- Нет, я сыта. Ну, мою сестру Осию и Ездру ты должен помнить. Ты еще додумался расширить их хлев, а они кричали, что он слишком велик, только он давно уже сделался слишком мал, и Ездре пришлось дважды к нему пристраивать, и все это благодаря болоту, которое они осушили и стали возделывать. Теперь-то Осия с мужем люди богатые и уважаемые и самые крупные у нас налогоплательщики. Так я им передам от тебя привет? Ну что же, Август, я хочу пожелать тебе на прощанье всего доброго и счастливо распорядиться деньгами!
И, не пожав ему руки, она направилась к двери.
Август понимал, это так на нее подействовал крепкий кофе, она не только разрозовелась, но и сделалась до странности словоохотлива. По правде говоря, ее болтовня его утомила. Но он не мог отпустить ее, не сказав ей на прощание словечка благодарности. Это словечко вылилось в целую речь.
- Поулине! - окликнул он ее. - Если я во что бы то ни стало должен получить такую, как ты говоришь, огромную сумму, то я твердо заявляю тебе прямо в лицо, что не собираюсь разведывать тут никакие залежи и вообще ухлопывать деньги на горный промысел. Пока я жив, этому не бывать. Я навидался старателей в Южной Америке, да и в остальных частях света, они только и знали, что ходили, постукивали по камням и разглядывали их в увеличительное стекло, а стоило им разжиться шиллингом, так они тратили его на выправку всяких бумаг, сколько раз я видел людей на краю гибели, но у них была золотая лихорадка, и остановиться они уже не могли. Боже меня избави! Так что ты, Поулине, не беспокойся.
- Это меня не касается, - махнув рукой, сказала она. - С чего ты взял, что я беспокоюсь? Меня это не волнует.
Весь последующий час Август строил грандиозные планы и витал в облаках, откуда ему открывались новые горизонты и манили новые приключения.
Хорошо, пришла старая хозяйка и вернула его на землю. По своему обыкновению, она хотела с ним посоветоваться, на этот раз по поводу вдовы Сольмунна, которая так бессовестно обошлась со своим благодетелем-аптекарем. Все упиралось в три с половиной сотни крон и полсотни крон. Выслушав подробные объяснения, Август не на шутку раскипятился.
Видите, к нему то и дело обращаются за советами, и он никому не отказывает, он найдет выход из положения, завтра же, если еще не сегодня, мало того что у него есть желание помочь, теперь это в его власти.
- Говорите, не оставляет его в покое?
- Какое там! Она повадилась в аптеку, и ее приходится оттуда вышвыривать.
- Я ей покажу! - сурово произнес Август.
- Я так и знала! - воскликнула старая хозяйка. - Я знала, стоит мне только к тебе прийти!..
- Я этого не потерплю! - вскричал он неумолимо, словно был в ярости и его нипочем не удержать от вмешательства. - Мне совестно вас об этом просить, только я не знаю, куда они подевали мою одежду. Я хочу встать!
- Ты получишь одежду сию же минуту, - сказала старая хозяйка. - Спасибо тебе, Подручный, хорошо, что ты есть!..
Август тотчас же развил бурную деятельность. Первым долгом он проинспектировал дорогу, все было в лучшем виде: гладкая, широкая на всем протяжении, а на самом верху стоял, смотрел на него из-под бровей охотничий домик.
Он распустил рабочих.
- А как же ограда? - спросили они.
- Успеется! - ответил он. - У меня есть дела поважнее!
Они вместе направились вниз. Рабочие шли к Чубуку начинать подвал, а Августу надо было пересечь город, чтобы попасть на проселок, ведущий в Северное селение, где жила вдова Сольмунна. Но ему положительно не повезло! На перекрестке ему попался не кто иной, как сама Поулине, которая тут же его заприметила.
