- Значит, вы рисуете? А я и не знал, - говорит аптекарь.
- Какое рисую! Если бы существовала такая должность, то я подал бы заявление в отдел наскальной живописи.
- Ха-ха-ха! - Фру Хаген рассмеялась и, довольная его ответом, сжала его руку.
Они пришли в усадьбу. Во дворе - ни ребенка, ни собаки, полная тишина. В окно горницы им видна хозяйка, она сидит, голая по пояс, разложив на коленях белую сорочку. У нее обвисшие груди.
Они останавливаются.
Фру Хаген спрашивает:
- Почему мы остановились? - И сажает на нос пенсне. - Господи!.. - говорит она.
Аптекарь:
- Почему мы остановились? Насколько я могу разглядеть, там сидит дама и изучает жизнь насекомых в своей сорочке.
- Нет-нет-нет, она ее зашивает, она ее чинит.
Почтмейстер тихо произносит:
- Имейте уважение к бедности!
Фру Хаген:
- Она нас увидела.
- Да, - отвечает Хольм. - Однако не спешит одеться. Признаться, я и не подозревал, что это место кишит подземными жителями. Иначе…
- Что иначе? Что вы там бормочете? Глядите, а вот и дети.
- Ну да. Они еще вдобавок и человекоподобные существа.
- Ну зачем вы прикидываетесь циником? - спрашивает фру Хаген. - Вы же открыли двери гостиницы для голодных детей.
- Что?!
- Так я слышала.
- Какого черта меня сюда приплетают! - вспыхивает аптекарь. - Это был хозяин гостиницы…
- Идите узнайте, можно ли нам войти!
Они получили позволение и вошли. Правда, почтмейстеру захотелось немного побыть снаружи.
Он побрел к полю. Там стоял мужчина и прочищал канаву. Это был Карел, хозяин Рутена. Он был разут, тинистая вода доставала ему чуть ли не до колен.
- Бог помочь! - поздоровался с ним почтмейстер.
- Спасибо! - ответил Карел и поднял голову. Лицо у него было веселое, казалось, его ничего не стоило рассмешить. По нему не скажешь, что он крестился заново и остепенился. - Только вот не знаю, чем он мне поможет. Канава эта что ни год зарастает. А осенью в ней столько воды, впору ставить мельницу.
Почтмейстер увидел посреди поля маленькое озерцо:
- А осушить его нельзя?
- Почему нельзя? Вот только соберусь с силами, и там станет сухо, как в горнице.
- Какая у него глубина?
- Сейчас-то, летом, в самом глубоком месте мне по колено. А на дне - сплошь перегной.
- Карел, тебе надо его обязательно осушить.
- Вот и я так думаю!
- У тебя прибавится кусок хорошей земли.
- Верно. Только вот не знаю, потянули я, - мягко улыбнувшись, произнес Карел. - Да и вообще неизвестно, сколько я еще буду здесь ковыряться. Может еще, адвокат отберет у меня эту усадьбу.
- Адвокат Петтерсен?
- Да. Теперь у него еще и банк.
- Ты банку должен?
- Само собой. Но невелика беда, если два-три года мне повезет на Лофотенах, я выкарабкаюсь! - ответил со смешком Карел.
Песня из горницы доносилась даже сюда. Карел вскинул голову и прислушался.
- Поет, - проговорил он.
Почтмейстер объяснил, что его жена с аптекарем специально пришли, чтобы послушать Гину. Аптекарь даже захватил с собой гитару.
- Гитару? - Карел мигом вылез из канавы, обтер ноги о траву на пригорке и сказал: - Это я должен послушать!
И страстный любитель музыки, Карел, рожденный из ничего и выросший в бедности, неизменный запевала на деревенских вечеринках, бросил работу и поспешил домой. Нет, по нему не скажешь, что он крестился заново и остепенился.
Взойдя в горницу, он поздоровался.
- И не стыдно тебе босому выходить к людям! - сказала ему жена.
- Стыдно, - с полным безразличием ответил Карел. Он устроился возле гитары, не обращая внимания на остальных; аптекарь заиграл, Карел глядел на него - и не мог оторваться.
