- Мне очень досадно, что мы не смогли увидеть фру Фредриксен, я бы с ней поздоровалась. Они такие замечательные люди. Ты еще помнишь, Абель, как мы забрались к ним в огород и таскали там морковь? Господи, да это было уже целый век назад. Замечательные люди, лучших я просто не знаю. И он тоже - не консул, не генеральный представитель и тому подобный вздор, а просто Фредриксен. Ты только представь себе, в прошлом году упала черепица с крыши и страшно его ударила, он до сих пор так и не оправился, но его жена все время твердит, что ему лучше, она такая терпеливая. А он, хоть и больной, перекупил у моего отца все акции "Воробья".
- Да, - сказал Клеменс, - он давно за ними охотился.
- Верно. А знаешь почему? Не из жадности и не для того, чтобы на них заработать. Да будет тебе известно, Абель, что у него есть брат, паршивая овца, Ульрик Фредриксен. Он капитан "Воробья". Ты, может, его знаешь?
- Нет.
- Капитана "Воробья"?
- В мое время не было ни Ульрика, ни каботажных судов.
- Да, но он каждую вторую ночь стоит здесь у причала. Ты не бывал на нем?
- Нет.
- А кое-кто утверждает, будто тебя видели там. Да еще с дамой… Но наш добрый Ульрик так осатанел и так бесчинствует на борту, что брат хотел бы спровадить его подальше, на сушу, он даже приобрел для него славный участок с домом. Но Ульрик не желает уходить. Вот зачем Фредриксен скупил все акции, таким манером он может просто ссадить брата с корабля.
- А где этот Ульрик был раньше?
- Они говорят, приехал из Африки. Паршивая овца. До сих пор еще водит корабль, но для людей и для товаров это небезопасно. Фредриксен, во всяком случае, опасается.
- Ему нужен толковый капитан, - сказал Клеменс.
Подали кофе и бутерброды.
- Благослови тебя Бог, Абель, что ты привез нас. Ты сейчас никто и не хочешь кем-нибудь стать, но ты так много можешь. В прошлом году или в этом ты спас человека. Мы стояли и глядели, для нас, на берегу, это казалось вполне безопасным, но, когда все закричали "ура!", я заплакала.
- Да, верно, - подтвердил Клеменс, - она залила слезами мое пальто и кричала "ура".
- Но от тебя я так ничего и не услышала. А ведь ты хотел дать банкет в честь Абеля и первым внес себя в подписной лист.
- Ты преувеличиваешь, - с досадой сказал Клеменс.
- Но тебя, Абель, нигде нельзя было найти.
- Я об этом ничего не знал, - сказал Абель.
- Глупости, ты просто спрятался. Мы искали тебя три дня, а потом как-то остыли. Вот тут кое-кто и сказал, будто тебя видели на борту корабля. Так ты не был там с дамой?
- Уверяю тебя.
- Ладно. Я очень страдаю от собственной болтовни. Вы оба сидите и помалкиваете, вот я и болтаю за троих. Я вовсе не хотела тебя обидеть. Абель, - сказала она и накрыла своей рукой его руку, - прости меня. Я теперь сама на себя злюсь за то, что злилась на Робертсена и его жену. Неужели они не имеют права спокойно ходить по улице передо мной?
Все трое рассмеялись.
- Нет, я слишком много болтаю. Я как раз хотела тебе сказать, что твои негры уехали. Нет, я все-таки слишком много болтаю.
Клеменс:
- Они уехали еще в прошлом году.
- Да, но разве я не имею права сказать про них в этом? Я просто вспомнила, как уютно было в погребке.
- Может, мы и сейчас возьмем вина? - спросил Абель и хотел было позвонить.
- Нет, нет, - запротестовала Ольга, - здесь не так уютно, только дневной свет и белый потолок. И музыки тоже нет. И мы не пьяницы какие-нибудь. А главное, теперь уже все не так.
- Разве?
- Теперь все не так.
Абель, шутливо:
- Что же у тебя изменилось в худшую сторону?
- Мои деньги на булавки. Другими словами, мы с мужем теперь не очень ладим между собой.
Молчание. Ясное и холодное молчание. Стужа.
Клеменс, побледнев:
- Ты, Ольга, и впрямь слишком много болтаешь.
- Ну, в данном случае вовсе не слишком.
- Вопрос в том, желательно ли господину Бродерсену все это выслушивать.
- Мы с Абелем старые друзья.
- Да, я тоже нахожу, что здесь неуютно, - сказал Абель и встал, - может, отыщем какой-нибудь винный погребок, пусть даже без негров?
Они вышли и поехали обратно. Перед домом Фредриксенов Ольга помахала платочком, на втором этаже распахнулось окно, и две руки долго махали ей в ответ.
- Это фру Фредриксен, - сказала Ольга. - Она такая милая.
Они остановились возле Бельвю.
Клеменс сказал:
- Прошу меня извинить и благодарю вас от своего имени.
- А вы с нами не пойдете? - спросил Абель.
- Это значит, что мы можем идти без тебя? - спросила Ольга.
Клеменс повернулся к Абелю и сказал:
- Мне надо полистать дело, которое мне поручено.
- Тебе поручили дело? - спросила Ольга.
- Большое спасибо за приятное времяпровождение, - сказал Клеменс, попрощался и ушел.
Они поглядели друг на друга. Между ними произошел следующий безмолвный разговор:
- Значит, и тебе нельзя идти?
- Ну да. Ты ведь не думаешь, что мы все-таки можем войти?
- Не думаю.
Она подала ему руку, поблагодарила за прогулку и поспешила вслед за мужем.
Абель предложил подвезти ее, но она не остановилась.
Да, ясли пусты, верно, подумал он и вошел внутрь.
Венгерская капелла. Именно сейчас нужно немного музыки. Шуман, Бетховен, Шуберт, изысканные мелодии. Тишина для Бога и для людей в зале.
Лолла сидела за столом со своей матерью. Он поздоровался, но сесть рядом не захотел, потому что, если они пьют вино, Лолла потом станет нудной и привязчивой.
Но Лолла поднялась, и тогда он просто был вынужден подойти к ней. Чертова баба, понимает ведь, до чего она хорошо выглядит в этом черном платье с белой отделкой и в черных перчатках.
- А я тебя искала, - сказала она.
- Тебе что-нибудь от меня надо?
- Мы пьем шоколад, не хочешь чашечку?
Они сели, но от шоколада Абель, поблагодарив, отказался, потому что совсем недавно пил кофе с бутербродами.
- Где ты был? Ты скверно выглядишь.
- Вот и Ольга это сказала.
- Ты с ней был?
- С ней и с ее мужем. Мы были в Валгалле.
- Жалко, что я не встретила тебя перед тем, как ты туда собрался. У меня бы ты хорошо выглядел.
Лоллина мать сидела тихо и безучастно и в разговор не вмешивалась. Жаль ее, седая голова с тусклыми глазами, готовыми улыбнуться на приветливое слово. Когда-то и она была молода.
Абель сказал:
- Вы сегодня тоже выбрались на танцы?
Старушка улыбнулась и покачала головой на его шутку.
- Это все Лолла, она меня сюда вытащила.
- А почему бы и нет? Как ваши кактусы, уже отцвели?
- Да, но они все равно красивые. У нас их по два на каждом окошке, а большой посреди стола.
"А в Кентукки они растут под открытым небом", - сказал Абель про себя.
- Так зачем я был тебе нужен, Лолла?
- Ты за Робертсена поручался? - спросила она.
- Что? Нет.
- Мне вчера в банке так сказали, и я испугалась.
- Ты и банк! Подумай, Лолла!
- Они спросили, здесь ли ты и не собираешься ли уехать. Нет, говорю, не думаю. А то, мол, у них бумага от таможенника Робертсена с твоей подписью. Очень сомнительный документ, так они говорят.
Молчание.
- Что ты на это скажешь?
- Я ничего не подписывал.
- Что нам делать, Абель? Выходит, он сам расписался вместо тебя?
- Наверно, - равнодушно ответил Абель.
