- Конец сей войны таким миром получен не чем иным, токмо флотом…
На площадях для народа били фонтаны из красного и белого вина, вечером по городу сверкала иллюминация и вспыхивали фейерверки, берега Невы сплошь светились огнями. В полдень загрохотала тысяча орудий.
Любил царь веселиться, иногда и просто без причины, от души. Теперь повод был неординарный. Два десятка лет беспрерывных схваток с неприятелем, смерть товарищей, риск, напряжение сил, испытание стойкости. Теперь уж гулять так гулять. Началось веселье на берегах Невы, закончилось в Белокаменной…
Часть шестая
С чистой совестью
Труженик всегда найдет применение и приложение своим способностям, как говаривал Апраксин, "по силе ума своего".
В военной службе карьера неотъемлемая часть жизни человека. Здесь тоже, чего греха таить, не обходится и без кривых дорог, мздоимства и подношений, торговли должностями. Не брезговали этим в те времена боярин Шеин и фельдмаршал Шереметев, гноятся эти "язвы" в армии и по сию пору.
Апраксин всегда шел прямой дорогой, никого не "забижал", не отпихивал, не перебегал кому-либо дорогу и никогда не завидовал чужой славе. Ратный труд поднимал его по ступенькам службы соразмерно воинскому мастерству, исполнению воинского долга, личной храбрости и отваге на суше и в море. А море, как известно, таит в себе ежеминутно смертельную опасность и в мирные дни, когда не свистят пули…
Разными путями добывался достаток. Одни занимались открытым разбоем на дорогах, и не только "подлые" люди, а и именитые, как князь Одоевский. Другие мошенничали, третьи брали мзду, часто без предела. За всем не уследишь, но Петр по мере сил всегда пресекал зло. "Откуда деньги?" - был для него важный вопрос.
Немилосердно карал царь мздоимцев. Без колебаний отправил на эшафот князя Матвея Гагарина, казнил за подобные провинности других, не жалел и близких людей…
Не раз Яков Долгорукий пытался бросить тень на генерал-адмирала, старался обличить его в "незаконных поступках", но все понапрасну, взяток тот не брал, деньги в казне не воровал.
Федор Апраксин жил на свое жалованье, доходы от наследственных вотчин и деньги, которые дарил ему царь. Немалые суммы поступали за счет захваченных у неприятеля кораблей, судов, так называемые призовые деньги. Иная посудина стоила не один десяток тысяч рублей.
Деньги Апраксин не складывал в мошну. Построил добротный дом, жил открыто, а "гостеприимство его было беспредельно". Так о хлебосольном адмирале повествует современник: "Дом его в два этажа находился там, где теперь Зимний Дворец; большой сад извивался по берегу Невы до нынешнего Адмиралтейского бульвара. Убранство комнат соответствовало обширности здания: везде видны были штофные обои, столы с насечками из кости или разноцветного дерева, с вызолоченными ножками, кресла и стулья с высокими спинками, обитые рытым бархатом. Всякий день в четыре часа пополудни ставились у него для полдника, летом в аллеях или беседках сада, зимою в обширных галереях дома, столы одни с холодными кушаньями, сахарными закусками и плодами на серебряном вызолоченном сервизе, другие с винами разного рода. Апраксин, отдохнув после обеда, приходил в залу, где его ждали собравшиеся гости. При звуках духовой музыки, расположенной в разных концах сада или галереях, гости садились за столы, и начиналась пирушка. Одни уходили, другие приходили; слуги переменяли блюда и особенно бутылки. Беседа продолжалась до десяти часов вечера".
Апраксин имел особый дар угощать. Редко, кто уходил от него не навеселе.
Но такие вечера выпадали нечасто. В войну генерал-адмирал редко бывал в Петербурге. Да и теперь пропадал в заботах. Каждый день видели его в экипажах, Адмиралтействе, Новой Ладоге, Олонце, Галерной гавани. При всем том, заметил современник, на службе "любит трезвость, входит во все нужды подчиненных, но при этом не дает никому преимущества. Откровенность - его любимица".
Не оставался он равнодушен к людям, помогал ближним. Пестовал многочисленных племянников, покровительствовал Александру Петровичу и свойственнику Андрею Хрущову на флотской стезе. Лелеял своего младшего племянника, своего тезку Федора Андреевича, не забывал и племянниц, не говоря о братьях, которым всегда приходил на помощь…
Смолкли пушки на Балтике. Артиллерийский салют перекатами разносился над бескрайней дельтой Волги. Тысячи встревоженных птиц закрыли полнеба. Началась "персидская" кампания…
- Ишь их, - хохотал Петр, - надо же, тьма какая. А все, генерал-адмирал, твой кайзер-флаг причиною.
На гафеле флагманского струга впервые трепетал "королевский" стяг российского адмирала. Спустя полвека таким флагом пожалуют Григория Потемкина.
Апраксин переходил с борта на борт, посматривал, как один за другим на астраханском рейде снимаются с якорей суда флотилии.
Двести пятьдесят вымпелов повел в "низовой" поход генерал-адмирал.
Адмирал Петр Михайлов командовал авангардом. Стоя на корме, смотрел на уплывающую вдаль пристань. Среди разношерстной толпы провожающих особняком, в белом шелковом платье, стояла Екатерина Алексеевна.
"Слава Богу, от баб наконец-то избавились", - облегченно вздохнул Апраксин. За три недели плаванья от Москвы беспрерывный женский пересуд, который был в усладу Петру, порядком надоел генерал-адмиралу. "Взял моду на корабли с бабами таскаться…"
Обычно беспокойный "седой" Каспий встретил мореходов приветливо. Море заштилело, палило солнце, небо без единого облачка, только чайки, покрикивая, кружились над зеркальной гладью. Размеренно двигались весла. Струги скользили бесшумно, не сбивала волна, не свистел ветер.
Апраксин разомлел в полудреме под тентом на корме. К обеду к нему перебрался командир авангарда.
- Так-то, господин адмирал, благость Божия, - расплылся в улыбке флагман. - Будто в райской жизни, не припомню такого времечка. Словно и не на войну следуем, Петр Алексеевич.
В устье Терека, на астраханском рейде, отпраздновали годовщину Гангута и Гренгама.
Через неделю армия двинулась на юг, вдоль побережья, к Дербенту, флотилия пошла морем с пушками и припасами…
В Дербент войска вступили через месяц без единого выстрела. Мусульманские жители встретили их внешне дружелюбно, гостеприимно. Правда, однажды поздно вечером Апраксин вышел погулять по городу. Один, без охраны. С гор веяло прохладой, на небе сияла полная луна, стройные кипарисы тянулись рядами вдоль крепостных стен к предгорьям и исчезали во мраке.
Из темного проулка выскочил "правоверный", в лунном свете сверкнул кинжал. Но генерал-адмирал силу не потерял. Чуть отшатнулся, перехватил железной хваткой руку, кинжал выпал.
- Эх ты, - укоризненно сказал он, - российского генерал-адмирала паршивым ножичком чиркнуть хотел.
И все же: "Марш хотя сей недалек, только зело труден от бескормицы лошадям и великих жаров".
Петр сказал на "генеральной консилии":
- Провиант кончается, грабить жителей непотребно.
Первым высказался Апраксин:
- По делу, господин адмирал, войско продвинулось знатно. Для начала достаточно. Осень на носу. Море штормить починает.
Порешили "идти назад, понеже провианту на месяц".
Через неделю море взбунтовалось. Неподалеку от острова Чечень шторм прихватил отряд судов с провиантом из Астрахани. Погибли почти все припасы. Флотилия спешно грузила войска, пушки, южнее, на берегу возводили крепость "Святой крест", в ней оставался гарнизон. Капитан-лейтенант Федор Соймонов начал готовить флотилию с десантом войск к дальнему походу на южный берег Каспия. Петр давал последние наставления Соймонову и полковнику Шипову:
- Генерально пойдешь к Решту. Там у персов укрепления слабые. Овладеешь крепостью, осмотрись, закрепись. По весне двинем войска на Баку, там и кончим войну с шахом…
На Балтике боевые пушечные канонады сменились салютами корабельных орудий при появлении на Котлинском рейде царского штандарта или кайзер-флага генерал-адмирала. Апраксин без устали сновал между Котлином и Адмиралтейством, Петербургом и верфями на Ладоге. На взморье сооружалась мощная крепость, росли форты вокруг Котлина. Со стапелей сходили корабли, закладывались новые. Всюду на верфи Апраксин брал с собой нового главного кораблестроителя, обер-сарваера Михаила Собакина, старинного знакомца по Плещееву озеру. Часто заглядывали к нему в гости Скляев, Гаврила Меншиков, Сенявины…
Неуемная страсть Петра к морю обременила новыми заботами. Еще в Каспийском походе император обронил фразу:
- Отсель, слыхал я, к Индии путь долгий, через хребты неодолимые, и пешком там не пройдешь. Нам бы морем Индии достигнуть, торговлю с ней почать, к выгоде державы.
Теперь Петр загорелся идеей послать экспедицию в Индийский океан, к Мадагаскару. Апраксин присмотрел корабли, Петр определил начальника, принятого на службу шведа, вице-адмирала Даниила Вильстера.
Весной Апраксин подписал указ: "Е. И. В. указал в известную экспедицию корабли "Девоншир", "Эсперанс" и гукор "Кроншлот" приуготовить вооружением и нагрузкою, как скоро возможно…"
Экспедиция готовилась скрытно, а на Котлинском рейде Балтийский флот чествовал "дедушку русского флота", ботик, привезенный из Москвы. Распоряжался парадом Апраксин.
Августа 11-го, года 1723 между Котлином и Кроншлотом дугой выстроилась эскадра из боевых кораблей Балтийского флота. Только что прошел небольшой дождь, небо прояснилось, солнечные лучи озарили рейд. Свежий ветер с залива посвистывал в вантах, на которых в парадной форме стояли матросы, трепетали на стеньгах флажки расцвечивания.
Заиграли трубы, загремели литавры, раздалась барабанная дробь. От стенки военной гавани отошел караван из трех шлюпок, которые сопровождали ботик к эскадре кораблей. В ботике разместились: генерал-адмирал Апраксин, справа на почетном месте, адмирал Петр I - на руле, вице-адмирал Меншиков стоял на носу за лоцмана, на веслах сидели четыре адмирала во главе с Сенявиным. Замерли в торжественном строю прихорошенные корабли эскадры. Апраксин бросал придирчивые взгляды на них, улыбался краешком губ. Каждый салютовал пушками, бил поход, приспускал флаг при прохождении ботика. Матросы на вантах громогласным "Ура!" приветствовали "дедушку русского флота". Салютом трех тысяч пушечных выстрелов сопровождали боевые "внуки" старого "деда", пока он обходил весь строй эскадры…
После на кораблях и на берегу в больших палатках начался праздничный пир в честь виновника торжества. В царской палатке, рядом с Петром и Екатериной, сидел Апраксин, другие флагманы, корабельных дел мастера, иноземные послы.
Петр встал, поднял бокал, протянул руку к открытой шторе:
- Смотрите, как дедушку ноне внучата веселят и поздравляют! Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят; время покажет, явятся ли они перед Стамбулом!
В ответ грянуло дружное "Виват!".
Все чаще штормила Балтика, напоминая о наступившей осени. Флот уходил на зимние стоянки, подбирал и снимал паруса, разоружал мачты. В Ревеле день и ночь готовили корабли к походу на Мадагаскар. Прежние корабли оказались ветхими, их заменили.
Апраксин, докладывая Петру, качал головой, думал, "авось повременит с походом".
- Государь, зима на носу, на Балтике шторма бушуют.
- Не плачься, адмирал, - протянул ему бумагу. - Вычитай мою грамоту.
- "Грамота королю мадагаскарскому, 1723 год ноябрь 9, - читал вслух Апраксин, - Божьей милостью Мы Петр I Император и самодержец всероссийский…"
В середине декабря на рейде Рогервика, в 30 милях от Ревеля, Апраксин провожал в дальний вояж "Амстердам" и "Декронде". 20 декабря в 4 часа пополуночи на "Амстердаме" дважды ударила пушка. Корабли пошли в поход, ветер был зюйд-ост…
Из донесения командира Ревельского порта Апраксину: "8 января пополудни в 4-м часу прибыли паки к Ревельскому порту. "Амстердам" весьма течь имеет и в великие штормы за тою течью быть на море невозможно".
Корабли на траверзе Либавы прихватил жестокий шторм. У "Амстердама" разошлась обшивка в носу, воду качали всеми насосами, а она прибывала. Вильстер повернул обратно, подошел к берегу, начал ремонт: фрегат накренили, чтобы оголить днище, и опять беда, не рассчитали балласт для крена, и корабль повалился на бок, лег бортом на мелководье.
Получив доклад, Петр страшно гневался, хотел послать другой корабль. Потом согласился с мнением генерал-адмирала. Апраксин облегченно вздохнул, срочно послал эстафету в Ревель: "Его Императорское Величество указал намеченную вашу экспедицию удержать до другого благополучного времени, понеже то время было намеченное за противными несчастиями прошло".
- Оно, может, сие и к добру, - успокаивал Петра Апраксин, - утопили бы наши кораблики в океане вместе с людишками и червонцами, одна погибель.
Петр рассмеялся.
- Ладно, погибель, обмишуриться могли б. Гаврила разведал, короля-то нет единого на Мадагаскаре, князьков там дюжина, между собой свару чинят. - Петр прищурился, размышляя о другом, затаенном. - Нынче я в Москву отъезжаю. Присмотри, кого послать бы к океану Великому, еще Соймонов о том толковать на Каспии. Пора настала проведать сошлась ли Америка с Азией, да и путь к Индии оттуда сподобней…
Из Москвы, после коронации Екатерины, император вернулся веселым. Обговорили подходящих моряков в Камчатскую экспедицию. Петр делился впечатлениями:
- Нагляделся я в Белокаменной на купчишек наших, серые они, упускают капитал супротив иноземцев, те рвутся к нам за товаром, свой везут, монету наживают.
- Ведомо мне то, государь, по Архангельскому. Подобных Бажениным не сыскать покуда.
- Наши люди ни во что сами не пойдут, Федор, ежели их не приневолить. - Петр взял со стола бумагу, - надумал я кумпанию собрать коммерсантов для торговлишки с Гишпанией.
- Сие доброе.
- Подбирай кораблики, шкиперов. Капитанов на-Великий океан сыскал?
- Более сподобен, мне думается, капитан Головин, восемь годков в Голландии отплавал, полсвета обошел.
- Сынок Федора Алексеевича, царство ему небесное? - перебил Петр.
- Он самый, командир отменный, сам выпрашивается в вояж.
- Призови его ко мне. Еще кто?
- Чириков Алексей, лейтенант, к нему в помощники пойдет.
- Помню, экзаменовал его, толковый гардемарин был в академии.
Вскоре состоялась встреча с капитаном третьего ранга Николаем Головиным.
Головина Петр знал чуть ли не с пеленок, крестил его в свое время, разговор начал без обиняков:
- Намереваюсь отправить тебя с вояжем на Великий окиян.
- Государь великий, готов хоть сейчас плыть к океану.
- Дурень, - усмехнулся Петр, прежде чем плыть, до него доехать надобно.
- Как так? - недоумевал Головин. - На кораблях ходят, а не ездят.
- Толкую тебе, на телегах с обозом поедешь на Великий океан, изладишь там суда, поплывешь проведывать, сошлась ли Америка с Азией.
- Винюсь, государь, не достоин я такой чести. По мне в море кораблем нынче готов идти, но телегами не привык командовать. Уволь, пожалуй.
"Хоть стервец не юлит, как иные", - усмехнулся Петр.
- Ступай с Богом на корабли.
Мрачные тучи заволокли небо до горизонта и вторую неделю неслись одна за другой беспрерывной чередой со стороны залива.
Пронизывающий ветер гнал в Неву воду. Волны колотились о мостки Адмиралтейства, раскачивая спущенные на воду корабли.
Генерал-адмирал с тревогой всматривался в ночную темень. "Как-то там Петр Алексеевич? Непоседа, неделю назад умчался на Ладогу…" Вечером следующего дня Петр возвратился, утром Апраксин был у него с докладом.
В вестибюле дворца адъютант вполголоса сообщил, что император никого не принимает. В приоткрытую дверь виднелись фигуры прислуги, денщиков, ходивших на цыпочках…
Пошел слух, что император, возвратившись внезапно домой, не застал жену, она уехала к Виллиму Монсу, своему камергеру…
Монса арестовали, допрашивал его вскоре сам царь. Суд был негласный, короткий, приговор жесткий: "смерти достоин за мздоимство".
На следующий день после казни Монса император вызвал генерал-адмирала.
На похудевшем, бледном лице блуждала странная улыбка.
- Все ли корабли в гавани? Нет ли в отлучке?
- Как всегда, государь, весь комплект, - не понял усмешки Апраксин.
Петр странно захохотал:
- Хоть у тебя нетчиков нет. - Внезапно согнал улыбку: - Начальником вояжа кого предлагаешь?
Апраксин вздохнул тяжко:
- Мы, государь, в коллегии судили, рядили, более всех Беринг подойдет. Бывалый, в Ост-Индии плавал, сам согласный, море любит. Так толкуют и Сиверс, и Наум Сенявин, и сам Головин.
Петр, не долго подумав, согласился:
- Пиши указ, инструкцию я самолично сочиню.
Апраксин собрался уходить, Петр остановил его жестом.
- Погоди, сядь.
Лицо его вдруг перекосилось, заиграли желваки, он заходил из угла в угол, видимо, сдерживая себя. Остановившись перед Апраксиным, глухо проговорил:
- Тебе одному поведаю. - Сдвинул брови, резче обозначились складки на лбу и в углах рта. - Курву на груди пригрел.
Апраксин незаметно вздохнул, опустил глаза: "Курвой-то она, Петр Лексеич, отродясь была".
Петр так же внезапно преобразился, лицо озарилось вымученной улыбкой:
- Ну, слава Богу, будто исповедовался. Тебе-то, Федя, вольготно. Не греховодник ты, будто ангел посреди нас. Ну, будя, ступай с Богом, готовь Беринга.
После Рождества Петр уже не выходил из дома. Недуг приковал его к постели. С Екатериной встречался редко, Меншикова уже полгода не допускал к себе, еще раньше отстранил его от Военной коллегии. Принимал немногих. Но с Апраксиным виделся почти каждый день, часто спрашивал, как готовят экспедицию.
- Не позабудь к Берингу корабельного мастера отрядить, там бот строить предстоит, да штурмана, который бывал в Нордовой Америке, может, Лужина сыскать.
Шестого января наконец-то закончил инструкцию:
- Взгляни, Федор, сие сочинение.
Апраксин читал не торопясь, временами отрывался, о чем-то думал.
- По моему мнению, Петр Лексеич, - в последнее время он обращался к нему, как и раньше, - все к месту…
Четырнадцатого января, вечером, Апраксин явился с запиской о предстоящей кампании. Петр сидел в кресле, укрытый до пояса шалью, кивнул, читай, мол.
- "В нынешнем семьсот двадцать пятом году коликое число из Кронштадта и из Ревеля кораблей, и фрегатов, и галер в кампанию вооружить и кому флагманами на них быть и до которого места в вояж отправить повелено будет?"
Кончив читать, Апраксин протянул докладную.
- Вооружай пяток линейных да пару фрегатов из новых, - Петр чиркнул по бумаге, - ходить из Ревеля до Кронштадта по заливу, флагманами возьми Сиверса да Вильстера.
Спустя два дня, также вечером, Петр сам вызвал генерал-адмирала. На этот раз он уже полулежал в постели. Изможденное лицо говорило о бессонной ночи.
Увидев Апраксина в дверях, Петр оживился, приподнялся на подушках, слабо махнул рукой Екатерине - "оставь, мол, нас".
- Присядь, сам видишь, худое здоровье заставило меня дома сидеть. А вспомнил я опять, о чем мыслил давно, ты знаешь, да другие мешали. О дороге через Ледовитый океан в Китай и Индию.