роспись составь потребную на каждое судно.
Царь собрался уезжать, но в Воронеже объявился из Крыма солдат, бывший в плену. Принес тревожную весть: "Крымский хан грозится идти на Воронеж, спалить корабли". Приказал Апраксину:
- Пришлю полк солдат, насыпай вал вокруг верфи, караулы и дозоры выставишь.
В Москве первым делом Петр объявил Головину:
- Читай указ!
- "Повеления всеми делами морскими для… начальствование Приказом Воинского морского флота…"
- Первым адмиралом у меня будешь отныне, весной пойдем к Азову, эскадрой начальствовать станешь.
Апраксин помогал Крюйсу и его землякам обживаться в новой стороне. Избы рубили рядом, когда начинались морозы, подбирали вместе полушубки, тулупы. Корнелий Крюйс присматривался. В Голландии кончается деревня, за огородами начинается другая, соседняя, потом городок, местечко. Нет ни клочка свободной земли, каждое дерево на примете. Здесь другое дело. Отойдешь от стапеля на полсотню шагов, кругом раздолье. Поля, сосновые рощи, конца-края не видать. Хорошо было париться в баньке с Апраксиным, благо, он оказался компанейским человеком…
Но не все здесь нравилось бывалому мореходу. Любил он как истинный мореход порядок, честность в поступках, бережливость. На стапелях все было не так. Приказчики вороватые, глядя на них, работники трудятся вполсилы, многие ударяются в бега, их ловят, секут плетьми. Какие из них умельцы… Водку хлещут ведрами… Хотя есть и добрые мастера, как Оська Щека со своей ватагой, Якушка Иванов, нижегородский мастеровой. Совсем не нахвалится Крюйс на Федосея Скляева и Верещагина. Отменные корабельные мастера. Хотя это и не епархия вице-адмирала, но видать сразу, золотые руки, умные головы…
Присматриваясь к строительству "кумпанских" и казенных кораблей, Апраксин заметил много непорядков. Приписывали к строительству тысячи людей, а трудились сотни, на припасы отпускали большие деньги, а такелаж поставляли гнилой. На складах не было запаса сухого леса, а в казенных избах адмиралтейства его помощники, стольники Ванька Колычев и Сенька Языков, то и дело принимали окрестных помещиков, о чем-то шушукались, при появлении Апраксина смолкали, воровато прятали глаза…
Петр объявился в Воронеже сразу после Крещенья, но не успел осмотреться, прискакал гонец от Ромодановского:
- Генерал Лефорт Богу душу отдал…
После похорон Лефорта царь признался Головину:
- Ты нынче один главный адмирал у меня, рази еще твой тезка Апраксин. Так что бери вожжи в руки, особо смотри за иноземцами, дабы деньгу казенную по-честному отплачивали.
Накануне отъезда в Воронеж Петр пожаловал Головина только что учрежденным орденом Святого Апостола Андрея Первозванного. Повесив на шею ленту с орденом, поцеловал:
- Ты первый кавалер сего ордена, и по делу. Пособляй флоту и посольскими делами. Как уговорились, в Голландию посылай Андрея Матвеева, а Украинцева готовь в Порту, к султану. В половодье тронемся из Воронежа до Керчи. Возницын покуда перемирие сторговал, надобно с турком кончать. На Карла пойдем.
Перед уходом эскадры к Азову Петр подписал указ о назначении Емельяна Украинцева чрезвычайным послом в Константинополь. Помнил царь совет Возницына - послать к туркам человека незнатного, но умного. Да и Головин, отвечая теперь и за Посольский приказ, рекомендовал:
- Лучше Емельяна не сыскать, десяток лет приказом верховодил, все ходы и выходы к туркам знает, обхождение ихнее, к тому же умен знатно. В пути время будет, промыслим наказ, надобно генеральную линию ему указать.
В январе дьяк Прокофий Возницын подписал в Вене с турками перемирие на два года. Долго упирались послы из Константинополя. Подзуживаемые Англией и Голландией, не только Керчь не хотели отдавать, но и завоеванные крепости по Днепру требовали обратно. Стращали Возницына и "союзники"… Они уже втихомолку сговорились с Турцией и за спиной России заключили договор. Больше всех выгод приобрел цесарь Леопольд, известный своим коварством. Теперь можно было уступить султану за счет Московии. Австрийского посла поддерживали "посредники".
- Вы рискуете остаться один на один с армией султана, и вам придется плохо, - в один голос твердили послы Англии и Голландии.
Но Возницын стоял твердо:
- Война так война, у русского царя достаточно сил воевать и без союзников.
Турция согласилась скрепя сердце на перемирие. Азов остался за Россией. Договорились переговоры продолжить в Константинополе…
Свой замысел похода Петр изложил кратко:
- Пущай ихний паша донесет султану, сколь пушек видел под Керчью. Запомни, нынче мы идем к Азову силу показать.
Приехав в Воронеж, Петр первым делом выслушал Апраксина, нахмурился:
- Сам вижу, проглядел Протасьева. Вернемся с Азова, разворошим трутней. Сей же час недосуг. Бери галеру, спускайся к Азову, промеришь все гирла донские и проход к Таганрогу. Там флот стоять будет.
