Он изучает дверь, видит крючок в зазоре между дверью и притолокой, но у него нет при себе ножа, нет даже щепочки, достаточно тонкой, чтобы просунуть ее в щель и приподнять крючок. Вероятно, что-нибудь можно найти в колокольне, в этом львином гнезде, может, она оставила там шпильку для волос или перышко, львица-то, ха-ха-ха, но потом он просто высаживает дверь. Она падает на пол с излишним шумом, и он опять прислушивается. Нет, ничего. Прежде чем уйти, он все аккуратно приводит в порядок, ставит дверь на место и накидывает крючок.
Церковь пуста. Иисус стоит все на той же консольной полочке, но браслета у него нет. Вот пусть и получит новый. Абель залезает наверх, красиво прилаживает браслет, оглядывает свою работу и слезает вниз. Все сделано так скоро, что ему почти не верится, и уже снизу он еще раз оглядывает свою работу.
Он присмотрел себе окно, чтобы через него покинуть церковь. Из немногих окон, которые легко открыть, это выходило на самую уединенную часть церковного двора - на кладбище. Но там на белой скамеечке как раз сидела пожилая дама, глядя на церковь.
Он знает эту даму, она сидит около свежей могилы - вдова престарелого шкипера Крума, который наконец-то отдал Богу душу. Абелю приходится ждать.
Он еще раз окидывает взглядом фигуру Христа, и его осеняет: у Христа две руки, но ведь и у Ольги тоже две, она могла бы носить часы на одной руке, а браслет - на другой или сразу часы и браслет на одной. Она до сих пор считает его ребенком, а не взрослым мужчиной.
А вдова все сидит.
Он вспоминает, как все было двенадцать лет назад, когда ему не пришлось лезть через окно. Бедный я был мальчик, такой маленький и так боялся привидений всю ночь. Благослови меня Бог, в ту пору я еще не выучился входить и выходить через окна.
Вдова все не уходит. Эта упорная старуха сидит и печалится о муже, с которым при жизни так плохо и так своевольно обращалась. Не иначе где-нибудь неподалеку сидит другая женщина и видит, как горюет вдова, не то бы ее здесь давно не было. Она - мать Тенгвальда, кузнечного подмастерья Тенгвальда, который кое-чего достиг в жизни и стал подмастерьем при восьми детях. Бедный и Тенгвальд, он приносил в школу бутерброды с кружками дорогих бананов и мог выхваляться перед простым мальчиком с маяка.
Бедные мы все.
Вдова наконец ушла.
Он открывает окно, пядь за пядью, чтобы предательское стекло не блеснуло на солнце. Спустившись на землю, он и здесь приводит все в порядок и закрывает окно.
VIII
В "Приюте моряка" прошел слух о том, что завтра в церкви будет читать проповедь Рибер Карлсен, который приехал из Финмарка. Он так отличился на своем поприще, что теперь его посылают в Германию стипендиатом, а по дороге туда он решил прочесть проповедь в родном городе. Об этом писали газеты, говорят Абелю, вы, случайно, не читали? Не читал.
Город был горд своим Рибером Карлсеном и поставил себе целью заявиться на проповедь в полном составе. Его школа и университет стоили отцу последней доли в последнем пароходе, но теперь, когда Рибер стал для города светочем и надеждой, все это уже не имело никакого значения. В нем были заложены великие дарования, теперь он работал над фундаментальным трудом об искуплении. Неужели Абель и об этом не читал? Нет, не читал.
Но хватало и таких, которые прочли. И церковь была полна, хотя шел уже второй день праздника, рассказывала Лолла. И приходский священник облачился в белые одежды, но сам Рибер Карлсен был в обычном черном сюртуке, потому что праздничного одеяния при нем не оказалось.
- И скажу я тебе, уж это была проповедь так проповедь! - воскликнула Лолла. - Навряд ли у кого-нибудь из прихожан глаза остались сухими.
- Я его хорошо помню, - сказал Абель.
Лолла:
- Должно быть, Ольге, я хочу сказать, молодой фру Клеменс, странно казалось вот так сидеть и глядеть и слушать его.
- А Ольга тоже была в церкви?
