В доме у Тобиаса не застать былого уюта, семья отрешилась от мира и всего мирского, вернулся евангелист и возобновил свою деятельность. Ну кто бы ожидал от Тобиаса и его домочадцев! Такой, казалось бы, путный, смекалистый человек, может, он и не поджигал весною свой дом, зато прямо-таки по-мирски обрадовался выплаченной страховке. Однако проповедник, евангелист, начал сбивать его с панталыку, Святой Дух - вещь мудреная, кончилось тем, что Тобиас и его жена и даже Корнелия отправились вместе с другими к Сегельфоссу и приняли крещение в проточной воде. Ну кто бы ожидал!
Жителей Южного селения охватило религиозное рвение, загребущий евангелист прибрал к своим рукам даже кое-кого из ново конфирмовавшихся, школьников, которые свидетельствовали у него в собраниях на коленях. Уповать, что скоро наступит осень и похолодает, было рано, температура крестильной воды все еще оставалась пятнадцать градусов.
Но кое-какие перемены произошли: объявился еще один проповедник и составил конкуренцию евангелисту. Этот остановился в Северном селении. Простой миссионер по фамилии Нильсен, он обходился без крещения и прочих подсобных средств, зато предъявил пастору Уле Ланнсену прекрасные рекомендации от нескольких служителей церкви.
Как выяснилось, он был не очень красноречив, зато кроток лицом и полон приязни к слушателям. Он произвел-таки впечатление, люди, которые ходили слушать и того и другого и которые знали толк в назидательных проповедях, сочли, что Нильсен чуток потолковее евангелиста. Одевался Нильсен просто, вместо воротничка повязывал на шею желтый платок, не носил длинного сюртука, и руки белизной у него не отличались, однако это нисколько не умаляло его достоинств.
Ему неизбежно пришлось выступить против евангелиста и деятельности последнего в южной окрестности города. Ангел Господень и тот бы не удержался. При этом Нильсен неожиданно проявил находчивость, вот вам и Нильсен, он метил не в бровь, а в глаз. "В Южном селении, - сказал он, - крестятся наново и дерзостно предают Святого Духа насмешкам и поношению. Но это признак невоспитанности - поносить… отсутствующих!" - сказал он язвительно.
Вот так он запросто и калякал с крестьянами, и завоевал их доверие, только где ему было устоять против евангелиста, который вовсю применял крещение и коленопреклонение. В общине Уле Ланнсена начались свары и распри, дело дошло до того, что, встретившись на проезжей дороге, прихожане набрасывались друг на друга с кулаками, и тогда "Сегельфосский вестник" в очередной раз спросил Уле Ланнсена, не считает ли тот нужным вмешаться. "Нет, - ответил пастор, - это ни к чему, погодим до зимы, а там все утрясется само собой!"
Предметом раздоров по-прежнему был Святой Дух. Никогда еще сей Бог, сокрытый в Боге, не пользовался такой популярностью, евангелист в своих проповедях только о нем и вещал, в результате чего Святой Дух приобрел куда большую известность в сегельфосских селениях, нежели в остальной части страны. Вдобавок евангелист до того похоже его описывал, ну прямо живой портрет! "А кроме всего прочего, я могу сказать вам, как его звать по-латыни, - сообщил евангелист, - он зовется Spiritus sanctus. Можете спросить хоть кого угодно!"
Август угодил в эту религиозную междоусобицу, не имея должной теологической подготовки. Тобиас ни словом не помянул про лошадь, которую он получил задаром, он вообще не склонен был разговаривать с Августом, который явился к ним, опоясанный красным платком с легкомысленной бахромой. Тобиас только и разглагольствовал, что о дне грядущем, то бишь очередном крестильном воскресенье. Ну и пес с тобой, подумал Август и даже не перекрестился. А вслух сказал:
- Корнелия, ты нужна мне на одно слово!
Корнелия неохотно встала и вышла с ним на крыльцо. Поодаль ходила привязанная кобыла, выгрызая оставшуюся траву. На дороге, ведущей к соседней усадьбе, показался молодой парень.
- Ну что, довольны вы кобылой? - спросил Август, чтобы хоть как-то напомнить о своем подарке.
- Кобылой? Она не дается, когда ее запрягаешь, - ответила, помешкав, Корнелия, - а так-то кобыла справная.
- Это хорошо!
- Вот только отца беспокоит, стоило ли ее покупать. Уж не согрешил ли он.
- Против меня?! - воскликнул богатей Август. - Он что, думает, что ввел меня в расход?
- Нет-нет, дело не в этом…
- Конечно, не в этом. Одна-единственная лошадь, подумаешь! - И, вытащив из кармана связку ключей, Август окинул их самодовольным взглядом.
- Да нет, его беспокоит, а не согрешили мы против того человека, который продал нам лошадь.
У Августа вытянулось лицо.
- Так я ж ему заплатил. Не торгуясь, насколько помню.
- Так-то оно так, - сказала Корнелия. - Только он остался без лошади, а продал он ее из нужды. Ему надо возить и дрова, и сено, а возить не на чем. Безлошадный он горемыка!
Август подумал и брякнул с отчаянья:
- Я могу забрать лошадь назад!
Парень приблизился, это был Хендрик из соседней усадьбы, еще один Корнелиин суженый. Подойдя к ним, он даже не поздоровался и с места в карьер спросил:
- О чем это вы толкуете?
- Он хочет забрать лошадь, - отвечает Корнелия.
- Как так?.. Он же вам подарил ее насовсем!
Август предупреждающе:
- А ты бы попридержал язык, когда я разговариваю!
Это не подействовало. Нет, Хендрик тоже сделался религиозным и благочестивым, на нем была рука Господа, мирское ему нипочем!
Корнелия заплакала.
- Не плачь, Корнелия! - сказал Хендрик. - Он не станет забирать у вас лошадь. Такого не может быть!
- Послушай-ка! - во второй раз предупреждает его Август. - Иди отсюда! - А сам берется правой рукой за задний карман.
И это не подействовало. Хендрик, правда, побледнел, но не сдвинулся с места. Ухватив его за рукав, Корнелия прорыдала:
- Нет, Хендрик, не уходи!
Август сразу охолонул.
- Вон оно что! - произнес он.
- Да, мы теперь заодно, - объяснила Корнелия. - Хендрик теперь наш, завтра он пойдет и тоже окрестится. И мы будем с ним одной веры.
Август тут же смекнул, что потерпел поражение. И решил изменить тактику:
- Послушай, Корнелия, я пришел единственно рассказать тебе, что у меня работал Беньямин, твой суженый, тот самый, у кого ты посиживала на коленях на рождественских вечеринках.
- Не обращай на него внимания! - перебивает Хендрик.
- Он хорошо у меня заработал, - продолжал Август, - он славный и дельный парень, Корнелия, с ним ты не пропадешь.
- Не говорите мне про него! - сказала Корнелия. - У меня с ним все кончено. Он ходит слушать Нильсена, он не из наших.
- И потом, Беньямин до того порядочный, я даже доверил ему ключи и надзор за всем моим имуществом, и до сего дня у меня не пропало ни одной булавки.
- Напрасно вы мне все это рассказываете!
- И чему он только не выучился под моим руководством. Конечно же, я в любой момент дам ему наилучшую рекомендацию. Да ты сама ее прочтешь и увидишь.
Вконец разволновавшись, Корнелия решилась на крайность:
- Я не знаю, про кого это вы говорите!
- Про Беньямина, твоего суженого. Ты прекрасно знаешь про кого, сколько раз он тебя целовал-обцеловывал…
- Не пойму, почему мы должны стоять и его выслушивать! - вырвалось у Хендрика. - Он не из наших, а, наоборот, полон мирской скверны.
- Ах ты, паршивец! - сказал Август. - По-хорошему, мне бы надо взять тебя и отметелить. Корнелия, пусти его, нашла за кого держаться! У него ни плошки, ни ложки, он тебе даже ботинок не купит на зиму. А вот твой суженый, Беньямин, он у меня не пропадет, я обучу его многим ремеслам, и он будет хорошо зарабатывать. Не сомневайся!
