Август и тут не удостоил его ответом, однако он явно хотел произвести на Хендрика впечатление человека, у которого своя собственная машина. Они поравнялись с первыми домишками в старой части города, в заброшенном Сегельфоссе, на улице, как и тогда, играло несколько ребятишек. Август остановился, вылез из машины и окинул их внимательным взглядом. Скорее всего это были совсем не те дети, что в прошлый раз, но они знали его по слухам и сбежались к нему, а когда он дал им на всех десятикроновую бумажку, то по очереди пожали ему руку. Август спросил, где старый могильщик, и дети его привели.
Он и на сей раз был с непокрытой головою, усохший старичонка, со стершимся до неузнаваемости лицом. Август, подвижный, полный жизни, в самом расцвете сил, посмотрел на него - и содрогнулся. Так быстро сдать, ведь прошло всего ничего, каких-то несколько месяцев, а с виду точь-в-точь как утопленник, которого три недели спустя выбросило на берег! Ему уже не место среди живых, он не знает ни что такое небоскреб, ни что такое Божья тварь под названием слон. Чтобы за несколько месяцев - и обратиться в ничто? Ну и слабаки, у них просто нет желания жить! Август, в полном соку, смотрел на него с содроганием.
Старичонка признал его и что-то зашамкал.
- Ты был прав, в горном озере есть форель, - сказал Август.
- Форель? Да, - пробормотал старик и покрутил головой, припоминая приснопамятное событие. - Это все он, Теодор. А до него был Хольменгро с мельницы. А еще был Виллац Хольмсен, этот был допрежь всех…
Август дал старику десять крон, сел в машину и покатил дальше.
XXXII
Лорд оказался не из пугливых, он даже нашел занятным, что с одной стороны дороги зияет пропасть. Он стоял на самом краю пропасти глубиной в триста метров и толковал с рабочими по-норвежски. Август отвечал ему по-английски.
Разумеется, Август говорил по-английски, пускай рабочие с Хендриком слушают и удивляются. Правда, сам лорд оставлял это без внимания, да и вообще Август его ничуть не интересовал. Старик был задет и держался в отдалении, похоже, он начал сомневаться, а действительно ли перед ним Right Honourable, ведь всяко бывает. Август вам не кто-нибудь, он перевидал на своем веку капитанов и президентов, не беспокойтесь, он таки приоткроет этому англичанину, с кем тот имеет дело. Он накупил в Сегельфосской лавке сигар и, когда лорду, курившему всего-навсего носогрейку, случалось проходить мимо, дымил ими что твой паровоз. И прохаживался по дороге с прогулочной тростью, дабы его не принимали за простого десятника, которому положено являться вовремя на работу. В один прекрасный день лорд, должно быть, отмяк, он заговорил с Августом, попросил его совета насчет рыбной ловли, объяснил, что в Норвегии он говорит по-норвежски, чтоб выучить язык, куда бы он ни поехал, он всегда старается выучить местный язык. Он побывал на Кавказе, но там, "ядрена вошь", аж семьдесят языков!
Короче, они вполне друг с другом поладили. Впрочем, они не очень-то много и общались, увидятся, поздороваются, перекинутся двумя-тремя словами, исключительно по-норвежски, и лорд идет себе дальше. Хендрик носил за ним рыбу и все, что потребуется, лорд тоже не ходил порожним, он не из белоручек, чаще всего он нес ранец со съестными припасами.
Иной раз консул подвозил своего гостя на автомобиле, только лорда это совсем не устраивало. "Ну к чему тебе тратить время!" - говорил он консулу. Чудак этот англичанин, доступный, словоохотливый и простой, а если откровенно, даже несколько простоватый. Фамилия его была Болингброк - да нет же, он не из тех Болингброков, Бог его знает, может, его предки всего-навсего звались Броками. "Вполне возможно, - говорил он, - только какое это имеет значение!" И с какой стати нужно его подвозить? Он вырвался из дому, чтобы порыбачить и поохотиться, а не разъезжать на автомобиле.
Зато он совершал иногда прогулки в сопровождении фрекен Марны. Не потому, что находил ее занимательной собеседницей, для этого она была слишком снулой, но, по крайней мере, он удил в обществе красивой дамы, а не одного только Хендрика. Изъяснялись они друг с другом преудивительно, он выучил свой норвежский в народной гуще и без боязни пускал его в ход. Дама храбро отвечала на языке своего детства, и, когда у них что-то не задавалось, оба они ругались по-черному. Хендрик слушал их и не верил своим ушам. Когда лорд поминал "ядрену вошь", дама повторяла за ним и, опустив глаза, улыбалась. На лице у нее появлялось лукавое выражение, словно она думала о чем-то своем, и наверняка так оно и было. Черт возьми, Марна слишком хороша, чтобы здесь закиснуть, ей бы замуж и народить десятерых ребятишек! То, что она крутила с дорожным рабочим, было очевидной нелепостью, а живя обыденной жизнью в Сегельфосской усадьбе или у сестры в Хельгеланне, она не могла расцвести душой. Лорд ее нисколько не привлекал, да и кого он мог привлечь; может быть, среди своих, у себя в стране, он и сошел бы за ухажера, но здесь, да еще в состоянии спортивного помешательства, он был просто-напросто невыносим. Внешность у него была не самая отталкивающая, жилистый и поджарый, все верно, но лицо славное, несмотря даже на лошадиные челюсти. Может, он и правда был потомственным дворянином и оказался бы на поверку галантным кавалером и светским львом, когда б приложил усилия, только он их не прилагал, он был одержим спортивным азартом, и, кроме уженья и охоты, для него ничего не существовало. Он только и знал, что рассказывал, сколько весила каждая рыбина и как ему пришлось три раза менять насадку, прежде чем он вытащил вот эту жалкую форельку, "мать ее за ногу". Разговоры, увлекательные для таких же ушибленных, но где же тут лунный свет и поцелуи и неистовая любовь? Как-то раз фрекен Марна насквозь промокла, вылезая из лодки, так что же вы думаете, он соизволил оторваться от своей удочки и подал ей руку?
Лорд надоел фрекен Марне хуже горькой редьки, и она спросила брата в лоб, сколько еще он у них пробудет. Консул шикнул на нее и велел, чтоб она замолчала: сколько бы тот ни пробыл, им это в удовольствие. Во всяком случае, сейчас лорд собирается промять своих собак и пострелять куропаток. Кстати, потом он уедет и вернется уже зимой, чтобы увидеть северное сияние, и останется до самой Пасхи, послушать пение лебедей. И то и другое будет ему в новинку.
- Зимой я уже в Хельгеланне, - заметила фрекен Марна.
- Жаль, - отозвался брат, - он обязательно про тебя спросит.
- Ты с этим поосторожнее! Представь себе, он сообщил мне однажды, что еще не женат.
- Смотри-ка, это уже намек!
Брат с сестрою были между собой дружны, однако подшучивали друг над другом довольно сдержанно. Они никогда не покатывались со смеху, Марна была для этого чересчур апатична, а Гордон - чересчур джентльмен, самое большее, на что они были способны, - это поулыбаться. Но до смеха дело не доходило, разве что когда с ними была их мать. Поистине мать привносила свежую струю, ибо она хохотала от всего сердца, до слез, и глаза у нее превращались в узкие щелочки. Но, милые мои, она же здесь больше не жила, а жила в аптеке и звалась фру Хольм, и так далее… Даже странно!
- Ну хватит, Марна, иди, ты меня задерживаешь, - произнес Гордон, отсылая ее прочь.
Однако Марна тянула время, ей еще не расхотелось шутить: какая ей польза от британского консула, если он не может пристроить ее за лорда?
- Марна, уходи-ка подобру-поздорову! Ты еще не видала, каков я в ярости!
Бедный Гордон Тидеманн! У него действительно было много работы. С его любовью к точности и аккуратности бухгалтерия его разрослась, и писанине не было конца-краю, ему бы очень не помешало нанять кого-нибудь себе в помощь. Но в этой стране никто не обладал таким четким почерком и не умел производить подсчеты, как он, так что ему приходилось везти весь воз самому. И притом, как машинистка со своей пишущей машинкой заносила бы статьи прихода и расхода в объемистые книги?
Гордон Тидеманн пребывал в отличном расположении духа. С ловлей лосося в нынешнем году повезло необыкновенно, у него торговые агенты на севере и на юге, дома - Юлия, и новый ребенок, куда ни кинь - повсюду прирост. Просматривая свои собственные счета, он мог убедиться, что его директорское жалованье - это чистая прибыль, нежданная-негаданная надбавка, позволявшая ему выплачивать десятитысячный банковский долг. Не будь он Гордоном Тидеманном, он бы так и подпрыгнул на радостях. Вместо этого он вызвал к себе мать.
Когда она пришла, он раздраженно отбросил перо и спросил колючим тоном, что ей угодно.
- Экий ты, я уж было перепугалась! - сказала она.
- Только что выпроводил Марну, и сразу ты. Ну, садись!
- Что же это я хотела, - начала мать, целиком поглощенная своими мыслями, - я хотела сказать тебе, что рабочие уже закончили крышу и настилают полы. Ну не замечательно!
- Это в тебе говорит тщеславие! - пошутил он. - Ты хочешь переплюнуть Юлию, вот и все.
- Ты видел дом? Чудо что такое!
- Не понимаю, на что вам двоим столько комнат, - сказал сын. - К примеру, тот же красный кабинет - он ведь так у вас прозывается?
- Ну да, у тебя ж во дворце красных кабинетов нет и в помине!
- И кто же оплачивает все это великолепие? - спросил он.
- Свадебный подарок от его родни.
- Не может быть!
- Да. При условии, что он никогда больше не будет просить у них денег.
- И вы согласились?
- Да. Я его уговорила. Мы не будем ни у кого ничего просить.
- Что ж, - сказал сын. - Это ты хорошо сделала! Но вот что ты нехорошо сделала, так это то, что уехала и оставила нас одних. Я же без тебя как без рук!
- Это ты-то, новоиспеченный директор банка и царь и бог! Какое у тебя жалованье?
- Гроши! - фыркнул он. - Несколько тысяч. Только-только Юлии на булавки.
- Раз ты так, то я не хочу с тобой разговаривать, - сказала она, угрожающе поднимаясь со стула.
- Тпру! Да погоди же, сядь-ка на место! Ну ты и злюка! Я хотел спросить тебя, а может, нам не выходить на осенний лов?
- Как же не выходить.
- Так ты же уехала и бросила все на меня.
- Потолкуй об этом с Подручным, - сказала мать.
- А еще я хотел спросить тебя вот о чем: ну плохо ли, что мы проложили проезжую дорогу к охотничьему домику?
- Наверно, хорошо.
- А ты говорила, достаточно тропинки. Теперь у нас самая настоящая дорога, шоссе. Иначе как бы мы могли возить в горы лордов?
- Да.
- Вот видишь!
- Гордон, давай спустимся на землю. Не съездить ли нам вскорости на гагачий базар за пухом?
- Жалкий островок! - презрительно фыркнул сын. - И затеваться не стоит!
- С миру по нитке, Гордон! Твой отец купил гагачий базар и обустроил его, и все вы во дворце укрываетесь пуховыми перинами.
- Знаешь что, - неожиданно предложил сын, - а не отправиться ли нам туда всей компанией, пока лорд еще здесь?
- Ох уж этот лорд! Хотелось бы мне глянуть на него хоть одним глазком. Марна не может говорить о нем без улыбки.
- Ну как же, они вместе чертыхаются по-норвежски. А вообще нечего над ним смеяться, он человек дельный.
- И вдобавок лорд.
- Ну-у… - Тут Гордон замялся.
- Не лорд?
- Тише! Конечно же, он не лорд! Только не вздумай рассказывать об этом встречному и поперечному!
- Не буду.
- Ни одной душе, поняла? Иначе между нами все кончено!
- Ха-ха! А почему из этого надо делать такую тайну?
Гордон:
- Это не я распространял слухи о том, что он лорд. Во всяком случае, не в самом начале. Кажется, это присочинил наш старик Подручный. Но, положа руку на сердце, я вовсе не против, чтобы у нас гостил лорд. Это тебе не баран начихал. А кроме того, Давидсен подал его в газете как лорда, не можем же мы взять да и лишить его этого титула.
- Ха-ха-ха! - от души рассмеялась мать. - А сам он как смотрит на то, что его величают лордом?
- Он? Да он об этом и не подозревает. Знай себе болтает на своем норвежском и говорит ты всем и каждому от Финмарка и досюда.
От смеха у матери даже слезы на глазах выступили.
- Но смотри, мама, не выдавай меня! Хотя бы до поры до времени, - сказал сын. - Он из влиятельной и богатой семьи, и так сердечно ко мне относился, когда мы учились с ним в академии, сколько раз он приглашал меня к себе в дом и не знал, чем мне угодить. Они жили в роскошном особняке, с прислугой и шофером, солидная фирма, богатство. У нас он держится запросто и старается стушеваться, чтобы доставлять как можно меньше хлопот, поэтому мне и хочется дать ему понять, что он не должен избегать нашего общества. Я думаю, нам надо пригласить с собой на гагачий базар кого-нибудь еще, как по-твоему?
- Ладно, ну а кого ты думаешь пригласить?
- Бутерброды с пивом, скромно и сытно. Слушай, мне кажется, надо придумать что-нибудь поизысканнее!
- Да. Так кого бы ты хотел пригласить?
- Я? Ну почему все должен решать именно я? Почему тебе не привлечь Юлию с Марной и придумать что-нибудь самой?
- Ш-ш! Извини!
- Но ведь я же прав? Как будто у меня и без того не хватает дел! Сейчас вот он будет ходить на охоту, и я знаю еще одного джентльмена, который бы с удовольствием к нему присоединился, но - увы! Я перевожу сюда банк, у меня уже составлены две сметы, на деревянную пристройку и каменную, и хоть бы кто из вас помог выбрать!
- Ха-ха-ха!
- Тебе бы только смеяться. Но мне просто необходимо что-нибудь предпринять, не могу же я так и жить на земельную ренту. Послушай-ка, что мне пришло на ум: а если мы захватим еще десерт и вино?
Мать покачала головой и твердо сказала "нет".
- Вот видишь, стоит мне что-нибудь предложить!..
- Мы прекрасно обойдемся и без тебя.
- Ну ладно, пусть будет как будет! Но в одном ты должна со мной согласиться: с тех пор как ты переехала, у нашего работника явно поубавилось энергии и предприимчивости, и ты за это в ответе.
- Я? - переспросила она.
Конечно же, Гордон шутил, но в этой шутке была немалая доля истины. Без матери в усадьбе ему приходилось туго, он понятия не имел о том, как вести хозяйство, Стеффен иной раз этим пользовался и гонял лодыря. Жатва закончилась, хлеб собран, почему же он сразу не стал его обмолачивать? Дожидается, чтоб поели мыши? Стеффен оправдывался тем, что не хватает рабочих рук, но он и палец о палец не ударил, чтоб принанять людей; если он куда и выезжал вечером на велосипеде, то только к своей невесте за город, а вернувшись наутро, обнаруживал еще большее нерадение. Прежде мать Гордона присматривала и за молотьбой, и за Стеффеном, и за всем остальным, но теперь она зажила своим домом. Ну а с картошкой что, ее же пора копать?
Мать прикинула по времени:
- А как же.
Гордон:
- Видишь, я не так уж и глуп, я несколько лет подряд записывал, когда мы копали картошку, и могу теперь свериться. Ты вот смеешься над тем, что я все записываю, но как бы я тогда все упомнил, скажи на милость!
Да, этого у него не отнимешь, Гордон Тидеманн только и успевал записывать, он хозяйничал с помощью записей, потому что у него ни в голове это не держалось, ни душа к этому не лежала. В своих школах он не учился возделывать землю, он учился письмоводительству. Примечал ли он когда погоду, заботясь о яровых? В какую пору для пашни и луга нужен дождь, а в какую вёдро? Ведь если выходило наоборот, нужно было приготовляться заранее, чтобы ненастье не застало врасплох!
Он продолжал подшучивать над матерью:
- Ты даже не предупредила, что подаешь в отставку, ты просто сбежала. И Юлию не выучила, чтоб она могла заступить на твое место. О себе я не говорю, у меня и так дел хватает, а вот Юлии сам Бог велел.
Мать подумала, а ведь он же прав. И, что удивительно, почувствовала себя виноватой, ее сын нуждается в помощи, это ее растрогало.
- Обещаю, что буду к вам почаще наведываться! - сказала она.
- Да уж, пожалуйста! - воскликнул он обрадованно. - Поговори с Юлией, попроси, чтобы она взяла все в свои руки. Я мог бы и сам ее попросить, но тебе это ловчее, что я в этом понимаю… у меня ничего не получится. Но помни, мама, это исходит не от меня, идея целиком твоя!
Хотя перед этим он растрогал ее до слез, тут она ну просто не могла удержаться от смеха, какой же он трусишка, а вместе с тем внимательный и заботливый. В то же время она немало гордилась тем, что в усадьбе без нее было не обойтись.
- Ну, мне пора, - сказала она.
Сын посмотрел на часы:
- Нет, посиди еще немножко, я дожидаюсь Подручного. Он человек аккуратный, будет здесь через несколько минут.
- А что тебе от него нужно?
- Хочу спросить, надо ли артельщикам выходить в море.
Пришел Август, снял шляпу, поклонился обоим и вытянулся в струну. Он выглядел молодцом: после того как с влюбленностью было покончено, он спокойно ел и мирно спал и даже поправился.
- Подручный, я обратил внимание, вы не забрали свое жалованье за несколько месяцев, - сказал консул.
Август был к этому совсем не готов.
- Разве? - ответил он уклончиво. Ну значит, у него, наверно, не было времени…
- Вот, пожалуйста! - сказал консул, протягивая ему конверт.
Август пробормотал, что эти несколько месяцев он как раз на консула и не работал.
- Ну как же, по-моему, вы всегда были под рукой. Пусть даже и не целый рабочий день.
- Так ведь я же и жил здесь, и столовался…
Консул легонько нахмурил лоб, и Август понял, что возражать не следует, а лучше сказать спасибо.
- Теперь мы с матерью хотели бы спросить вас вот о чем: как вы посоветуете, посылать мне артели в море?
- Вы получили сообщение, что идет сельдь?
- Нет.
Август поразмыслил.
- Вообще-то в море всегда водится сельдь, - сказал он. - Но чтоб именно сейчас и в наших северных водах… я пока что-то не слыхал, чтобы где-то заприметили кита или птиц.
- Вы считаете, что слишком рано, я правильно понимаю?
- Картошка-то еще не выкопана.
- Так на картошке все равно будут женщины.
- Да, но дело тут не в этом, а в сроках. Так уж у людей повелось, что одно следует за другим.
- Сколько бы вы подождали, будь вы на моем месте?
В ответ на такой дурацкий вопрос Август покачал головой и принялся терпеливо объяснять:
- Да нет же, тут все зависит от известий и слухов, от того, о чем толкует народ у церкви и что передает телеграф. А еще есть старинные приметы и лунный календарь. Но, как уже было сказано и говорено, в море от века не переводится сельдь, и через месяц-другой к нам наверняка придут кое-какие вести.
- Спасибо, Подручный, это все. Если вы домой, поедемте вместе с нами?
Не желая обидеть консула отказом, Август уселся в автомобиль. Сперва они подвезли мать консула к аптеке, а потом покатили в усадьбу, только Август тотчас же вернулся обратно в город. У него была назначена очень тайная встреча с фру докторшей.
- Ну вот, я это сделала, - сообщила фру Эстер.
- Ага, - сказал Август, - все-таки сделали!
- Я ношу ее здесь, под сердцем, - показала она рукой.
- А он что?
- Я ему ничего еще не говорила. Но теперь придется, иначе он и сам догадается. Август, не оставляй меня, ты должен пойти со мною домой.
- Я и не думал вас оставлять.
- А если он разозлится, ты мне поможешь.
- Не сомневайтесь! - заверил Август.