- Такие тайны всегда рано или поздно просачиваются наружу.
- Никогда! Совершенно исключено. Спросите лучше, как моя жена это терпела.
- Она, выходит, знала?
- Она знала все. Я думаю, именно поэтому она и пригласила ее работать у нас.
- И на нее это никак не влияло?
Клеменс, чуть смущенно:
- Возможно. Слегка. В эти месяцы она была со мной ласковей, чем обычно. Она постоянно требовала, чтобы я вел ее под руку. Ох, это вино! Я, верно, наскучил вам?
- Совершенно наоборот, - заверил его Абель.
- Но разве это не доказывает превосходство моей жены, превосходство Ольги, что она взяла ее в наш дом?
Абель, поразмыслив:
- Не могу сказать. Коль скоро она знала, что ваше неестественно образцовое поведение не дает вам предпринять какие бы то ни было шаги…
- Да, да, ваша правда. И чтобы закончить эту тему - если первая влюбленность заканчивается помолвкой и свадьбой, это редко приводит к добру. Стало быть, и скрывать уже нечего. А вот и Ольга! Вы уж извините, что получился такой дурацкий разговор. Для меня это отнюдь не вопрос жизни и смерти.
Вернулась Ольга, кавалер подвел ее к столику, поклонился и ушел.
- Я ему давно задолжала этот танец, - сказала Ольга. - А еще рюмочки вина для меня не осталось? Ты его, наверно, знал, Абель. Это сын купца Гулликсена, мы у него берем товар.
- Да, я его знаю. Его звать Вильям.
- Очень деловые люди и большая торговля. Но на новый фонтан они дали всего сто крон, а я знаю такого человека, который выложил тысячу. Но от этого они не становятся менее почтенными людьми. Ты видел эту маленькую фигурку, Абель? Видел, откуда у ней течет вода? Господи, как я разболталась! А все из-за вина.
- Ты прямо сияешь, - сказал Абель.
- Посияй и ты хоть немножко.
Клеменс, с улыбкой:
- Ты не даешь ему такой возможности.
- А вы слышали, как я крикнула неграм, чтоб они пели, и они запели?
- Попробовали бы они не послушаться.
- Вот уж не знаю, Абель. Они не обязаны меня слушаться. Слышишь, они снова поют! Да-да, и еще под саксофон! Хорошо они там выглядят, эта их чернота среди меди, черное и золотое. Но когда ты давеча сказал насчет того, чтобы выйти за них…
- А ты их вблизи видела? - спросил Абель. - У них все бархатное, глаза, голос, кожа - сплошной бархат.
- Да, но выходить за них! А еще говорят, от них плохо пахнет. Но когда ты станешь капитаном, мы все равно поедем к твоим неграм. Спасибо тебе за сегодняшний вечер! - закончила она и поднялась с места. - Нам пора домой к нашим малюткам. Ты расплатился? - спросила она у мужа.
- Нет. - Он опустил руку в карман.
- Не беспокойтесь, - сказал Абель, - я еще немного посижу.
IX
Проходили месяцы.
Он все слонялся и слонялся и находил спокойные места, где можно было побыть одному. Поскольку такие блуждания без всякой цели производят скверное впечатление, он купил себе рюкзак, чтобы по меньшей мере иметь хоть какую-то ношу. День за днем, неделю за неделей он бродил и не работал и не пытался заняться делом, нет и нет. Садоводство было вполне приятное место, а в рюкзаке он обычно приносил немножко разной провизии и подкармливал тамошних учеников, они всегда хотели есть и были благодарны за еду.
Чувствовал он себя не слишком хорошо. Очень уж непривычное состояние - ходишь и бездельничаешь и при этом не опускаешься на дно. Опустись он, все выглядело бы совсем по-другому. Но не имело смысла сидеть и втягивать голову в плечи и делать вид, будто ты мерзнешь и плохо себя чувствуешь, когда на тебе такая справная одежда. Лолла вполне бы сгодилась, чтобы рука об руку с ней брести дальше по жизни, но, во-первых, она была его мачехой, а во-вторых, стала дамой. Впрочем, когда-то она была достаточно сумасбродной, чтобы уничтожить себя самое. О Лили, кассирше и владелице сада, всерьез даже и речи быть не могло. Эта годилась лишь для того, чтобы стать на время его возлюбленной.
Все кругом только и твердили, что ему надо кем-то стать. А почему надо? Потому что все кем-то стали, но при этом не сделались выше других. Просто очень нелепо разгуливать эдаким джентльменом-лоботрясом с черным флером на рукаве, при всех пуговицах, и с целыми швами, и без единой прорехи.
С крыши упала черепица и чуть не убила одного из великих людей города, Фредриксена, того самого, у которого были и загородное имение, и моторная лодка, обшитая красным деревом. Абель сразу направился к Фредриксенам и спросил, не может ли он быть хоть чем-то полезен. Жена с удивлением поблагодарила его за участие, но она не знает… не совсем поняла…
Он, Абель, может, например, привести с собой несколько пареньков из такого-то и такого-то садоводства, пусть выполют траву в саду, покуда господин Фредриксен прикован к постели…
Жена продолжала не понимать, для этого у них есть специальный человек, садовник. Она еще поблагодарила за заботу, но все-таки…
Чего ради он вообще навязывается и лезет не в свои дела? Сорняки в саду - и без того на дворе октябрь, ночные заморозки, у фру Фредриксен есть все основания удивляться. Вот и Ольга удивилась, когда он пришел и хотел что-то ей предложить, так, небольшой презент. Как ни суди, а не получалось у него быть предприимчивым. Точно так же он проработал три недели в магазине, где торговали книгами и бумагой, не испытывая к делу ни малейшего интереса. Точно так же он заявился и в кузню к Тенгвальду, но работы и там не получил. Ты ведь не станешь отбирать кусок хлеба у тех, которые уже здесь работают, сказал тогда, помнится, Тенгвальд.
Ну конечно же он хотел стать кем-нибудь, это просто блажь, что он не хочет. Он уже сам наскучил своим ложным положением - бродяга и джентльмен в одном лице. С мореходной школой он на этот сезон опоздал, но он человек терпеливый, может и подождать. Случалось время от времени то одно, то другое, чем можно отвлечься. Пришел таможенник Робертсен и без обиняков попросил о займе. Абель точно так же без обиняков отказал. Уж этот таможенник с его суетливой деятельностью, с его женой и дочерьми - нет и нет! Зато вот матери Лили, которая стирала на рабочих с лесопильни, он помог наладить продажу вафель на карусельной площади. Иногда он сам покупал у ней всю корзину вафель, а потом раздавал их…
Как-то раз прибежал сосед по "Приюту моряка" и сообщил, что попал в беду один пильщик. Парень просто не смог дольше стоять и глядеть, как никто не в силах помочь.
Абель поспешил к лесопильне. Там уже собралась целая толпа. Один из десятников стоял со свернутым канатом в руках, но не знал, что с ним делать, известили аптекаря, тот примчался на своем автомобиле, выскочил, начал издавать вопли и заламывать руки. Пилу остановили, но водопад страшно грохотал, а управляющий и конторщики стояли вокруг, драли глотку и подавали ценные советы. Суматоха царила страшная. Лили была там же, она причитала, бегала с места на место и волокла при этом за руку свою дочь. Свой огромный живот она прикрыла шалью. Это был Алекс, ее муж, он мог погибнуть на глазах у всех.
А все натворили большие стволы из "Пистлейи" - их надумали без всякой подстраховки пропустить через шлюз, но какое-то бревно встало торчком, упершись в дно перед самой пилой, другие бревна зацепились за первое, получилась "запань", как это здесь называют, и мгновенно взгромоздилась гора выше самого водопада.
Алекс дошел со своим багром до низу этой горы, ему даже удалось высвободить несколько бревен, но тут он, должно быть, заметил, что с каждым высвобожденным бревном растет опасность для него самого: он стоял на конце нижнего бревна, а над ним нависала целая гора бревен. Алекс был не глупее других и понимал, что лишь тяжесть его тела удерживает на месте это, последнее бревно и не дает обрушиться всей горе. Он застыл неподвижно, ища глазами спасения. Лицо у него побледнело. Он осторожно поднял руку в знак того, что не может шевельнуться.
Абель охватил все взглядом, прикинул, измерил глазами. Видно, в его засыпающем мозгу сверкнула искорка жизни, воспоминание о работе, о былом рвении и храбрости там, в Канаде.
Десятник со своим канатом вместе с управляющим как раз приняли решение вытянуть Алекса на канате. Абель стоял и слушал: как же можно вытянуть на канате, когда самим поднимальщикам не на чем стоять?
Тогда пусть они станут на вершину горы, четыре человека, рванут одновременно и тотчас отпрыгнут назад, на твердую почву.
Просто замечательно. Но через три секунды после того, как Алекс будет поднят с бревна, на котором он стоит, гора придет в движение, а через пять она увлечет за собой и самого Алекса, и спасателей.
Тогда как же вытаскивать?
- По воде, - сказал Абель.
Это, разумеется, все правильно, они и сами так думали. Но ведь Алекс не сможет плыть, раз он стоит на бревне.
- Плыть он сможет, я его хорошо знаю. И если б дело было только в том, чтобы спрыгнуть в воду, он бы уже давно спрыгнул, но он понимает, что гора догонит его, прежде чем он успеет взмахнуть руками.
Мужчины пожимают плечами. Они давно невзлюбили Абеля, с тех самых пор, как он наводил порядок на лесопильне. И они ехидно спрашивают, уж не собирается ли он вывезти Алекса на лодке.
Народу все прибывает, многие побросали семью, дела, контору. Здесь и Ольга. Ее бьет нервная дрожь, и она крепко стискивает руку своего мужа. Фотограф Смит скачет вокруг и делает снимки для газеты. Аптекарь возникает то тут, то там и ломает руки. Они ничего не делают, они ждут, пока Алекса задавит. Аптекарь подходит к десятнику и говорит:
- Он стоит там внизу и ждет! Вы ведь хотели попытаться вытянуть его?
Десятник вскидывает голову:
- Этот тип утверждает, что вытянуть его нельзя.
- Кто? Вы, Бродерсен? Тогда придумайте что-нибудь.
Абель:
- Если б никто не совался…
Управляющий и десятник презрительно:
- Мы и слова не скажем.
Должно быть, в Абеле все-таки вспыхнула искорка живой жизни, он отбирает у десятника канатную бухту, торопливо спускается к воде, скидывает куртку, набрасывает петлю себе на шею и прыгает в воду.
Плыть недалеко, от силы метров пятьдесят, течение небольшое, но вода глубокая и чистая. Те, кто остался на берегу, видят, что он по пути прихватывает одно из плывущих бревен, словно и ему нужна опора, чтоб было на чем стоять, а для чего - непонятно.
То, что происходит дальше, видно с берега во всех подробностях. Мало-помалу и с величайшей осторожностью он помогает Алексу сдвинуться с места и соскользнуть в воду. При этом Абель ухитряется сохранить прежнее давление на бревно Алекса, точно так же, мало-помалу, водружая на него свое бревно. Ювелирная работа - и с риском для жизни. То, что малейшая неточность в расчете давления означала бы смерть для обоих, выяснилось несколько минут спустя, когда гора обрушилась.
Оба были спасены. Но поскольку бревна осклизли от воды, не было надежды, что запань сохранит неподвижность. Лишь когда Абелю и Алексу удалось связать бревна, они очень осторожно поплыли прочь.
Крики "ура!" на берегу.
Они успели проплыть примерно полпути до берега, когда гора со страшным грохотом обрушилась. Не понадобилось никаких усилий. Чтобы нарушить равновесие хватило одного движения: Абель, который плыл, зажав в зубах конец каната, глянул назад и мотнул головой.
Фотограф Смит запечатлел и эту картину.
Для этого года было уже слишком поздно, но Абель решил еще раз предпринять попытку хоть кем-то стать и потому пошел к руководителю мореходной школы. Чего я там не видал, думалось ему по дороге, но все-таки он пошел.
Вернулся он крайне угрюмый. Он-то полагал, что достаточно будет к основам, заложенным в австралийской школе, прибавить, так сказать, норвежский довесок. Но после беглого испытания, нескольких вопросов он и сам увидел, что либо забыл выученное в Австралии, либо вообще никогда этого не учил. Помотав головой, он удалился восвояси. Отказываться от своего замысла ему не захотелось, а начинать все по новой - тем более.
Просто здесь, в родном городе, он никак не мог снова поступать в школу, такой старый, большой и рослый. И он надумал уехать.
Он твердо решил, что теперь дело пошло всерьез.
Тут выяснилось, что уехать он собирался в чем был. Но Лолла заставила его взять с собой хотя бы смену одежды. Это он в общем-то мог сделать, а потому и поддался на уговоры. Покуда она занималась укладкой вещей, он приставал к ней с расспросами:
- Ты знаешь молодого Клеменса?
- Да, - удивилась Лолла, - я ведь служила у них.
- Он адвокат.
- Разумеется. А к чему ты клонишь?
- А к тому, что ты могла бы уговорить молодого Клеменса уладить дело с фальшивым обязательством и выкупить его у банка.
- Да, но…
- А ты, видите ли, не придумала ничего умней, как выйти за моего отца.
- Ах, так! Думаешь, я не просила Клеменса? Просила. Но он не захотел.
- Это почему же? - допытывался Абель. - Уж как-нибудь у него хватило бы денег на первую выплату.
- Верно, хватило бы. Но он сказал, что не желает иметь ничего общего с этой историей.
- Прямо так и сказал? Разве вы с ним не были добрыми друзьями?
- Ну, что друзьями - этого не скажешь. Но служить у них было приятно. Особенно из-за Ольги. Он всегда был очень мил и приветлив, но уж Ольга ко мне относилась как-то особенно, хотя я и была у них в услужении. А все эти книги, которые она давала мне читать! Один раз Клеменс отобрал у меня книгу, она, мол, не для меня - грязная.
- Ты к ним и сейчас еще заходишь?
- Нет. Один раз я села у них на кухне, и фру сказала мне "добрый день", но она думала, что я пришла к их новой служанке, а я-то вовсе не к ней пришла. Вот с тех пор я там больше и не бывала.
Молчание.
- Нет, Абель, - снова заговорила она, не переставая укладывать его вещи, - у меня и впрямь не было другого выхода.
- Все равно плохо, что ты это сделала.
- Почему плохо?
- Потому что ты себя замарала.
- Я могла и хуже себя замарать. А тут я как вошла, так и вышла.
- Замуж! Да за кого - за моего отца! Ему сколько годков-то было - сто?
- Ты теперь из-за этого настроен против меня?
- Нет, теперь нет. Хотя знаешь, Лолла, ты и для меня самого была бы неплоха, чтобы заполучить тебя и вместе уйти на дно.
Лолла задумалась:
- Я не поняла, о чем ты. Я была бы неплоха и для тебя?
- Да, чтобы вместе опуститься на дно.
Она укладывала сорочки и носки, вынимала их и укладывала снова.
- А теперь уже поздно? - спросила она.
- Ты и сама должна понять.
- Да, - сказала она.
Молчание.
Он заговорил о другом: о том, что ему надо было послать деньги в Америку, но он так и не послал, так как до отъезда у него не нашлось времени.
Но Лолла не желала менять тему, она повторила, что вышла из этой истории точно такой же, как и вошла, без изменений, примерно в таком смысле…
Абель:
- Я про деньги, которые должен был отправить давным-давно, но так и не отправил.
- Мне кажется, ты мне не веришь. Примерно в таком смысле…
- Да, да, Лолла. Мне непременно надо было отправить эти деньги.
Наконец-то Лолла услышала то, что он говорит.
- А что это за деньги?
- Для одного человека по имени Лоуренс.
- Ты ему должен?
- Нет. Он сидит в тюрьме, вот и надо бы ему что-нибудь послать.
Лолла, подумав:
- Меня это, конечно, не касается, но на твоем месте я бы не стала рисковать своими деньгами. Их нелегко будет получить обратно.
- Нелегко.
- Ты три недели проработал в книжном магазине, и тебе от них ничего не следует. Но ведь и за три недели на лесопильне ты ничего не получил?
Абель, с улыбкой:
- Я бы ни эре от них не взял, даже если б они и предложили. Они банкроты.
- И когда ты живешь в "Приюте моряка", ты ведь тоже платишь каждый день.
- Да, Лолла, но я все равно не мог бы ничего взять на лесопильне. Денег у них нет, склады у них пусты, у них вообще ничего нет.
- Я просто думала, - сказала Лолла, - что для тебя было бы дешевле жить у моей матери…
- Где? - разинул рот Абель.
- Ну да, на берегу. Там четыре комнаты, а нас всего двое.
Абель замотал головой и коротко отрезал:
- Нет.
Лолла:
- Может, ты и прав, я просто так предложила. Люди начали бы судачить. Чемодан у тебя облезлый, как я погляжу.
- Знаю. Зато у меня есть новый рюкзак. Может, мне его взять?
- Рубашки в рюкзак?! Хотя с таким чемоданом и впрямь стыдно ездить.
- Господи, до чего ж ты у нас благородная. Тебя не молодой Клеменс этому выучил?
- Он меня вообще ничему не учил. Просто когда я чистила вещи, то обратила внимание, что пиджак у него на шелковой подкладке.
- А когда он раздевался, ты, случайно, не обратила внимания, какое на нем белье?
- Я и так это знаю. Недаром я его стирала. И его белье, и его жены. У нее белье самое тонкое и нарядное, и мне не велено было его тереть и выкручивать, только прополоскать в корыте, и все.
- Ну а у него?
- У него тоже очень тонкое. Но должна тебе сказать, то, что ты купил для себя, по крайней мере не хуже.
- Значит, и оно хорошее.
- Плохо одно: твой чемодан. Впору сходить и купить новый.
- Перестань об этом и кончай складывать. И вот это не забудь.
- Да зачем он тебе нужен?
- Сунь его в какой-нибудь носок.
- Ума не приложу, зачем тебе в мореходной школе нужен револьвер.
И Абель уехал. Теперь дело пошло всерьез. Он был совершенно уверен, что в этом году на занятия опоздал, но все равно уехал. Потому как дело пошло всерьез.
Он пропадал всю зиму, а к маю снова объявился. Писать он никому не писал и вообще не подавал никаких признаков жизни, но Лолла на правах мачехи заставляла его банк сообщать, регулярно ли ему переводятся деньги, которых хватило бы и на жизнь, и сверх того.
Тем не менее он вернулся худой и усталый, и вид у него был человека, давно не евшего досыта. Посмотрел бы его отец, в каких обносках он вернулся назад, а тонкого белья уже не было и в помине. Он-де сдал его в стирку и уехал, не получив обратно.
Конечно же поездка принесла ему очередное разочарование, но ничего удивительного тут не было, время года он выбрал неудачное и слишком поздно приехал. Он занял прежнюю комнату в "Приюте моряка" и начал коротать свои дни, как и прежде, ни о чем не тужа.
Лолле он объяснил все как есть: он сразу же пошел к директору большой мореходной школы, ни дня не упуская, изложил свое дело и получил ответ. Да, директор держался очень приветливо: я понимаю, вы - человек, который хочет кем-то стать, ну что ж, давайте послушаем. Он задал несколько общих вопросов по мореходству. Для меня это были детские игрушки, продолжал Абель. Но тут он начал спрашивать то, что я выучил из книг. Так я же читал английские книги. Не беда, отвечайте по-английски, отвечал директор. Я рассказал ему все, что вычитал из книг, а это было, видит Бог, немного. Да и как могло быть много после двух коротких испытаний в Сиднее! Он меня понял. Жаль, что вы так мало об этом знаете, сказал он, а что, если вам взять репетитора? Охотно, ответил я.