Корнелия все плакала, однако ж не поддавалась, такой она сделалась новообращенной и религиозной и малахольной.
- Не надо нам никаких богатств, - заявила она. - С нас довольно и насущного хлеба.
- Вот именно, - поддакнул Хендрик.
- Ну, как знаешь, - сказал Август, - я не собираюсь больше тебя уговаривать. Только не воображай, что Беньямин из-за тебя останется холостяком. Нет. За него пойдет не только любая девица из Северного, а и кое-кто из служанок с консульской кухни. Оно и слепому видно.
Корнелия вскинула на него глаза:
- Вон как, может, он уже собрался жениться?
- Это я обсуждать не намерен! - ответил Август.
Угрюмый, сердитый, он поплелся назад. Поход его не увенчался успехом, мало того, в ущерб своим же собственным интересам он попытался замолвить слово за своего соперника, но и здесь потерпел неудачу.
Он разыскал членов правления кино, после чего послал в Северное селение за Беньямином. Цементировать пол - работа не на один день, ведь надо будет сперва прокладывать дренажные трубы и осушать подполье. Беньямин будет загружен по уши, прежде чем начнется косьба и уборка сена.
Что бы на это сказала Корнелия? Ох уж эти мне безмозглые бабы!
Да нет, в сердечных делах Корнелия вела себя не намного хуже других, все на свете женщины одним миром мазаны. Август сплюнул. Будто он их не знает! Когда им что мешало совершать несусветные глупости? Чего он только не навидался по вечерам в усадьбе! Как найти на них управу, когда они пускаются во все тяжкие?
Весь вечер он слонялся по усадьбе как неприкаянный. Под конец он заглянул в комнатушку к Стеффену, узнать, может, составится партия. Но Стеффен был занят, он залучил к себе из деревни свою невесту и сидел теперь, угощал ее из пакета купленным в лавке, твердым как камень печеньем.
- Заходи, Подручный, - пригласил Стеффен. - Здесь только мы вдвоем, моя невеста и я.
- Да, и едим всухомятку, - подпустила шпильку невеста.
Стеффен стал оправдываться:
- Я взял в лавке печенье, чтоб ты не ушла от меня голодная.
- Дак его не раскусишь, - сказала она.
Стеффен грыз печенье с громким хрустом, что твой битюг, дама же все собиралась с духом, наконец она решительно вынула изо рта вставную челюсть и положила ее на стол. Челюсть была из красного каучука, вдобавок склизкая, Стеффен выразительно на нее покосился. Дама взяла печенье и стала его обсасывать.
- Ну ты и чушка! - заметил Стеффен.
- А ты кто, с лошадиными-то зубами?
- Убери это со стола! - заорал он, не выдержав.
- Эх-ма, - проговорила она равнодушно и вставила челюсть обратно.
- Меня чуть не вырвало, - сказал Стеффен.
- И скотина же ты, - ответила ему невеста.
- Это ж прямо как внутренности.
- Я с тобой после этого не желаю и разговаривать! Оба озлились, он стукнул по столу, она ударилась в слезы.
- Я от тебя ухожу! - завопила дама. - Не больно ты мне и нужен.
- Ну и уходи, - ответил Стеффен. - Скатертью дорога!
Как вожжа им под хвост попала.
XVI
Рабочие не могли дождаться, когда Август вернется на линию и снова все возьмет в свои руки. В последние недели их десятник помногу отсутствовал, он появлялся лишь изредка, чтобы уладить тот или иной вопрос, а за остальным поставил присматривать Адольфа. Им было обидно подчиняться Адольфу, который ничем их не лучше, они потешались над ним и обращались к нему по каждому пустяку. Особенно донимал его Франсис, нагрузит, к примеру, тачку, а потом вдруг подойдет и спросит, не надо ли ее заодно увезти.
Их неприязнь к Адольфу, конечно же, объяснялась ревностью. Нередко на линию приходила Марна, сестра консула. От нечего делать. И всякий раз она непременно отыскивала бригаду Адольфа и заводила с ним разговоры. Адольф, надо сказать, был очень хорош собою и молод, здороваясь с Марной, он снимал шапку и произносил учтивые слова и беспрестанно краснел. От внимания товарищей ничто не ускользало, и после ухода дамы ему здорово доставалось.
Им предстояло взорвать в нескольких местах горную породу, чтобы расширить дорогу, зато так называемое полотно было уже проложено до самого охотничьего домика, оставалось засыпать его щебнем и утрамбовать. Однако чтобы срезать пускай всего лишь на сорок сантиметров, но отвесную скалу на протяжении двадцати метров, требовалось немало времени - взрывать придется порядочно. Август отрядил на эти работы четверых.
Вот только сам Август был уже не тот, что раньше, рабочие не узнавали своего десятника. Он уже не везде поспевал, не так уверенно принимал решения, ослабил порядок и дисциплину. Он признался, что его начинают подводить слух и зрение, но а в остальном он здоров. Рабочие считали, что виной всему - неважное настроение, что-то его гложет, настолько он изменился против прежнего.
Конечно же, он так и не собрался написать Поулине в Поллен, поэтому денег как не было, так и нет. Какое уж там настроение! Однажды вечером он наткнулся на Осе и решил попытать ее насчет денег: получит он их? Да и существуют ли они вообще? Он остановил ее и попросил посоветовать ему в одном важном деле. Осе сурово на него глянула и молча отвела в сторону, после чего расставила ноги пошире и задрала кофту с юбками аж до пупа. И все это - не сводя глаз с Августа.
- Что… это еще что такое? - пробормотал Август.
- Хотела проверить! - ответила она, опуская подол.
Вполне возможно, что при виде заголившейся Осе лицо у Августа приняло несколько умильное выражение и он легонько облизал губы.
- Старый козел, вот зачем ты туда повадился, тебе ее хочется! - сказала Осе.
Пропади все пропадом! Он вовсе не за этим к ней обратился, но Осе сказала правду, к сожалению, это правда, он знал, им овладело безумие, днем и ночью он только о ней и думал…
Понурившись, Август проговорил:
- Тогда посоветуй, как мне быть!
Осе презрительно запрокинула голову.
- Что, совсем ничего нельзя поделать? - спросил он.
Осе отвела от него мрачный взгляд и зашагала прочь.
Так он ничего от нее и не добился…
Злая судьба преследовала его и не давала ему получить деньги. Она даже попыталась ввести его в искушение возроптать на Бога. Но о таком он даже не мог и помыслить! Он и злился, и горевал, все верно, но он никакой не безбожник, он почитает Господа. Побывав в своей переменчивой жизни во множестве переделок, он знал: хорошо быть за спиною у Господа Бога, когда судну, к примеру, грозит беда, или же, к примеру, тебя припирает нужда, или же ты увертываешься от удара ножом и револьверного выстрела - и спасаешься. Да, Бог - защита хорошая. Почему бы ему и теперь не стать на праведный путь? Вреда от этого никакого, наоборот, может, так ему будет легче примириться с потерей денег.
Рабочие с удивлением услыхали, что им не следует больше осыпать проклятиями камень, если случится зашибить палец на руке или на ноге.
Между прочим, Август проводил теперь немало времени в кузнице, он помогал отковывать прутья и перекладины для ограды, которую они поставят в двух местах, где дорога проходит над пропастью. Перемена занятий была как нельзя кстати и радовала его. Одновременно он мог приглядывать за тем, как продвигаются дела в кинозале.
- Уж не молился ли ты Господу Богу, чтоб получить эту работу? - спросил он у Беньямина.
Беньямин не впервые слышал от Августа странные речи, поэтому он не стал пускаться в длинные объяснения. Он показал сделанное и коротко сообщил, что собирается делать: пожалуй, он справится!
- Благодари за все это Бога! - ответил Август.
Явился Адольф, стал жаловаться, что товарищи перечат ему и не слушаются, он хотел увести Августа обратно на линию. Из-за этих препирательств рабочие только теряют время, случается, они галдят до самого перерыва, а работа стоит. Август пообещал, что придет.
Он прекрасно понимал подоплеку происходящего, он знал этих ребят, они торчат на строительстве дороги который уж месяц, одни мужики, всякий пустяк выводит их из себя, к тому же они наполовину очумели от ревности, Адольфу, похоже, несдобровать.
Когда Марна появлялась в обществе аптекаря Хольма, это еще куда ни шло. Рабочие не желали и ему уступать эту красивую девушку, нет, какое там, но они относились к нему терпимей, чем к Адольфу. Главным образом потому, что фрекен Марна откровенно пренебрегала своим кавалером. Судя по всему, он был ей несносен. Надо было видеть, как в ответ на комплименты и восторги аптекаря дама его высмеивала. "Нет, ребята, - говорили с ухмылкой рабочие, - пускай он и засунул цветок в петлицу и хорохорится, ему ничего не светит!"
В петлице у аптекаря красовалась гвоздика, срезанная несколько дней назад, и, хотя он ставил ее на ночь в стакан с водою, она уже начала увядать.
Хольм:
- Я все стою, разговариваю с самим собой и не знаю, что мне сделать, чтобы вас заинтересовать.
- А вы помолчите, - сказала фрекен Марна.
- Неужели вы так жестоки? Вы лишаете меня всяких надежд.
- Я вам их и не подавала.
- Так я и думал. Я пожертвовал своим комнатным цветком и сделал себе сзади пробор, а вы и не заметили.
Марна явно не желала его больше выслушивать, и рабочие заухмылялись:
- Нет, ребята, ничего ему не обломится, и поделом! Слишком она хороша для него, для старого петуха!
- Куда вы подевали Адольфа? - спрашивает их Марна.
Никто не отвечает.
Марна неторопливо идет дальше, она отыщет Адольфа выше на линии. Аптекарь - за ней. Первым нарушает молчание Франсис:
- Почему же это аптекарь - и старый петух? Он будет получше Адольфа.
- Кто - аптекарь?! - восклицают остальные. - Прекрасный человек! Ежели надо, безо всяких отпустит тебе бутылку. Вон Боллеман получил целых две, когда выжал слезу и сказал, что идет на похороны. Правда, Боллеман?
- Я мог бы получить и четыре, - похвастался Боллеман. - Во какой это человек!
- Куда это вы подевали Адольфа? - передразнивает, гримасничая, его напарник. - Где Адольф, а ну-ка подайте мне Адольфа, ха-ха-ха!
- Да, аптекарь совсем из другого теста! - говорят они. - Сильный, широкоплечий, и гребец хоть куда. А потом, он из себя что-то да представляет. Не чета Адольфу…
В следующий раз Марна появилась верхом, в сопровождении пешего аптекаря. Ну как же, когда брат ее, Гордон Тидеманн, обзавелся автомобилем, лошадь перешла к ней и из тягловой сделалась ездовой. Марна тяжело сидела в седле, но правила великолепно, застоявшаяся, резвая, лошадь то и дело вставала на дыбы и мотала головой. Аптекарь опять принялся ухаживать за Марной и говорить ей восхитительные комплименты, на которые был мастак. Но она и не подумала ему отвечать, а, напротив, подъехала к бригаде Адольфа, чтоб погарцевать перед ним, и даже перепрыгнула через тачку, стоявшую поперек дороги.
- Одно удовольствие смотреть, как вы объезжаете своего арабского скакуна, - произнес аптекарь.
- Вы заметили, какой у Адольфа нежный взор? - мечтательно отозвалась Марна.
- У меня тоже нежный взор, - возразил аптекарь Хольм. - Когда я гляжу на вас, - добавил он.
- Ну не знаю, - ответила она. - Я ваших глаз что-то не разглядела. Вы же их отводите.
Аптекарь, с потупленной головой:
- Это от смирения, я склоняю голову, я осмеливаюсь обращаться лишь к вашим стременам.
Они повернули назад; когда дорога пошла под уклон, она тут же от него ускакала. С тех пор они с аптекарем вместе на линии не показывались.