- Всё предначертано, как движение миров, смена времен года, всё повторяется и вечно будет повторяться. Незыблемый закон дан мирам, и всё подвластно ему. Что такое загробное существование при бессмертии души? Германцы верят, что души воинов, погибших в боях, уносятся валькириями к престолу Одина, но такое верование похоже на сказку. Зачем душе непонятная жизнь среди дев-щитоносиц? А для чего богу - Душе Космоса - заниматься мелкими людскими делами и взвешивать грехи на весах? Нет, бог - Душа Космоса - не думает, ибо всё обдумал натуралистический Фатум до основания миров, и не так обдумал, как привыкли обдумывать мы, а сообразно численным величинам, на которых зиждется движение, и по тому тетрактида есть альфа и омега жизни. Возьми десятерицу - там тетрактида, возьми тетрактиду - там десятерица. А не является ли пентаграмма усеченным кругом, таинственным для непосвященных, кажущимся измышлением безумных?.. Отсюда берет начало учение о метампсихозе. Переселение душ совершается по законам, имеющим много стадий. Так возникают сотни жизней, сменяемых смертями, и из смертей нарождаются новые жизни, красивые и безобразные, счастливые и несчастные, живые и мертвые.
- Что такое мертвая жизнь? - спросила Цереллия. - И какую цену имеет она в мире? Не есть ли это комок земли или песчинка?
- А разве в комке земли или песчинке нет жизни? Эта незримая жизнь называется мертвой жизнью, и к ней надобно отнести жизнь рабов, животных, птиц и насекомых.
Лукулл грузно поднялся из-за стола и молча прошел в библиотеку. Сотни свитков замелькали перед глазами, и вдруг он увидел раба-библиотекаря, который поднялся ему навстречу и услужливо склонил голову.
Потребовал сочинения Платона, но не читал их, хотя глаза были устремлены на пергамент. Думал о письме персидского мага и рассуждениях Фигула.
"Жизнь… - думал он. - Неужели я возращусь и буду жить бесконечно? Но как? Может быть, буду мучиться бедняком, нищим, рабом?.. Без хлеба, голодный или избиваемый господином, я буду страдать, проклиная богов, и погибну, чтобы переродиться в лошадь, свинью или червяка? Вот я богат, а чем стану? И буду ли сожалеть о былом богатстве? Всё это забудется, точно не бывало вовсе… Поэтому нужно наслаждаться жизнью, не думая о смерти".
Лукулл стремился к общественной жизни, к магистратурам, а триумвиры угрожали расправой, доведением до нищеты. И он занялся философией, чтобы убить пустоту жизни. Лежал ли в объятиях невольницы, обедал ли один или с друзьями, прогуливался ли в саду, читал ли папирус или пергамент, - всюду стояла мысль. Она преследовала, не давала покоя. он стал заговариваться, не спал по ночам и.к утонченным ласкам любимой гречанки был равнодушен.
Календы сменялись идами, иды - календами: он впадал в детство - ничего не понимал, забывал о еде, прогулке и сне, и гречанка поняла, что господин не в своем уме: ему была нужна не любовница, а нянька.
И в самом деле: он заставлял рабов чертить пентаграммы, превращать тетрактиду в десятерицу и сосредоточенно думал, почему пентаграмма является символом круговорота и метемпсихоза, а тетрактида - символом жизненной энергии на Земле. А иногда говорил, что мог бы заседать в сенате и решать государственные дела. Тогда овладевало им бешенство, и он проклинал триумвиров, величая их носителями насилия и произвола.
Однажды он не узнал пришедших к нему друзей, а Публия Нигидия Фигула велел рабам выгнать. Все поняли, что старик сошел с ума.
VIII
Получив известие, что новый кандидат в консулы угрожает, придя к власти, отнять у него войска, Цезарь, торопился увидеться с триумвирами и назначил им свидание в Лукке, где расположился на зимние квартиры.