- Оба были - и она, и ее муж. Я это и подразумеваю, когда говорю, что ей, верно, казалось странно его слушать. Его, который теперь так всюду прославился и за которого она вполне могла выйти замуж.
Рибер Карлсен лишь ненадолго задержался в родном городе, но стало известно, что на третий день праздника он нанес Ольге христианский визит и они имели вполне дружескую беседу. Конечно же дружескую, и по Риберу Карлсену нельзя было сказать, будто он обижен тем, что Ольга с ним порвала. Он рассказывал ей про Финмарк, и что там очень даже неплохо жить, и что там растут цветы, и живут милые люди, и величественная природа. Конечно, когда настает полярная ночь… но на этот случай у людей образованных есть книги, у него же была научная работа.
- Об избавлении, - сказала Ольга. - Я про это читала.
- Об искуплении, - отвечал он так учтиво и снисходительно, что она даже не очень и смутилась, только покраснела немножко. Впрочем, он помог ей преодолеть смущение, сказав: - Это исследование, за которое я надеюсь получить докторскую степень, если, конечно, справлюсь. Но оно потребует усиленных занятий.
- О Боже! - воскликнула Ольга.
Вот так прошла их встреча, и Ольга даже не стала скрывать, что назвала искупление избавлением, она сама всем об этом и рассказала.
Трудней было понять, откуда стали известны некоторые другие обстоятельства. Так, например, Лолла прослышала, что Лили, ну та, что сидит в конторе и замужем за Алексом, опять ждет ребенка, хотя с последних ее родов прошло уже пять лет. Мало того, она вдобавок прослышала, что Абель нередко бывал с этой Лили, когда позволяли время и обстоятельства. Ну и что? Неправдоподобно. Но Лолла сама слышала, и вообще стыд и позор, и одному Богу известно, правда ли это…
Абель действительно частенько бывал на лесопильне, и, может быть, главным образом из-за Лили. Но как-то раз его остановил на улице аптекарь и завел с ним речь. Сам аптекарь, почти единственный хозяин лесопильни, вышел из своей машины и даже приподнял шляпу.
Он прослышал, что Абель сведущ в лесопильном деле, вдобавок он знал, как, впрочем, и все остальные, что Абель получил в наследство изрядную сумму. Так вот, не мог бы Абель малость подсобить ему по лесопильной части? Дела идут не совсем ладно, с каждым годом все меньше дохода, видно, производство поставлено не так, как надо.
- Давайте присядем, - сказал аптекарь и опустился на бревно. - Беда в том, - продолжал он свою речь, - что я не специалист в этом деле, но они навязали мне большую часть акций, и я по доброте душевной их взял, чтобы не оставить без куска хлеба такое количество рабочих. Мы, ну те, у кого есть хоть какой-то достаток, обязаны помогать людям. Вы не могли бы, Бродерсен, выделить некоторую сумму, чтобы снова пустить все в ход? Заказов у нас выше головы, мы скупаем бревна, скупаем лес на корню, у нас есть кредит и вообще все есть, мы разделываем лес, продаем, мы все время в делах, но почему-то настоящей отдачи нет.
Абель нашел, что со стороны аптекаря очень славно не требовать прямого ответа на его прямые вопросы, он сам топил их в словах, вероятно боясь услышать однозначный отказ. Абель не хотел связываться с этим допотопным предприятием, и аптекарь давал ему возможность уклониться от ответа.
- У вас красивый автомобиль. Хорошей марки.
- Вам она знакома?
- Да.
- Очень дорогая, - сказал аптекарь, - но чтобы вернуться к тому, о чем мы уже говорили: вы могли бы стать управляющим, что вы на это скажете? У нас есть возможность сделать выгодную покупку в "Пистлейе", но денег не хватает. Мы еще с прошлого сезона им задолжали, так что этот лес они нам в кредит не продадут - чтобы уж сказать вам все как есть. Если бы вы, Бродерсен, вошли в долю и кое-что усовершенствовали, мы бы вновь завоевали доверие. Для нас всех будет очень скверно, если… ну, если дело окончится неудачей. Да к тому же некоторые живут только с лесопильни и не имеют других средств к существованию. Вы, Бродерсен, были в Канаде, вы специалист, как я слышал…
- Ну, там было все другое, - отвечал Абель.
- Конечно, другое, размах иной, электричество. Я в этом мало что смыслю..
Старый аптекарь был человек чести. Он всегда действовал с излишним размахом, всегда хотел играть роль благодетеля, только средства ему того не позволяли. А так ничего плохого о нем не скажешь, он действительно был человеком чести.
Абель сказал:
- Я наведаюсь туда и посмотрю, как там и что, если хотите.
- Спасибо, - ответил аптекарь.
Но это "наведаюсь" вызвало скрытое сопротивление со стороны руководителя работ и десятников, которых назначило правление. Абель провел там три недели, и ему все это надоело, впрочем, работа ему вообще быстро надоедала. И однако же три недели, проведенные им на лесопильне, оказались не совсем чтобы бесполезными. Благодаря ссылке на Абеля и рискованным намекам на то, что этот богатый и редкостный специалист намерен войти в долю, правлению удалось выбить кредит на покупку леса в "Пистлейе". А дальше дело могло благополучно идти все лето.
- Ты почему ушел с лесопильни? - спросила Лолла.
- А ты знаешь, что шкипер Кьербу до сих пор жив? - спросил Абель, уводя разговор в сторону.
- Ну жив, жив, а почему ты спрашиваешь?
- Просто пришло в голову. Потому что Крум умер.
Лолла все еще была в черном, но теперь пришила к черному платью белую отделку и носила белые с черным перчатки. Выглядела она превосходно: осанистая, выражается изысканно и не подтягивает на людях чулки. Удивительные перемены произошли с Лоллой. Она больше не стала никуда устраиваться, чего нет, того нет, но она стряпала, и стирала, и латала, и работала не покладая рук в своем домике у моря, и развела цветы на окнах, и сделала очень уютное жилье. Мать не могла на нее нарадоваться.
Лолла спросила:
- Но почему ты все-таки ушел с лесопильни?
- Интересно все-таки, как они там поживают в Кентукки, - ответил Абель.
Он бесцельно слонялся по городу, ничего не предпринимая, его новый костюм часто выглядел нечищеным, но его это ничуть не смущало, да и вообще его ничто не смущало. В "Приюте моряка" его полюбили, он сам со всем управлялся и не вызывал звонком горничную, если та обойдет стороной его комнату. Он не хаял ни скверный кофе, ни снятое молоко, был вежлив и за все благодарил.
Он зашел в погребок, поздоровался с неграми, занял столик в углу и получил свою кружку пива.
- Про вас одна дама спрашивала, - сказал ему кельнер.
Абель, с улыбкой:
- Дама, которая спрашивает про меня, навряд ли важная персона.
- Если б вы знали, кто это был, то не говорили бы так, - отвечал кельнер.
Он посидел немного, потом вдруг заспешил, расплатился и вышел. У дверей он столкнулся с ними обоими - с ней и с ее мужем.
Абель поздоровался и хотел пройти мимо, но тут она сказала:
- Батюшки, да это же Абель, и почти умытый.
У него потемнели глаза, и он ответил:
- Не смейся над человеком, которого ты не знаешь. А вдруг это окажусь я.
- Господи помилуй, ты ведь не рассердился?
- На это я не способен.
- Вы знакомы? - спросила она мужа. - Нет, дорогой Абель, это была просто шутка. Пошли, посидим немного вместе!
Она потащила его за рукав, и они сели и поздоровались с некоторыми из гостей.
- Мы пропустили дома по стаканчику портвейна, - сказала она Абелю, - а потом перебрались сюда. Мне так приятно тебя видеть, я про тебя спрашивала, ты ведь не такой, как все остальные. И ты на меня не сердишься? Я просто пошутила.
- Что вы будете пить? - спросил Клеменс.
- Вино, - сказала Ольга, - немного, одну бутылку на троих.
- Да, мы знакомы с детства, - любезно сказал Клеменс. - Правда, я был на несколько лет старше.
- Я хорошо помню, как вы приезжали домой на каникулы, - ответил Абель.
- Ты, верно, полагаешь, что мы тогда про тебя вспоминали? - сказала Ольга не без доли презрения.
- С чего бы это вам меня вспоминать? Я был студентом и приезжал домой.
- Да, у тебя была шапка с кисточкой, вот ты и выбился в люди. С нами все обстояло иначе. Вот и Рибер Карлсен выбился в люди, а теперь проповедует в церкви. Послушай, - вдруг сказала она Абелю, - ты, случайно, не видел, что у Христа в церкви появился новый браслет?
Молчание.
- Ты не отвечаешь, но это чистая правда. Прежний браслет сняли или просто украли, а теперь у него новый. Чудо. Случись это в Лурде, люди сказали бы, что он разрешился от бремени браслетом.
- Ха-ха-ха, - засмеялся Клеменс, - очень остроумно.
- В нашем семействе есть только один остроумный человек, и это ты. Твое здоровье, Абель!
Вот это да, должно быть, подумал про себя Абель. Он сумел устроить дело так, чтобы и муж Ольги пил с ними.
Она не стала лучше, чем была раньше, подумал он, но она настоящая ведьма и вообще великолепна. А ее мужу нужен крепкий хребет.
Она вообще не замечала мужа. Сейчас для нее существовал только Абель.
- Потанцуем, Абель?
- Я не умею.
- Не умеешь? Не выучился?
Клеменс решил, что надо как-то смягчить слова жены:
- Зато он выучился многому другому.
- Спасибо, что напомнил! Какой хороший играют вальс. Смотри, сколько народу вышло на площадку. А они вдобавок и поют, Господи, какие у этих африканцев нежные голоса!
- Тебе хочется танцевать? - спросил Клеменс.
- Нет, спасибо, я просто хотела загладить свою вину перед Абелем.
- Нет, нет, тебе нечего заглаживать.
- Я помню, у тебя были когда-то такие мягкие руки.
Абель, спрятав руки под стол, сказал:
- Сейчас я не рискну их показывать. Я после обеда работал в садоводстве.
- Там, значит, ты и перепачкал свой костюм?
- Наверно, там. А у меня, выходит, грязный костюм? Схожу тогда к швейцару, чтоб меня почистили щеткой.
- Сиди. И забудь об этом. Ты надумал заняться садоводством?
- Пока не знаю. Почему заняться? Я просто помогал.
- Да, но ведь ты, наверно, хочешь начать какое-нибудь дело?
- Я подумывал о мореходной школе.
- Так это же прекрасно, - сказала она. - Большой корабль, капитан и владелец. Но тебе надо поторопиться, на это уйдет много времени.
- Я уже был в такой школе, в Австралии. Наверно, мне не так уж много и осталось.
- И я поплыву вместе с тобой, - сказала она. - Куда мы с тобой поплывем? Я хочу спросить, сам-то ты куда собираешься?
- Пока не знаю. Наверно, куда-нибудь в Америку. Я там был женат.
- Тут ходили слухи, что она - негритянка.
- Нет, - отвечал он. - А хоть бы и так, какая разница?
- Да я просто думала…
Клеменс:
- Они красиво играют.
- Да, они из Кентукки, - сказал Абель, - мои земляки. По вечерам мы сидели и слушали, как поют негры.
Ольга:
- А у тебя была всего одна жена?
- Ольга! - вскричал Клеменс и с улыбкой покачал головой.
Она и сама засмеялась:
- Что, уж и спросить нельзя? Абель и я - мы хорошо знаем друг друга, в начальной школе мы даже изображали влюбленную парочку. Ты еще помнишь, Абель?
- У тебя хорошая память.
- А разве неправда? Разве у тебя не было серьезных намерений по отношению ко мне?
Вся эта болтовня заставила Клеменса рассмеяться, может быть, лишь затем, чтобы подольститься к ней. Абель начал его жалеть, она совсем втоптала его в грязь, а разве оба они когда-то не были счастливы? Разве настали плохие дни? Клеменс был среднего роста, от напомаженных и причесанных на пробор волос хорошо пахло, узкие руки, обручальное кольцо, часы с цепочкой, он улыбался, обнажая зубы - пока все свои, приятный и доброжелательный человек без особых примет. Женат на Ольге. Детей у них нет.
Абель хотел втянуть его в разговор, и он сказал:
- Кстати, о ваших приездах домой на каникулы - вы, верно, много занимались, у вас у всех был такой бледный и усталый вид.
- Ну, конечно, приходилось зубрить, особенно перед экзаменами. Разве мы были бледные?
- Я помню лицо Рибера Карлсена…
- Ну, Рибер Карлсен, он занимался день и ночь, чтоб стать профессором, а нам, остальным, просто не хотелось быть хуже других.
- Так ведь и ты сдал хорошо, - сказала Ольга с неожиданным дружелюбием.
- Да, - сказал он, - но по чистой случайности. Мне как раз пришлось отвечать на тот вопрос, по которому я что-то знал.
- Я в этом не разбираюсь, - сказал Абель, - но вопросов есть много, неужели вам каждый раз просто везло?
- Абель еще не знает, какой ты у нас скромный, - сказала Ольга.
- Скромный? - не согласился Клеменс. - Нет, у обычных студентов в голове была только одна мысль: спихнуть экзамен, а потом заполучить ту девушку, в которую влюблен.
Ольга вдруг кивнула проходившему мимо господину и направилась к нему. Но они не остановились, чтобы поговорить, а сразу начали танцевать.
Клеменс, с улыбкой:
- Этого она слышать не желает.
- Почему?
- Ну… потому что тогда я был влюблен вовсе не в нее.
- А Ольга об этом знает?
- Я ей сам рассказал.
- Неужели Ольгу и впрямь занимает эта старая история? - спросил Абель.
- Скорее нет. Ольга сознает свое превосходство. Когда мы поженились, она взяла упомянутую особу к нам в услужение.
Как? - хотел вскрикнуть Абель, но вовремя спохватился и задумался, нахмурив лоб. Оба помолчали.
Музыка стихла. Раздались аплодисменты, и джаз заиграл снова.
- Подпевайте! - крикнула Ольга в сторону эстрады.
- Чего только не бывает в этом возрасте, - продолжал Клеменс. - Что-нибудь кажется таким далеким, таким невозможным и одновременно таким возможным, что просто нельзя пройти мимо.
- Ну, со временем мы все-таки начинаем проходить мимо, - заметил Абель.
- Пожалуй. Не отведать ли нам винца?
Они выпили и снова замолчали.
- Нет, мы не можем пройти мимо, кроме как подавив это в себе.
Абель, задумчиво:
- Да, первая любовь - это такое дело…
- У вас тоже есть опыт по этой части?
- Небольшой.
- Это и впрямь непросто, - сказал Клеменс, - я, верно, от вина разболтался. Но если бы та девушка сейчас вошла в дверь, мне и по сей день это бы не было безразлично. Сейчас и сегодня.
- Но Бог ты мой! - воскликнул Абель. - Как же вы терпели, чтоб она была у вас служанкой?
- Просто терпел, как и всегда. С тех самых пор, когда я был еще молоденьким студентом и приезжал домой на каникулы. Ни словом, ни взглядом я себя не выдал.
- Это ж надо, какое образцовое поведение! - воскликнул Абель.
- Да, у нас дома всегда требовалось образцовое поведение. Отец, и мать, и две мои сестренки, которые тогда еще были совсем маленькие, мы прямо так и родились на свет с образцовым поведением.
- А вы не могли взять и обручиться с этой девушкой?
- Я - и обручиться! Даже речи быть не могло! Просто признаться в любви и то показалось бы чудовищно.
- Значит, было какое-то серьезное препятствие?
- Да. Не тот уровень. Классом ниже. О ней ходила молва, что она совсем неуправляемая, слишком бурный темперамент. Но в моих глазах это ничего не значило! Напротив, это, может, и было самое привлекательное для меня в том возрасте.
- А самой девушке так и не пришло в голову, что вы к ней питаете нежные чувства?
- Никогда. Скажи я ей об этом сегодня, она была бы вне себя от удивления.
Абель, улыбаясь, покачал головой: