И Элида прошлась. Обошла вокруг стола. В окно стучал дождь. Вымытая посуда стояла на подставке, прикрытая клетчатым полотенцем. И маленькая красная шляпка была похожа на лодку, опрокинутую как раз над левой бровью.
- Настоящее птичье гнездо! - с удивлением сказал Карстен.
Перо слегка колыхалось. Самые нижние пушинки, те, что приходятся ближе к телу птицы, цеплялись друг за друга мягкими невидимыми крючочками. Создавая единое целое.
Черное. Сверкающее. Нарядное.
Так сыновья начали обрабатывать Элиду.
Но чтобы идти на праздник в крепость Акерсхюс всей семьей? Сначала Элида этому воспротивилась.
- Вы хотите доконать отца? - спросила она.
Однако чем больше мальчики читали о том, что будет происходить в Акерсхюсе в тот день, тем лучше чувствовал себя Фредрик.
- Вот увидишь, Элида, все мои опасения, что у меня что-то болит, - это все ипохондрия! - сказал он. - Мне стыдно, что я столько времени обманывал врачей Теперь ясно, что Фредрик Андерсен силен, как медведь!
Мальчики засмеялись.
- Но мы не можем взять с собой туда младших девочек, - напомнила ему Элида.
- Я могу остаться с ними дома, - неожиданно предложила Эрда.
- Нам тоже не обязательно идти туда, так что вас будет не так много. Правда, Карстен? - сказала Хельга.
Глядя в пол, Карстен прикусил губу и кивнул.
Элида сдалась.
Фредрик знал, что она уступит, потому что не захочет лишить его этой радости. Он чувствовал, как она отодвигает в сторону то, что беспокоило их обоих: как он выдержит поездку в город. И само торжество.
Они были на месте за час до официального открытия праздника, назначенного на полдень. Элида в черном собственноручно сшитом костюме. И в красной шляпке, прикрепленной двумя шляпными булавками. Хильмар и Рагнар несли плед, бутылку с водой и зонт - и от солнца, и на случай дождя. Им посчастливилось занять два стула недалеко от оцепленного места, где должны были пройти король и королева. Усадив родителей, они встали у них за спиной, как два телохранителя, чтобы уберечь их от давки.
- В жизни надо все испытать, - весело сказал Фредрик, стараясь забыть встревоженный взгляд Элиды.
- Неужели в Кристиании так много народу? - воскликнула она.
Подожди, еще не все собрались, - сказал Рагнар.
Их теснили шляпы, голоса, зонты, сумки и складные стулья. Элида с трудом справлялась с безграничным страхом за Фредрика - выдержит ли он?
С самого июля, когда они прочитали в газетах, что название города изменится и с 1 января 1925 года он будет называться Осло, все газеты, словно охваченные эпидемией, писали, что это событие должно быть отмечено особыми торжествами. Как будто не знали, что город не может возникнуть или перестать существовать в какой-то определенный день. Разумеется, не считая Судного дня.
- Пусть делают что хотят! - первое, что сказал на это Фредрик. Слишком усталый, чтобы прямо сказать, что он обо всем этом думает. Но это было еще до красной шляпки с черным пером.
Хильмар и Рагнар поддержали его безумство. Его бесстрашие и нетерпеливость. Намерение этой тени отца ехать на извозчике, потом на поезде и снова на извозчике до крепости Акерсхюс, чтобы увидеть короля. Если бы речь шла о том, что он должен увидеть фейерверк или послушать высокопарные речи, она бы этого и слушать не стала. Нет, самым потрясающим было то, что ее сыновья совершенно серьезно считали, что Фредрик, никому не известный республиканец из Русенхауга, не отмеченного ни на одной карте, должен увидеть короля!
Фредрику хотелось бы увидеть также и выставку рассказывающую об истории города, но он сам понимал что это было бы ему не по силам. Довольно и того, что ему пришлось дойти до оцепления, где они нашли для себя место.
Ворота крепости были украшены большим сине-серебряным гербом города. Потом тянулась аллея флагов И наконец, балдахин, увенчанный гирляндами и сине-серебряными украшениями. Одни ворота были украшены красно-желтыми полотнами с фигурами святого Олава и святого Халварда.
