Последними подошли белуджи из города Юрчи. Большинство их - ремесленники. Вместе с ними, сидя верхом на одной лошади, приехали два брата-медника - Абдулла и Рахим. Это были здоровенные парни с загорелыми широкими лицами. Их изделия - тазы, кувшины, подносы и украшения для конской сбруи - славились на всю округу. Поэтому они были встречены пожеланиями доброго здоровья и долгих лет жизни. Братья, как и подобало обычаю, вежливо отвечали, разгружая хурджуны, в которых привезли свои изделия, надеясь воспользоваться большим стечением народа и выгодно продать что-нибудь. Они выложили на траву два подноса и большой затейливой чеканки кувшин. Но тут все обратили внимание на тощего старика, ехавшего верхом на осле. Его ишак был так худ, стар и мал, что, казалось, Назар-ака сел на него только с той целью, чтобы поддерживать хилое животное своими длинными босыми ногами, волочившимися по земле.
Общее внимание собравшихся привлек новый тиковый в полоску халат Назара-ака. Обычно все привыкли видеть на нем лишь лохмотья. Рядом со стариком шел красивый юноша, сын его Ташмурад. За ухом у него были заткнуты веточка мяты и роза - знак того, что он стал женихом.
Юрчинский чайханщик Гайбулла, пожилой уже человек, с большой бородавкой на толстой щеке, первым заметил Назара-ака.
- Привет вам и вашему дому, Назар-ака, - сказал он, делая два маленьких шага навстречу ему. (Гайбулла страдал ревматизмом, и хотя, по совету местного табиба, он дважды в день жег паклю на животе, ему почему-то не помогало). - Привет вам, Назар-ака! Говорят: "Если увидишь бая в новом халате, поздравь его, а если увидишь бедняка в новом халате - спроси, чей это халат".
- Поистине чудные дела стали твориться на свете, уважаемый, - отвечал Назар-ака, слезая с осла и здороваясь с Гайбуллой. - Благодать сошла на моего троюродного дядюшку, бая Рахманкула, у которого, как вам известно, я работаю пастухом уже более тридцати лет. Раньше он награждал меня за работу ударами палки, а вчера вдруг подозвал к себе, спросил, как мое здоровье, и подарил мне этот великолепный халат. Кроме того, он покупает жену сыну моему Ташмураду.
- Видимо, благодать снизошла не только на вашего бая, - заметил молчавший до сих пор Али-бобо, сморщенный старичок из Денау. - Сегодня утром мой хозяин велел прислать на внутреннюю половину мою жену, чтобы она позавтракала вместе с его женами. Откуда такая любезность? Называет меня акой, все время шутит со мной, смеется, будто мы с ним старые друзья или товарищи.
- А мой вчера пригласил меня в гости, - сказал чернобородый дехканин в рваной чалме.
Гайбулла в раздумье потрогал бородавку на щеке.
- Однако зачем нас созвали сюда? - спросил он, поглядывая на своих собеседников.
- Во всяком случае, не на той, - заметил старый дехканин. Он многозначительно кивнул на стоявших поодаль вооруженных нукеров Ибрагим-бека.
- Да, да, - вздохнул Гайбулла, - кто знает, что с нами случится сегодня?
- Не случится ничего, что не было бы предопределено судьбой, - мрачно сказал Али-бобо. Он достал из поясного платка тыквинку для табака - наса, насыпал на ладонь добрую порцию и только было собрался смахнуть ее в рот, как из юрты послышался шум. Все упали на колени, склонившись головами до земли.
Из юрты медленно выходила процессия. Народу еще не приходилось видеть такое пышное зрелище. Впереди всех важно выступал Абдул-Рашид-бей. Его накрученная репой белоснежная чалма с сверкавшими блестками, казалось, плыла в воздухе. Два ишана в халатах из серебристой парчи вели его под руки. Рядом с ним шел Энвер-паша. За ними в сверкавших парчовых халатах выступали беки, ишаны и прочая чиновная знать. Появившиеся невесть откуда странствующие монахи-дервиши в лохмотьях, обвешанных талисманами, с суковатыми посохами в руках и юродивые замыкали это пышное шествие.
Абдул-Рашид-бей взошел на устланное ковром возвышение, поднял руки к небу и, медленно опустив их, обратился к народу.
Народ понял, что Абдул-Рашид-бей хочет говорить, и стремительно хлынул к нему. Назар-ака схватил Ташмурада за руку и попробовал пробраться вперед.
Когда Назара-ака остановила толпа и он огляделся, Ташмурада рядом не оказалось. Увидев отца, Ташмурад стал расталкивать народ и вскоре пробрался к нему. Их теснили, толкали со всех сторон и чуть не сшибли с ног.
Когда он немного оправился и огляделся вокруг, то в нескольких шагах увидел Ташмурада. Юноша, видимо, как и он, отделался ушибами: ни розы, ни мяты у него, за ухом не было. Увидя отца, он стал расталкивать парод и вскоре пробрался к нему.
- Вы слышали, отец, что говорил Абдул-Рашид-бей? - спросил он взволнованно.
- Как же я мог слышать, когда меня, как мешок с соломой, мотали по всему полю? - сердито сказал Назар-ака.
- Война, отец!
- Война? - изумился старик. - С кем война?
Но Ташмурад не успел пояснить: послышались громкие крики. Поднявшись на холм, кричал калека дервиш.
- О шариат! О шариат! - кричал он, размахивая руками. - Люди, братья! Вы слышали, что сказал благородный Абдул-Рашид-бей? Слушайте, я все скажу вам!
Назар-ака, схватив сына за руку, насторожился. Остатки волос зашевелились у него под чалмой: из Туркестана вместе с неверными русскими идут нечестивые мусульмане, изменившие своему государю, вере отцов, шариату. Они сыны дьявола, и поэтому у них хвосты, вместо ног копыта, а на голове рога. Они берут себе чужих жен, а потом убивают. Всех же правоверных они распиливают пополам деревянной пилой, а имущество, землю и скот отбирают.
Назар-ака и раньше слышал, что далеко-далеко, в той стороне, где садится солнце, живут какие-то русские, которыми правит ак-падишах. Потом пронесся слух, что русские прогнали ак-падишаха, за что, как говорил бай Рахманкул, их постигла страшная кара, и злой дух Азраил, спустившись с неба, испепелил почти всю их страну.
Раньше Назар-ака испытывал к этим неизвестным ему русским чувство страха, смешанного с любопытством. Теперь, после слов дервиша, он стал ощущать ненависть к ним. Как, у него отнимут жену, за которую он отдал единственную пару волов и стал навсегда рабом Рахманкула? Нет! Дудки! Этого он не допустит! Во всяком случае, без боя он ее не отдаст. Пусть только сунутся сюда эти неверные! Он выйдет в бой против них вместе с сыном Ташмурадом.
Так думал Назар-ака. Но если он по своему простодушию верил каждому слову дервиша, то такие люди, как Али-бобо, смотрели на это иначе. Али-бобо думал: "До сих пор беки и баи били нас, а теперь, выходит, мы должны биться за них?" Своей мыслью он поделился с Гайбуллой. Чайханщик испуганно взглянул на него и приложил палец к губам. Тогда Али-бобо совершенно резонно заметил, что на его старую Ходичу вряд ли кто позарится, так же как и на его имущество. Ведь у него, да и у большинства присутствующих, своей земли нет.
Теперь уже по всей котловине разносился исступленный вой дервишей.
Братья-медники Абдулла и Рахим стояли неподалеку от юрты. Дело заваривалось не на шутку. Чего доброго, им придется сменить молот на орудие. Посоветовавшись, братья решили покинуть под шумок место сборища. Незаметно выбравшись из толпы, они направились к скалам, за которыми начиналась сбегающая к Сурхану тропинка. Но едва они, ведя лошадь в поводу, прошли еще несколько шагов, из-за ближайшей скалы с криком выскочили сидевшие в засаде джигиты Ибрагим-бека. В ту же минуту братья оказались сбитыми с ног, и нукеры, скрутив им руки назад, потащили их к юрте.
- Ах вы, шелудивые псы! - гневно закричал мирза Мумин, когда нукеры, притащив братьев, бросили их к ногам мирзы. - Трусливые шакалы, сбежавшие еще до боя! Смотрите на этих изменников, пока я не приказал накроить ремней из их подлой шкуры!
- Кто вы такие? - сурово спросил, подойдя к ним, Ибрагим-бек.
- Мы б-братья-медники из Юрчи, - заикаясь и дрожа сказал толстый Абдулла.
- Медники? Гм… Ну ладно. Будете состоять при нашей особе и делать патроны, - милостиво сказал курбаши. - А пока дать каждому из них по двадцати палок, чтобы больше не убегали! - приказал он, повернувшись к джигитам, смотревшим жадными глазами на новые халаты задержанных.
Крики юродивого заглушили вопли братьев.
- Правоверные! - кричал он. - Вступайте в священное войско светлейшего эмира Бухары! Или неверные кяфиры придут в ваши дома, выволокут за волосы ваших жен и дочерей и возьмут их в свои нечистые гаремы!
А сухой, как палка, дервиш с крашеной бородой вторил ему:
- Властью священного хазрета: все, кто откажется вступить в битву с неверными, будут подвергнуты казни, имущество их будет предано разграблению, а дети обращены в рабство!
"Вот действительно случай, - думал чайханщик Гайбулла, все имущество которого составляли пятиведерный самовар, три пары пиал и фунтов шесть зеленого чая. - Как ни поверни, а выходит, что придется на старости лет вступать в отряд бека".
Но, к его большой радости, оказалось, что стариков не принимают, а берут только молодых - по одному человеку с пяти домов кишлака или аула.
Среди народа большинство поверило лживым речам дервишей. Назар-ака одним из первых вписал сына своего Ташмурада в списки джигитов.
Так юноша Ташмурад вступил в отряд своего помещика Мустафакул-бека и стал его нукером…
В эту же ночь тысячи семей, не желавшие идти в бой за эмира, потянулись в глухие горы. Люди ехали и шли, озираясь, прислушиваясь к шорохам ночи. Но пока вокруг все было спокойно. Только в стороне Бабатага в темном небе, трепеща, разливался Красноватый отблеск огня. Это по приказу Энвер-паши жгли-кишлаки, отказавшиеся дать джигитов эмиру бухарскому.
6
По широкому коридору, устланному ковровой дорожкой, шел легкой походкой молодой худощавый командир невысокого роста.
Свернув под арку, он толкнул дверь с белой табличкой, вошел в комнату и спросил у сидевшего за столом адъютанта, можно ли видеть начальника.
- А кто вы будете, товарищ?
- Командир полка Лихарев.
Адъютант поднялся со стула, быстро прошел в соседнюю комнату и тут же вернулся, сказав, что командира полка просят войти.
Ипполитов встретил Лихарева у порога кабинета.
- Очень, очень рад видеть вас, Всеволод Александрович, - говорил он, крепко пожимая руку командира полка, - Слышал, как вы лихо разделали Кур-Ширмата. Командующий фронтом очень вами доволен.
Лихарев пожал плечами.
- Я здесь совершенно не при чем, Дмитрий Романович, - произнес он с обычным спокойствием.
- Как то есть? Ваш же полк!
- Мало ли что… Там, я говорю, все дело решил головной эскадрон. Дудкин отличился. Старый буденновец, - продолжал Лихарев, по знаку Ипполитова присаживаясь напротив него. Он снял фуражку и провел рукой по зачесанным назад волосам, - Я преследовал уже разбитого противника. Не велика победа, я говорю.
- Не будем спорить. Нам все отлично известно… - Ипполитов помолчал, - Да. Так чем могу служить? - Ипполитов с глубокой симпатией посмотрел на командира полка.
- Я по поводу нового назначения.
- А что, не устраивает?
- Не понимаю, в чем дело. С Ферганой освоился. Все тропинки знаю. С комбригом Ушаковым сработался. А тут переводят к Мелькумову.
- И с Мелькумовым сработаетесь, - подхватил Ипполитов. - Замечательный командир! Кавказец. Это он вместе со своими локайцами выгнал эмира из Бухары… Ваше назначение объясняется совершенно особыми обстоятельствами. Вы - боевой командир, отлично владеете местными языками, и лучшей кандидатуры, чем ваша, не сыскать.
- А что это за обстоятельства, Дмитрий Романович, - спросил Лихарев.
- А вот послушайте…
И тут Лихарев узнал, что Энвер-паша собрал армию до пятнадцати тысяч. Основное ядро - турки, бывшие военнопленные, а также прибывшие на этих днях из-за кордона; много всякого уголовного сброда, навербованного в Каршах и Гузаре. Есть и белогвардейцы. Правда, полного единодушия в этой так называемой "армии нет, потому что между Энвер-пашой и Ибрагим-беком идет борьба за верховную власть. События таят в себе серьезную опасность.
- Поэтому, - говорил Ипполитов, - принято решение в самом спешном порядке разбить Энвер-пашу одним ударом. Основная задача возлагается на кавбригаду Мелькумова, которая сейчас сосредоточена в Гузаре, - пояснил он. - На днях в Ташкенте ожидается главком Каменев. Он возглавит операцию. Теперь, надеюсь, вам понятно новое назначение? - спросил Ипполитов, с дружеской улыбкой взглянув на командира полка.
- Да. Это очень интересно, - произнес Лихарев, испытывая охватившее его волнующее чувство. - Энвер-паша, конечно, не Кур-Ширмат, и разбить такого противника будет гораздо труднее. Ну что ж, хорошо. Только смогу ли я быстро добраться в Гузар? У меня в Самарканде остались лошади и коновод.
- Мы дадим вам вагон… В Ташкенте вас ничего не задерживает?
- Нет. Могу ехать немедленно.
- Ну и прекрасно. Я попрошу прицепить ваш вагон к ближайшему поезду. Доедете до Карши. Там конечная станция. А дальше, до Гузара, сорок верст походным порядком. И вот еще что…
Ипполитов остановился на полуслове: в комнату вошел адъютант.
- В чем дело? - спросил Ипполитов.
Адъютант доложил, что прибыл джигит Мухтар.
- А-а! Вот это кстати! - обрадовался Дмитрий Романович, - Прекрасный джигит… Ранен при преследовании Энвер-паши, - пояснил он Лихареву. - Впустите его.
Юноша вошел, держась по-горски прямо. На нем был сильно поношенный красный чапан, крепко перехваченный в талии широким кожаным поясом, и тиковые шаровары в полоску, заправленные в желтые сапоги верблюжьей замши с острыми носками. Синяя чалма со спущенным на левое ухо концом оттеняла его совсем юпое лицо с греческим носом, подтверждавшим происхождение юноши от древних бактрийцев.
Остановившись у двери, он с молчаливым достоинством смотрел на сидевших.
- Каков красавец, - понизив голос, произнес Ипполитов. - Возьмите его в полк. Он из Восточной Бухары и будет хорошим проводником.
- Надо узнать, хочет ли он? - сказал Лихарев.
- А вы спросите.
- Мухтар, дело есть. Хотите служить в моем полку? - предложил Лихарев. - В полку есть много ваших товарищей. Скучно не будет.
Мухтар внимательно посмотрел на командира. И, по-видимому, тот понравился ему. Он, немного подумав, утвердительно кивнул головой и сказал с обычной краткостью: "Хоп. Майли. С вами, катта-командир, я буду служить".
7
Тем временем Саид-Абдулла, вопреки сомнениям Касымова, проявил невиданную ранее деятельность.
Он не только связался с Маймуном и Абду-Саттар-ханом, но и организовал небольшую шайку, вооружив ее за свой счет. Теперь у него было все готово к налету на Каттакурган.
В этот день солнце палило с какой-то особенной яростью. В воздухе стоял удушающий зной. Но была пятница, базарный день, и, несмотря на жару, по узким улицам города сновали толпы людей в чалмах, киргизских меховых малахаях и в белых войлочных шляпах.
Больше всего людей было под камышовой крышей базара, где, как стойла для скота, теснились десятки полутемных лавчонок, забитых самым разнообразным товаром. Тут были керосиновые лампы, замки, грецкие орехи, скобяные изделия, дешевые конфеты с длинными бумажными хвостиками, связки плеток, подвешенные под потолок головы сахара, нитки стеклянных бус, пачки чая, кожаные калоши, медные подносы с разложенными на них шариками курта - едой бедняков, гвозди, фисташки, помада для усов и деревянные тарелки с халвой. Пакетики с кардамоном, перцем, шафраном, гвоздикой, мускатным орехом источали сладковато-пряные запахи.
Перед лавочками в величавой неподвижности застыли поджавшие ноги купцы. Подле каждого стояли чайник и пиала.
На противоположной стороне базара торговля происходила по строго ремесленному признаку. Там медники и ювелиры, седельщики и гончары со степенным достоинством предлагали свои изделия медленно снующему люду.
Обилие товаров создавало обманчивое впечатление благополучия. Стоило присмотреться к покупателям, чтобы впечатление это рассеялось. Люди больше толкались у прилавков, глазея на товары. Покупателей было немного.
Базар поражал множеством нищих. Всюду были видны жалкие фигуры в лохмотьях, сквозь которые просвечивало коричневое истощенное тело. Гнусавыми голосами они вымаливали себе подаяние, призывая на помощь Гукмата, Гуквара и Богоутдина.
Лекарь - табиб, творя вслух молитву, водил на цепи заросшего до самых глаз сумасшедшего в длинной до пяток рубашке. Сумасшедший пускал изо рта пузыри, подвывал и кривлялся.
Старый дервиш, сидевший в нише между лавчонками, зорко поглядывал по сторонам. Сейчас его взгляд остановился на заезжем афганском купце в черном сюртуке и круглой меховой шапке. Купец, жестикулируя, расхваливал каракулевые шкурки сухому старику с тонкой сморщенной шеей. Старик то чесал затылок под синей чалмой, то принимался высчитывать что-то, загибая тонкие черные пальцы.
Вдруг дервиш насторожился: по улице шел Улугбек. Он подошел к дервишу и, нагнувшись, шепнул ему что-то. Потом Улугбек бросил монету в деревянную чашку и направился вниз по базару.
Дервиш поднялся и, опираясь на посох, заковылял мимо торговых рядов.
В саду за мечетью стояла лошадь. Дервиш бросил посох, молодо вскочил в седло и пустил лошадь вскачь по дороге к видневшимся на холме развалинам древней крепости каттакурганских беков…
Перевалило за полдень. Среди толпы на базаре появились босоногие водоносы с бараньими бурдюками.
В глубине улицы послышались крики:
- Пошт! Пошт! Берегись!
Вырастая на фоне синего неба, под базарную крышу входил караван. В тяжелом воздухе плыл медный перезвон колокольчиков.
Верблюды шли медленной поступью, поводя по сторонам надменными мордами. Свалявшаяся шерсть, как хлопья нечесаной пакли, болталась на их худых голых ногах. Караван проплыл меж жавшихся к лавкам людей и вышел на открытый базар. Здесь, с самого края, в тени тополей звонко стучали кузнечные молоты. Красноватое пламя отбрасывало багровые отблески на обнаженные до пояса мускулистые фигуры кузнецов, работавших у наковальни. То один, то другой, оставив молот, отходил в сторону, споласкивал руки в ведре и, вытерев их о прожженный кожаный фартук, вновь принимался бить молотом по раскаленному добела металлу, брызгавшему золотистыми искрами.
Дальше торговали овощами и фруктами. Целые груды плодов занимали пространство вплоть до стен белой мечети. Здесь были морковь, огурцы, абрикосы, алыча, маленькие скороспелые дыни - джюмджа, красный перец, кабачки, баклажаны, яблоки прошлогоднего сбора и гроздья беловатого с синим оттенком мелкого скороспелого винограда. Все это, разложенное на длинных прилавках, разогретое солнцем, испарялось на жаре, наполняя воздух терпкими запахами.
На открытом базаре среди продавцов и покупателей преобладало русское население города.
Седой крепкий старик с подкрученными усами, в форменной фуражке, по виду железнодорожный рабочий, сопровождаемый молодой стройной девушкой с длинными тяжелыми косами, ходил по рядам.
К девушке подошла шустрая кудрявая девчонка с корзинкой в руке.
- Тетя, вы не купите у меня лук? Последний, - сказала она.
- Почем?
- Восемь рублей.
"Как дешево", - подумала Даша.
- Возьму… Только где свесим?
- А сейчас. Пойдемте.
Девчонка подошла к бородатому мужчине, торговавшему яблоками.