- Спой теперь, Гина! - попросил кто-то.
И Гина вновь и вновь подымала потолок горницы своим дивным голосом. Карел стоял подавшись вперед и, широко улыбаясь, следил за пальцами гитариста. Когда тот предложил ему попробовать самому, он тут же взял у него из рук гитару и начал перебирать струны, довольный, он пощипывал струны, он был до того музыкален, что, несмотря на кучу ошибок, ухитрился взять аккорды, которым быстро так не научишься.
Аптекарь не стал забирать у него гитару.
На обратном пути они повстречали Августа. Он шел из кузницы, после очередной перепалки с кузнецом, который не умел выковать простейших вещей. Костыли для запасных шин в гараже оказались до того перекалены, что ломались под тяжестью.
- Он их пережег, - фыркнул Август.
- Ну как, вы навестили фру Лунд? - спросил мимоходом аптекарь.
Август коротко кивнул.
- А к судье в контору сходили?
Август не ответил, только хмуро на него глянул.
- Я хотел сказать, за вашими деньгами. За миллионом. Тогда имеет смысл вас ограбить.
Август покачал головой…
Нет, где уж там миллион, никаких денег для него у судьи не было. Важное уведомление оказалось письмом от Поулине из Поллена, которая не собиралась отдавать некую сберегательную книжку, так Августу и скажите! Во-первых, какое он имеет отношение к этим деньгам, раз он передал ей, Поулине, права на все, что оставил в Поллене, включая возможный выигрыш в лотерею. Документ подписан двумя свидетелями. Во-вторых, Август мог бы и сам приехать за деньгами в Поллен, ведь где гарантия, что он - тот самый, за кого себя выдает?
Чертова Поулине, она все такая же, толковая, острая на язык и честная до невозможности. Он будто видел ее перед собой, уже постаревшую, на шее белоснежный воротничок, кольцо с жемчугом.
Судье очень хотелось помочь Августу, а как же иначе, он был доброжелательный и отзывчивый человек (кстати, несколько лет спустя он погиб на Сенье от шальной пули).
- Стало быть, с деньгами в Поллене вышло недоразумение? Они завещаны другому лицу?
- Да, - ответил Август. Только это ничего не значит, он знает Поулине, ей от него не нужно ни одного эре, это она просто так говорит.
Тогда Август сам отправится за деньгами?
Нет. Помимо всего прочего, он не может бросить начатые работы у консула, в особенности прокладку дороги. Под ним же столько народу.
Но он мог бы удостоверить свою личность при помощи документов, чтобы эта дама, Поулине, успокоилась на его счет, так ведь?
- Час от часу не легче.
Что, у него никаких документов?
- Никаких.
Ну а доктор Лунд с женой? Они же знали Августа в его бытность в Поллене.
Еще бы им его не знать! Он выпил у них в доме не один стакан грогу. Они то и дело зовут Августа в гости, скоротать с ними вечерок. Он хоть сейчас может к ним пойти и заручиться свидетельством, что он тот самый человек и есть, только доктор в отъезде, уехал в Тронхейм, и неизвестно, когда вернется.
Августу адски не повезло. Он опять вынужден ждать, ждать и ждать…
XIV
Нет, Сегельфосс отнюдь не процветал. Должна же быть этому какая-то причина. Может, город неудачно расположен, может, усадеб вокруг него - считанное число, земля у крестьян тощая, и они плохо ее обрабатывают. Скорее всего так оно и было. Казалось, здесь ни одно творение Божие не благоденствует, не наливается и не тучнеет, здесь нельзя было найти ни одного человека, у которого глаза бы заплыли жиром, ни одного животного, которое бы с перекорму стало уродом. Нет. Скотина день-деньской бродила по пустоши полуголодная, трава по берегам ручьев была подъедена овцами, все кочки обглоданы дочиста, в удел коровам осталось щипать вереск и объедать на деревьях листву, почему они и перестали доиться. Прямо беда! А всего в полумиле, ну в миле от Южного селения раскинулось зеленое горное пастбище, истинный овечий рай. По преданию, Виллац Хольмсен перегонял туда на лето своих овец.
