- Черт бы его побрал! - вскричал Август. - Куда его понесло?
- Проверить сеть.
Что толку поминать черта? Александер был уже далеко.
У Александера свои заботы. Он должен выбрать сеть, очистить ее от водорослей и медуз и поставить снова. Он должен разделать рыбу, посолить, распластать и выкоптить, а кроме того, подготовить ящики из-под лососины для следующей партии. Наконец, он собирается встретиться сегодня со старой хозяйкой, разве он этого не заслужил? Он только что видел ее на пристани, его любимая моложе и милее всех, она глянула на него украдкой, и на щеках у нее заиграл румянец. Никто не краснеет так красиво, как она, это разливается тепло жизни.
После полудня он возвращается с уловом в усадьбу, и она приходит к нему в коптильню. Споро закончив приготовления, они разжигают печь. Дверь не заперта, старой хозяйке боязно, однако она идет с ним в торфяной закуток. Там темно и тихо. "О, Отто!"
Но им не повезло. Сегодня на пристани были против обыкновения все домочадцы, даже фру Юлия; консула оторвали от работы и в конторе, и в консульстве, время уже обеденное, он возвращается вместе во всеми домой в усадьбу. Тоже против обыкновения.
Парочка успевает ухватить свое, но не более, им слышно, как дверь в коптильню отворилась и заскрипел пол.
- Вали на меня! - шепчет Александер.
Не переводя дыхания, она начинает его отчитывать. Жена Теодора Лавочника не позабыла языка своей молодости. Быть может, ее лицо и выдает, что она только что побывала в любовных объятиях, однако бранится она куда как бойко; выйдя на свет, она оборачивается и бросает:
- Я такой наглости терпеть не намерена! Чтоб всякая шелуха и шушера и меня поучала!
- Чего вы на меня взъелись! - огрызается Александер. Разъяренный и уязвленный донельзя, он проносится мимо нее и консула и выбегает вон.
- Что случилось, мама? - спрашивает Гордон Тидеманн.
- Случилось? Он вздумал учить меня, как спрыскивать опилки, но пусть только попробует еще раз! Да кто он такой? Болван стоеросовый!
- Зайди на минутку к Юлии, ей что-то от тебя нужно, - говорит сын и выходит вон.
На следующее утро Александер является-таки на работу в гараж. Он молчалив и задумчив. Около одиннадцати он набрасывает на себя куртку и говорит:
- Я скоро вернусь!
Август в сердцах кричит ему вслед:
- Ты у меня добегаешься!
Александер направляется в контору к хозяину. Никак этот цыган, продувная бестия, что-то замыслил, нахальства и дерзости у него хоть отбавляй. Знает ли хозяин о том, что они со старой хозяйкой вчера сговорились? Не знает и знать не хочет, его положение не позволяет ему подозревать, ходить и вынюхивать. Только Александер не потерпит, чтобы старая хозяйка впредь его отчитывала, нет, Отто Александер этого не потерпит, ни за что, этого вы от него не дождетесь!
Он стучится в дверь и заходит. Подручный, который умеет себя вести, обыкновенно кладет свою шапку на пол у двери, но от Александера этого опять же не дождешься, какое там, он до того зол, что не выпускает шапку из рук и открывает рот, прежде чем хозяин успевает ему кивнуть.
- Вот что, - говорит он, - я не желаю, чтобы меня костерили, да еще при вас.
- Что такое? - спрашивает хозяин, нахмуривая брови и силясь понять. - В чем дело?
- Вы ж вчера слышали.
- Ах это! - отвечает хозяин. - Так, милый мой, это же ничего не значит!
- Иначе я здесь не останусь, - продолжает Александер, следуя придуманному в гараже плану.
- Что за чепуха! - говорит хозяин.
- Ладно! - кивает Александере оскорбленным видом и поворачивается к двери. - Тогда не о чем и говорить!
Пожалуй, с него станется нахлобучить шапку прямо в конторе. Подручный себе такого бы никогда не позволил. У хозяина ангельское терпение, он не тянется к колокольчику, чтобы пришли приказчики и выбросили цыгана за дверь. Напротив, хозяин миролюбиво улыбается и говорит:
- Вчерашнее - ну стоит ли обращать на это внимание?
- Да! - рявкает Александер.
- Но это же не повод, чтобы взять и уехать?
- Не повод? Прямо удивительно это слышать!
Хозяин прикидывает, взгляд его как будто ненароком падает на внушительную цифру в накладной на копченую лососину.
- Досадно, что ты не хочешь остаться, - говорит он, - тем более мы так хорошо наладили дело. Ты ставишь меня в затруднительное положение.
Александер тоже прикидывает, наверное, заходить дальше немножко рискованно. Он становится посговорчивее:
- Ну а по-вашему, красиво, когда тебя называют шелухой и шушерой, а все из-за того, что мы чуток повздорили?
- По-моему, нет, - отвечает хозяин. - Не пойму, на нее это не похоже. Вероятно, ее возмутило, что ты взялся учить ее спрыскивать опилки. Ведь она этим занималась бог знает сколько лет, еще когда был жив мой отец.
- Мне ли не знать! - восклицает Александер. - Я ж при этом был. Вы были тогда маленький, только народились. Тогда мы спрыскивали вдвоем, и хоть бы раз она мне сказала худое слово.
- Вот видишь. Так что можешь быть уверен, она не хотела тебя обидеть, - примирительно говорит хозяин. - Наоборот, она тебя всегда хвалит.
Александер:
- Да уж, вчера она меня похвалила лучше некуда!
Он снова прикидывает, о, он хитер как черт, даже еще хитрее.
- Ну да шут с ними, с ее похвалами… я останусь при одном условии: что буду от нее запираться.
Хозяин ровным счетом ничего не понимает:
- Как так запираться?
- А так. Чтоб не могла войти.
- А я-то думал, без нее в коптильне не обойтись.
- Что верно, то верно, не обойтись, - соглашается Александер. - Только я и сам много чего умею, ну а как дойдет дело до разных тонкостей, чтоб придать товару нужный цвет и запах и вкус и тому подобное, я всегда могу ее позвать.
- Хорошо, - поразмыслив, сказал хозяин, - не думаю, чтобы она возражала. Я с ней об этом поговорю. По-моему, она будет даже довольна.
Александер возвратился в гараж:
- Быстро я обернулся?
Он работал за двоих, шутил, поднося мешки с цементом, насвистывал и напевал. Его и на следующий день не покидало хорошее настроение. А еще через два дня ему надо было снова выбирать сеть и коптить лосося.
Он уговорился со старой хозяйкой, когда именно им будет удобнее всего запереться в коптильне.
XIII
О деньгах из Поллена Август так больше ничего и не слышал. А может, это всего-навсего россказни и досужие выдумки. Что ж, Августу не привыкать, жизнь не впервые обманывает его ожидания, не бросать же из-за этого строительство гаражей и прокладку горных дорог во имя прогресса и на благо людей.
Нов один прекрасный день, когда Август давно уже потерял всякую надежду и перекипел, от судьи к нему явился посыльный и напомнил об этих деньгах.
Посыльный, молодой конторский служащий, отнесся к возложенному на него поручению крайне ответственно.
- У меня в кармане письмо от начальства, - сказал он. - Как вас зовут?
Август улыбнулся и назвал свое имя.
- Правильно! Но во избежание ошибок: не носите ли вы здесь еще какое-нибудь имя?
- Подручный.
- Тоже правильно! В письме говорится о том, чтобы вы немедленно явились к нам в контору и получили важное уведомление. Желательно в течение двух дней.
Август тотчас же догадался, что деньги наконец-то пришли, он несколько приосанился, протянул руку и нетерпеливо сказал:
- Дайте мне письмо! Я и сам грамотный.
Молодой человек в ответ:
- Я хочу вам досконально все объяснить. Потому что я сам написал это письмо. Вы можете прийти между девятью и тремя, когда у нас присутственное время. Сначала вы обратитесь ко мне, и тогда я дам вам дальнейшие указания.
Августу все это надоело, он выхватил записную книжку и карандаш. Он хотел показать, что вполне владеет искусством выводить буквы, и для порядка даже надел пенсне.
- Важное письмо, говорите? - Записывает.
- Нет, я сказал не так. Я сказал, важное уведомление, а это большая разница. Я сказал, что вам надо явиться и получить важное уведомление.
Август зачеркивает и исправляет написанное.
- Так говорите, от начальства? - Записывает. Смотрит на часы: - Заодно укажу время вашего прихода! - Записывает.
- Я не предполагал, что вы настолько сведущи в такого рода вещах, - сказал молодой человек. - Теперь я вижу, что ошибался. Может быть, вы знаете также, что это за важное уведомление?
- Этого я знать не могу. Я проворачиваю столько дел, в среднем - достаточно.
- Речь идет о наследстве в Поллене или о чем-то вроде того. Это все, что я могу вам сказать.
Август махнул рукой:
- Мне в Поллене столько всего принадлежит, целая улица, кошельковый невод, фабрика, и довольно большая. Неужели государство решило прибрать к рукам мою фабрику?
- Нет, могу вас успокоить и заверить, это не так. Ну а больше я вам открыть не могу.
- Между девятью и тремя, говорите? - Август записывает. - И в течение двух дней? - Записывает.
Молодой человек:
- Итак, я собственноручно передаю вам письмо. Сегодня вам в контору уже не успеть, потому что мы уже закрылись. Но в другой день постарайтесь прийти вовремя, это в ваших же интересах.
С тем он удалился. Неоперившийся бюрократишка, норвежский министр в зачаточном состоянии…
Не успел он уйти, как появляется аптекарь Хольм. По-свойски здоровается и подшучивает:
- Письмо от короля?
Август бросает нераспечатанный конверт на мешок с цементом и небрежно отвечает:
- Пустая бумажонка! Просто я должен прийти в контору к судье и получить некоторую сумму.
- Некоторую сумму, да в наши времена!
- Ну, этих денег я жду уже давно. Аптекарь вышел на прогулку?
- Да, я все прогуливаюсь и прогуливаюсь и выбираю самые нелепые маршруты. Послушайте, Август, я к вам с поручением от фру Лунд. Знаете ли, ей сейчас так сиротливо, она просит заглянуть к ней, когда у вас будет время.
- Хорошо.
- Она получила от доктора телеграмму и хочет с вами поговорить.
- Я навещу ее сегодня же вечером.
- Спасибо.
Аптекарь Хольм отчаливает. Он ходит ради ходьбы, быстрым шагом, он оставил позади Южное селение, забрел в другой округ и, прошастав несколько часов, повернул домой. Ноги у него крепкие.
На обратном пути, посреди Южного селения, он внезапно приостанавливается. Его охватывает сладостное волнение, душа его воспаряет. Другой, может, ничего бы и не заметил, а вот странствующий аптекарь Хольм остановился и даже не поленился пройти назад. Когда он в конце концов добрался до дому и сел за пасьянс, он все еще пребывал в растроганном состоянии.
На другой день он идет к фру почтмейстерше и рассказывает ей о том, что с ним приключилось. Вчера он был за городом, в Южном селении. Возвращаясь под вечер домой, он услышал нечто такое, отчего невольно остановился: на вершине горы стояла женщина и созывала стадо. Вроде бы ничего особенного, да?., но нет, это были величие и красота, возносимые к небу, это было бесподобно. Он повернул назад и подождал, пока женщина не спустилась с горы, худая, бедно одетая, тридцати с лишним лет, зовут Гина, Гина из Рутена. Он пошел ее провожать, дорогой они разговорились, у нее муж и дети, живут не то чтобы в крайней бедности, но нуждаются, заложенная-перезаложенная усадебка, крошечное стадо. Раньше ее муж был за музыканта и напевал танцевальные мелодии на вечеринках, а теперь не желает, потому что недавно перекрестился у евангелиста. По этой же самой причине она и сама поет только псалмы, похоже, кроме них, она толком ничего другого и не умеет.
