Черт бы побрал этого валторниста! Надо же ему было из самой Германии - и приехать в Норвегию, чтобы перебудоражить жителей приморского городка Сегельфосс! Дорогой вожатый дал ему нагоняй, не будь парень незаменимым членом квартета, он бы наверняка получил расчет. Но валторна, милые мои, сверкающая валторна с причудливыми изгибами, она бросалась в глаза всем и каждому, а умение извлекать из нее звуки - не иначе Божий дар. Докторовы мальчуганы, отправившиеся следом за музы кантам и, получили позволение подуть, однако не вытянули ни звука. Они разозлились, попробовали еще раз - валторна молчит. Тьфу ты, черт! Они снова попробовали и чуть не лопнули от натуги. А валторна так и не заговорила. Тогда один из них отнял палец от клапана - и раздался звук. Тайна была раскрыта. Они были первые сорванцы на весь город, но в сообразительности им не откажешь.
На другой день музыкантам можно уже было свертываться. С прошлого года городок почти что не изменился, прибавилось несколько мастеровых да мясник с часовщиком, задумавшие попытать счастья на новом месте, - словом, играть особенно не для кого. Поэтому музыканты несказанно обрадовались, узнав, что идущее на север грузовое судно возьмет их этой ночью и довезет до следующей пристани.
Хотя на дворе была глубокая ночь, докторовы мальчишки улизнули из дому, чтоб проводить музыкантов на борт. А "Сегельфосский вестник" поместил о немецких гастролерах благожелательную заметку.
"Они появляются каждый год, как перелетные птицы, делают в нашем маленьком городе остановку и снова пускаются в путь, заставляя нас с грустью вспоминать о радости, которую они приносили во все дома и которая была столь недолгой. Приезжайте снова!"
X
Удивительно, но Сегельфосс и не думает процветать, в торговле застой, люди не огребают деньги лопатой, на улицах не бурлит жизнь. То ли дело Гордон Тидеманн, консул, этот погружен в кипучую деятельность.
Он стоит в банке и разговаривает с директором, адвокатом Петтерсеном, то бишь Чубуком.
- Пассив у вас превысил актив, так, самую малость, меньше не бывает, цифра пустячная.
- Тогда мне нужен кредит.
О, Чубук с удовольствием предоставит ему кредит, с величайшим удовольствием. Ибо Чубук знает: даже если у консула все пойдет прахом, на худой конец остается земельная рента. А кроме того, у консула лежат долговые расписки на крупную сумму, которые Чубук с радостью бы предъявил ко взысканию.
- Ну скажем, на… десять тысяч. Я нанял много рабочих, и мне вот-вот должны доставить автомобиль.
Чубук заносит в дебет десять тысяч. С этим покончено.
Консул ожил, он снова полон энергии, он желает поговорить с Подручным. Подручный в гараже, цементирует пол, ему теперь недосуг надзирать за прокладкой дороги, и он перепоручил это Адольфу, ведь заказанный по телеграфу автомобиль, возможно, уже в пути, как же тут не спешить! Ну а дорога, по которой консул покатит на автомобиле в свой охотничий домик, - с ней разве спешить не надо? Словом, успевай поворачиваться. С дорожных работ он снять никого не может и, чтобы поскорее закончить гараж, берет себе в помощники Александера со Стеффеном, хотя у этих двоих тоже хватает дел - один занимается ловлей лосося, другой окучивает картофель и пропалывает посаженную на выжженных делянках репу. И вся эта гонка исключительно из-за того, что консула обуревает жажда деятельности.
- Подручный, - говорит он, - вот я о чем подумал. Шкипер Ульсен у меня ни за чем не досматривает. Знай себе гоношится на своем огородишке и растит картошку да время от времени водит жену и детей в кино, а больше ему ни до чего дела нет. Я даже не знаю, в каком состоянии он оставил шхуну.
Подручный молчит.
- Боюсь, там все нараспашку, могут залезть посторонние. Я считаю, мы должны там все запереть.
Подручный молчит.
- Так вот, ты бы не взял это на себя? Не запер бы все от кормы до бака? Ведь там постельное белье, да и другие вещи, которые могут пропасть. Замки возьмешь в лавке.
Подручный:
- Будет сделано.
Консул осматривает гараж:
- А вы продвинулись.
- Если не отрываться, может, и успеем. Нам же предстоит еще один гараж.
Консул было озадачился, а потом говорит:
- Я и забыл!
- Консулу столько приходится держать в голове, - заметил Подручный.
Что касается гаража номер два, рядом с конторой и консульством, то вопрос этот Подручный для себя уже решил: он снесет стену между стойлом и навесом для коляски, на этом месте и будет гараж.
- Такой большой?
- А как же, - отвечает Подручный. - Чтобы было где хранить канистры, запасные камеры, масленки и коврик для радиатора, он понадобится в морозы.
- Ну да. Конечно. А ты умеешь водить?
Подручный:
- Только у меня нет прав.
- У меня есть, - говорит консул. - Правда, английские. Нам нужно с тобой получить права здесь, в Норвегии. Мне хотелось бы, чтобы в случае необходимости ты мог бы меня подменить.
Кивнув на прощанье, консул уходит. Нет, как же ему все-таки повезло с Подручным, все-то он продумывает до мелочей: чудодей, золотая голова и золотые руки. А как держится! Стал ли он поздравлять его с консульством? Нет, просто назвал консулом. Любой другой не преминул бы пожать ему руку и рассыпаться в поздравлениях. Шкипер Ульсен уж точно не преминул бы.
Подручный тем временем заливает цементом пол, и собственное положение представляется ему далеко не радужным. Он ждет денег, которые все никакие приходят, не то чтобы он испытывал недостаток в деньгах, он получает у хозяина жалованье, и сносное, но ему требуется капитал. Кроме того, его буквально рвут на части, он должен всюду поспевать, поэтому у него нигде не получается работать в полную силу. Для того чтобы заняться шхуной, придется хоть ненадолго, но оставить гараж, хотя помощникам одним без него не справиться. А вообще ему позарез нужно в Южное селение, но как выкроить для этого время? Он может сослаться на важное дело, неотложное дело в Южном селении, и никого это не касается. Только днем ему некогда, а вечером она уж ложится спать…
- Вам придется поработать одним, пока я буду запирать на шхуне, - говорит он своим помощникам.
- Ладно, - отвечают они. - Но если б мы продолжали вместе, то, может, когда-нибудь и закончили бы. А ты как думаешь?
- Я ничего не думаю. Это распоряжение.
Александера хозяйское распоряжение почему-то заинтересовало, он говорит:
- Глупость это, запирать.
Подручный пропускает его слова мимо ушей.
- Потому как на всякий запор найдется отмычка, - говорит Александер. Цыган.
Подручный внимательно на него смотрит:
- Я бы не советовал тебе подниматься на шхуну после того, как я сегодня на ней побываю.
- Вон как.
- Да, я бы тебе это не посоветовал. А то как бы с тобой вдруг чего не случилось.
- Чего ты болтаешь? Чего это со мной может случиться?
- Я тебя предупредил, - пробормотал Подручный и вдобавок перекрестился.
Цыган призадумался:
- Да нет… зачем это мне подниматься на шхуну? Я потому об этом заговорил, что хорошо бы нам закончить гараж. Ты уж не обессудь!
В воскресенье Подручный все-таки набрался решимости и отправился в Южное селение. Время, оказывается, выкроить можно. Но где это слыхано, чтобы человек вставал в три часа ночи и брился, когда в Южном ему нужно быть только в десять утра?
Он мог бы разодеться, однако ограничился тем, что обновил красную клетчатую рубаху, правда, для пущего шику застегнул жилет лишь на две нижние пуговицы.
Что ему понадобилось в новом доме Тобиаса, какое у него такое неотложное дело? Никого не касается. Август есть Август. Старый холостяк, моряк, выброшенный на берег, он все умеет, везде приживается, живет сегодняшним днем. Не спрашивайте, что у него за дело. Он сам горазд задавать вопросы. Он устроен так же, как все, просто у него больше способностей и смекалки, он любит размах, авантюры и приключения, он вынашивает планы и приводит их в исполнение, закваска у него подходящая, и тем не менее…
Он мог бы спросить: все, что ему задолжала жизнь, - где это? куда подевалось? Мошенник и враль, преступник, игрок, хвастун и паяц, но беззлобный, невинный, преисполненный доброжелательности, от души радовавшийся всякой удаче, - сейчас, достигнув старости, он задолжал жизни куда меньше, чем она ему.
Он кругом потерпел поражение: не преуспел в любви, не обрел счастья, на которое, казалось бы, имел бесспорное право. За каждый выигрыш судьба предъявляла ему внушительный счет. Им злоупотребляли, вослед ему не раздавались благословения, повсюду он оставлял после себя развалины, хотя руководствовался самыми что ни на есть благими намерениями. Разве он всякий раз не расшибался в лепешку? Разве когда-нибудь от чего отлынивал? Где уж там наслаждаться жизнью, жизнь была бременем, он нес это бремя все эти годы. Теперь-то уж время его миновало, он это знает, ему вряд ли грозят какие-то перемены, жизнь не погасит свою задолженность, он не ждет никакой справедливости, даже пощады и той не ждет. И тем не менее…
Тем не менее он направляется в Южное селение к Тобиасу под тем предлогом, что ему необходимо поглядеть на лошадь - которую он уже видел. Но это никого не касается.
Его появление вызвало переполох. По случаю воскресного дня домашние были худо-бедно, но приодеты, у Корнелии на пальце красовалось даже серебряное кольцо, но нашлось ли у них чем его попотчевать? Да что там, хозяйка застыла в растерянности и, прижав к груди руки, все причитала: "Какой у нас гость! Ну какой же гость!" Корнелия сдернула с головы косынку, обтерла ею стул и предложила Августу сесть.
- Не стоит из-за меня беспокоиться, - сказал Август. Хотя в глубине души ничего не имел против того, чтобы его принимали с таким почетом.
Вообще-то он успел познакомиться с Тобиасом и его женой, когда они приходили к нему в город и благодарили и благословляли за лошадь. Они и в тот раз пребывали в немалой растерянности. Оно и неудивительно, ведь лошадь-то они получили даром, а когда заикнулись о расписке, богатый незнакомец только отмахнулся. Они стали перечислять достоинства лошади, рассказали, что она попалась им на глаза в соседнем округе и они купили ее не раздумывая: кобыла, стольких-то лет, гнедая, с черной гривою и хвостом, во лбу звездочка, четыре ноги… вестимо, четыре, они хотели сказать, крепкие ноги, ну что твои столбы, четыре столба. Единственно, она маленечко нелюдимая, потому как маленько прядет ушами, да это почитай что и незаметно, жена и Корнелия завсегда могут подманить ее клочком сена. Так что им вовек не отблагодарить его за лошадь, они благодарны ему по гроб жизни… "Я приду погляжу на нее", - пообещал Август. И вот - пришел.
Младшенькие вчетвером сбились в углу, смотрят на него большими глазами. В худой одежонке, босоногие, лица серые, голодные, у всех длинные ресницы, это семейное. Мальчонка на вид посмышленее своих сестренок. Вместе с Корнелией, старшим сыном, перебравшимся на Лофотены, и еще одной взрослой дочерью, которая прислуживает в аптеке, детей получается семеро. Большая семья.
Август углядел божественные брошюры и книжечки, оставленные крестителем, он неприятно поражен и спрашивает с досадой, что это за человек и стоило ли пускать его в дом?
- Да, он человек солидный.
- Что значит - солидный? Разве он не опасный шарлатан и бродяга?
- Нет, - отвечает Тобиас, - он молодчина.
- Он что-нибудь вам заплатил?
- А как же, за целую овцу. Мы для него забили овцу.
Август ничего не достиг, они защищают крестителя и не дают в обиду. Заплатил за овцу - подумаешь! Так он небось успел ее и сожрать, прежде чем уехал. Август не раз порывается прекратить этот разговор и попросить, чтобы ему показали лошадь, однако все сидит и выспрашивает:
- Он молод? А как он выглядел?
Эти вопросы не дают ему покоя вот уже третью неделю. Крестителю здесь чистили обувь, Корнелия, возможно, пришивала ему пуговицы, его провожали на пристань - что-то за этим да кроется!
- А еще он подарил мне вот это кольцо, - говорит Корнелия.
- Что?! - возопил Август. - За какие такие услуги?
- Да нет, просто подарил. Снял с пальца и отдал мне.
- Покажите мне лошадь! - потребовал Август и поднялся со стула.
Они выходят во двор, все домашние выходят во двор и показывают ему лошадь. Лошадь пасется на привязи, завидя их, она гневно прядет ушами и продолжает щипать траву.
- Дети, не подходите к ней близко! - предупреждает отец. После чего начинает эту же самую кобылу нахваливать: - Во-первых, у ней завидное пищеварение. Сильная, коренастая, гляньте-ка на ноги - ну чем не столбы! А еще бы мне хотелось, чтобы вы заглянули ей в рот, посмотрели на ее зубы.
Нет, у Августа не было никакой охоты смотреть ее зубы, он сказал, что и так с одного взгляда видно, какое это замечательное животное. Не надо ему ничего рассказывать про эту лошадь. Он видит ее насквозь! Для большей важности он нацепил на нос пенсне и обошел кобылу кругом.
Конечно, можно было бы поймать ее и похлопать, пощупать, какая мягкая у нее грива, однако они не стали и пытаться, и хорошо сделали! Кобыла непрерывно на них косилась, а стоило кому-нибудь к ней приблизиться, тут же повертывалась задом.
- Этот грешок за ней водится, - сказал Тобиас, - а так-то она смирнехонькая! - И снова принялся благословлять Августа и заверять, что благодарен ему по гроб жизни.
Август отводит Корнелию в сторону и вполголоса с ней заговаривает. После той первой встречи он больше ее и не видел, где ж она была? - Дома. Все время дома, в хлопотах, окучивала картофель, намедни резала торф. - А что, если бы она наведалась в город и пошла с ним в кино? - Это было бы здорово! Она слыхала про кино, там людей и зверей показывают живьем, прямо как взаправдашние! - Так что, пойдет она с ним в кино этим вечером? - Хорошо бы! Но ей нужно обиходить и подоить скотину. - А мать подоить не может? - Об этом и думать нечего!
- Просто ты не хочешь, - сказал он. - Не хочешь, и все! - добавил он досадливо и помотал головой. Это было яснее ясного, и он в раздражении зашагал прочь, хоть ему и не с руки было ударяться в амбицию и оставлять ее.
Корнелия, похоже, тоже расстроилась, она догнала его и пошла рядом:
- Можно вас на одно словечко?
- Ну давай тогда отойдем к сенному сараю.
Август не питал никаких иллюзий, его время миновало, уже с полвека как миновало, он мог потратить на Корнелию свою старость, не имея при этом никаких намерений, не преследуя никакой цели. Но в груди его шевелилось нелепое чувство. Старость погрузила его сердце в многолетнюю пустоту, но в один прекрасный день оно всколыхнулось при виде глаз, обрамленных длинными ресницами, Августа охватило сострадание, сладостная тяга чем-то для нее стать.
Они шли против ветра, ей-то ничего, а ему - помеха, старческие глаза его заслезились, он должен был утирать щеки, да так, чтобы она не заметила. Но черт побери, он все еще Август, у которого в вырезе жилета полыхает красная клетчатая рубаха и который способен взять и подарить лошадь.
В сарае пусто и голо, ни соломинки, не на что и сесть, тогда они устроились на каменном порожке, бок о бок. Отсюда им было видно и лошадь, и дом, внизу, по дороге, ведущей от соседней усадьбы, брел вразвалку какой-то парень.
- О чем ты хотела поговорить со мной? - спросил Август.
- Да ни о чем таком, - отвечала она. - Вы уж не обессудьте!
Он решил дать ей время и принялся ковырять тростью землю, она же глядела на шедшего по дороге молодого парня и молчала. Нет, Корнелия явно передумала и не хотела с ним разговаривать.
- Откуда же этот самый проповедник явился? - спросил Август.
- Проповедник? Не знаю.
- Но откуда-то он да появился.
- Наверное.
- Ха-ха-ха! Меня прямо смех разбирает, как подумаю, что он крестил народ. Ведь крестил?
- Да. Только у нас в семье никто не крестился.
- Но он небось предлагал?
- Он об этом заговаривал. Но решил подождать до следующего раза, когда вернется.
- Значит, он собирается сюда вернуться? Только не знаю, как посмотрит на это консул, если я обо всем ему расскажу. - Август кивнул и поджал рот.
Молодой парень вразвалку проходит мимо, лицо у него бледное, возбужденное. Поравнявшись с ними, он бросает:
- Веселишься, как я погляжу!
Корнелия и сама побледнела как полотно, но Август ничего не заметил, он все о своем:
- А борода у него есть?
- У кого? - спрашивает она растерянно. - У этого парня?
- Да я о проповеднике. Носит этот бродяга бороду?
- Мм… да, длинную.
- Само собой. Он из тех, кому лень бриться, вот они и ходят в скотском обличье. По мне, так пускай.
Корнелия поддакивает и смеется.
- А борода-то наверняка окладистая? - спрашивает не без иронии Август.
Корнелия снова смеется:
- Да нет, самая обыкновенная.
- Он молодой?
- Молодой? Нет.
Август чуть ли не приниженно на нее смотрит и говорит:
- Но уж помоложе меня?
- Не знаю. А сколько вам лет?
- О, я уже очень стар, - уклончиво произносит Август. - Старое корыто.
- Это вы на себя наговариваете! - мягко возражает она.
- Нет, просто называю вещи своими именами. Старое корыто! - Но презрение к бродячему проповеднику переливается через край, и он насмешливо спрашивает: - Выходит, он до меня даже и не дорос? Тогда мне охота знать, чего это и к кому это он тут подъезжал и подлещивался? Можешь передать ему, что он интересует меня не больше, чем вот эта самая трость. Ну и тип, да еще бороду отпустил! Шут гороховый, вот он кто, сопляк, петух распушенный…
- Нет-нет-нет, он совсем не такой!
- Такой-такой, насколько я понял. Только хвастать тут нечем. Мужчина должен быть в годах. Такого я теперь мнения.
- Да.
- Я просто обязан дать ему укорот, как ты на это смотришь?
- Я? Да он меня совсем не волнует.
- Вон как? - удивленно спрашивает Август.
- На что это вы намекаете? Мне он вовсе не нужен.
Август удивлен еще больше:
- Да, но… мне показалось…
Корнелия смеется, запрокидывает голову и смеется.
Август, как всегда, быстро смекает дело и говорит:
- Тогда пойдешь со мной в кино?
Она качает головой и спрашивает:
- Вы видели, мимо проходил парень?
- Парень? Ну, видел. Может быть, это он тебе нужен?
Она встала, ей нужно было убедиться, что парень далеко и не слышит. Вернувшись назад, она неожиданно сделалась словоохотливой и рассказала: да он ей не дает и шагу ступить. Пойдет она куда, на танцы или в собрание, он прямо с ума сходит. А сейчас он разозлился потому, что увидел ее с другим. Она ума не приложит, что ей с ним делать.
Август призадумался над тем, как многообразна и запутанна жизнь.
- Но скажи мне, - спросил он, - если тебе ни к чему проповедник, так на черта я из-за него переживаю?
Корнелия засмеялась и ответила, что не знает.