А прибрежное рыболовство, что оно давало? Люди, жившие у самого моря, нет-нет да и приносили домой связку пикши и сайды, этого хватало на одну варку, и только, разве это улов! Иной раз сегельфосские рыбаки собирались с духом и гребли два с половиной километра до бухты, что против Северного селения, там они били острогой камбалу, державшуюся на светлом песчаном дне. Да. Но на это уходила вся белая ночь, а около двух часов им требовалось перекусить и глотнуть кофе, так что и ловля камбалы себя не оправдывала! А потом, нужно же им было отоспаться на следующий день?
Нет, условия жизни в Сегельфоссе были неподходящие.
Однако Гордон Тидеманн жил себе не тужил, энергия из него била ключом, он был теперь важным лицом и консулом. Случалось ему совершать и неразумные поступки - исключительно ради того, чтобы утолить жажду деятельности и потешить свое тщеславие, взять хотя бы прокладку горной дороги и строительство охотничьего домика. Он совершал и более неразумные поступки, к примеру, обзавелся моторным катером, чтобы подплывать к стоящим на рейде рейсовым пароходам и демонстрировать свою персону, - на что он ему теперь, когда пароходы швартуются и разгружаются у его большой пристани? Новехонький моторный катер, отделанный красным деревом, со множеством медяшек, мало того что стоял без дела, но требовал еще и присмотра.
Да что тут говорить! Правда, Гордон Тидеманн все же отличался сообразительностью и развернул, помимо всего прочего, ловлю лосося, очень и очень прибыльную. Кроме того, он осуществил-таки давний замысел и отправил одного из своих приказчиков в качестве торгового агента в Хельгеланн. Разумеется, он перво-наперво должным образом его экипировал: костюм, часы на золотой цепочке, наконец, изящные чемоданы для образцов с латунными замками, уголками и клепками. Все это обошлось недешево, но парень того стоил, он словно бы родился для этой профессии и уже слал ему заказы на товары.
Но если не считать Гордона Тидеманна, Сегельфосс оставался мертвым, глухим городишкой.
Некоторые обыватели начали уже косо посматривать на строительство горной дороги. Эта дорога была украшением всей местности, а люди брюзжали и неодобрительно покачивали головами. Можете себе такое представить! И конечно же, пошло это из Северного селения, самого невежественного и отсталого по части культуры, обитатели которого только и знали, что исправно ходили к причастию, и были богобоязненны на старозаветный лад. Сперва зашушукались женщины и старики, и толчком всему, похоже, послужили мрачные слова Осе. "Нет покоя ни полевой мыши, ни воробью, - изрекла Осе, - оттого что стучат и громыхают в Боготворных горах!" - "Истинно так!" - закивали старики в Северном.
И уселись, и принялись между собой толковать, и события многолетней и многовековой давности, перемешавшиеся в их ветхой памяти: война немцев с французами, северное сияние кровавого цвета, гибель уездного врача Пауля Фёйна, перевернувшегося на паруснике, пророчество Иеремии о хвостатой звезде, что падет на остров в море и вызовет землетрясение, - все это сводилось у них к исходному пункту, к словам Осе о непокое в горах.
Ведь там обитал горный народец, подземные жители, хлебопашцы и скотоводы, богатые и миролюбивые существа, которые не причиняли смертным никакого вреда, если их не тревожили. А вся эта сумятица с окриками "Поберегись!", и взрывами, и стукотней, и громкими разговорами, начиная с самой весны, надо думать, им не больно по нраву и, может, даже вынудит их перебраться в другое место. Людям от этого лучше не станет, старики в Северном по сю пору помнят, что пришлось претерпеть их родителям от подземных жителей, когда у них устанавливали первые телеграфные столбы. Рабочие перекрикивались, лошади ржали, гвалт был невыносимый. И вот на судне, которое прокладывало телеграфный кабель, сорвался железный блок и насмерть зашиб матроса, его схоронили на кладбище в Хамарёе. Мало того, вдобавок еще разыгралась страшная непогода, с громом и молниями, какой в их краях отродясь не видели, у Виллумсена из Лиана снесло крышу амбара - еще бы им не помнить! Новую крышу крепили двумя якорными цепями, они и посейчас там, можете пойти посмотреть! А забыли вы, как им той зимой не пофартило на Лофотенах, - ловы были не просто плохие, а из ряду вон. По весне стало и того хуже, на Иванов день снег лежал по щиколотку, и рожь не вызрела. Но как раз тем летом подземных жителей потревожили где-то на юге, и они перебрались сюда, в Сегельфосские горы. А как здесь на каждом шагу глубокие пропасти, то проникли они сюда с легкостью, и им не нужно было уходить глубоко под землю, а это, надо думать, дело не из приятных. Кое-кто из деревенских видел, как они вели табуны лошадей и свои большие стада, а коровы на загляденье, жирные, лоснистые, прямо как отборная сельдь. Мой отец сам видел, и его отец тоже, и Арон из Стаурхоллы видел их и не раз об этом рассказывал. Только когда он лежал уже при смерти и к нему пришел пастор, он отрекся от своих слов: все это, дескать, враки. Но он потому так сказал, что умирал и себя не помнил. А еще их видела в тот же самый день Ингеборг из Утлейи. Она шла и на ходу вязала носки, из серой и красной шерсти, только она накинула последнюю петлю на втором носке, как к ней подошла подземная жительница и попросила носок. "Бери на здоровье! - сказала ей Ингеборг. - А второй взять не хочешь?" Та, конечно, взяла. И с тех самых пор до самой своей смерти Ингеборг из Утлейи жила себе и горя не знала, в Вестеролене ее ждали невиданное богатство и почет, она вышла сперва за одного брата, а потом за другого и осталась их полной наследницей.
- Вот оно как, - произнес старик, - ежели ты угодишь подземным жителям и окажешь им какую-никакую услугу, то тебе воздастся сторицею! А теперь, когда в горы к нам понаехали люди, и стучат и грохочут как оглашенные, и обгораживают пропасть за пропастью, один Бог ведает, что нам, простым смертным, грозит! Будь я молодым, я бы знал, что мне делать. Потому как подземные жители покинут наши горы, попомните мое слово, и тому, кто ухитрится оказаться у них на пути с маленьким приношением, ныне и присно будет во всем удача и счастье. Подарок может быть и небольшой, главное, чтобы от всего сердца. И шиллинг им тоже ни к чему, хоть бы и новехонький, потому как у подземных жителей свои деньги и в наших они не нуждаются. Как же это было-то… разве в Сегельфосской лавке в денежный ящик не попала диковинная монета? А случилось это в тот самый день, когда туда наведался подземный житель, купить табаку, которым балуемся мы, смертные…
Кто-то из юнцов возразил, что вовсе это был не подземный житель, а немец, один из немецких музыкантов, которые играли в городе.
- Откуда это у тебя такие сведения? - обидчиво вопросил старик. - Мне об этом рассказал Мартин из лавки.
- Так Мартин сам и ходил показывать монету консулу. Консул с первого взгляда определил, что она - немецкая.
- Ну-ну. Выходит, мы прожили целую жизнь, так ничему и не научившись, а вы, молодежь, читаете книги с газетами и все-то знаете и ни во что не верите. Раз дед мой рубил зимою в лесу дрова. Возвращается домой, а вечер ясный, месяц да звезды. Ну, распряг он лошадь, а оглобли поставил стоймя. И заходит в дом. А в горнице два незнакомца, это были звездочеты, они собирались назавтра в Сегельфосские горы на поиски звезды, которая от них скрылась. "Ночью пойдет снег!" - говорит им мой дед. "С чего ты взял?" - спрашивают его звездочеты, ну прямо как Фома неверный, и показывают на месяц, что светил за окошком. "А я примечаю по моей лошади, - говорит дед, - она дважды встряхнулась, прежде чем я ее выпряг!" И что бы вы думали, как он сказал, так оно и вышло, утром он был рад-радешенек, что поставил стоймя оглобли, иначе бы он и саней не нашел, столько намело снегу.
- Ну, весной бы они нашлись, - шепнул один из парней.
- Расскажи еще! - попросил другой.
Старик все еще в обиде:
- Нет уж, с какой стати я буду рассказывать? Вы и так все лучше всех знаете. Звездочеты, те тоже чего только не знали.
- Выходит, снег помешал звездочетам пойти в горы?
- Какие уж там горы! Но звезду они так и так нашли.
- Это каким же образом?
- Посмотрели получше в календарь, а она, оказывается, на месте, рядом с другими звездами.
Слушатели сражены:
- Это ж надо! Вы только подумайте!
Увидя, что его рассказ пользуется успехом, старик смягчился и говорит:
- Быть может, консулу тоже надо было получше приглядеться к этой монете.
- Может, и надо было. А расскажи еще чего-нибудь!
- Нет. И не уговаривайте. Но скажу одно: будь я молод, я бы беспременно отправился в горы и добыл себе богатство, когда подземные жители станут переселяться!
- Так ведь надо еще, чтоб и подарок был подходящий. А чего им можно дарить?
- Да хоть что угодно, блестящее украшение или шейный платок, а не то вязку сальных свечей. Лично я протянул бы им подарок обеими руками, безо всякой опаски. Только само собой, я бы сперва причастился, чтоб они не заимели надо мной власть.
Когда старик умолк, парни начали между собою переговариваться:
- Беньямин тоже говорит, что видал их.
- Подземных жителей? Где же это?
- А прошлой осенью, когда он под вечер возвращался домой из Южного. Откуда ни возьмись, дорогу ему заступила женщина. Я говорю, да это, наверно, была Корнелия, но в том-то вся и штука, что шел он как раз от Корнелии.
- И куда эта женщина подевалась?
- Шасть мимо - и в лес.
- Спорим, это была Корнелия! Беньямин маленько побаивается темноты, вот и не разглядел.
- Мне б на его место! Подрядился и работает у консула, целых две недели уже! Деньжищ огребет! Только бы его не уволили.
Его уволили. Гараж был готов, автомобиль прибыл, хозяин с Августом совершили на нем по пробной поездке в сопровождении приехавшего с юга специалиста и с блеском сдали на водительские права. Беньямин оказался не нужен, и Август его рассчитал. Август расстался с ним далеко не дружески, он даже не предупредил его.
По правде говоря, Август не без удовольствия сооружал сей автомобильный салон, сей будуар с отштукатуренными и гладко зачищенными панелями. Беньямин, славный малый из Северного селения и Корнелиин суженый, помогал ему не жалея сил, а Август только и знал, что командовал и помыкал им. Конечно же, Август завидовал его молодости, и, хотя Корнелия была для него так же недостижима, как звезда на небе, он постоянно вымещал на Беньямине свою нелепую ревность.
- У тебя есть усадьба, почему ж ты не женишься? - неприязненно спросил его Август.
- Усадьба не моя, а отцовская, - отвечал Беньямин.
- Небось такая же завалящая, как и остальные.
- Нет, усадьба хорошая, уж можете мне поверить.
- Там что, апельсины растут?
- И красивая, - невозмутимо продолжал Беньямин. - Вы должны прийти как-нибудь посмотреть.
Август хмыкнул:
- Как будто мне делать нечего!
- У нас четыре коровы и лошадь. Столько есть не у всякого.
Август хмыкнул еще презрительней:
- Я был на одной ферме в Южной Америке, так там три миллиона голов скота!
- Ну куда мне такая прорва!
- Вот что, - сказал Август, - давай-ка женись на девушке из своего Северного селения, и дело с концом.
Беньямин:
- Она не из Северного, а из Южного.
Август немного помедлил и сказал:
- Ладно, теперь это меня не касается.
- Почему?
- Потому, что работы для тебя уже нет. Можешь больше не приходить.
- Значит, не приходить?
- Я же сказал.
- Что ж, - ответил Беньямин, - ничего не поделаешь. Но если я вам еще понадоблюсь, дайте мне знать.
Август: