- Вы бы с ней расстались?
- Да ведь это такое судно… чтоб выйти в море, ей нужен ветер, а нет ветра, она придет на место с опозданием. Все суда таких размеров ходят теперь с мотором, взять хотя бы ваш собственный катер.
- Да, - задумчиво произнес консул.
Август продолжал:
- К чему иметь шхуну, которой не пользуешься, ну разве что когда идет сельдь. Да и то в море сейчас полным-полно пароходиков и моторных катеров, их вызовешь, и они подойдут через пару часов, а шхуна, та будет стоять у черта на куличках и дожидаться попутного ветра.
Консул:
- Это вы, пожалуй, правильно говорите, Подручный, я должен этот вопрос обдумать. Сколько стоит моторный катер?
- Все зависит от размера. Между прочим, на вашей шхуне можно, наверное, установить мотор. С каких она у вас пор?
- Не знаю, я ее помню с детства.
Нет, консул Гордон Тидеманн имел об этой шхуне очень слабое представление, это вам не банк, и не биржа, и не товароведение. Похоже, он вообще не знал, зачем это древнее судно стоит у него на приколе, но ведь об этом можно спросить у матери.
Он посмотрел на часы:
- Вы сейчас куда? Не домой?
- Да, сначала домой.
- Тогда садитесь и поехали вместе. Мне хочется рассказать моим дамам про форель в горном озере. Ну а как идут ваши собственные дела?
- Спасибо, дела идут на славу.
- Это меня очень радует! Мы сделаем, как вы говорили, и возьмем лодку со шхуны.
Александер поджидал Августа, чтобы тот снабдил его капиталом для очередной вылазки. Ну что ж, карман у Августа оттопыривался от денег.
- Сколько?
Александер стал объяснять: на этот раз он намерен податься подальше, поскольку обходить ближние селения и скрести, что называется, по сусекам не имеет смысла. Он будет отсутствовать несколько дней, зато сразу накупит много овец, отару…
- Ладно. Сколько тебе?
- Четыре тысячи, - сказал Александер. - Если у тебя столько найдется.
- А то нет!
Августу было даже по душе, что его скупщик с ним заодно и мыслит с размахом. Если к тому стаду, что пасется на пастбище, прибавить целую отару овец, это будет означать первую тысячу. Все шло как по маслу.
Забирая деньги, Александер сказал:
- Скоро меня не жди.
Август от него лишь отмахнулся. Будто ему делать нечего, кроме как дожидаться цыгана, да ему дохнуть некогда. Прежде всего он так и не наложил запрета на то, чтобы Корнелия вела кобылу на случку. Это нужно было сделать немедленно, иначе недалеко до беды! Случись что, он никогда себе этого не простит.
Заморосит дождь, и он завернул в Сегельфосскую лавку купить себе зонт. А поскольку он зажил на широкую ногу и мог себе позволить любую роскошь, то не стал мелочиться и сказал:
- Дайте-ка еще один!
И с двумя зонтами направился в Южное, а в кармане у него была написанная про него статья.
Из Тобиасова дома и на сей раз никто не вышел ему навстречу, но Августа от этого не убудет! Он таков, какой есть, человек, с которым здороваются на улице и про которого пишут в газетах. Он поставил зонты в сенях и взошел в горницу.
- Мир вам! - поздоровался он.
- Спасибо! Вы садитесь.
Август с ходу запретил Корнелии вести кобылу на случку. Он не хочет брать на себя такую ответственность.
Корнелия до того удивилась, что раскрыла рот и перевела взгляд на родителей.
- Да, это большая ответственность, - поддакнул Тобиас.
- И я не желаю, Корнелия, чтобы кобыла тебя искусала или убила насмерть, - сказал Август. - Ну что, Маттис, нравится тебе новая гармонь?
- Он не расстается с ней ни днем и ни ночью, - ответил отец. - Прямо-таки царский подарок!
Август:
- Я предложил Корнелии куда больший подарок, но она отказалась.
Мать строго на нее посмотрела и сказала:
- Постыдилась бы!
- Да оставьте вы меня все в покое! - вскричала Корнелия и принялась чесать шерсть.
Август перевел разговор на другое и третье, он вполне мог и обождать, и проявить к строптивице снисхождение.
- Ну и как после дождей, трава на выгоне небось уже выросла?
- Да, - ответила хозяйка, - коровы опять дают молоко.
- Я хочу тебе кое-что показать, - обратился Август к Корнелии и протянул ей газету. - Что ты на это скажешь?
Но оказалось, они уже газету читали, ее принес Беньямин из Северного. Август разочарованно сунул ее обратно в карман и сказал:
- Ну да все это пустяки!
- Нет, - возразил Тобиас и уважительно покрутил головой, - раз про человека пишут в газетах и все такое!
С этими словами он вышел из горницы.
Немного погодя следом за ним направилась и хозяйка.
- Мать, не смей уходить! - крикнула ей в спину Корнелия. - Будет так, как я сказала, и не иначе.
- Постыдилась бы! - шикнула на нее мать и вышла за дверь.
- А что ты сказала? - поинтересовался Август.
Молчание.
Он опять за свое:
- Корнелия, ты подумала над тем, о чем я тебе давеча говорил?
- О чем же это?
- Ну, раз ты не помнишь… Я просил тебя выйти за меня, вот о чем.
- Вы спятили, - сказала она. - Надо ж такое удумать! В ваши-то годы!
Как в грудь ударила.
- Я ничуть не старее многих других, - произнес Август. - Ну а кроме того, у меня бы ты ходила в бархате и жемчугах!
Однако попытка самоутвердиться ничего ему не дала, Корнелия все это уже слыхала, да и у самого у него уверенности не прибавилось ни на каплю. Он сидел с забитым и жалким видом, усы его подрагивали, голубые глаза стали цвета снятого молока.
- Я хожу и хожу сюда, оттого что мне дома невмоготу. Да и что мне там делать? Вместо того чтоб спать по ночам, я подхожу к окну и гляжу в твою сторону. Я дома как неприкаянный, потому сюда и зачастил. Ты уж не взыщи!
- Так уже и толки пошли, - сказала она.
- Вот те раз! Неужто я прихожу сюда не по делу, разве я не осматривал лошадь, не покупал овец, не посадил Маттиса за гармонь! Да и вообще, я вроде бы не такой человек, чтобы за меня приходилось стыдиться, - похвастал он и опять все испортил. - Так им всем можешь и передать! Но ясное дело, где тебе понять, что я погибаю, но только если человек не спит, он неминуемо погибает. И если потом окажется, что ты жив, значит, так оно и есть, но только ты уже не тот, что был прежде, и аппетит у тебя пропал, и места ты себе не находишь. Уж не знаю, что со мной и творится. Но я опять стану молодым и сильным, помоложе других, если ты, Корнелия, пойдешь за меня и вернешь меня к жизни!
- Нет, даже и не заговаривайте. Этого не будет.
- А почему мне не попытаться! - ответил он сокрушенно. - После всего, что между нами было…
- Да что ж между нами было?
- А как же. С того самого мгновенья, как я впервые повстречал тебя в городе и ты на меня посмотрела, я почувствовал к тебе такую горячую симпатию и любовь, какой ты больше нигде и не встретишь.
Корнелия складывает чесалки и поднимается. Она решила положить конец его излияниям. Тогда, не находя больше никаких слов, он схватил ее и притянул к себе на колени. Хоть он и стар, но руки у него жилистые, она с трудом вырвалась и отскочила на середину горницы. Однако рассердилась она не так чтобы очень и обошлась с Августом достаточно мягко.
- Нет, дольше вам тут оставаться нельзя, - сказала она.
- Ты хочешь, чтоб я ушел?
- Да, мне нужно выйти повесить котел.
- Ты меня выпроваживаешь? Слышишь, Маттис, твоя сестра меня выпроваживает.
- Нет, вы меня не так поняли, - сказала она.
- Как же нет, когда я тут сижу, и имею к тебе чувства, и прошу, чтобы ты за меня вышла.