Перед его домом теснились лектики двухсот сенаторов, всадников, матрон и знатных плебеев, надеявшихся получить золото для уплаты долгов и покупки должностей, молодые люди, добивавшиеся магистратур и вступления в легионы в качестве легатов, трибунов и квесторов, попрошайки-аристократы, разорившиеся патриции, искателя приключений и сотни лиц, привыкших бездельничать и жить на чужой счет в ожидании наследства от не торопившихся умирать родителей и родственников. А у дверей стояли ликторы, проконсулы и преторы.
Цезарь знал этих людей по именам: несколько скрибов докладывали ему за день до приема о положении, занимаемом магистратом или молодым человеком, о связях просителя со знатными лицами, об его долгах и богатстве родителей. Взвешивая, насколько мог быть ему полезен тот или иной человек, Цезарь щедрой рукой расточал богатства, - вербовка сторонников была основной целью, а свидание с Крассом и Помпеей завершало дело, ради которого триумвиры должны были встретиться в Лукке.
Пиры и увеселения следовали один за другим - Цезарь не жалел денег; а когда почти одновременно прибыли Красс и Помпей, один в сенаторской, другой в консульской тоге, когда заиграли трубы и ликторы, предшествовавшие лектикам, стали разгонять праздный народ, Цезарь вскочил на коня и поехал им навстречу.
Сердечно обнялись и расцеловались. Потом пошли пешком: стройный, высокого роста Цезарь, седой, коренастый Красс и тучный, широкоплечий Помпей. Беседуя с ними, Цезарь уловил в глазах Помпея зависть, а в речах - скрытое раздражение; Красс же был невозмутим.
"Красс, по крайней мере, честен, - думал Цезарь, - он не злоумышляет против меня, зато Помпей неискренен. Неужели родство не сблизило нас? Оба они враждуют, тайно подкапываются друг под Друга, но я должен помирить их, чтобы трое составили тело, объединенное одной волей и одним стремлением".
Он спросил Помпея о здоровья Юлии, о семейных и личных делах и равнодушно слушал рассказ Помпея о беременности жены, о сыновьях, которые мечтают о военной славе и подвигах, учатся ездить верхом, владеть копьем и мечом и хотя преуспели уже в греческом языке, но эллинская литература и искусство мало их занимают.
- И в самом деле, - прибавил Помпей, самодовольно поглядывая на Красса и намекая на его сына Публия, большого почитателя Цицерона, - зачем мужу, который готовится быть полководцем, ораторское искусство и умение изощряться в спорах? Ему нужен меч, копье и наука передвижений войск во время сражений.
Однако Цезарь, смотревший на семью, как на средство к достижению заветных целей, только пожал плечами.
- Будущее покажет, на что способны твои сыновья, - сказал он, - и любоваться ими прежде, чем они прославились, это значит, подвергаться разочарованию.
Помпей хотел возразить, но они уже входили в дом, и Цезарь спрашивал раба, отправились ли уже его любовницы, на прогулку и кто из плясуний остался дома.
- В кубикулюме находится юная секванка, которую ты приказал не беспокоить, - говорил невольник с бритой головой и лицом. - Она плачет… не ест и не пьет…
Это была рабыня, купленная Цезарем на невольничьем рынке в Лугдуне, четырнадцатилетняя белокурая девочка с пугливыми глазами и румяными щеками. Цезарь хотел ее сделать своей наложницей, но она отбивалась от него, кусаясь и царапаясь, как дикий зверек.
- Не ест и не пьет? Я навещу ее позже…
В атриуме он предложил триумвирам возлечь за стол и пообедать, а затем, подняв фиал за их здоровье, выплеснул несколько капель вина в честь Вакха.
- Друзья, - сказал он, - наша судьба зависит от нашей сплоченности, любви и единства. Пока мы держимся один за другого, никакая сила в мире нас не опрокинет, но стоит лишь начаться раздорам, как аристократы раздавят нас поодиночке. Поэтому, друзья, умоляю вас, во имя богов, перестаньте враждовать друг с другом!
- Разве мы ссорились? - притворно удивился Красс. - Мы жили мирно, и Помпей Великий ни в чем не может меня упрекнуть…
- Верно, мы не ссорились, - усмехнулся Помпей. - Но я знаю, что ты, Марк Лициний, возбуждал против меня Клодия, да и ты, Гай Юлий, натравливал его на меня, несмотря на наше родство… Этот подлый Клодий…
Цезарь спокойно перебил его:
- Ты несправедлив, Гней Помпей! Меня, выдавшего за тебя дочь, обвинять в кознях? Постыдись. Никогда я не приказывал Клодию травить тебя. Правда, он мне подвластен, потому что я вождь популяров, как и ты, Помпей…
Помпей молчал, опустив глаза.
- …и я прикажу Клодию оставить тебя в покое. Вмешался Красс.
- Ты, Гией Помпей, обвиняешь меня несправедливо, - молвил он. - Скажи откровенно, за что ты меня ненавидишь? Скорее мы должны сердиться на тебя: я - за отнятую у меня победу над Спартаком, а Лукулл…
Помпей вскочил, - лицо его пылало.
- Молчи! Подлые завистники распространяют лживые слухи, сам Лукулл старается меня очернять, - но кто, как не я, победил Митридата, завоевал Иудею и ряд азийских царств? Что принадлежит Лукуллу, то Лукуллово, а что мне - то мое!..
- Тише, друзья, - приподнялся Цезарь, - оба вы велики, а кто выше, - рассудит потомство. Не время ссориться, когда враги злоумышляют против нас. Я подымаю фиал, во имя Зевса Филия, за нашу дружбу: да будет мир ненарушим среди триумвиров!
Они встали, обнялись и поцеловались.
- А теперь, друзья, - продолжал Цезарь, - возлягте вновь и слушайте. Если вы согласитесь выставить кандидатуры на консульство, я помогу вам добиться его на следующий год, а для этого пошлю в Рим своих воинов: они будут голосовать за вас. И вы получите: ты, Гней, Африку и обе испанские провинции на пять лет, а ты, Марк Лициний, - Сирию на такой же срок. А для меня вы должны добиться управления тремя Галлнямн на следующее пятилетие…
Помпей равнодушно слушал, и это равнодушие волновало Цезаря. Зато оживившееся лицо Красса ясно говорило о сдерживаемой радости.
- Ты, Марк Лициний, завоюешь парфянское царство, разбогатеешь втрое или вчетверо, а самое главное - прославишься навеки. Недаром тебя сравнивают по военным дарованиям с Александром Македонским!
Красс сжал Цезарю руку. Он не мог говорить от волнения, только глаза преданно и восторженно смотрели на Цезаря.
- Твой сын Публий, - продолжал полководец, - оказался храбрым, способным и не лишенным дарований. Сейчас под его начальствованием находится часть конницы, и я обещаю тебе, дорогой Марк, что на полях битвы он научится опрокидывать в боях турмы отчаянных галльских наездников!
- Да поможет тебе Юпитер во всех твоих помыслах п стремлениях, - вымолвил, наконец, Красс и протянул виночерпию чашу: - Налей. Что же ты, Гней Помпей? Выпьем за здоровье Гая Юлия Цезаря!..
Помпей нехотя поднес кубок к губам, но Цезарь остановил его.
- Подожди, - пристально взглянул Цезарь на него. - Будь откровенен: скажи, что не радует тебя в моем предложении?
Помпей, хмурясь, взглянул на него:
- Почему ты умолчал об Италии?
- Ты хочешь Италию? Бери ее.
- Также Африку и испанские провинции?
- Конечно.
Лицо Помпея прояснилось, - улыбка мелькнула по пухлым губам.
- Клянусь богами, - весело вскричал он, - теперь, когда все мы пришли к соглашению, я ожил, помолодел! Испанией и Африкой я буду управлять через легатов, а сам останусь в Италии, чтобы не покидать любимой жены.
Красс едва сдерживался от негодования. Вымогательство Помпея казалось ему неслыханной наглостью: они, триумвиры, только что договорились о взаимной поддержке и не успели еще разойтись, как один уже торгуется…
- Скажи, Цезарь, - спросил Красс, - верно ли, что Галлия тобой завоевана? Не присоединил ли Ты незавоеванных земель?
- Тебе писал Публий?
- Публий писал, но не об этом:
- Вся Италия уверена, что Галлия завоевана, следовательно, она завоевана, - засмеялся Цезарь. - А когда начнутся восстания, я примусь усмирять непокорные племена!
- Разве ты уверен, что Галлия восстанет? Тогда зачем же ты объявил ее римской провинцией?
- Объявление Таллин провинцией будет причиной восстания свободолюбивых племен. И, как только они подымутся, мой легат Лабиен вторгнется в область треверов, Квинт Титурий Сабин - в северную Галлию, Публий Красс - в Аквитанию, а Децим Брут, к которому присоединюсь и я, приступит к постройке судов на Лигере в области венетов.
- Ты хитроумен, Цезарь! Только предупреждаю тебя: не превысь своей власти, иначе сенат отзовет тебя…
- Сенат?! - вскричал Цезарь. - Сенат это мы - триумвиры! Вся власть, могущество, весь Рим с его владениями, - всё наше, всё в наших руках! Не так ли сказал Гомер:
"Боги все разделили на три части, и каждому царство досталось".
Бледное лицо его окрасилось румянцем, - глаза блестели. Хлопнул в ладоши.
- Приведи, - приказал он подбежавшему рабу, - неутешную секванку… Только, друзья, скорбит Ниобея не о погибших детях, - над ней занесен Дамоклов меч!
Красс и Помпей засмеялись.
Вошла юная секванка, робко остановилась посреди атриума. "Подняв испуганные глаза на Цезаря, она отшатнулась от него и побежала в кубикулюм.
Побагровев, Цезарь встал.
- Я оставлю вас, друзья, на одну клепсу, - сказал он и пошел за нею.
- Непокорная рабыня сопротивляется, - улыбнулся Красс, - и я буду удивлен, если Цезарь не обуздает ее строптивость.
- Мой друг Варрон утверждает, что давно пора отрешиться от варварского взгляда на невольника: раб - не говорящее орудие, а человек.
- Скажи Варрону так: не смущай квиритов пустыми бреднями, а лучше пиши свои сочинения.
Вскоре из кубикулюма донесся девичий крик, его сменило рыдание, и Цезарь появился в атриуме, ведя за руку плачущую секванку. Одежда ее была в беспорядке, залитые слезами щеки пылали.
Цезарь заставил ее возлечь рядом с собою и выпить вина.
- Скоро Ниобея утешится, - сказал он со смехом, - а через несколько дней станет неистовой жрицей любви.
IX
Как и предполагал Цезарь, так и случилось. Галлия восстала. Полководец жестоко усмирял ее. Победив венетов, он приказал казнить вождей, а племя продать в рабство.
Всюду были успехи. Особенно обрадовало Цезаря завоевание Аквитании Публием Крассом.
Желая привязать к себе военачальников и легионариев, Цезарь разрешил им грабеж Галлии.
"Пусть обогащаются", - думал он, захватывая львиную долю добычи и закрывая глаза на преступления Мамурры и Лабиена, которые с невероятной жадностью грабили не только галльскую знать, но и зажиточных людей, а сопротивлявшихся казнили, утверждая, что "варвары замешаны в заговоре".
Народ ненавидел иноземцев, вторгшихся в отечество, и слово "Рим" приводило бедноту в ярость. Цезарю не доверяли, и он, чтобы обезопасить себя, пошел на сближение с богачами. Поставив вождей во главе племен, он надеялся, что все эти Тасгетии, Коммии и Думнориги помогут ему укрепить римское владычество в Галлии.
Спокойствие в стране казалось прочным. Из Рима приходили каждый день известия - Цезарь знал обо всем: великий Лукулл умер; выборы откладывались, потому, что народные трибуны, сторонники триумвиров, налагали veto, когда обсуждался вопрос о дне выборов; Красс и Помпей надеялись, что с января сенат будет назначать на каждые пять дней интеррекса, заместителя консула в комициях, и если интеррексом окажется преданный сенатор, они выставят свою кандидатуру; сенаторы, надев траурные одежды, обвиняли Помпея в тирании, но Красс и Помпей с притворным недоумением пожимали плечами; Габиний и Антоиий вторглись в Египет, чтобы восстановить на престоле Птолемея.
Читая эпистолы, Цезарь смеялся. "Пусть грызутся, - думал он, - а я добьюсь, чего хочу. Опасен только Катон - показная ходячая добродетель, лицемер и дурак, а его сторонники - ничтожество".
Кликнул Публия Красса и с нескрываемым восхищением смотрел на его красивое лицо с черным пушком на верхней губе, на шею и холеные руки.
- Поедешь в Рим во главе воинов… будете голосовать за Красса и Помпея… Передай привет своей богоравной супруге, дочери Метелла Сципиона, скромной, прекрасной, мудрой и нетщеславной… Когда я вспоминаю ее рассуждения о философии и геометрии Эвклида или игру на лире, когда слышу как бы в сновидении гимны Гесиода, которые она исполняет со страстью вакханки, я завидую тебе, Публий, и думаю: "Зачем боги не дали мне такой жены?"
Публий Красс смущенно улыбнулся:
- Вождь, твоя супруга Кальпурния не лишена достоинств…
- И всё же, Публий, она не чета Корнелии!.. Поезжай же. Бери в награду за твою службу всё, чего хочешь…
Он открыл походный ларец, и драгоценные камни засверкали, искрясь и переливаясь.
- Благодарю тебя, вождь! Но отец мой достаточно богат…
- Бери, бери. На память о Цезаре. А Корнелии передай от меня эту жемчужину.
И он протянул ему самую крупную жемчужину, оправленную в золотую звездочку.
- Подожди. Скорописцы кончают эпистолы, которые ты лично передашь своему отцу и Помпею. Извещай меня ежедневно обо всем, что делается в Риме… Будь здоров, да хранят тебя силы Олимпа!
Он привлек к себе Публия Красса и крепко поцеловал в губы.
Условия, принятые в Лукке, твердо проводились триумвирами. Красс и Помпей были избраны консулами. Рогация народного трибуна Гая Требония, сторонника Цезаря, о назначении провинции консулам на пять лет была принята и закон объявлен.
Читая донесения о событиях в Риме, Цезарь думал: "Этот и будущий годы обещают быть для меня урожайными. Красс готовится к парфянскому, а я стану готовиться к британскому походу. Посмотрим, кто больше удивит Рим - он или я? И кто добьется большего могущества и славы? Я превзойду своими победами Суллу и Лукулла или никогда не возвращусь в Рим. Цезарь должен быть живым в Риме или мертвым в Галлии".
Весною он двинулся из Цизальпинской Галлии в Трансальпийскую и, узнав о переходе германцев через Рен, пошел против них.
Узнав от прибывших в лагерь послов о цели вторжения германцев (они желали получить земли и находиться под покровительством Рима), Цезарь завязал с вождями мирные переговоры, а сам думал, как сорвать их. Он приказал тайно подойти легионам, находившимся в отдалении, и ожидать приказания.
"Идя в Британию, я должен обезопасить себе тыл, - решил Цезарь, - варварам доверять нельзя. Лучше напасть на них внезапно и перебить, чем получить удар в спину и бесславно погибнуть".
Вечером он приказал нескольким турмам ударить в тыл германским наездникам и, стоя на претории, наблюдал, с радостью в глазах, за движением всадников. Однако лихой налет турм был отражен германцами.
Солнце садилось, и в розовом закатном сиянии вырастали огромные лошади с бородатыми германскими наездниками, мчавшимися с копьями наперевес и занесенными мечами, с диким воем и топотом за римскими всадниками. Цезарь видел бежавшие в ужасе опрокинутые турмы, сбитых на землю людей, раненых и обезумевших коней, и поник головою. Только на мгновение.
- Трубить отступление, - закричал он Лабиену, готовившемуся ударить всей конницей, и, когда тот осмелился возразить, запальчиво прибавил: - Слышал? Исполняй, что приказано. Варваров более четырехсот тысяч.
"В открытом бою их не разбить. Красс назвал меня хитроумным… Но Красс советовал не превышать власти… Не превышать?.. Нет, сделаю, как нужно! Я не желаю удобрять телами римлян варварские поля!"
Ночью был отдан приказ легионам быть в боевой готовности. А утром Цезарь возобновил переговоры с германскими вождями.