Но Лолла уже поднялась по социальной лестнице, она заделалась леди и пеклась о своей репутации, а тут могла выплыть на свет история с фальшивкой ее отца. Робертсен ее щадить не станет, он и сам еще быстрей поднимается по той же лестнице.
- Что же нам делать?
- Я сейчас пойду и призову Робертсена к ответу, - сказал Абель. - Он живет недалеко отсюда.
Лолла, умоляюще:
- Но, Абель, дорогой, прошу тебя, не дай этой истории выплыть на свет.
- Ладно. Сиди здесь и жди меня.
Когда он уходил, изящная музыка смолкла и заиграл джаз. А за дверью он нос к носу столкнулся с таможенником Робертсеном.
- Я видел, как ты вошел сюда, и решил тебя подождать, - сказал Робертсен.
- А я как раз иду в полицию, чтобы заявить на тебя, - ответил Абель.
Так с места в карьер они перешли к делу.
Робертсен, нагло, без стыда и без разума:
- Само собой, ты подписал и теперь не отопрешься. Ты как раз сидел у меня и подписал. Пойди и погляди на альбомы девочек и на вексель. Везде одинаковая подпись. И если угодно, даже чернила одинаковые.
Говоря это, Робертсен смотрел прямо в лицо Абелю.
Во время разговора они потихоньку шли по улице, пока не отыскали скамейку.
Абель спросил:
- А ты не боишься, что тебя посадят?
- Хо-хо, - отвечал Робертсен, - пусть только попробуют.
- Через час ты заговоришь по-другому.
- Я смотрю, ты хочешь меня запугать, но боятся пусть другие.
И Робертсен развил свою мысль: он сегодня гулял по улице с женой и видел Абеля в благородной компании. Проявил ли он при этом хоть малейшие признаки страха? Not much!
Так они сидели и разговаривали, и каждый оставался при своем мнении. Абель обозвал Робертсена на редкость подлым человечишкой, но Робертсен сделал вид, будто его это не касается.
Абель, оставив свое привычное равнодушие, обозвал его еще ворюгой, разбойником, пронырой и скотиной, помоги мне Бог.
Тут Робертсен разгорячился и сказал, что это его оскорбляет.
- Собака, - завершил Абель свою речь.
- Замолчи, я не позволю так с собой разговаривать. Спроси кого хочешь, и тебе скажут, кто я такой.
- А с места тебя попрут, - сказал Абель.
- Not much. Ты забыл фальшивку, которую выкупила Лолла.
- А тебе с этого какой прок?
- Эта история выйдет наружу.
- И все же какой тебе с этого прок?
- Такой, что и вы тоже не богобоязненные молельщики.
- Как ты думаешь, что скажут твои домашние, когда за тобой придет полиция?
- Они не посмеют меня тронуть, - сказал Робертсен.
Абель встал и пошел прочь.
Робертсен посидел еще немного, потом вскочил и побежал следом.
- Ты куда?
- Собака ты.
- Не ходи туда, Абель. Там моя жена меня дожидается.
Абель все шел.
Жена Робертсена сделала вид, будто встретила его нечаянно, и предложила ему пройтись вместе с ними.
Робертсен, все так же невозмутимо:
- Он думает, что может запугать меня, но только пусть не надеется.
Жена, несколько обеспокоенно:
- А по-другому уладить дело нельзя?
- Я любого из них загоню в угол, - сказал Робертсен, выхваляясь перед женой.
- Уведи домой своего ненормального мужа, - сказал Абель, - его скоро арестуют.
Жена Робертсена сникла и зарыдала:
- Но, Абель, ты ведь не захочешь принести нам несчастье? Девочки сидят дома при спущенных шторах и не смеют выглянуть на улицу.
Робертсен, упрямо:
- Не стой и не реви посреди улицы, слышишь? Я лицо общественное, и меня все знают.
- Ты же не причинишь нам такое зло, Абель, у тебя ведь не каменное сердце!
- Я вас проучу.
- Я все время говорила, что это добром не кончится, - причитала жена, свирепо глядя на мужа.