- Но я-то за вас совсем не хочу выходить, - отвечала Корнелия. - Вот и весь сказ.
Нет, впрямую она его не выпроваживала, она как бы понуждала его уйти. Ошибиться тут было невозможно. Усилием воли он заставил себя подняться и направился к двери. Руки-ноги у него разве что не поскрипывали, он двигался мелким шагом, как автомат. В сенях он взял зонт, а другой оставил. Наверняка она обнаружит, подумал он про себя.
Вот и сегодня он тоже ничего не добился, и так всякий раз. Но насколько он понял, ее родители стараются в его пользу. Это очень хорошая и отрадная новость. Кто знает, так уж ли они расположены к бедняге Беньямину. Он в этом сомневается.
Как бы то ни было, Август решил не ходить слишком часто в Южное, чтобы не перебарщивать, иначе это войдет в привычку. А это плохо. Он сходит самое большее еще один раз, чтобы получить от нее внятный ответ. Она просто обязана его дать.
По дороге домой он вспоминает о лодке, которую надо переправить на озеро. Он поднимается на шхуну, обходит ее и досконально осматривает, кое-где сверлит, чтобы выяснить, насколько прогнило дерево. Судя по всему, при Теодоре Лавочнике шхуну содержали в исправности, и, хотя она последние годы была в запустении, на ней можно спокойно установить мотор.
Вернувшись на палубу, Август начинает отвязывать лодку.
Пока он с ней возится, раздается гудок рейсового парохода, медленно причаливающего к берегу. На пристани собрался народ: аптекарь с адвокатом Петтерсеном отправляются в морское путешествие, доктор Лунд провожает их на борт. Фру Петтерсен тоже здесь, она без конца утирает слезы, муж ее утешает и говорит, что ему необходимо предпринять эту поездку и закупить броневые листы.
Старая хозяйка тоже пришла на пристань и на глазах у всех бесстрашно машет аптекарю. Благослови ее Бог за великое жизнелюбие! Оберегая ее репутацию, аптекарь почти не решается помахать ей в ответ. Тогда она идет на самый конец пристани, и ему ничего другого не остается. До того она хорошо улыбается!
XXVII
Несколько дней спустя докторовы мальчуганы прибежали к Августу с запиской от Александера. Пока Август читал ее, эти сорванцы успели удрать, и он у них так ничего и не разузнал.
В записке сообщалось:
"Правый бок лошади. На одну ширину ладони вперед от крестца и две с половиною вниз от хребта, вот где. Втыкай чуток накось, но не очень-то примеряйся. Глубина два дюйма. Отто Александер".
Август сообразил, что это не иначе как тот самый заветный прокол, которым лошадей излечивают от колик. Он сунул записку в карман, недоумевая, с какой стати он ее получил, с чего бы это цыган вдруг поделился своим секретом и почему не передал ее сам. Что бы это значило?
Вечером его позвали к старой хозяйке, она хотела с ним переговорить. Вообще-то он собирался уходить, по важному делу, но раз позвала старая хозяйка…
Она лежала в постели, бледная и притихшая.
- Я больна, - сказала она.
- Вот это совсем ни к чему, - сказал Август. - А что у вас болит?
- Я поранилась. Подручный, будь добр, скажи мне, что теперь делать.
- Если смогу… А как вы поранились?
- Порезалась. Мне не хочется идти к доктору, потому что он будет меня расспрашивать. А аптекарь уехал. И надо же было ему уехать!
- Дайте-ка я взгляну на рану, - сказал Август. - Она кровит?
- Уже перестала.
Старая хозяйка откинула одеяло и задрала сорочку, словно он был заправским доктором.
- Так это ж грудь! - воскликнул Август. - Как это вас угораздило?
- Да ножом. Ужас как больно было.
Август посмотрел на нее:
- Вон оно что, значит, это ножевая рана?
- Да. Как по-твоему, у меня внутреннее кровотечение?
Он сказал, не отвечая ей прямо:
- Ну, это был еще не самый большой нож! Я видел и почище ножи, которые прячут за голенище, а кинжальчик, что носят на боку в ножнах, - это ерунда. Чем вы смазали рану?
- Ничем, просто наложила лоскут. Промыла сперва, а потом наложила вот этот лоскут.
- Лоскут - это хорошо, - сказал Август. - Лично я ничего другого не употреблял. Но я могу спросить доктора.
- Бога ради, спроси! Только не говори про нож, скажи, что я поднималась по лестнице, споткнулась - и упала ничком.
- Само собой, - заверил ее Август. - Это произошло вчера вечером?
- Да, ночью. Прямо у моего окна.
Услышав это, Август покачал головой.
- И в сорочке какая дырища, на самом видном месте, - посетовала старая хозяйка. - А сорочка новехонькая.
- Крови много было?
- И не говори! А сорочку я выстирала, чтоб никто не видал. Никто ничего не знает.
- До чего мне вас жаль!
- Знаю, что жаль, ты всегда меня так поддерживал…
Август отсутствовал очень недолго, а вернувшись, попросил разрешения снова взглянуть на рану, после чего взял и рывком отодрал лоскут.
- Прошу прощения! - сказал он.
- Ой, как больно!
- Так велел доктор, чтоб еще чуток покровило. А теперь я должен капнуть вот из этого пузырька, - сказал Август. - Щипать не будет нисколечко, - пообещал он, - зато очень поможет.
Август щедро полил рану, и там-таки защипало, защипало так, что не приведи Бог. На лице у старой хозяйки крупными каплями выступила испарина, однако она не издала ни звука, единственно, пока ее немножко не отпустило, судорожно стискивала кулаки. Напоследок Август залепил рану пластырем:
- Ну вот, теперь все как рукой снимет!
- А что сказал доктор, он о чем-нибудь спрашивал?
- Да нет. Раз это для одного из моих рабочих, так он их и раньше пользовал. Случается, они задурят и, осерчав, пыряют друг дружку, ну и вот…
Наконец Август освободился и мог отправиться по своему важному делу и осуществить задуманное. Он был уже на полпути. Однако, подойдя к Сегельфосской лавке, он увидел, что она заперта, а ему там позарез надо было купить одну вещь. А именно изящное кружево, которым можно обшить сорочку, он видел такое у старой хозяйки.
Ничего не поделаешь, придется возвращаться домой. Возвращаться домой, и думать свою думу, и коротать ночь. Теперь у него было все, что ни пожелаешь, а вот покоя не было.
Но и другим тоже приходилось несладко, утром за ним снова послала старая хозяйка. Она провела беспокойную ночь, то и дело просыпалась, ей снились кошмары.
- Не сердись на меня, Подручный, войди в мое положение. Если бы только аптекарь был дома!
Август поразмыслил и сказал:
- Да он уже на обратном пути.
- Ты думаешь?
- Он совсем близко. Еще сутки, и он будет тут.
Это ее подбодрило.
- Только бы знать, что у меня нет внутреннего кровотечения!
- Да нет же, вам это нисколечко не угрожает! - как всегда, уверенно заявил Август. - Дорогая вы моя, в меня десять раз стреляли из револьвера, наносили множественные ножевые раны, и ни разу у меня не было внутреннего кровотечения.
Тут она ободрилась, но все-таки, не удержавшись, спросила:
- А когда же оно бывает?
- Когда нож протыкает тело насквозь и выходит с другой стороны, - объяснил Август. - Тогда мы можем говорить о внутреннем кровотечении. Потому что природа здесь бессильна и раны эти не залечиваются. Только такие ножи в наших краях не водятся.
- Ты уверен? А я слыхала, бывает, что истекают кровью.
Август продолжал ее успокаивать:
- В таком случае вы бы не протянули и полчаса. Нет, вы бы уже лежали холодным трупом. И завтра в это же самое время дня мы бы свезли вас на кладбище. Да вы сами подумайте! Мы бы даже не успели позвать пастора, чтобы он дал вам причастие. И вся кровать у вас была бы в крови.
- Ох! - поежилась старая хозяйка.
- У вас где-то болит?
- Да вроде бы. Ладно, что будет, то будет, - сказала она удрученно, - тут уж я ничего не могу поделать. Подручный, позволь, я тебя кое о чем спрошу: когда ты запирал каюту, ты не видел, там на койке не лежал пояс?
- Лежал, - ответил он. - И пояс, и несколько шпилек, и другие дамские вещицы. Я так сразу и подумал, что это забыла жена шкипера. А почему вы спрашиваете?
- И куда ты все это подевал?
- Да там ничего ценного, выкинул за борт.
- О-о… пряжка-то была серебряная! - воскликнула жена Теодора Лавочника. И прибавила: - По крайней мере, так я слыхала.
- Вот и нет, она была просто никелированная, - возразил Август.
- Правда? Ну и хорошо тогда, что ты ее выбросил. Только куплена она была и оплачена как серебряная… так я слыхала, - прибавила она. - Ну да Бог с ней совсем, мне сейчас не до этого, я, может быть, истекаю кровью.
Август:
- Вы истекаете кровью не больше, чем я. Что же это я хотел сказать… ах да, пора уже выбирать лососевую сеть, а некому.
- Ну и что? - произнесла она, далекая от лососевых сетей и всего мирского.
- Так Александер-то запропал.
- Ну и что?
- Александер из усадьбы, да вы его знаете. Он ушел покупать для меня овец и не возвращается, хотя пора уже выбирать сеть. Четвертый день пошел, так что я даже и не знаю…
Август начал подозревать цыгана. Куда тот подевался? И почему послал ему вдруг записку? Старая хозяйка не могла или не хотела сообщить об Александере ничего нового, но ведь он отправился в путь-дорогу, имея в кармане четыре тысячи крон.
Первым делом Август позвал себе на подмогу Стеффена, и они выбрали сеть. Дольше ее оставлять было нельзя. В сеть попалась всего одна рыбина, зато крупная, она пойдет на господский стол, и вся недолга.
Следующим делом надо было найти докторовых мальчуганов. Дома их не оказалось, он отыскал их только пополудни, в усадьбе у пастора, они помогали убирать сено. Раздетые, в одних рубашках, они сноровисто работали, не отставая от взрослых. За труды свои они ничего не требовали, кроме харчей, о чем договорились с батраком твердо-натвердо. "Что ж так?" - спросил тот. "Да у нас сегодня дома на обед рисовая каша". - "Ау нас, наверно, селедка" - сказал батрак. "Вот здорово!" - обрадовались мальчуганы.
Они рассказали Августу, что, услыхав вчера ночью, как гудит рейсовый пароход, побежали на пристань, там к ним подошел Александер и передал записку, а в самый последний момент он поднялся на борт.
Цыган уехал на север.
Свершив свое последнее деяние на суше и зная, что земля горит у него под ногами, он поспешил на пристань, махнул на борт - и был таков.
А как же с овцами, которых он должен был купить на четыре тысячи?
Август направляется в Южное селение. У него появилось новое важное дело: он пошлет Маттиса на горное пастбище за Йорном Матильдесеном, а сам останется дожидаться, лучшего предлога не сыщешь.
У Тобиаса вся семья на уборке сена, надо успеть его вывезти, пока не сгноил дождь. Родители и сейчас на стороне Августа, он прекрасно видит, что они хотят ему посодействовать, но Корнелия не отходит от матери, и ему никак не удается поговорить с ней один на один. Странно она ведет себя, должна же она понимать, что он ждет от нее ответа.
В соседней усадьбе тоже вывозят сено, и Август решает туда наведаться. С тех пор как он купил у них овец за баснословную цену, хозяева почитают его как незнамо кого, они здороваются с ним, кивают и улыбаются на каждое его слово.
- Прямо душа радуется, - говорят они, - когда видишь в горах такое громадное стадо.
- Это только начало, - отвечает Август.
Он отводит Хендрика в сторону и спрашивает этак между прочим, как у него дела. Спасибо, но только дела у Хендрика неважнецкие, Корнелия окончательно с ним порвала. Он слыхал, что в следующее воскресенье у нее назначено оглашение.
- Ну-у, насчет этого я не знаю, - заметил Август.