- Но Бог ты мой, она меня просто заворожила! Она знала псалмы наизусть, села передо мною и как начала петь! И знаете, что у меня вырвалось? - "Господи Иисусе!" Смешно, не правда ли?
- Какой у нее голос?
- Голос?.. По-моему, альт.
По своему обыкновению, фру почтмейстерша сидела откинув назад голову и полуприкрыв глаза, до того она была близорука. Она все внимательно выслушала и сказала:
- Я должна ее увидеть.
- Ну что же. Гина из Рутена, маленькая усадьба в Южном селении. Я сказал ей, что она и ее домашние могут болеть, сколько им вздумается, она будет бесплатно получать у меня лекарства. Хе-хе! Странное предложение, зато от души.
- Это далеко отсюда?
- Нет. А почему бы нам не пойти туда вместе?
- Только если вы будете себя прилично вести.
- А как же! - восклицает он. - На проселочной дороге!
- Я вам не верю.
- Другое дело здесь, - говорит, озираясь, Хольм.
- Вы с ума сошли.
- В моих объятиях…
- Замолчите!
- …вот за этой дверью.
- Ха-ха! Хорошенькое начало! Там же кухня.
- Вот видите, к чему приводит ваше желание держать меня в неведении. Я имел в виду вон ту дверь.
- Замолчите! Ничего вы не имели в виду. Кстати, когда мы пойдем к этой женщине?
- Когда вы назначите день и час.
- Должно быть, у вас опытный фармацевт.
- Очень опытный.
- Ведь, судя по всему, вас не бывает в аптеке ни днем, ни ночью.
- Напротив, теперь, в отсутствие доктора, я тружусь как каторжный, особенно по понедельникам.
- Почему же по понедельникам?
- В воскресенье люди усиленно предаются любви, благо у них есть свободное время. А по понедельникам приходят ко мне за каплями.
- Болтун!
- Честное слово! Им требуется укрепляющее.
- И что же вы им отпускаете?
- А сами вы что принимаете, когда испытываете подобное изнеможение?
- Я никогда не испытываю подобного… изнеможения, как вы выражаетесь.
- Я - тоже, к сожалению, - говорит Хольм. - Поэтому я не знаю, как им помочь. Я даю им серную мазь. Что вы на это скажете?
- То есть как это… ее втирают?
- Нет, принимают внутрь.
- Вы просто невозможны! - заливается смехом фру Хаген.
- Там должен быть еще и мышьяк, но я не рискую отпускать его без рецепта врача.
- Хотите, пойдем к этой женщине прямо сегодня же, - предлагает фру Хаген.
Хольм:
- Спасибо, и благослови вас за это Бог! Если бы вы только знали, как красиво вы это выговорили… ваш голос… золотистого тембра с сурдинкой…
- С часу до двух у меня ученик. Потом обед. Мы можем пойти в три.
- О, как это мне подходит! Вы как никто умеете угадать, когда я в состоянии выкроить время.
- Ха-ха-ха!
- Тут нет ничего смешного. Что касается меня, вы всегда все угадываете. Безошибочно. "Сердце так и распирает", как сказал виршеплет. Вы несравненны - любезны, красивы, прелестны и соблазнительны…
- А где же недостатки?
- Один недостаток у вас есть.
- Какой же?
- Вы холодны.
Фру Хаген молчит.
- Соблазнительны, но холодны.
Фру Хаген:
- Ну а вы? Вам бы только молоть языком. Вот и все. Вы щеголяете своей испорченностью, хвастаетесь и притворяетесь. А все это напускное.
- Вот это да! - произносит Хольм.
- А теперь уходите, скоро у меня первый урок.
Хольм:
- То, что вы сейчас сказали, - вы это всерьез?
- Отчасти.
- Послушайте, что бы вам дождаться меня, а вы взяли и заявились сюда с вашим продавцом марок.
- Нет уж!.. Если выбирать, то - его.
- Вот дьявол!
- Да, лучше уж он.
- Тогда я не пойду с вами к Гине в Рутен.
- Пойдете-пойдете.
- Ни за что. Но послушайте, как по-вашему, может, мне попытать счастья с Марной?
- С кем?
- С Марной. Марна, дочь Теодора из Сегельфосской усадьбы.
- Не знаю.
- Она мне очень подходит, она из тех, кто подает большие надежды, статная, роскошная женщина. Когда-нибудь мне да надо жениться.
- Разумеется. Так же, как и всем остальным. Попробуйте с Марной.
- Вы мне советуете?
- А вообще-то нет.
- Конечно, нет, я же люблю вас.
- Так я зайду за вами после трех.
Они отправились в путь, аптекарь - с перекинутой через плечо гитарой на широкой шелковой ленте, фру Хаген - под руку со своим мужем. Ну да, ведь почтмейстер освободился и присоединился к ним. "Она же мне покоя не давала!" - пояснил он. У Хольма было свое собственное мнение насчет того, кто кому не давал покоя. Его чрезвычайно раздосадовало, что почтмейстер увязался с ними, - эта персона, эта личность мешала ему болтать и дурачиться с дамой. Впрочем, погода стояла прекрасная, поля и луга зеленели, цвели и благоухали, щебетали мелкие пташки, лес оделся густой листвой, на дороге - ни души.
Почтмейстер Хаген был отнюдь не бесцветен. Чуть ниже среднего роста, зато соразмерного и крепкого сложения, с умным, приятным лицом. Он не умел поддерживать трескотню и болтовню ни о чем, но и не говорил глупостей.
- Что, если нам показаться под окнами у фру Лунд? - предложил он. - Ей сейчас так одиноко.
Хольм:
- Господи, да что же мы там будем делать?
- Вы сыграете, а Альфхильд споет.
- Ну а вы?
- Буду ходить со шляпой.
Идею не поддержали. Судя по всему, почтмейстер и не ожидал, что его поддержат, он всего лишь хотел внести свою лепту в общий разговор.
- Чтобы человеку и выцарапали глаз - странное происшествие, - заметил он.
Хольм парирует его замечание, фантазируя на ходу:
- Уж такое ли странное? Доктор возвращается от больного, желая сократить путь, идет через лес, спотыкается и накалывается на сухой сучок. Разве не так было дело?
- А-а, теперь понятно. Ну а сумеют ли в Будё сохранить ему глаз?
- Нет. Он сообщил телеграммой, что ему придется ехать в Тронхейм. Скорее всего он уже уехал.
Больше они на эту тему не заговаривали. Однако почтмейстер по-прежнему ощущал потребность что-то сказать.
- Как бы нам не напугать хозяев. А то нас многовато.
Хольм:
- Это точно, что многовато.
- Но я могу подождать во дворе.
- Ну вот еще, - отвечает фру Хаген, пожимая его руку.
Почтмейстер кивает:
- Альфхильд, твое слово для меня законно!
- Ты хочешь сказать: твое слово для меня закон!
Чтобы не слушать эту чепуху, Хольм перекинул гитару на грудь и стал пощипывать струны.
Почтмейстер:
- Как хорошо, что я пошел с вами. А то сижу день-деньской взаперти, один-одинешенек, посасываю носогрейку да беседую с приходо-расходной книгой. А тут - свежий воздух.
- Беседую с приходо-расходной книгой, - повторил Хольм, - что это значит?
- Скорее всего то, что я разговариваю сам с собой.
- Должно быть, это прескучно, - поддел его Хольм.
- Да нет, - добродушно улыбнулся почтмейстер, - я достаточно занимательный собеседник. У меня куда лучше получается, когда я один, нежели в обществе. Одинокие люди тем и отличаются.
- Фру Хаген, это по вашей вине ваш муж так одинок?
- Я и сама одинока, - ответила фру Хаген.
Почтмейстер:
- Правильно. Но вы, художники и музикусы, все-таки не испытываете такого щемящего одиночества. У вас есть искусство, у вас есть гитара и песня.
- Но ты же рисуешь!
- Он рисует? - спрашивает Хольм.
- Ну да. Теперь он злится, зачем я это сказала.
- Ну положим, не злюсь… только ты обещала мне не разбалтывать.