- А не ты ли уговорила меня строиться?
- Я? - вскричала она. - Это ведь ты сказал, что тебя скоро повысят в чине и тебе нужен дом побольше!
- Это ж надо так брехать! Когда именно я это сказал?
Абель шел и шел. Женщина вцепилась в его рукав:
- Не ходи, Абель, тебе ведь ничего не стоит выкупить в банке это поручительство.
- Что? - разинул рот Абель. - Да я с вами вообще больше знаться не хочу.
Но женщина сказала, что они продадут лодки и еще много чего и вернут ему деньги, муж тоже подошел и согласился, что ему не следовало затевать стройку, но жена и дети не давали ему покоя…
- Не верь ему, - сказала жена.
Абель слушал вполуха, он снова погрузился в привычное равнодушие ко всему на свете. Чего ради ему беспокоиться из-за этих, в сущности, посторонних людей? Какой ему в том прок? Наверное, единственный выход в том, чтобы сходить в банк, выложить деньги и тем закрыть это дело вообще.
- Ступайте домой, - сказал он, - я это как-нибудь улажу.
Они начали его благодарить, они пожали ему руку, даже Робертсен - и тот пожал.
Когда исстрадавшаяся Лолла спросила его, чем кончилось дело, Абель ответил:
- Ну конечно же я разобрался с Робертсеном.
- Вот и слава Богу! Но скажи, Абель, это уже наверняка?
- Ничего не всплывет. Все уничтожено.
Радость скользнула по лицу старой женщины.
Но Лолла, видимо, смекнула, как обстоят дела, она опустила глаза и сказала:
- Ах, как жаль, что я не могу снова чем-то стать для тебя.
- Ты о чем? - резко спросил он.
Она уклончиво ответила:
- Я просто так сказала. Ты так много для меня сделал.
XI
Тучи сгустились для всех и каждого.
Предстояли месяцы с холодом и снегом, и люди не знали, к чему приложить руки. Что будет дальше? Они ходили и подбадривали себя на свершение разных великих дел, но не делали вообще ничего. Единственным, кто и впрямь что-то предпринимал, был Алекс, тот, что женат на Лили. В феврале он покинул обитель нужды и отправился на поиски работы.
Было морозное раннее утро. Он взял узелок с едой, которую Лили приготовила ему на дорогу, она и провожала его. Особых разговоров они не вели, судьба на них ополчилась. Алекс не был каким-нибудь забулдыгой, но раз уж судьба принудила его странствовать по свету, он должен по меньшей мере уйти в гневе. Лили и так, и эдак пыталась смягчить его, но нет: я ж тебе сказал, что ты у меня еще увидишь!
- Алекс! Ведь не я же виновата, что у тебя нет работы.
В последнюю минуту перед разлукой он не хотел напоминать ей различные ее прегрешения, но зато шагал как заведенный и при этом делал такие большие шаги, что она едва за ним поспевала.
- Ты от меня уходишь?
- Я тебя разве просил идти со мной и задерживать меня?
- Нет, нет, - ответила она и чуть приотстала.
Тем временем они вошли в лес. Он снял куртку, расстелил ее на снегу и сказал:
- Садись.
Она не поняла и спросила:
- Ты что это выдумал?
Он развязал узелок и поделил провизию.
- На - бери и ешь.
- Я? С чего это вдруг?
- Тебе нужнее.
Она ела, чтобы ему не перечить, ела и плакала. За последнее время отношения между ними наладились, Алекс был вполне хорош, просто удивительно, чем он для нее стал, он тоже кое на что годился, она начала испытывать радость и с мужем тоже. И вот он уезжает.
- А тебе не кажется, что мы могли бы вернуться домой? - спросила она.
Он не ответил.
- Не кажется? Тогда мы, во всяком случае, снова будем вместе.
- Лучше помалкивай. Мне что, без тебя забот не хватает?
Странно, как грубо он с ней разговаривает, когда они, может быть, расстаются навсегда.
- Ты мне пиши, - попросила она.
- Писать? Ты думаешь, в такой глухомани есть почта?
Лили, с ужасом:
- Господи, Алекс, куда ты собрался?
- Не знаю, на все четыре стороны.
Новые слезы, новое волнение. Впрочем, они не уговаривались хранить верность, не забывать друг друга, и вообще лучше умереть, чем… нет и нет, ни единой фразы с упоминанием вечности.
- Ты сидишь и мерзнешь, - сказала она.
- Ешь, - ответил он.
- Нет, спасибо, больше не хочу. - И она поспешно упаковала корзинку.
Больше ничего и не было, она встала, отряхнула снег с подола юбки и сказала:
- Мне пора домой, не то девочки проснутся.
Когда они отошли друг от друга на порядочное расстояние, она крикнула:
- Не пропадай надолго!
Но человек, который был управляющим на лесопильне, не может вот так же, взяв коробок с провизией, уйти из дому, чтобы искать себе работу. Он тщетно подбирал место по объявлениям в столичных газетах либо бродил по городу, как-никак он был инженер при тросточке и шляпе набекрень, хотя, конечно, прежним уважением уже не пользовался. Раньше все было по-другому.
Он начал ходить на пристань и выезжать на "Воробье". Он даже зачастил туда, но разве из-за своих поездок он что-нибудь упускал? Ровным счетом ничего. Капитан Ульрик и он неплохо ладили, оба были рангом повыше других и могли разговаривать на равных. За билет инженер не платил, потому что уже выложил много денег раньше, в те годы, когда ездил по делам лесопильни, вот теперь ему и пригодилось, что некогда он был богат и знатен. Правда, он делал вид, будто ездит с определенной целью, что где-то расположена лесная делянка, которая может представить интерес. Он сходил на берег и поджидал, покуда "Воробей" день спустя по пути домой снова не возьмет его на борт. Получалась как бы загородная прогулка, но самостоятельная, без семьи. К прогулке добавлялось и то обстоятельство, что капитан потчевал его едой и питьем. И щедро.
Вообще-то Ульрик Фредриксен был землевладелец, он выращивал кукурузу в Африке, однако располагал достаточными знаниями, чтобы провести "Воробья" по заливам и фьордам. На корабле, впрочем, не было ни единого человека, который не знал бы здешний фарватер. Поэтому сейчас они пытались силой выжить его с корабля, но у капитана Ульрика были благожелатели, которые за него держались, может быть, главным образом ради того, чтобы досадить хозяину имения, его всемогущему брату, которого никто не любил. Во всяком случае, Ульрика было невозможно сковырнуть с места. Спору нет, для семьи он был паршивой овцой, но его любили пассажиры, вдобавок он хорошо выглядел, хотя успел поседеть, а на лбу у него красовался синий рубец. Семейство же норовит спровадить его к крестьянам, с таким же успехом они могли пытаться уложить его в постель. Была бы там по крайней мере страусиная ферма, но ради картошки и овса - нет, спасибо. Вот страусиная ферма - дело другое, большие, нехристианские, похожие на верблюдов птицы - это вам не куры и не мыши, нечего и сравнивать.
В дверь постучали, и вошел штурман. Он доложил, что Ананий заболел.
Капитан:
- Ананий? А кто это такой?
- Один из команды. Он заболел.
- Объелся, наверно.
- Он говорит, что у него болит живот.
- То-то и оно. Глянь-ка, - продолжал капитан и достал небольшую бутылку с какой-то надписью. - Дайте ему хорошенько глотнуть и отправьте его в постель.
Так капитан Ульрик решал мелкие проблемы.
К тому же он был не прочь поговорить о женщинах и о других веселых материях, не скрывая, что был некогда обручен или близок к тому, чтобы обручиться, и это был единственный раз, когда ему и впрямь хотелось жениться, - завершал он свой рассказ.
Инженер спросил, из-за чего сорвалось дело.
Из-за него, капитана, как ни печально, но из-за него самого.
Поначалу она ему не отказывала, но он был так глуп, что ничего с ней не сделал, о чем горюет и по сей день. Да разве у такого идиота могло выйти по-другому? Потому что на следующий раз она сказала ему "нет".