6
Вопли колдуна становились все более хриплыми и урывочными. "Умаялся, бедолага", - подумал Душило, сам уже взопревший от избяного чада и долгого ожидания. Колдун лежал на полу посреди жила и корчился, будто помирал от отравы. Выпученные глаза стали совсем черные и страшные, скрюченные пальцы руки скоблили половицы. В другой он сжимал оберег, висевший на груди, - металлического божка с молнией в кулаке. Душило видел такие в Новгороде, их мастерили для чуди, приходившей на Торг.
Колдун звал духов на своем языке. Одни и те же слова повторялись по-разному - просительно, требовательно, под конец жалобно и скуляще. "Не откликаются черти, - догадался Душило. - Не хотят мне товар возвращать. Обиделись, видно, за волхва".
Чудин вытянул ноги, разбросал руки и застыл. Вылезающие из глазниц очи вперил в кровлю и лежал, будто покойник. Душило, досадуя, хотел было его потрогать, проверить, вправду ли помер. Но тут же отдернул руку. Колдун зашевелился и вытворил такое, от чего у любого на голове встали бы торчком волосы. Только не у Душила - его напугать было трудно, хоть какую нечисть в дом приведи.
Колдун всем телом оторвался от пола, упираясь одними пятками. Поднялся на вершок и вдруг грянулся обратно. С громким стуком костей и с резким звоном висевших на нем оберегов - прицепленных к кожуху железных бляшек. Будто его ухватила и бросила об пол Костоломка, одна из девяти сестер-лихорадок. Но даже для Костоломки это было чересчур. Душило легонько охнул.
После встряски глаза чудина встали на место и осмысленно поглядели на храбра. Колдун с кряхтеньем сел, поднялся на ноги.
- Вана юмал не смочь прийти, - сообщил он, обшаривая храбра злым и все еще мутным взглядом.
- А чего? Плохо звал? - участливо спросил Душило.
- Я хорошо звата! Ты плох!
Чудин упер палец в грудь храбра.
- Чем это я плох для твоих духов? - возмутился тот. - Ты, колдун, не заговаривайся. Может, им твои коряченья не понравились или глаза не так пучил? Ты скажи, я пойму. А на меня пенять не надо. У тебя самого рожа крива.
Колдун затряс головой.
- Вся не так. Не так говори! Вана юмал не смочь, боятся.
- Меня, что ли? - Душило озадачился.
- Не ты. На тебе. Тут. - И опять приставил палец к его груди. - Надо сними и брось. Не в дом, там.
Колдун махнул на дверь. Храбр влез рукой за пазуху, вынул серебряный крест на толстом кожаном шнурке.
- То-то, нечисть, креста боится, - проворчал он.
Выйдя наружу, в смеркающийся день, он снял с себя крест. Поискал куда подвесить, не нашел, положил прямо в утоптанный снег.
- Потапка, эй, ты тут? - крикнул холопу, сидевшему в клети.
Раб не ответил, верно, дрых. Душило вернулся в избу.
- Ну, зови опять своих бесов. Да поскорее, а то мне не с руки целый день тут сидеть.
- Теперь скоро духи прийти, - кивнул колдун.
Он снова зачерпнул варева из котла, отхлебнул и постоял будто бы в сильном изумлении. Душило все это уже видел, и ему было неинтересно, но делать нечего - пришлось смотреть. Больше в избе колдуна любоваться было нечем.
Чудин взял бубен, стал колотить в него обрубком палки и выкрикивать: "Таара, та! Таара, та!" Затем издал гортанный клич и упал на пол, забился в корчах. Душило только головой качал, немного жалея колдуна. "Ежели эдак каждый раз бьется, когда к нему за ворожбой приходят, - думал храбр, - как он еще умом не тронулся?"
На этот раз дело сладилось быстрее. Колдун перестал звать, успокоился и тихо полежал, будто прислушивался. Душило тоже навострил слух, но ничего не уловил из разговора колдуна с духами.
- Вана юмал не хоти говори, - замогильным голосом произнес чудин.
- Да что ж такое! - рассердился Душило, ударяя по коленям. - Какого им еще рожна надо? Чего теперь боятся?
- Они хоти, чтобы ты с ними говори, - ответил колдун, все так же лежа без движения, будто отдыхал. - Мне не говори твой дело. Сам спрашивай.
Душило задумался, уперев затылок в стенку. Хоть и не боялся он никаких духов, ни чудских, ни славянских, но холодок от слов колдуна в загривке ощущался. Да и колотиться об пол не хотелось.
- А нет другого способа, чтоб башкой не биться? - спросил он.
Чудин объяснил, что обычно духи отзывчивы и не трясут его так сильно, как сейчас. Нынче же они гневаются, оттого что он взялся помогать человеку, который не верит в их могущество и обижает волхвов. Но есть другое средство, чтобы увидеть и услышать духов. Сам колдун пользуется им не так часто, потому что оно уводит душу очень далеко по мосту через огромное подземное озеро и она не скоро возвращается в тело.
- Юмал велели проводи тебя к ним. Далеко проводи, чтобы они хорошо говори с тобой. Пойдешь?
- Чего ж не сходить, - не слишком охотно согласился храбр. - Поговорим по душам. Только вот что. Далеко к твоим духам мне без надобности ходить. Про товар лишь узнать и обратно. Так что… - Душило сложил кулак и, потянувшись, сунул под нос колдуну. - Ясно?
- Ясно.
Чудин встал и достал с полки горшок. Снял навязанную тряпицу, вытащил пальцами щепоть коричневой трухи и бросил в ковшик. Потом долил горячей воды и стал долго размешивать. Душило, поразмыслив, решил запастись на дорогу полезными сведениями.
- Каковы обличьем твои духи?
- Вана юмал чёрны, с крылами и длинный хвост.
Храбр усмехнулся.
- Ну, значит, не обознаюсь.
- Они ходи до самого неба и слушай там ваших богов. Ваши боги живут на небе.
- А твои где?
- Вана юмал живут в безднах, в стране Манала. Кто умер из ваши люди - идет на небо. Кто умер из наши люди - духи мардус несут его вайм, душа по-твой, в бездну.
- Верно, - обрадовался Душило. - Всё как попы говорят.
Колдун протянул ему готовое зелье.
- Пей!
- Не отрава? - Храбр понюхал.
- Говорить с духами, - ответил колдун.
Душило выпил все в три глотка, отдал ковшик и устроился на лавке поудобнее.
- Слыхал я от варягов про такое зелье, - молвил он. - Ихние лучшие храбры, по прозванию берсерки, пьют его перед сражением. От него, сказывают, во время битвы видны валькирии. Это такие девки, вроде наших берегинь, только не по земле шастают, а летают в воздухе. Мечами рубятся наравне с мужами…
На него вдруг напала словоохотливость. Он принялся пересказывать колдуну варяжские байки, а тот внимательно смотрел, кивал и постукивал в бубен. Душило тоже смотрел на чудина, и скоро ему стало казаться, что колдун плохо понимает. Он сделал второй заход и начал повторять заново. Колдун все кивал и кивал, пока Душило не обнаружил, что вместо головы у чудина на плечах сидит ворона, громко щелкает клювом и раскачивается. "Брысь!" - страшным голосом крикнул он ей и захохотал. Ворона длинно прокаркала, но улетать не захотела. Душило засмеялся громче и веселее. Он понял, что сказала ему дурацкая птица, и решил не гнать ее, а поговорить. Такие умные вороны еще не попадались ему.
"С духами говорить - это тебе не веретеном трясти", - сказала ворона.
7
Опомнился Душило в сугробе. Глубоком и холодном. В чистом поле. Сбоку в синем морозе плавало рыжее солнце. Невдалеке водили хоровод три березы, украсившие свои жесткие вздыбленные волосы вороньими гнездами. Пониже на ветках дрались две птицы. Вокруг летали остальные. От их карканья закладывало уши.
Храбр встряхнул головой, посмотрел в одну сторону и в другую. Поодаль, в нескольких шагах, стояло пугало и часто моргало слезящимися глазами. Душило с великой досадой отмахнулся от него, догадавшись, что его мучения не окончены. "Обманул чертов колдун", - с тоской подумал он.
- Дядя, - сипло сказало пугало и ковырнуло пальцем в носу, - купи череп. Недорого отдам.
Душило устал от бестолковых разговоров с духами чуди. Ему казалось, что голова его работала как никогда ясно и мысли отливались в четкую форму, какой прежде не имели. При том он впервые в жизни натерпелся такого страху, что напрочь забыл, зачем ему все это понадобилось. Морозная ясность и отточенность мыслей лишь добавляли страстям глубину и силу. В то же время он понимал, что все это неизбежно и просто так его не отпустят. Очень уж обидчивым оказался волхв, даже после смерти никак не успокоится. Душило его сразу узнал, хотя подземная страна Манала, где живут души умерших, наложила на него свою печать. Волхв был дик и страшен: из пасти торчали клыки, в глазах полыхало пламя, и огненные языки стремились дотянуться до храбра. Совершенно голого и черного, будто обугленного, кудесника везли на себе два упыря со свирепыми харями. Ятра у волхва оказались огромные, бычьи. Наверное, из-за этой подробности Душило не испугался так сильно, как можно было, пропустил мимо сознания половину проклятий, которые обрушил на него волхв.
Но в сугроб его загнал не кудесник, а самый настоящий вана юмал. Или мардус. Разобраться точнее не было никакой возможности. От этой черной, крылато-хвостатой твари Душило убегал так, как никогда в жизни не бегал.
- А если не куплю? - спросил он.
- Пожалеешь, - с готовностью ответило пугало, залезло бородавчатой пятерней под лохмотья и почесалось. - То не простой череп, а голова коня Олега Вещего. В черепе жила змея, от нее погиб князь. А волхвы ему это предсказали.
- Ну и что?
Душило чувствовал, как стремительно уходит от него ясность мысли, а на ее месте вырастает темный лес. Даже если имеется через тот лес дорога, то непролазная, заколоделая.
- Череп с могилы Олега Вещего, - настойчиво проговорило пугало. - Ни у кого нет, а тебя будет. Цену ему набьешь. Может, какой из князей воспылает купить его у тебя. А, дядя?
Пугало зажало ноздрю и высморкалось в снег. Поскребло струпья на морде.
- Тут и могила Олегова недалече, - кивнуло оно башкой.
- Врешь, - вдруг сообразил Душило. - Олегова могила возле Киева, на Щекавице.
- Не вру, дядя. Не в Киеве и не в Ладоге, а здесь, у Деревяниц.
- А в Ладоге с чего? - удивился храбр.
- Колбяги говорят. У них на все свое соображение.
- Ладно, - обреченно согласился Душило, - давай свой череп.
- Сперва куны, дядя.
Душило нащупал на поясе кошель, а в нем несколько дирхемов. Высыпал на ладонь две штуки и бросил их привидению. Пугало ловко поймало обе монеты, попробовало серебро на зуб.
- Годится, - сказало оно, подняло со снега куль и метнуло его в храбра. - Держи.
Душило сплоховал - не успел подставить руки. Тяжелый мешок врезался ему в лоб.
…Очнулся в том же сугробе, у тех же берез с вороньими нахлобучками. Это вселило в него надежду. Когда он путешествовал к духам, дорожные видения не повторялись. Может быть, путь завершен?
В природе был мир и покой. Снега с коркой упревшего наста блистали на солнце. Березы распустили волосы по ветру и нашептывали сказки умаявшимся воронам. Душило оглядел стороны света. Увидел поблизости человека в бараньем кожухе и маленькой шапочке, с засунутой за ворот бородой.
- Ишь ты, - подивился храбр, - ну прямо проходной двор, а не чисто поле.
- И чего лежим? - поинтересовался незнакомец.
- Ты кто? - спросил Душило вместо ответа.
- Поп Тарасий. Некоторые зовут меня также Лихим Упырем, и они не так уж неправы. Долго лежать-то будешь, Божье создание? Отморозишь чего ни то.
Душило попытался встать, но ноги разъезжались и были как деревянные горбыли.
- Э-э, - сказал поп Тарасий, - вижу, не без причины ты тут прилег.
Он подошел ближе, с хрустом ломая наст, и подставил храбру плечо.
- Медом злоупотребил или чем?
- Или чем, - мрачно сказал Душило. - Колдун опоил. Ты бы, поп Тарасий, поменьше вопросов задавал. Не видишь - не в себе я.
- Мешок-то свой подбери. Я его не потащу, ты и так тяжелый, - пропыхтел поп, сгибаясь под весом храбра.
- Какой еще мешок?
Душило оглянулся и подцепил куль. Внимательно рассмотрел его, ощупал.
- Хм. А то пугало, знать, не призрак было.
Он потащил мешок за собой. В десятке шагов от места его лежания обнаружилась дорога.
- О! Это я по ней сюда прибежал? Ну надо же.
За дорогой, ниже по холму, на берегу реки стояло сельцо из нескольких изб.
- Деревяницы, - сказал Тарасий. - Разбойное гнездо. Обогреться там не пустят, да не очень-то и хотелось. Придется до Новгорода с тобой идти.
- Я тебя не подряжал, отец, - ответил храбр. - Иди себе куда шел.
Он потопал ногами, разгоняя стылую кровь, и пошел сам, без помощи.
- Далеко ль до Новгорода?
- Версты четыре. А ты меня не гони, матерый человечище, мне с тобой по пути.
Поп ростом был ненамного меньше, и шагал размашисто, бултыхая рясой.
- Эх, коня бы! Мой где-то потерялся. И холоп с конем вместе… А может, я его прибил? - задумался Душило.
- Коня?
- Холопа. Или я колдуна прибил?.. - Он нахмурил лоб, собирая по кусочкам воспоминания. - Кого-то прибил, а кого - не знаю, - пожаловался он. - Все под руку лез, я его и того… Не в себе был.
- До смерти?
- Кто ж его знает! - Душило поглядел на свой пояс. - Меча тоже нету. Меч жалко.
- Зовут-то тебя как, горе?
- Душило.
- Это что за имя? - удивился поп.
- Я же не спрашиваю, за что тебя Упырем кличут.
- Упырем меня матушка с батюшкой назвали, - охотно объяснил поп. - Язычники были и хотели таким способом охранить свое дитя от упырей. Лихим же меня прозвали, когда вошел в возраст, ибо бывал я буен, охоч до драк и девок.
- А у меня душа обильная, - скромно сказал Душило.
- Эх, горе. Как же ты со своей обильной душой в рай пролезешь? - с укоризной спросил поп. - Небось застрянет?
- Ничего, - неуверенно ответил Душило, - Господь протолкнет. А?
- Может, и протолкнет, - с сомнением сказал поп. - Но ты больше не ходи к колдунам.
- Толку от них, - буркнул храбр. - По Псалтыри гадать и то веселее. Крест вот потерял. Серебряный.
Мороз пробирал его до костей, цапал за разные места, прибавлял шагу бодрости и брюху - жалобного вытья. Поп Тарасий не отставал. Он плотнее закрыл шею бородой, а уши волосами и дыханием согревал руки. Если бы кто-нибудь, имеющий острый глаз, увидел этих двоих на дороге, то решил бы, что они идут уже очень давно и конец их странствию еще не близок. А за время пути они успели прирасти друг к дружке душой, и теперь их не развести по разным дорогам даже судьбе-разлучнице.
"Эх, служивые", - только и вздохнула бы судьба, напрасно старавшаяся.
8
Несда сбился с ног, разыскивая храбра. Душило уехал, не сказавшись: проглотил двух жареных зайцев, кликнул холопа и оседлал мохноногого коня. А куда и зачем едет - молчок. Мрачный, как дебри в лесу. Не стало ему слаще от меду.
К вечеру храбр не вернулся. Несда, задув свечу в клети, полночи ждал шума на дворе и шагов за дверью. Не дождался и заснул с беспокойной мыслью, что Душило уехал совсем. Бросил лодьи, холопов, кметей-рядовичей - всю эту купецкую затею - и пошел храбрствовать. Русь большая, ратное дело везде найдется.
С утра он побежал на Торг, поспрашивал торговых людей. Все пожимали плечами, а один, Домагост Мирошкич, поморгав, сделался задумчив:
- Не вернулся? Странно…
С Торга Несда отправился к Ярославову дворищу, княжьим хоромам. Узнал у отроков, упражнявшихся на боевых топорах, что никакие пришлые храбры дружину Глеба Святославича вчера не пополняли.
На лодьях, вмороженных в лед у пристаней, Душила тоже не было. И в Детинце. И в Святой Софии…
Когда солнце перевалило далеко за полдень, Несда пришел в Людин конец, разыскал на Пробойной улице двор Нажира Миронежича.
- Отец ушел с обозом в Плесков, - сказал Кирша и похвалился: - Оставил все дела в Новгороде на меня.
Выслушав Несду, убежденно заверил:
- Вернется. Дурной он, что ли, лодьи бросать? Вот если на него напали разбойные тати…
Несда округлил глаза. Такая мысль не приходила ему в голову.
- Какие тати?! Он их одним сапогом разгонит!
- Ну, тогда его сожрал коркодил. Увидел сапоги и цопнул за ноги, - мстительно сказал новгородец. Он не любил упоминаний о знаменитых Душилиных сапогах.
Несда поплелся обратно.
На середине моста через Волхов он остановился. Далеко за Славенским концом вдоль берега реки брели два крошечных темных пятнышка. Несда смотрел на них так долго, что заслезились глаза. Наконец пятнышки превратились в черточки, и одна из них стала похожа на храбра. А потом окончательно превратилась в него.
Несда вдохнул поглубже и отправился на гостиный двор.
Когда Душило, подмерзший и местами оледеневший, ввалился в клеть, отрок читал Псалтырь и словно бы не сразу заметил его появление.
…Если бы не поп Тарасий, храбр, верно, дождался б тепла и повел лодьи в обратный путь. До весны и оставалось всего ничего. Но Тарасию, у которого не было ни прихода, ни паствы, не сиделось на месте. От него зуд передался Душилу. Храбр накрепко прикипел сердцем к иерею и сам не заметил, как это получилось и отчего так скоро. Некогда Тарасий Лихой Упырь ходил с новгородскими даньщиками до самого Студеного, а затем и Полночного моря, до самояди и югры. Теперь же у него было иное желание.
- Хочу погулять по русской земле, - сказал он как-то, хлебая рассольник. - Поглядеть, какая она, Русь наша.
- Погулять - это можно, - согласился Душило, круша ножом запеченого фазана. - Только чтобы с толком, а не бестолку. Бестолку какое ж гулянье? Маета одна. А с толком - так это не веретеном трясти и не лапти плести. Я, может, всю жизнь хотел по Руси погулять, да чтоб с толком. А как-то все не выходит. Ты, отец, куда сперва гулять хочешь?
- Вестимо, до Киева. То мать городам русским, как сказано еще князем Олегом.
- И мне туда же, - обрадовался Душило. - Жену повидать, Алену мою… Соскучилась небось. Ну и вообще.
- …А в Киеве - монастырь в пещерах. От него пойдет Святая Русь.
- Как это?! - изумился Несда. Даже ложку бросил на стол и повторил, пробуя на вкус каждый звук: - Свя-та-я Русь?
Поп Тарасий тоже перестал есть.
- Народ кающихся разбойников - вот что такое будет Русь. По себе я это познал, а окромя того, открылось мне нечто волею Божьей.
Душило расхохотался, пустив ходуном свое недюжинное храбрское чрево.
- Ну ты, отец, сказал! Где столько разбойников наберется? Про тебя не знаю, может, ты в молодости и впрямь разбойничал. Ну а он? - Душило показал на Несду. - А я? Мы, видать, тоже тати и душегубы?
- А ты вспомни.
Поп Тарасий пронзительно посмотрел на храбра. Тот стушевался, свел глаза к переносице и покашлял.
- Ну… может, оно и того. На то ты и поп, чтоб в душу глядеть.
- Я тоже хочу, - сказал Несда.
- Разбойником? - Душило взглянул на него удивленно.
- Погулять по Руси, - ответил отрок и уточнил: - С толком. А почему Византия не святая, отче? - спросил он Тарасия. - Греки не разбойники?
- Еще какие разбойники, - возмутился храбр, обсасывая фазаньи косточки.
- Они не каются?
- Каются, - ответил Тарасий.
- А… - Несда открыл рот для вопроса.
- Не знаю, - опередил его поп. - Об этом ты у Господа спросишь, когда предстанешь перед Ним.