На Пасху вся речка Воронеж, до самого устья, пестрела российскими флагами, адмиральскими вымпелами. На рейде выстроился на якорях морской караван по порядку старшинства. Флагман, адмирал Головин, поднял свой вымпел на шестидестидвухпушечном "Скорпионе", Крюйс на тридцатидвухпушечном "Благом начале", Петр Михайлов на сорокадвухпушечном корабле "Отворенные ворота". За ними вытянулись цепочкой "Апостол Петр", "Крепость", полдюжины многопушечных кораблей, десятки галер…
Весенний ветер трепал многоцветие флагов, хлестко хлопали косицами вымпелы.
Борта флагмана сверкнули огненными языками, окутались дымом. Над перекатами загремели пушки. Адмирал поднял сигнал: "С якоря сниматься, следовать за мной".
Царский "Указ по галерам" гласил: "Никто не дерзнет отстать от командорского корабля, но за оным следовать под пеной. Ежели кто отстанет на три часа, четверть года жалованья, ежели на шесть - две трети, ежели на двенадцать часов - за год жалованье вычесть".
Азов встретил эскадру салютом. На борт царского корабля поднялись воевода и Апраксин. Первым представился царю воевода, боярин Степан Салтыков.
- Заждались мы, государь…
- Здесь я не государь, а господин капитан, так меня впредь величай.
У Салтыкова запершило в горле.
- Господин капитан, все подобру, татары токмо норовят укусить, но мы их отгоняем.
- Про то ведаю. - Вдруг вспомнил: - Сынок твой письма присылает?
Салтыков смешался: "Откуда царь-батюшка ведает?"
- Как же, госу… - поперхнулся, - господин капитан. Все письма пересылает мне матушка. Слава Богу, жив-здоров.
- Помню его в Голландии, в науке смекалист… - Подозвал Апраксина: - Как фарватер?
- От гирла промер сделали до Таганьего Рога, вешки понатыкали, пройти вмочь, но нынче устье обмелело, неделю был ветер верховой, согнал воду.
- Переждем, у нас дел невпроворот и на кораблях, и на галерах.
Из Воронежа корабли уходили наспех, взяли с собой мачты и такелаж: плотники и кузнецы достраивали на ходу.
В первых числах июня верховой ветер стих. Ночью налетел шквал, на море развело волну, разразилась гроза, задул западный штормовой ветер. В гирле Дона вода поднялась. С галер завели буксирные концы, потянули корабли в море. Ветер зашел к югу, поставили паруса, вошли на рейд Таганрога. Там продолжили обустраивать корабли.
Прибыл Емельян Украинцев со свитой и подарками для султана. Но Петр не торопился:
- Прежде чем турку показаться, надобно ходить научиться, а то сраму не оберешься… Тем паче и ветер не по пути.
Три недели корабли снимались с якорей, ставили паруса, ходили поодиночке, обучались первым навыкам вождения экипажи. Потом царь устроил "забавный бой". Эскадра разделилась на два отряда, и начались эволюции с пушечной пальбой.
День за днем, от зари до зари. Без устали в течение двух недель царь выводил эскадру в море, школил капитанов, а те в свою очередь гоняли вчерашних сержантов и солдат, прививая им азы морской выучки. Всем распоряжался Корнелий Крюйс, он отдавал первоначальные команды на "Скорпионе". Иногда он спускал шлюпку, обходил корабли и в сердцах ругал своих земляков-капитанов. Коверкая русский, мешая его с голландским, кричал, тыкая им в нос наказ с флажными сигналами:
- Начинай все сызнова! Становимся на якорь. Потом выбираем якорь. Поднимаем парус, строимся в линию, производим маневр. Никому не спать!
В конце концов добился своего.
Теперь, государь, можно плавать, стыдно не будет.
Как раз задул слабый попутный норд-ост.
Петр приказал спустить шлюпку, крикнул Меншикову:
- Зови Федора, пойдем на "Скорпионе", надобно все знать про турков.
Эскадра постепенно вытянулась в линию. Царь посматривал на Андреевский флаг.
- Впервой на воинском корабле к иноземцам следуем. - Немного помолчал, о чем-то задумался. - Давай-ка, адмирал, спускай свой вымпел. Поднимай контр-адмиральский. Пускай турок думает, что идет малый флагман, а главный с флотом под Азовом.
На рейде в Керчи в сонной тишине дремала на якорях турецкая эскадра.
- Четыре корабля и девять галер, - сосчитал первым царь, глядя в подзорную трубу. - Подними, Федор, сигнал, как станем на якорь, салютовать пушками по команде флагмана.
Петр пошарил трубой вдоль линии турецких кораблей, подозвал Апраксина:
- Вишь, второй с краю - ихний капудан-паша, флагман. Пойдешь к нему с визитом. Скажешь, так и так, русская эскадра мирная, провожает своего посла к султану. Дальше Керчи не пойдем. Оденься понарядней, новый кафтан, шляпу, шпагу, как положено. Возьмешь в провожатые трех сержантов: Борзого, Куроедова, Бойцова…
Утренняя прохлада уморила крепким сном стражу дворца наместника султана. И вдруг дремучую тишину разорвал орудийный выстрел. Один, второй, третий… Первыми встрепенулись и забегали вокруг дворца испуганные янычары. Потом на балкон выскочил полуодетый Муртоза-паша.
- Всевышний Аллах, - завопил он, протирая сонные глаза, - откуда шайтан пригнал столько кораблей? Никогда не осквернялась бухта флагом неверных, не война ли это?
К дворцу сбегались перепуганные чиновники, а Муртоза-паша, сбросив от волнения чувяки и топая босыми ногами, кричал и клялся Аллахом, что русские посудины ветхие и они непременно должны утонуть в море, что у них пушек не видно.
К полудню он несколько успокоился. Посланные им приставы сообщили:
- Русский паша Головин приветствует вас с миром. Он провожает на корабле в Константинополь русского посла к султану.
- Как на корабле? - изумился паша. - Разве султан позволил? Нет, морем плыть нельзя, надо ехать сушей.
Подумал и в тот же день послал в Константинополь корабль. "Мало ли что, надо упредить московитов".
Русский адмирал ответил:
- На море нет границ, куда похочем, туда и плывем.
- Черное море принадлежит султану, - ответили турки. - Только кораблям султана дозволено плавать.
- Мы уже у Черного моря. Азов наш, Таганрог наш, Казыркамень в устье Днепра наша крепость, - отвечал адмирал посланцам паши.
Муртоза-паша уперся, прикидывал, тянул время, пригласил русского адмирала в султанский дворец. Головина сопровождала свита помощников и среди них, конечно, капитан Петр Михайлов. У ворот дворца выстроились янычары, палили из ружей.
Султанский наместник начал разговор с главного:
- Султану приятно принимать посла царя Петра, но зачем испытывать судьбу в бурном море? Ваши капитаны не знают, сколь коварна стихия.
Головин не один год провел на Востоке, общался с азиатами, усвоил их манеру переговоров, в карман за словом не лез:
- Досточтимый паша может не беспокоиться. Корабль с послом ведет опытный шкипер Памбург, он побывал на многих морях и океанах.
Однако русский адмирал не так прост, и паша приоткрыл свои карты:
- При всем уважении к русскому послу я должен получить разрешение высокочтимого султана. Кроме того, я должен подготовить судно для сопровождения вашего корабля, мне нужно время.
Разговор принимал деловой характер.
- Нашим кораблям нужна пресная вода, досточтимый паша.
К наместнику возвратилось хорошее настроение.
- Мы готовы оказывать услуги добрым соседям.
"По прошению адмиралскому, - заметил подьячий Посольского приказа, - Муртоза-паша велел для имения на корабли пресной воды отвезти колодезь, который на берегу верстах в двух…"
Как и положено, прием закончился обильным восточным угощением.
Гостеприимство керченского паши не осталось не замеченным окрестными жителями. Через несколько дней "на берег приехали торговые люди, турки и татары с разными товары и парчами и с овощами, и продавали они те свои товары на московские деньги".
Не упустил свой шанс и Корнелий Крюйс. Узнав цену кофе, купил два мешка для приготовления любимого напитка многих западных моряков. Глядя на него, Петр, смеясь, сказал Апраксину:
- Гляди, Федор, учись выгоду иметь, где случай подвернется. Европа вся на такой прибыли живет. Одни мы, дураки, сего не ведаем.
По морскому этикету наступило время визитов морских начальников. Первыми наносили визит турецкому адмиралу Гасан-паше гости. С Головиным отправились князья Трубецкой и Долгоруков, Апраксин.
"Паша принял их любезно и потчевал питиями по своему звычаю благоприветно и подарил адмирала турецким кафтаном…"
Ответный визит турки нанесли через два дня. Посетили флагманский "Скорпион" и посольскую "Крепость". Встречали Муртозу-пашу и турецкого адмирала по всей форме: "А как капычи, Муртоза-паша и их чиновники, к адмиралу и послу на их корабли приезжали, на тех кораблях во время их прибытия стояли солдаты с ружьями и с багинетами и играли на трубах и флейтах, а как они с тех кораблей отъезжали и в то время со всего каравана была пушечная пальба".
Гостей угощали по-русски, с обильным питьем и закуской. Понравились паше говяжьи языки, икра черная и красная и медовуха.
Гости кушали, причмокивая, но не забывали о деле.
Пристав Мегмет-ага продолжал уговаривать Украинцева:
- Поезжай сухим путем, вот-вот море штормить начнет. Твой корабль не стерпит, развалится.
Перевод толмача слушал не только Украинцев, но и сидевший недалеко Петр, размышлял: "Тянут канитель, в самом деле, осень скоро, непогода найдет".
На прощанье гостей одарили соболями.
Минуло еще три дня, Муртоза-паша помалкивал, а небо то и дело затягивало тучами, свежел ветер.
Петр отправил Апраксина на "Крепость":
- Бери Украинцева, поезжай с ним к Муртозе, передайте: завтра поутру "Крепость" уходит в Константинополь, им размышлять ночь.