Люди с громкими возгласами дивились на эту красоту. Небо тоже принарядилось. Под стать празднику оно было ослепительно-синим. На нем в мареве дрожало солнце, похожее на осеннее. Вокруг, то громче, то тише, гудели голоса. Крики. Смех. Каких бы трагедий людям ни пришлось пережить за эти триста лет, сегодняшний день был особенный.
Сразу после двенадцати появилась торжественная процессия.
- Наверное, это правление коммуны и государственные советники, - предположил Фредрик.
- Во всяком случае, там идет председатель Вит! И бургомистр, - сказал Хильмар.
- С женами! Смотрите, смотрите! Господи боже мой, целое море дорогих шляп! - воскликнула Элида и прикоснулась рукой к своей элегантной шляпке. От слабого ветра перо гладило ее по щеке. Элида выпрямилась. Сегодня она была экипирована, как того требовали обстоятельства.
Хильмар и Рагнар с улыбкой переглянулись. Но только на мгновение. Потом их внимание снова поглотила процессия, идущая по дорожке за оцеплением.
- Наверное, это дипломаты, - сказал Рагнар.
- А это военные, видишь, они в форме, - сказал Хильмар, когда прошли военные.
- И духовенство. - Фредрик незаметно показал на серьезных господ в торжественном облачении.
- Как думаешь, Марчелло Хауген с матерью тоже сидят где-нибудь здесь? Он собирался, - спросила Элида и огляделась по сторонам.
- Конечно, а почему, думаешь, папа так хорошо себя чувствует! - пошутил Хильмар.
Наконец почетная процессия прошла и ворота открылись.
Заблестели никель и лак. Появился автомобиль. Рагнар вытянул шею и чуть не упал на родителей. Когда автомобиль остановился, зазвонили колокола.
- Это звонит колокол Либерти Белл на башне Румерике, - сказал Фредрик. Но его никто не слышал. Потому что из автомобиля вышел король! И конечно, королева.
- Могли бы пешком пройти мимо нас, чтобы мы получше их разглядели! - Элида была разочарована.
Но Рагнар был в восторге.
- Ты ничего не понимаешь, мама, король и королева должны были приехать в автомобиле! Это же всем ясно!
После оваций и криков "ура'" королевскую чету проводили под балдахин. На безопасное расстояние от толпы.
Но Фредрик уже видел его. Высокого худого человека в военной форме. Короля.
- Он похож сам на себя. На все свои фотографии. И королева тоже, - вздохнула Элида.
То, из-за чего они пришли сюда, длилось всего несколько секунд.
Потом начались речи. Люди все прибывали. Они напирали и толкались. Многие думали, что они просто поставят свои складные стулья и устроятся, как у себя в гостиной. Они пришли слишком поздно, их награждали сердитыми взглядами и нелестными словами. Но за спиной у Фредрика и Элиды стояли их взрослые сыновья. Фредрик все время ощущал, каково это, когда у тебя за спиной стоят два сильных парня.
Долгая зима
Когда Элида с Агдой вернулись из лавки, Фредрик лежал возле входной двери. Йордис сидела среди сапог и туфель под вешалкой, прижимая к себе тряпичную куклу сестры. Агда закричала.
Элида бросила покупки на пол. Холод, который последовал за ними с улицы, навсегда заморозил эту картину. Фредрик! Свет, проникший в незакрытую дверь, разделил его затылок на две части. Темную и светлую. Элида упала на колени и попыталась перевернуть его на бок. Не могла понять, дышит ли он. Села на пол, расставив ноги, ухватила Фредрика за плечи и потянула его на себя. Прижала ухо к его губам. В нахлынувшем вдруг на нее практицизме увидела телефон на стене гостиной в Русенхауге. Здесь у нее ничего такого не было. Только двое пожилых соседей, которых она почти не знала, но у них был телефон.
- Замолчи, Агда! Беги к соседям! Попроси их позвонить доктору! Беги скорее! - крикнула она.
Плачущая шестилетняя Агда не слушала ее и цеплялась за ноги Фредрика. Элида дернула ее за волосы. Это помогло. Агда тут же скрылась за дверью.
Голова Фредрика слабо держалась на шее, повторяя все движения Элиды. Рот был приоткрыт, на посиневших губах выступила пена. Глаза были закрыты. Она снова положила его на пол и громко повторяла его имя. Снова и снова. Наконец в ней проснулся гнев. Как он смел так обойтись с ней? Она села перед ним на корточки, расстегнула рубаху и приложила ладони ему к груди, к сердцу. Бьется? Это было непонятно.
И вдруг, как сумасшедшая, заколотила его обоими кулаками. Она ритмично била его по сердцу так, что он весь содрогался. Без передышки. Ритмично. Она уже не помнила, кто она и что делает. Это было бешенство. Жизнь и смерть. Наказание Господа Бога и тети Хельги за то, что она не позволила им спасти себя.
- Фредрик! Не уходи от меня! Слышишь? - простонала Элида и с еще большей силой нажала ему на сердце.
Господь сдался. И она услыхала звук, как будто спустила велосипедная шина. Испуганная соседка пришла и сказала, что карета "скорой помощи" уже выехала. Наконец Элида подняла с пола Йордис и прижала ее к себе. Агда перестала плакать. И завязала узлом болтающиеся ноги тряпичной куклы.
Когда карета "скорой помощи" приехала, чтобы забрать Фредрика, Элида тоже села в нее и сказала, что надо ехать в Риксгоспиталь, потому что там обещали принять его, если ему станет плохо. С ними ехали два человека. Один что-то сказал. Хотел, чтобы она вышла? Она не шелохнулась, только ухватилась за ручку носилок. Вцепилась в нее мертвой хваткой. На этих людей она даже не смотрела. Автомобиль тронулся с места.
Юбка задралась, и там, в темноте, металл грыз ее колени, но она ничего не чувствовала. Пока Фредрика не положили в палату, она даже не вспомнила, что бросила двух малышей на соседку, не сказав им ни слова.
Все произошло слишком быстро. Когда Фредрика осматривали врачи, ее попросили выйти в коридор. Пол казался морем, достаточно большим, чтобы в нем можно было утонуть. Стены и потолок отзывались на малейший вздох или на скрип двери. Там, в палате, лежал Фредрик, один, и, может быть, умирал, а ее не было с ним рядом. Когда она хотела войти в палату вместе с ним, сестра милосердия обратилась к ней, как к назойливому ребенку.
- Успокойтесь, сударыня! Пожалуйста, успокойтесь! Вам туда нельзя!
Подчинившись этой ведьме в белом халате, Элида почувствовала, что ей нужно в уборную. Собственно, ей хотелось в уборную, когда она только вернулась домой, ведя за руку Агду. Она не знала, сколько с тех пор прошло времени. Но больше терпеть было уже невмоготу.
Элида нашла уборную и присела. Согнув колени, на почувствовала боль, на которую не обратила внимания в машине. Острая железка разорвала на ней чулок и содрала кожу. Обернувшись, чтобы спустить воду, она обнаружила кровь и в унитазе. Какой позор! Как она может быть живой, как самая обычная женщина! Кровь тут, кровь там, а Фредрик в эту минуту, может быть, умирает. Она сложила туалетную бумагу в несколько слоев и подложила в штаны.
Зажимая, как могла, ляжками бумагу, она шла по коридору больницы и вдруг вспомнила, что уехала из дому без сумки и без денег. Теперь придется просить разрешения позвонить по телефону на работу Хильмару и Рагнару. И в дом, где служила Анни. Если она поторопится, то, возможно, застанет их еще на работе.
Фредрик пришел в сознание, пока мальчики, Анни и Элида были еще в больнице. Она - с намокшим от крови комком бумаги в штанах. Мальчики - не успев вымыть руки после работы. Увидев, что Фредрик открыл глаза, Анни вышла в коридор. Оттуда до них донеслись звуки, по которым трудно было понять, плачет она или смеется. Когда она вернулась в палату, лицо у нее словно окаменело. Она схватила руку Фредрика, и у нее вырвался из горла сухой звук.
Рагнар с трудом сохранял спокойствие. Наконец, ухватился руками за сиденье стула, чтобы не сорваться с места. Лицо Хильмара было серое, как булыжник, на нем после фабрики осталось пятно гуталина.
Фредрик безуспешно пытался им что-то сказать.
Пришел доктор в белом халате, на шее у него висел стетоскоп. Он прослушал Фредрику сердце, сосчитал пульс. Больному нельзя говорить. Нельзя его чем-либо тревожить. Со временем выяснится, разбил ли его паралич.
Пока что надо спасти ему жизнь, сказал доктор. Но не сказал, как он собирается это сделать.
Эрде пришлось пропускать школу, чтобы оставаться дома с Агдой и Йордис. Элида ездила в Риксгоспиталь каждый день. Она обменивалась с Фредриком взглядом и держала его за руку. Помогала ему есть и пить. Бесконечно медленно. Все часы заполнились бесконечными медленными практическими делами. Из коридора к ним доносились голоса, больше они ничего не слышали.
Элида не сознавала, как ей страшно. Ни когда уходила, ни когда приходила. Ни в те часы, когда она не была с ним. По ночам. Она все равно не могла бы ему помочь.
Она дышала. Сказал же Марчелло Хауген: дышите!
Она сидела у Фредрика и смотрела на свет и тени, падавшие на его лицо. Странное утешение. Движение. Жизнь. Цвет менялся от золотистого до серого, в зависимости от погоды. Он окрашивал кожу Фредрика. Кожу, которая была уже не его.
Однажды, когда она пришла, он не открыл глаза.
Вот это и случилось, когда меня не было рядом, пронеслось у нее в голове.
Она взяла его руку, и тут он открыл глаза. Элиде захотелось смеяться. Захотелось смеяться вместе с ним. Вместо этого она сняла пальто и наполнила кувшин свежей водой.
Фредрика отпустили домой. Ноги не потеряли чувствительность, но ходить он не мог. С рукой дело обстояло хуже. Ему приходилось поддерживать ее другой рукой. Лицо осталось прежним, но чтобы сказать что-нибудь, ему требовалось больше времени. И ему нужен был абсолютный покой. А там будет видно, сказал доктор.
Как будто Элида сама этого не знала.
Сыновья сплели свои сильные руки и на этом сплетенном сиденье подняли Фредрика по лестнице и внесли в спальню. Рагнар принес туда и американскую качалку на случай, если Фредрик сможет в ней сидеть.
Оставалось только наладить будни. Даже маленькая Йордис это понимала. Она вела себя тихо, как мышка. Ибо самым дорогим сейчас был Фредрик. Самым важным. Только Агда по-прежнему требовала внимания матери. Хотя можно было сказать, что она ведет себя естественно. Она плакала, когда нужно было ложиться спать, хныкала, когда ее утром будили, жаловалась, если ей не давали молока с хлебом, плакала, получив их, если хлеб оказывался не черный.
Йордис совсем перестала выражать свои желания, она возилась с чем-нибудь в одиночестве, не смеясь и не плача. Любила сидеть в прихожей под вешалкой. Среди обуви. Там, где она сидела, когда упал Фредрик. Играла со шнурками. Или просто разглядывала все, что ее окружало, большими серо-зелеными глазами. Когда у Элиды редкий раз была возможность подержать ее на коленях, она сидела тихо-тихо. Словно хотела, чтобы мать забыла, что она там сидит.
Только когда Фредрик вернулся из клиники, Элида увидела, каким запущенным сделался дом за то время, что она ездила в больницу. Эрда старалась быть хорошей хозяйкой, но уход за младшими сестрами отнимал у нее почти все время.
Элида хотела было попросить Анни на время бросить работу. Но потом отказалась от этой мысли. Испугалась, что Анни потеряет место. И кто знает, найдет ли она потом новое.
Эрда должна была снова вернуться в школу.
Дни Элиды сливались в единый поток.
Зато ночи принадлежали только ей. Она шила к Рождеству платья для двух женщин, которые пришли к ней тканью и фасоном. И регулярно поднималась на второй этаж, проверить, дышит ли Фредрик.
Шить по ночам. Можно было сказать, что это приносит большое утешение и здоровую усталость.
Утром Фредрик сердился, что по ночам она ухаживает за ним. Щеки у нее ввалились.
Элида уверяла его, что делает это ради себя.
- Господь не милостив ко мне. Он мне мстит за то, что я как была, так и осталась неспасенной.
- Не говори глупости, Элида, - с трудом, как мог произнес Фредрик.
Он научился даже смеяться, по-своему. Ему так хотелось смеяться! Наверное, главным образом из-за меня думала Элида.
Хельга много помогала по дому, хотя ей было только одиннадцать лет. Вернувшись из школы и поев, она сразу же шла к отцу. Уроки она делала у него наверху Так что после обеда Элида была свободна. Ее огорчало что Хельга не играет с детьми.
Но все это было временным.
Да! Так или иначе все должно наладиться.
Тетя Хельга, приходя к ним, была по-прежнему мягкой и доброй. Элида даже решила, что Фредрик запретил сестре молиться у них вслух. Теперь, избежав смерти, он стал пользоваться у сестры еще большим авторитетом.
Наступило Рождество и в 1924 году. И Нового года, что бы он им ни сулил, тоже было не избежать.
В конце зимы состояние Фредрика ухудшилось. Он словно отдалился от всех. Но тот день, когда Элида поняла, что он примирился с концом и покорно его ждет, был, если такое возможно, еще тяжелее. Даже в шутку он ни разу не вспомнил о Боге или о благословенных руках целителя. А когда пришла сестра, попросил ее не молиться, а почитать ему Библию. Петь он ей разрешил, если она так хочет, но не обычные псалмы, а только те, которые поют солдаты Армии спасения, когда перед Рождеством собирают деньги в свои черные копилки. Ему это приятно, сказал он.
Однажды, когда Элида была наверху у Фредрика, раздался громкий плач Агды. Агда плакала так громко, что Элида сразу подумала, что девочка обожглась. Она сбежала вниз и увидела, что Эрда обеими руками зажимает Агде рот. Теперь крик Агды был немного придушен.
- Что случилось?
Эрда отпустила Агду и сказала с отчаянием сквозь хлынувшие слезы.
- Не ребенок, а черт! Она чужая. Это проклятый подкидыш, ее нам подбросили через трубу, чтобы она нас мучила! И это сейчас, когда папа так болен!
- Но она же расплакалась не просто так?
- Я заперла ее в чулане, чтобы она ко мне не приставала.
- Эрда! Как ты могла?
- Я не могла взять ее с собой в подпол. У меня была с собой Йордис и кастрюля. Агда единственная не считается с тем, что у нас в любую минуту может умереть папа, кричит и все!
Трехлетняя Йордис стояла в дверях кухни.
У нее за спиной был открытый люк подпола.
Элида быстро шагнула и закрыла люк. Эрда брала Йордис с собой, когда спускалась в люк за картошкой, чтобы оставшаяся без присмотра малышка не свалилась в него. Кастрюля наверняка осталась в подполе.
Элида тяжело рухнула на табурет. Плечи опустились, руки, воспользовавшись свободой, повисли. Агда забралась к ней на колени. Йордис стояла посреди кухни и, вытянув шею, смотрела на них. Потом покачала темной головкой, повернулась к люку и показала на него маленьким пухлым пальчиком:
- Темное. Черное...
Элида встряхнулась, руки протянулись и подняла Йордис на колени. Она стала покачивать обеих девочек. Покачивала и покачивала.
- Да, все темно и черно. Но скоро станет светлее. Наш папа жив, - бормотала она.
Фредрик стучал палкой в пол. Сигналил. Элида бежала наверх и останавливалась в дверях. Запыхавшаяся. Ему понадобилось на ведро, но самостоятельно он не мог до него добраться. Лежал поперек кровати, что-то бормотал. Говорить чисто он не мог. Вместо этого показывал рукой.
Элида молча помогла ему. Отвернулась, пока он справлял нужду. Поняла, что ему стыдно делать это при ней. Что он сидит на ведре и стыдится.