Не выказав никакого удивления при виде того, что он уже на ногах, она торопливо заговорила:
- Август, хорошо, что я тебя встретила! Я только что была у судьи, передала ему все бумаги и получила расписку, можешь теперь идти за сберегательной книжкой. Замечательный человек этот судья, пожалуйста, говорит, присаживайтесь, и внимательно меня выслушал. "Раз у вас доверенность, - говорит, - эти деньги, несомненно, принадлежат вам". - "Верно, - говорю, - только мне не нужны чужие деньги". А он засмеялся. А когда я уходила, сказал, чтоб вечером я обязательно пришла к нему домой побеседовать с ним и с его супругой. В жизни не встречала такого радушия, как здесь! А знаешь, что со мной приключилось, после того как мы с тобой распрощались? Оказывается, Эстер с доктором услыхали обо мне от аптекаря, и наведались в гостиницу, и строго-настрого велели мне передать, чтобы я тут же шла к ним - ха-ха-ха! - не то они придут и заберут меня силой! Ты когда-нибудь встречал подобных людей! Все, больше мне с тобой разговаривать недосуг, я должна еще забежать в гостиницу и привести себя маленько в порядок, прежде чем идти к доктору. Скажу тебе одно, Август, я не жалею, что ты заставил меня проделать это путешествие, я его никогда не забуду. Давай-ка, не мешкай и отправляйся к судье и получи, что тебе причитается.
Она оставила его так поспешно, что Август не успел и слова сказать.
Он посмотрел на часы. Поулине права, он может не мешкая получить свою книжку. Ему положительно повезло!
Через десять минут он уже был на месте, и еще десять минут занял у него разговор с судьей. Август поблагодарил судью за помощь и поддержку в самых изысканных и витиеватых выражениях, после чего быстро его покинул.
Заглянув в сберегательную книжку краешком глаза и узрев - о, силы небесные! - превышающую все ожидания сумму, он еще раз посмотрел на часы и помчался в банк. Консул Гордон Тидеманн и директор Давидсен приготовились к закрытию, консул уже натягивал свои желтые перчатки.
Извинившись, Август не без некоторого смущения протянул им сберегательную книжку: нельзя ли ему получить сколько-нибудь деньжонок, ему бы надо кое за что расплатиться, впрочем, по мелочи…
Те внимательно изучили книжку, об этом богатстве они слышали в течение всего лета, так, стало быть, это никакие не россказни. Оба кивнули, никаких препятствий к выдаче денег по предъявлении такой книжки они не видят. Сколько бы он хотел получить?
Август просил всего лишь о тысяче, на карманные расходы…
Выйдя на улицу, консул сказал:
- Садись, Подручный, поедем домой.
Август:
- Прямо и не знаю… у меня одно дело в Северном…
- Хорошо, тогда я сперва отвезу тебя в Северное! - сказал консул. - Ты только что встал на ноги и не должен перенапрягаться. Я рад, что могу облегчить тебе первые шаги. Ты был серьезно болен?
- Обычная простуда.
Они заговорили о дороге, она готова, осталось лишь поставить ограду, но это не горит. Консул уже сегодня намеревался усадить все свое семейство в автомобиль и повезти в охотничий домик.
Они отыскали вдову Сольмунна. Август пробыл у нее всего несколько минут, но зато решающих, его могущество простиралось до того, что он без лишних слов швырнул ей на стол пятидесятикроновую купюру и потребовал взамен, чтобы она раз и навсегда застегнула рот.
XXIV
Этим же самым днем Август отправляется в Южное селение. День будний, пятница, но вполне подходящий, в пятницу можно успеть много чего, и хорошего, и плохого.
Он мог бы завернуть по пути в Сегельфосскую лавку и экипироваться заново, он так сначала и собирался, но ему не терпелось в Южное, сердце не давало ему покоя. Что ж тут удивительного? Разве такого не случалось ни с кем?
Он мог бы явиться в новом костюме, с надушенным носовым платком, с распахнутой грудью, он мог бы одолжить у фрекен Марны ее верховую лошадь, он думал об этом, но сердце не желало медлить. Да что это с ним, неужто он не владеет собой? Конечно, владеет, нет, юнгу рано еще списывать на берег, он воспрянул, походка его легка, он влюблен и богат.
И что ему за нужда шагать сейчас по проселочной дороге и, сойдя вдруг на обочину, отчищать пыльные ботинки о вересковую кочку, когда по пятам за ним мог бы следовать слуга, бой, чтобы драить эти самые ботинки шелковым платком. Разве не мог он в этот момент, забыв про Корнелию из Южного селения, шагать с билетом в кармане в тот мир, что ждал его и манил к себе? Он и об этом думал, но сердце его не пускало…
Вся семья на лугу, они убирают сено, сгребают его и свозят домой, возят по старинке, на санях. Август степенно подходит и, хотя он несметно богат, здоровается с ними как с равными, он притрагивается к шляпе и говорит:
- Бог помочь!
Тобиас благодарит. Он сплевывает и настраивается на беседу.
- Не бросай из-за меня работу, - говорит Август.
- Это на сегодня последний воз, - отвечает Тобиас. - С остальным погожу, оно еще с сырцой.
Август сует руку в сено, щупает.
- Как по-вашему? - спрашивает Тобиас.
- А ты его солишь?
- Самую малость.
Кончив раскидывать сено, подошла Корнелия с матерью и меньшенькими. Август снова притрагивается к шляпе, правда, его морщинистые щеки покрылись краской, и он насилу выговаривает:
- Вам повезло с погодой!
- Это уж точно! - отвечает Корнелия.
Поворачивается и идет к дому, а за ней остальные.
Дорогой Август примечает, что кобыла, везущая маленький воз, нет-нет да и останавливается передохнуть и тут же запускает морду в траву и начинает ее щипать. А сама при этом косится на обе стороны.
- Что это с твоей лошадью? - спрашивает Август. - Ты позволяешь ей делать все, что она захочет?
Тобиас:
- Я беру ее добротой. А так-то одна Корнелия и может с ней справиться.
- Она кусается?
- Кусается и лягается.
Корнелию просят распрячь и привязать лошадь. Тем временем Тобиас носит сено на сеновал, охапку за охапкой, а напоследок подбирает с саней все до последней былинки, чтобы не пропадало. Потом он его присаливает.
Жена и младшенькие прошли в дом.
Август провожает глазами Корнелию, она ведет лошадь с большой оглядкой, крепко держа за уздцы, чтоб не дать ей кусаться. Не выпуская узды, свободной рукой она стреноживает ее - и отпрыгивает. Лошадь прижимает уши и поворачивается к ней задом.
Корнелия возвращается. Босая, легко одетая, но красивая и свежая, одно слово - молодость.
- А как ты будешь ее распутывать? - спрашивает Август.
- Дам пучок сена, - отвечает она.
Вот так они на этом клочке земли и живут. И живут не так уж и плохо. Здесь тоже рождаются и умирают люди, и небо здесь такое же, как и на всем белом свете. Корнелия привычна к этой жизни, другой она не знает.
Но Август жалеет ее всем сердцем.
Они заходят в горницу. Хозяйка уже села за прялку. Вечер теплый, и окно распахнуто настежь.
- Я все думаю о лошади, - говорит Август. - Иметь такую лошадь наказание Господне.
Тобиас:
- Да, лучше она не становится, а только хуже.
- С ней не так уж и тяжело, - говорит Корнелия. - Я уж приноровилась.
Август:
- Она, как я понял, и кусается, и лягается, а это не дело.
- Куда хуже с остальной животиной, - продолжает Корнелия.
- Что такое, на них напала болезнь? - спросил Август.
- Нет, просто им нечего есть.
Корнелия знает обо всем, что творится на этом клочке земли, и обо всем заботится. Разве что-нибудь может ускользнуть от ее внимания? Она здесь родилась и выросла.
- На выгоне нету корма, - сказала она. - Это все овцы.
- Да, - подтверждает отец, - это все овцы.
- Овцы, они ж подъедают все дочиста, и коровам ничегошеньки не остается. Прямо хоть плачь. Скоро у них и вовсе пропадет молоко.
Август слушает ее и быстро смекает. Он хмыкает и собирается что-то сказать, но тут подает голос Тобиас:
- Да, вишь оно как… корму на выгоне больше нету. - Тобиас любит толочь воду в ступе.
Август не может дольше сдерживаться и говорит:
- Почему вы не отправите овец пастись в горы?
Тобиас в ответ улыбается:
- Я не знаю никого, кто бы так делал. И нам бы тогда пришлось их стеречь.
- Сколько у вас овец? - спрашивает Август.
Сосчитав овец и ягнят, Корнелия отвечает:
- Восемь.
- Не хотите их продать?
- Продать? - переспрашивает Тобиас. - Как это продать?
- Я куплю ваших овец, - говорит Август, - и отгоню в горы.
Корнелия улыбается повлажневшим ртом, у нее чуть ли не потекли слюнки, до того она удивилась. Ее мать останавливает прялку, оглядывает всех по очереди и говорит:
- Как же мы можем продать овец! Тогда у нас не будет шерсти.
- Да будет у тебя твоя шерсть, - говорит Август, повергая их уже в полное изумление. - Получишь ты свою шерсть. Но когда я пригоню овец обратно, ты будешь кормить их всю зиму, с Михайлова дня и до мая месяца. Корм я вам оплачу.
Вот так купля-продажа! Хозяева усиленно шевелили мозгами. Наконец Тобиас сказал:
- Все зависит от того, сколько вы предложите.
Август собрался уже было ответить: "Да нет, все зависит от того, сколько ты запросишь!" - однако вовремя спохватился:
- Свою цену я знаю, назови твою.
Тобиас долго раздумывал, переглядывался с женой, переглядывался с Корнелией - и назвал. Может, оно и не по-божески и вразрез с Писанием, но крещение в Сегельфоссе успело уже отойти в прошлое, а евангелист уехал. Да уж, трудненько было Тобиасу заломить такую высокую цену, которая все же была бы приемлема для его крестного брата!
- Двадцать шесть, нет, двадцать семь крон - что вы на это скажете? - спросил Тобиас. - Я не упомню цены ни прошлого года, ни позапрошлого.
Август невозмутимо кивнул. Он был всемогущ, для него не существовало преград, он был капитаном. Но поскольку он тяготел к мишуре, заключение сделки следовало хоть как-то обставить.
- Корнелия, у тебя найдется перо, чернила и лист бумаги?
И пока он писал, заговаривать с ним было бессмысленно - он не отвечал.
Хозяев взяло сомнение: куда он клонит, зачем пишет, он что, хочет купить в кредит?
О, до чего же они недалекие люди, им никогда не приходилось видеть, как поступают высокопоставленные лица и президенты. Они даже не поняли, какой он проявил такт: ведь свой маленький контракт с Тобиасом он составлял для того, чтобы со стороны это не выглядело подарком.
Поставив точку, Август сказал:
- А теперь, Тобиас, подпиши этот документ и получишь деньги!
Гром среди ясного неба. Тобиас пришибленно забормотал, что он, дескать, не мастер по части писанины, но имя свое кое-как нацарапал - сгодится?
Август достает бумажник - только сейчас он достает свой бумажник. Но то не бумажник, а диво дивное и одно из семи чудес света: разве он не набит битком, не раздувается от толстенной пачки купюр! Хозяева прямо ахнули, Август это отметил, и, что самое ценное, особенно глубокий вздох испустила Корнелия. "Ах!" - вырвалось у нее. В окне торчало чье-то лицо, в горницу к ним заглядывал парень.
Август выкладывает на стол три сотенных ассигнации.
Тобиас раздавлен, он ощупывает себя, шарит в пустых карманах и говорит:
- С этакого куша у меня нету сдачи.
Август отметает эту помеху кивком головы:
- Оставим это пока, я ведь буду вам должен за зимний корм.
Лицо в окне исчезло, в горницу проворными шагами заходит Хендрик и говорит:
- Не взыщите!
Семейство сильно раздосадовано. Тобиас тут же припрятал три сотенных. Нет, ну как можно было продавать овец перед открытым окном, вон уже и Хендрик припожаловал, хотя он крестился наново и должен был вроде понимать, что к чему. По какому такому делу он к ним явился? Корнелию так и подмывало спросить его в лоб, до того она разозлилась. Ведь в данное время Хендрик вовсе не ее суженый.
Бедняга Хендрик, он наверняка почувствовал враждебное к себе отношение, однако все же попробовал завести разговор:
- Сколько вы сегодня свезли возов?
Никто ему не ответил. Корнелия ушла в свою комнату, ее мать снова принялась прясть.
- Мы свезли всего четыре, - едва не погибая от смущения, сказал Хендрик.
Август решил вмешаться, на его взгляд, они обошлись с парнем нехорошо. Ну и что с того, что тот заглянул в окно и увидел бумажник? На это стоило посмотреть. Да и Корнелия вполне могла бы посидеть здесь подольше и повздыхать и поахать, вместо того чтобы уйти с равнодушным видом. Удостоверившись, что она не закрыла за собой дверь, он сказал Хендрику:
- Сколько у вас в хозяйстве овец?
- Овец? - Хендрик начал считать. - Должно быть, десять - двенадцать. Вы что, скупаете овец?
- Да, - сказал Август, - скупаю.
Хендрик поразмыслил.
- Пожалуй, мы бы и продали. А сколько вы даете?
- Я плачу двадцать семь крон за овцу, барана и ягненка, - сообщил Август.
Хендрик встрепенулся, о таких ценах он и не слыхивал, это воля Провидения и Божий дар.
- Будьте так добры, обождите, пока я сбегаю за отцом, - попросил он.
Август кивнул.
Тут в горницу быстро вернулась Корнелия в сопровождении брата.
- Одна нога здесь, другая - там, Маттис! - сказала она, выпроваживая его за дверь.
Мать спросила:
- Что такое? Куда это он?
- Да так, по одному делу в Северное селение, - отвечала Корнелия.
- По какому делу?
Тобиас приготовился уже состроить страдальческую гримасу, жена его снова остановила прялку и с беспокойством на него глянула: неужто нельзя было заключить эту сделку без того, чтобы этим не воспользовались другие и содрали такую же бессовестно высокую цену? Чтоб им пусто было!
- Что же это вы, - с горечью в голосе спросил Тобиас, - даете двадцать семь крон кому ни попадя?
- Такова моя сегодняшняя цена, - сказал Август.
О, какое блаженство снова оказаться хозяином положения, от которого зависят людские судьбы! Он и не собирался скупать овец, на черта ему овцы, это тебе не серебряный рудник, не сотня тысяч быков. Тут нечего даже и сравнивать! Но поскольку в данный момент никто не предлагал ему приобрести прогулочную яхту или провинцию в Боливии, он решил не пренебрегать и обыкновенными овцами.
Более того, в изобретательной голове Августа тотчас же созрел план: он поговорит вежливости ради с консулом Гордоном Тидеманном и получит разрешение пользоваться горным пастбищем, а потом накупит овец, те к осени разжиреют, а стеречь их будут Йорн Матильдесен и его жена. Забивать осенью овец он не станет, он станет их разводить, разводить год за годом, в горах можно выпасать до десяти тысяч, со временем он поставит для всего поголовья обширные овчарни и купит километров на десять болот, которые осушит, вот и корм на зиму. Не может быть, чтобы Поулине была против такого занятия, она любила и сама держала скотину. Бог ты мой, сколько же это будет овец, и сколько они дадут мяса и шерсти…
Гляди-ка, на дороге Хендрик с отцом, бегут во всю прыть. Тобиас с женой досадливо усмехаются, а Корнелия презрительно роняет: "Прямо как на пожар!" Удивительно находчивая девушка эта Корнелия, ей пальца в рот не клади.
Хендрик с отцом заходят вконец запыхавшиеся, и для очистки совести Тобиас вынужден сказать своему соседу:
- Присядь-ка!
- Лучше я постою. Ты небось успел уже убрать сухое сено, а, Тобиас?
Август перебил его:
- Сколько у тебя овец на продажу?
Тот слегка озадачился и начал было разводить тары-бары: