Меншиков ухмыльнулся, поглядывая на Головина, чесал затылок. "Дался ему этот Котлин".
В новую крепость на Неве доставили первую почту. Разбирая ее в новой, только что отстроенной избе, Петр отложил письма Апраксина. Когда заглянул Головин, протянул ему листы:
- Почитай, о чем адмиралтеец ведает, худо у него. Терпилий, наш добрый мастер, Богу душу отдал.
"…волею Божию плотниками стало зело скудно, - читал вслух Головин, - много больных, а и мертвых не нет. На Устье, Государь, дано было для починки 150 человек и из по нынешнее число 32 умерло, да 103 человека больных, а на работе 15. А больных плотников у Федосея Скляева 200, у Козенца да у Осипа Нея с 150 человек… А и сам лежу, тому уже 4 недели не вставал с постели".
- Вот так-то дела на Воронеже, а потребно ему еще и матроз да офицеров, да кораблей нехватка.
…По зимнему первопутку царь уехал в Воронеж. В Москве первым делом подписал указ: "Набрать на Москве и в городах из всяких чинов людей в матросскую службу тысячу человек… жалованья дано будет тем людям на платье по 2 рубля, да годоваго по 12 рублей человеку; да им же во время работы дано ж будет хлеб, соль, мясо и рыба".
В Воронеже обнялись по-родственному с Апраксиным. Глаза адмиралтейца повлажнели.
- Скушно мне теперича здеся, Петр Лексеич, без тебя-то. Женка покинула меня, осиротел я…
Петр вздохнул: "Тебя-то по Христовому, Божьему повелению, а меня лиходейка вокруг пальца обвела".
Вечером засиделись допоздна, и Петр под конец все-таки спросил:
- Как теперича-то подумываешь? Неужели вдовцом все остатние дни проведешь?
Апраксин вздохнул, но ответил твердо:
- Дело решенное, Петр Лексеич. Не к лицу мне судьбину дважды испытывать. Провекую, чай, и сам. У Петрухи и Андрюхи племяшей много, а без женки обтерпится. Служить стану отечеству по силе ума и велению сердца…
В отличие от прошлых посещений, Петр не сразу отправился на стапели, принялся что-то считать, потом вычерчивал на листе какие-то строения.
- Новые места на Неве оборонять надобно, - пояснял он Апраксину, - флота у нас нет, а шведы по весне, не миновать, явятся потерянное отвоевывать. Порешили мы крепостцу на фарватере в заливе соорудить. Нынче я Данилычу отправлю чертежик того бастиона, время не ждет, каждый день на заметке.
Покончив с чертежами, Петр поехал с Апраксиным в Ступино, Тавров. На стапелях строилась добрая дюжина кораблей. Половину из них готовили к спуску на воду.
- Нынче заложим еще три корабля; покуда есть тому возможность, будем ладить корабли. Все равно придется воевать у турка Черное море.
По ходу проверял не только корабли, но и присматривался к тем, кто их строил. Апраксин не ждал вопросов.
- Федосей всему делу голова. Не токмо твои корабли ладит, за всем присматривает. Санька Кикин от него мало отстает. Гаврилка Меншиков, Пальчиков, все добрые корабельщики.
- Сам вижу. Иноземцы-то как?
- По делу. Най да Козенц примерны. Токмо Най домой просится.
Петр ухмыльнулся:
- Мы ему деньгу посулим, отпускать не стану.
Вернувшись в Воронеж, царь по привычке взялся за топор, орудовал на "Предистинации" бок о бок со Скляевым. Отдыхая, вынимал трубочку, а Федосей отворачивался, не переносил табачного дыма. Царь смеялся, обкуривал его:
- Нынче, Федосей, на Сяси, Олонце, Ладоге почитай два десятка кораблей для моря ладим. Но сии верфи далеки от моря. - Петр затянулся, выпустил дым в сторону. - Отобьемся от шведа, соорудим стапеля в устье Невы. Готовсь туда ехать.
- А здеся кто?
- Приноравливай замену. Покуда Гаврилка и Пальчиков. - Царь вспомнил главное: - Задумку имею бригантины ладить на новый манер.
Скляев загорелся, царь задел любимую струнку.
- В чем новизна, Петр Лексеич?
- Узрел я на Балтике особый бережок приморский. Сплошь в скалах, островках да заливах. Развернуться фрегату немочно, тесно, а шведа-то выбивать из тех мест будем все одно.
- Ну, ну?
- Айда в модель-камору.
По царской указке Апраксин прошлой зимой построил добротную избу. Собрали туда чертежи всех кораблей, модели судов, разных приспособлений. Заведовать поставили Скляева.
В избе Петр чиркал мелком по грифельной доске.
- Там надобно иметь суда юркие. Помнишь венецианскую галеру? - Скляев кивнул. - А мы сделаем поменее на треть. Ты и кумекай, цифирь прикладывай, чертежом обозначь.
- Почему государь?
- Да на парусах в узостях не развернешься. Но машты оставь, две-три, парусы все равно иметь будем. Пушек определи дюжину.
- Какой срок?
- К весне готовь чертежи и приезжай в Питербурх. Я тебя вызывать не стану. Апраксин все знает.
С адмиралтейцем Петр делился задумками вечерами, в застолье:
- Гляди, Федор, нынче Кикина я у тебя прихвачу, потом Скляева, Ная, Козенца. Флот подымать станем на Балтике.
- Здесь-то кто на стапелях останется?
- Хватит с тебя Меншикова, Верещагина, Пальчикова. Сам обучай, пришлю толковых робят. Еще матрос сотни две-три заберу. Тож рекрутов набирай, вышколи, тебе здесь легче, обжился. Скоро Крюйс пришлет иноземных людишек корабельных, легче станет.
Накануне отъезда Петра адмиралтеец загрустил:
- Вольготно мне с тобой, Петр Лексеич, так бы с тобой и полетел. Куда ты, туда и я.
Петр расхохотался:
- Девица я, што ли, тебе?
- Невмочь, Петр Лексеич, скука порой одолевает. С тобой в деле и в потехе весело.
- Ишь ты. - Петр сбросил усмешку. - В эту кампанию, Федя, воевать будем у шведа Нарву, по морю двинемся. Там и твой братец с Шереметевым руку приложит. Флоту простор надобен. А ты у меня первый адмиралтеец, и на юге, и на севере за все в ответе. В эту кампанию потерпи, следующим летом призову в Питербурх, узришь новые верфи.
- Сам-то не забывай, наведайся…
Мартовское солнце припекало наезженную санную колею. К Ладоге тянулись сани с ошкуренными корабельными соснами, пилеными досками, кулями с пенькой, бочками со смолой. Глядя на них, Петр радовался: "Слава Богу, кажись, налаживается!"
На Сясьской верфи во льду стояли спущенные со стапелей четыре восемнадцатипушечных фрегата. Из палуб росли мачты. Сновали плотники, сколачивали станки для пушек, наращивали фальшборт. Еще осенью Петр назначил Татищева новгородским воеводой, но с верфи не отпускал.
- Лед сойдет, веди фрегаты к устью, после езжай в Новгород. В ответе будешь за те верфи, на Ладоге, Волхове, Сяси само собой.
На Лодейном Поле в Олонце любимец царя Иван Немцов встретил царя на стапелях.
Доморощенного мастера из двинских крестьян, сметливого самоучку-корабела когда-то приметил архангельский воевода Федор Апраксин, отправил в Воронеж с таким же умельцем, братом. За год Немцовы здесь, на Сяси, выстроили две шнявы. Краснея, слушал Немцов похвалы Петра. На его стапелях строилась по царским чертежам шнява "Мункер". Неделю стучал царский топор на шняве.
Как-то на перекуре Немцов осмелел, глянул на царя вопрошающе. Петр кивнул головой: спрашивай, мол.
- Имя-то "Мункер" што обозначает, государь?
Царь затянулся, ухмыляясь.
- Ты, Иван, голландский разумеешь? Ну, сие ближе к французскому, мон кер, что значит мое сердце.
- Забавно, - разглаживая усы, засмеялся Немцов.
По ночам на Ладоге грохотало, трещали льдины, озеро просыпалось от зимней спячки. Озерная вода тянулась вниз, к Неве, и дальше к морю.
Спешил к морю и царь. По берегам Невы, тут и там вразброс, лоснились на солнце десятки срубленных осенью новеньких изб.
Первый лед уже прошел, и царь на корабле переправился на остров. У крепости его ждали, переминаясь, Меншиков, Трубецкой, Бутурлин, Брюс.
- Ну, кажите ваши бастионы.
Крепость, пока еще не земляная, оказалась готовой.
- Повели, Данилыч, камень везти, одевать крепость прочно, навек.
На Котлин отправились на двухмачтовом паруснике. Вокруг острова теснились льдины, кое-как пробились к берегу, бросили якорь.
Напротив острова возвышалась над водой причудливая, массивная восьмигранная трехэтажная башня. В амбразурах торчали десятки орудийных стволов. Царю, как положено, салютовали береговые батареи и новая крепость на воде, Кроншлот. У самого уреза воды выстроились полки.
Царь не скрывал восхищения, дружески хлопнул Меншикова по плечу:
- Ну, Данилыч, молодец, превзошел мои ожидания.
Вызвали митрополита, освятили Кроншлот и, как водится, закатили пир на три дня.
Отъезжая к Нарве, Петр еще раз предупредил Меншикова:
- Глядите с Брюсом в оба. От Выборга к вам Мейдель вскорости нагрянет, не проспите, а с моря верняком эскадра с ним вкупе.
Давно ли Шереметев без оглядки, пришпоривая коня, улепетывал от Нарвы? Три года - срок небольшой, и победителю, юному шведскому королю, все еще казалось, что мужицкое войско русского царя - "быдло", а не армия. Но все же где-то подспудно у Карла XII зародились опасения. В прошлую кампанию шведов потеснили в Лифляндии…
Приказы короля своим министрам всегда были точны и лаконичны.
- Генералу Мейделю штурмовать устье Невы, вернуть Ниеншанц и сровнять с землей то, что понастроил там царь Петр. Эскадре кораблей атаковать русских с моря. Заодно доставить подкрепление в Нарву.
В эту кампанию шведы и опоздали, и оплошали. Ранней весной полки окольничего Петра Апраксина обложили Нарву со стороны суши.
Как только в море замаячила шведская эскадра, русские бомбардиры выкатили пушки на крутой берег Наровы. Едва первые шхуны появились на рейде, шквал ядер и картечи обрушился на них. Пришлось отойти. Шведский адмирал метался. На борту тысяча двести солдат, порох, припасы для крепости. Но немыслимо посылать шлюпки к устью на верную погибель.
В эти дни под Нарву царь привел семнадцать тысяч пехоты. Узнав о шведской эскадре, не слезая с коня, сразу поскакал к морю. Окинул взглядом шведскую флотилию на рейде, в устье реки.
- Переправляй пушки на левый берег, - крикнул Апраксину. - Оседлаем устье с обоих берегов, шведы не сунутся.
К вечеру войска развернули батареи и окопались на берегах на случай десанта. Осмотрев укрепления, Петр собрался уезжать к далекой Нарве и напоследок бросил взгляд на море. Как раз в это время с севера задул шквалистый ветерок, развело волну. Вдали, от стоявшей на рейде шведской эскадры вдруг отделились две шхуны. "Так и есть, видимо, сорвало с якоря, а волны и ветер несут их к берегу".
Петр оглянулся на Апраксина:
- Крикни солдат с мушкетами. Сажай в лодки с офицерами - и айда брать шведа.
Между тем шхуны сдрейфовали к устью реки и приткнулись к отмели. На палубах растерянно суетились фигурки моряков. Солдаты в лодках гребли неумело, их то и дело накатом волн отбрасывало к берегу.
"До шхун рукой подать, а как их взять? Раз сели на мель, значит, футов пять-шесть глубины, не более". И вдруг его осенило: - "Кони!".
- Эй, - крикнул Петр подбежавшему рослому сержанту, - бери солдат себе под стать, с мушкетами, айда за мной!
Царь, ударив шпорами, направил лошадь к урезу воды, а оторопевший Апраксин поскакал за ним следом.
Спустя полчаса все было кончено. Не потеряв ни одного человека, конница пленила шведские корабли. "На тех обоих шхунах взяты в плен: 2 поручика, 1 шкипер, 1 аудитор, штурман, 25 матрос, 1 сержант, 75 человек солдат, флаг шведский, 100 мушкетов. Шведский вице-адмирал посылал корабли, отбили и корабли".
Обреченная Нарва отказалась капитулировать, но русским полкам понадобилось всего три четверти часа, чтобы лихим сокрушительным штурмом овладеть крепостью.
Шведский адмирал убрался несолоно хлебавши в Ревель, но решил еще раз испытать судьбу. Как-никак, а французскому наемнику положено отрабатывать свою барщину. Шведская эскадра двинулась к устью Невы. Там-то у русских нет флота… И вдруг на горизонте замаячила какая-то странная башня, похожая на старинный замок. Внезапно она опоясалась зарницами вспышек, грохнули пушечные ракеты, вокруг шведских кораблей заплясали всплески воды. По левому борту в тот же миг полыхнули молнии из прибрежных кустов острова. Определенно, адмиралу не хотелось терять корабли и свою репутацию. И он поступил мудро. Эскадра без боя ушла в море.
Первая кампания на Балтике обернулась удачей.
В разгар осени на Олонецкой верфи дважды палили пушки. Спускали на воду четырнадцатипушечную шняву "Мункер", исполненную по проекту Петра, и первое детище Федора Салтыкова - фрегат о двадцати восьми пушках.
В Петербурге праздновали викторию над шведами, а из Воронежа сиротливо вопрошал Федор Апраксин: "Еще прошу, повели мне быть в октябре в Москве. Нужда моя такая (читая, царь хохотал от души): пиво на Воронеже все и ренское доходит, а без того осенью будет скучно, или, пожалуй, изволь к нам приехать и те наши нужды исправить".
Смех смехом, но великодержавный властелин с юных лет по себе знал силу Бахусова зелья для поднятия духа…
Глубокой осенью свиделись в Москве после долгой разлуки адмиралтеец и Крюйс. Вице-адмирал второй месяц томился в ожидании царя. Привез из Голландии добрую роту капитанов, поручиков, штурманов, боцманов. Апраксин обрадовался, хотел сразу отобрать офицеров для Азова, но Петр охладил его:
- Погодь, Федя, я сам этим займусь. У меня каждый шкипер на учете.
Вызывал по одному, цепко ощупывал взглядом, коротко расспрашивал, оценивал. Апраксин сидел в углу, прислушивался. Крюйс представлял всех:
- Капитан Питер Сиверс, капитан Витус Беринг, капитан Петр Бредаль. Поручик Джон Крюйс…
Петр вскинулся по-доброму:
- Сынка привез? Похвала тебе, пускай корни на Руси…
Апраксин про себя посмеивался: "Ай да Крюйс, сколь набрал в свой невод рыбешки, небось каждому посулил деньгу. Оно так и есть, супротив наших капитанов иховых вдвойне государь жалует. За такие рублики к дьяволу в пекло полезут".
Отпустив последнего боцмана, царь повелел Крюйсу:
- Поезжай без промедления в Петербург, принимай корабли и шквадру. Экипажи сколачивай, готовсь к весне. Шведы беспременно до Котлина пожалуют. Крепи там оборону, Данилыч тебе укажет. - Тут же кинул Апраксину: - Днями поедем к тебе.
Вечером, по привычке, сошлись на родном подворье три брата. Старшего, Петра, царь тоже отпустил на побывку, к семье. Толковали о житье-бытье. В основном говорил Петр. Вспоминал подробно, как управлялся со шведами, смеялись, когда царь рассказывал, как на конях морские призы брал.
- Государь-то под Нарву и царевича Алексея прихватил, - вспомнил старший брат, - правда, он больше в шатре отсиживался, боязливый.
- Ровесник твоему Саньке, - вставил Федор. - Как у сынка-то ученье у Форварсона, в Сухаревой башне?
- Обвыкается, уж больно немеки кричат, байт.
- А на Кукуе-то Монсиха язык прикусила, - осклабился Андрей. - Не видать и не слыхать ее.
- Слава Богу, Петр Лексеич отвадил ее, - поддержал Федор.
- Свято место пусто не бывает, - загадочно ухмыльнулся старший брат и заговорил вполголоса. - Объявилась подле Петра Лексеича чернобровая молодица из заморских кралей. Данилыч ее, слышно, у Шереметева перехватил.
Федор наморщил лоб:
- А я давеча наведался в покои до Марфуши нашей, гляжу, подле Натальи Алексеевны незнаемая смазливая девка притуливается… - Апраксин хмыкнул. - Такая, пожалуй, ему по вкусу…
Шестое лето для адмиралтейца начиналось хлопотно. Ранней весной ожидался приезд царя. Как всегда, со свитой и вдобавок с иноземцами. На стапеле дневал и ночевал Скляев, готовил к спуску восьмидесятипушечный корабль "Старый Орел". Строили его по чертежам царя, "корабельной архитектуре", как любил выражаться сам Петр.
- Такого кораблика на Руси еще не бывало, - с затаенной гордостью хвалился Апраксину Федосей. - Пожалуй, и у англичан десятка не наберется.
- Ведаю, ведаю, - добродушно ворчал, опершись на фальшборт, Апраксин, любовно окидывая громадину корпуса корабля-красавца. - Мне сказывали и Козенц, и Най, што сей корабль под стать иховым самым лучшим из королевского флота.
Безоблачная голубизна неба, апрельское солнце, щебетание птиц. Зеленеющее первотравье внизу, вокруг стапелей усиливали и без того радостное настроение в предвкушении предстоящего торжества.
Десятки кораблей спускал он на воду за эти годы, отводил к Азову, определял в строй. В каждом из них частица его работы, толика душевного тепла, отданного любимому делу.
Сам процесс строительства кораблей напоминал ему какой-то странный калейдоскоп множества сменяющих друг друга операций, в итоге этого длительного, подчас мучительного, действа рождалось на воде удивительное творение рук человеческих - красавец корабль, осененный парусами.
Долгие годы, начиная с Плещеева озера, где впервые, подхваченный парусами, ощутил дивное чувство стремительного движения по воде, потом в Архангельском, за границей, здесь, в Воронеже, он по капелькам впитывал увиденное, услышанное о корабельном строительстве. Что-то постигал своим умом, многое узнавал от Скляева, Меншикова, Кикина, Верещагина. Длинными зимними вечерами слушал рассказы Ная, Козенца.
Англичане поведали, что линейные корабли, подобные стоящему на стапелях "Старому Орлу", в Европе начали мастерить всего полвека назад. Создавали их для войны, а военные моряки знали, что в мирском бою победит тот, кто быстро и ловко маневрирует. Поэтому прежде всего корабль должен быть крепким, резвым и послушным. Но трудно все предусмотреть, были и неудачи.
- Когда в Англии начали строить линейные корабли, - рассказывал Козенц, - один из первых, семидесятипушечный колосс, при первом же небольшом шторме, взойдя на гребни соседних волн, переломился пополам. Сотни людей погибли.
Чтобы корабль резво бегал под парусами, корпус должен быть узким, а для поворотливости, наоборот, с широкими обводами.
Сила военного корабля и в количестве мощных пушек. На малых судах большие пушки не поставишь, да и на деке тесно, не развернешь и не зарядишь тяжелое орудие. И важно, чтобы корабль не свалило при ветре, не кренило, чтоб имел хорошую остойчивость. Потому ежели и малая волна, а корабль кренит, то подветренным бортом черпнет он воду открытыми артиллерийскими портами и пойдет на дно. Задраивать порты тоже невыгодно, меньше пушек стреляет…
Немалое значение для мореходных качеств и маневренности имеют осадка корабля, паруса разные, обводы корпуса, форма носа и кормы.
Все эти премудрости объединяла корабельная архитектура. Многое здесь постигалось опытом и интуицией корабельного мастера, а зачастую двигались на ощупь.
Во всем этом сложном деле участвовал "по силе ума своего" адмиралтеец…
"Старого Орла" спускали на воду перед самой Пасхой. В Воронеж на торжества приехало много гостей, и гости все иноземные послы.