- Вот этого не знаю. Приводят жен. Все девчонки, накрашенные, насурмленные такие. А русской среди них нет. Оказывается, Казахбай взял ее с собой… Ну хорошо. Покормили лошадей и двинулись дальше. Спустились в долину. Тут пастух нам сообщил, что Казахбай всего два часа как прошел на кишлак Бахча. Мы за ним и застукали его в кишлаке. Он с остатками банды засел в сарае. С ним, как оказалось, был его помощник Мирза-Палван. Тоже известный злодей. В общем, они пошли на прорыв и были убиты. Вбегаем в сарай и видим: лежит молодая женщина, а у ней кинжал в груди.
- Ах, мерзавцы! - не вытерпел Вихров. - Следовательно, это и была та самая девушка. - Та или не та - трудно сказать, но уж красавица!
- Не сама ли она себя убила?
- Вряд ли. Это они ее зарезали, чтобы никому не досталась… Ну, ладно. И вот, понимаешь, как только прошел слух, что мы одержали победу, со всех окрестных кишлаков стали прибывать жители. И на лошадях, и на ишаках, и пешком. Оказывается, никто не верил, что непобедимый Казахбай убит. Жители были очень обозлены на него за разбой… Ну вот, переночевали мы там, а наутро бежит дежурный, докладывает, что жители ночью отрезали башку у Казахбая, надели ее на кол и повезли показывать по кишлакам… А аксакал нам такой обед закатил, что я до сих пор сыт, - закончил Кондратенко, смеясь. - Да, жаль тебя не было…
32
Улугбек быстрыми шагами прошел по полутемному коридору исполкома, не постучавшись, толкнул крайнюю дверь и вошел в большую, устланную коврами светлую комнату.
Шарипов работал за письменным столом. При звуке шагов он поднял голову и с неудовольствием посмотрел на вошедшего. Но, увидев перекошенное лицо Улугбека, он всем своим существом сразу же понял, что произошло что-то ужасное, быть может непоправимое. Словно готовясь отдалить от себя страшный удар, он, опираясь о стол изнеженными руками, медленно поднялся и с немым вопросом враждебно посмотрел на вошедшего.
- Маймуна взяли! - сказал Улугбек.
Шарипов побледнел, схватившись за голову, прошелся по кабинету и со стоном вновь опустился за стол.
- Когда? - спросил он.
- Вчера… Дай мне денег. Я должен бежать.
- У меня нет денег.
- Как это нет? А что тебе привез Тиллятыш? Думаешь, я не знаю? Он привез двадцать тысяч червонцев для закупки оружия! Отдай мне половину.
- Нет, Улугбек, я не могу.
- Не можешь?! Ну хорошо, сын собаки. Если ты не дашь мне денег, то сейчас же станет известно, что товарищ Шарипов - председатель тройки по борьбе с басмачами - главный пособник басмачества!
- Замолчи!
- Нет, сто чертей тебе в спину! Давай деньги, или я закричу, что товарищ Шарипов - племянник эмира бухарского! - произнес Улугбек, сжимая кулаки и задыхаясь от ярости.
Тяжело дыша, они смотрели в упор один на другого, готовые вцепиться в горло, задушить, предать друг друга.
- Хорошо, - сказал Шарипов вполголоса. - Я дам тебе деньги, но поклянись, что ни при каких обстоятельствах ты не выдашь меня.
- Согласен. И тебе нечего опасаться. Ты хорошо засекречен, - уже спокойно заключил Улугбек.
Шарипов выдвинул ящик стола и выкинул Улугбеку несколько пачек червонцев.
Тот рассовал их по карманам, кивнул Шарипову и, звеня шпорами, вышел.
"Выдаст или не выдаст?" - думал Шарипов, глядя вслед палачу и весь охваченный холодным ужасом смерти. - Нет, не выдаст… Зачем ему выдавать? Тогда он и сам пострадает…"
Часть вторая
1
Время шло. Ранней весной 1923 года одиннадцатая кавалерийская дивизия, отведенная на зиму под Оренбург для обучения молодого пополнения, вновь вступила в состав действующих частей Туркестанского фронта.
За это время в первой бригаде произошли перемены. На место назначенного комиссаром второй бригады Петрова приехал Бочкарев. Деларма отозвали в распоряжение штаба фронта, и, как стало известно, был назначен новый комбриг - Лихарев.
- Это тот самый Лихарев, который разбил Энвер-пашу. Интересно посмотреть, Петр Дмитриевич, что он собой представляет? Должно быть, толковый командир, - говорил Бочкарев своему секретарю Седову, смотревшему на него несколько растерянно и добродушно. Дело было в том, что вместе с сообщением о назначении Лихарева поступила директива, предлагающая немедленно развернуть кооперацию в войсковых частях, и только что шел разговор о назначении Седова заведующим бригадной кооперацией. Петр Дмитриевич не хотел быть хозяйственником и горячо доказывал, что он совершенно не подходит для такой работы, но Бочкарев и слышать ничего не хотел.
- Так вот, давай заступай и хозяйничай, - заключил он.
- Минуточку, товарищ военкомбриг! Ну посудите сами, какой из меня кооператор? Я отроду с хозяйством дела не имел, - возражал Седов с самым убедительным видом, прикладывая руку к груди и умоляюще вглядываясь в чуть раскосые глаза Бочкарева. - Не справлюсь, увидите!
- Ну вот, толкуй с ним! Это ты оставь. А кто был квартирмейстером? Я знаю.
- А когда это было? В восемнадцатом году!.. Нет, честное слово, не справлюсь я с этой работой.
- Ничего, ничего, и я тоже, когда меня назначали военкомом полка, сначала растерялся немного. А потом ничего, попривык… Так что считаю вопрос решенным. Если будет трудно, к Афанасьеву обращайся. Он хозяйственник опытный, поможет… В общем, заступай и поезжай в Самарканд за инструкциями.
- Это приказ? - спросил Седов, проводя рукой по коротким светлым усам и чувствуя всю необоснованность своих возражений.
- Да. И чтобы через неделю все было готово.
- Так скоро? Ведь и помещения нет.
- Спроси у Афанасьева. Я с ним уже говорил. Как раз против казарм дом. Знаешь… Ну вот. Там живут писаря. Можно будет их потеснить. Он тебе и денег даст на ремонт… Ты сейчас сходи к нему, а то он уезжает.
- Хорошо, схожу, - сказал Седов, поднимаясь. - Да, минуточку! - спохватился он. - Товарищ комиссар, мы-то помещение оборудуем, а вдруг нам уходить?
- Ну и что же? Другая часть займет. Общие интересы…
В хозяйственной части Афанасьева не оказалось. Встретившийся писарь Терешко сказал, что "товарищ завхоз ушли бриться", и Седов прошел в маленькую, похожую на чулан комнатку, носившую громкое название штабной парикмахерской. Там Петр Дмитриевич и застал Афанасьева сидевшим на стуле с салфеткой на груди. Брил его бывший столяр Ракогон, рябой угрюмый боец, оказавшийся непригодным ни к строевой, ни к хозяйственной службе и по этой причине попавший в парикмахеры.
Когда Седов вошел, Ракогон стоял перед Афанасьевым и старательно скоблил ему подбородок.
- Кто пришел? - услышав шаги, спросил Афанасьев.
- Я, Седов, Григорий Петрович.
- Ты что, ко мне или бриться?
- По делу.
- Посиди, - сказал завхоз. - Я сейчас кончу… Давай строгай скорей, - обратился он к Ракогону.
- Уж куда скорей, - мрачно заворчал Ракогон. - Уж больно худой вы! Лазишь по лицу от морщины к морщине, как басмач по ложбинам. А ну, напуньте губу.
Ох, брат, ты дерешь! Тебе, и верно, не брить, а доски строгать.
- Волос у вас больно жесткий. Одеколоном?
- Давай.
Ракогон взял пульверизатор, мельком оглядел его и нажал баллон.
- Ты что, ты что делаешь?! - гневно пошевелив усами, вскрикнул Афанасьев.
- А чего?
- Чего! Опять полный нос одеколону налил!
- Так, товарищ завхоз, чем же я виноватый? У вас нос, я извиняюсь, такой, - откель ни брызгай, а все в него попадешь!
- Ну ладно, ладно. Пустяки говоришь, - проворчал Афанасьев. Он встал со стула, посмотрелся в зеркало и взглянул на часы.
- Ну, что у тебя, Петр Дмитриевич? - спросил он, поворачиваясь к Седову.
Седов рассказал Афанасьеву о разговоре с комиссаром бригады и, напомнив, что срок ему дан очень короткий, попросил его распорядиться об освобождении помещения, предназначенного под кооператив.
- А я уже подал команду, - сказал Афанасьев. - Сегодня же можешь приступать к оборудованию. Зайди в хозчасть к казначею, Петр Дмитриевич. Там тебе по кооперативной ассигновке причитается две тысячи рублей на ремонт… А прорабом возьми Вечкина. Он у меня прошлый год печи клал. Конечно, он плут и мошенник, самого черта обманет, разрази его гром! Но работает все же лучше других. У казначея его адрес записан…
Седов так и сделал, как посоветовал ему Афанасьев. Он договорился с Вечкиным о ремонте и, попросив Маринку присмотреть за его комнатой - они жили через стенку, в одном коридоре, - на следующее утро выехал в Самарканд для получения инструкций и товаров во фронтовом кооперативном правлении.
2
Солнце садилось. Косые лучи скользили по рельсам железной дороги. Тихо гудели нависшие на черных столбах провода.
Теплый ветер пронесся над степью, взвихрил густое облако пыли и, ударившись в высокий курган, внезапно затих. Тогда стало слышно, что вдали идет поезд.
Сначала между холмами появился белый дымок, потом, все увеличиваясь, показалась черная точка. Поезд с разбегу поднимался на взгорье. Мимо сторожки, в густых клубах пара, заливаясь протяжным гудком, прогремел паровоз. За ним с лязгом катилась длинная цепь тяжелых пассажирских и товарных вагонов.
Лихарев сидел на тюке прессованного сена у самых ног лошадей и смотрел в открытую, дверь. Его молодое смуглое лицо с резко очерченным профилем было задумчиво. Он вздохнул, улыбнулся чему-то и провел рукой по светло-каштановым, зачесанным назад густым волосам.
Закат догорал. Все больше темнела и туманилась даль. На землю опускались быстрые сумерки.
Мухтар, сидевший поджав ноги у внутренней стенки вагона, разбирал по складам русский букварь, подаренный ему Лухаревым еще в прошлом году. Алеша чинил недоуздок.
Поезд, притормаживая, подходил к станции. Мимо мелькали пустые вагоны, платформы, железнодорожные будки.
Неподалеку сверкнул огонек, потом тонко прогудел рожок стрелочника. Паровоз, откликнулся мощным заливисто-торжествующим ревом и, накатываясь на тьму всей своей громадной, шипящей и дымящейся медленно вращая большими колесами и шумно выбрасывая тугие клубки белого дыма, протащил поезд вдоль залитого электрическим светом вокзала.
- Каган, - сказал Лихарев. - Часа через три будем в Каттакургане… Я пройдусь немного.
Он вышел на перрон и направился к книжному киоску.
Мухтар продолжал что-то бормотать нараспев.
- Что, все грызешь? - Алеша с добродушным выражением на скуластом лице посмотрел на товарища. - А ну, прочти, что ты там…
- На-ша ро-та сила на-ро-да, - прочел Мухтар по складам.
- Здорово! А вот… - Алеша не договорил: раздался дикий визг лошадей. Хайдар схватил зубами за холку рыжего коня Лихарева.
- Стоять! Стой, дьявол!!! - вскрикнул Алеша. Он подскочил к жеребцу и шлепнул его по мягким губам. - Мухтар, что же ты? А!.. - выругался он на юношу, который не совсем ловко схватил недоуздок Хайдара.
Мухтар побледнел.
- Ты что сказал? При чем тут моя мать! - заговорил он горячо. - Мать меня под сердцем носила! Другим плохим хоть сто раз называй. А мать трогать не смей… Понимаешь?.. А то не быть тебе моим другом!
Алеша хорошо понял, как он оскорбил юношу.
- Друг, прости, - сказал он, беря руку Мухтара. Ведь я не нарочно. С языка сорвалось. Уж такая привычка проклятая. Чисто беда! Прости. Больше не буду.
- Что это вы тут? - спросил Лихарев, появляясь в дверях и оглядывая взволнованные лица товарищей.
Да так, ничего, товарищ комбриг, - сказал Алеша, отводя глаза в сторону. - Кони вот подрались:
- Не покалечились?
- Нет, ничего.
Лихарев развернул купленную им газету, и присел на тюк сена.
- Товарищ комбриг, долго будем стоять? - поинтересовался Алеша.
- Минут тридцать.
- Лошадей напоить? - предложил Мухтар.
- Правильно, - согласился Лихарев. - Алеша, берите ведра, тащите воды. Кран недалеко.
Мухтар схватил ведро и выскочил первым. Но Алеша задержался умышленно.
- Товарищ комбриг, - сказал он.
- Ну?
- Мухтар-то на меня рассердился, чисто беда!
- Почему?
- Я нечаянно на него крепко выругался.
- Э, брат, нельзя, - Лихарев осуждающе покачал головой, - Мусульмане не терпят такой брани. Это, конечно, очень благородно с их стороны. И ты, смотри, воздержись от этаких слов, а не то потеряешь товарища.
- Да я уж и сам не рад, товарищ комбриг. - Алеша взял ведра, выбрался на перрон и направился к крану.
В эту минуту к Вагону подошел высокий, несколько сутуловатый военный лет сорока, с удивительно приятной внешностью. Он держал небольшой чемодан и целый ворох бумажных пакетов, прижимая их обеими руками к груди.
- Минуточку, товарищ, - начал он, оглядывая Лихарева светлыми голубыми глазами.
- А что такое? - спросил тот, поднимая голову от газеты.
- Нельзя ли с вами доехать до Каттакургана?
- А разве в поезде негде?
- Все забито. На подножках сидят, а у меня вот пакеты. Минуточку, может быть, вы сомневаетесь? Я могу: Документы…
- Я вам и так верю, - сказал Лихарев. - Проходите, садитесь, - он показал на свободный тюк прессованного сена.
Не спеша, с хозяйственной домовитостью Петр Дмитриевич Седов разложил свои вещи. Оглядевшись, он устроился на предложенном ему месте и, сложив руки, стал молча рассматривать Лихарева. Потом взгляд его скользнул в открытую дверь, и он увидел усатого кавалериста в небрежно накинутой на плечи шинели. Кавалерист с видом, полным достоинства, сидел на фанерном бауле как раз напротив вагона. Малиновая бескозырка, сдвинутая на самое ухо, свидетельствовала о его принадлежности к туркестанской коннице. Он с таким аппетитом ел вяленую рыбу, раздирая ее руками, что Седов почувствовал голод.
Лихарев бросил быстрый взгляд на него. Ему с самого начала показалось, что они уже где-то встречались, но где именно, он никак не мог вспомнить…
Мухтар и Алеша вернулись и напоили лошадей. Потом по молчаливому знаку Лихарева Алеша сбегал за кипятком.
Поставив чайник, ординарец достал из сундучка полотенце, расстелил его на тюке, поставил две железные кружки, а из кармана вынул небольшой кусочек сахару, с которого прежде чем положить, заботливо сдул приставшие хлебные крошки.
Мухтар, покопавшись в висевшей на боку кожаной сумке, поставил рядом с кружками фарфоровую пиалу, видимо, уже побывавшую в руках искусного мастера и скрепленную в двух местах медными скрепками.
Все больше приглядываясь к командиру и его спутникам, Петр Дмитриевич видел и чувствовал, что между ними установились те заботливые отношения, которые складываются среди людей в боевой обстановке, когда приходится делить лишения, горе и радость.
Держа кружку обеими руками, Алеша шумно прихлебывал чай, и Седов невольно подметил во всей его повадке что-то медвежье.
- Чаю хотите? - взглянув на Седова быстрыми серыми глазами, спросил Лихарев.
- С большим удовольствием, - проговорил Петр Дмитриевич с такой готовностью, что Лихареву даже стало неловко: его спутник, видимо, был застенчив, следовало заговорить с ним раньше.
- Только вот прошу извинить, - он показал на вынутый Алешей кусочек сахару.
- Так зачем же? Нет, нет… У меня свой найдется, - все больше смущаясь, произнес Петр Дмитриевич. Он порылся в чемодане и выложил несколько кусков сахару.
- Вот… Берите, пожалуйста.
- Далеко едете? - поинтересовался Алеша.
- В Каттакурган.
- Ну и мы туда же.
- Выходит, попутчики, - весело заключил Петр Дмитриевич. - Да вы ешьте, пожалуйста, - продолжал он, - вот масло, хлеб… Я, знаете, привык с собой запасы возить. У меня эта привычка еще с германского фронта, когда служил в десятом донском.
- Так вот где мы с вами встречались! - сказал Лихарев, улыбаясь и доброжелательно глядя на него. - Под Лодзью в резерве стояли в шестнадцатом году?
- Ну как же!
- Значит, там и встречались.
- Все может быть.
- Так, так… - Лихарев с любопытством смотрел на Седова. - В каком чине были?
- Я в штабе служил… А вы, разрешите узнать, из штабных?
- Нет, строевой.
Петр Дмитриевич, недоумевая, пожал плечами.
- Смотрите-ка! - заметил он, - Бывают же приятные случаи. А теперь, как я понимаю, едете в нашу бригаду?
- Да.
Петр Дмитриевич внимательно оглядел Лихарева и сказал со значительным видом:
- А у нас в бригаде нового комбрига ждут. Герой, говорят. В Восточной Бухаре разбил самого Энвер-пашу.
На тонком лице Лихарева дрогнули брови.
- Откуда у вас такие точные сведения? - спросил он с удивлением.
- А как же! В газетах об этом писали. Лихарев фамилия ему. Минуточку, у меня где-то газетка была… - Петр Дмитриевич стал искать в чемодане. - Ага, вот она. Почитайте.
Лихарев развернул газету. На первой странице была напечатана статья о разгроме Энвер-паши под кишлаком Об-и-Дара. В статье говорилось, что бой был выигран благодаря командиру полка Лихареву, принявшему на себя атаку главных сил Энвер-паши.
- По правде сказать, там все дело решил пулеметчик, - сказал Лихарев, скручивая газету и возвращая ее Седову, - А в общем, жарко было. Вот этого молодца, - кивнул он на Алешу, - чуть было там не оставили. Наткнулся на самого Давлет-Минг-бея, помощника Энвер-паши, когда тот прикинулся мертвым.
- Да чего тати, товарищ комбриг, жив остался, - добродушно заметил Алеша. - Он, верно, хотел ударить меня в самое сердце, да, видать, обнизил прицел - в подсумок попал.
Петр Дмитриевич с растерянным видом перевел глаза с Алеши на Лихарева. У него еще в самом начале шевельнулась мысль: уж не Лихарев ли это? Но чрезвычайная простота командира ввела его в заблуждение. Кроме того, в его представлении победитель Энвер-паши был человеком богатырского роста. Но теперь сомнений не оставалось: Алеша назвал его командиром бригады.
- Так, значит, вы и есть товарищ Лихарев? - спросил Седов.
- Да.
- Я и то вначале подумал, что вы наш новый комбриг, - со сдержанным восторгом сказал Петр Дмитриевич, - а потом все сомневался.
- В чем же вы сомневались, товарищ?
- Да так, между прочим.
- Кстати, а вы на какой работе?
- Я заведующий бригадной кооперацией, - сказал, краснея, Петр Дмитриевич.