- Говорят, господин, ты сам популяр и смело ратуешь за плебс… Мать моя погибла, защищая вождя… Отец был изрублен, сражаясь на стороне Спартака, и завещал мне… борьбу!..
Цезарь задумчиво смотрел на него.
- Прекрасное слово, - вымолвил он. - Цель моей жизни - продолжать дело Гракхов и Фульвия Флакка, дело Сатурнина… дело погибших популяров! - крикнул он. - И я принимаю тебя, верный слуга Сертория, и обещаю свою поддержку! Сейчас я отправляюсь на форум… Будешь мне сопутствовать?
"Нужно попросить у Красса взаймы, чтобы помочь всем этим клиентам и ремесленникам. Они в будущем пригодятся", - думал Цезарь, рассеянно отвечая на приветствия встречных. Его останавливали плебеи, и он узнавал людей (память у него была великолепная), которых видел хотя бы один раз. Здесь были избиратели, отдававшие свои голоса за деньги или мелкие выгоды, соглядатаи среди народа, узнававшие количество голосов противника, агитаторы во время выборов, наемные рукоплескатели при произнесении Цезарем речей на форуме и убийцы, готовые в свалке поразить врагов господина. Для всех у Цезаря было приветливое слово и щедрое обещание. Он называл их по именам, спрашивал о детях, внуках и редко ошибался. А когда изменяла память, грек-номенклатор, обязанный помнить имена избирателей и их семейное положение, тотчас же подсказывал господину забытое имя.
В этот вечер Цезарь был свободен, - не было обычных приглашений от клиентов ни на свадьбу, ни на семейные праздники, ни на похороны.
Сидя в кругу мелкого обнищалого люда, он говорил:
- Мой предок Марий боролся за плебс, дружил с Цинной, и я, друзья, тоже популяр, буду всю жизнь защищать ваши дела, если вы поддержите меня.
Сальвий слушал, хмурясь. Все это были слова, а он жаждал борьбы! Вспомнил речи клиента, поносившего Цезаря за малую подачку: "Популяр, наш сторонник! Ха-ха-ха! Только дурак верит этому! Где он был во время борьбы Брута и Лепида? Почему боролся в Азии против сторонников Сёртория? Отчего порицал свободнорожденных, поддерживавших Спартака?"
Когда плебеи разошлись, Сальвий задержался.
- Ты что, друг? - взглянул на него Цезарь. - Разве я не указал тебе, где спать?
- Господин, я хочу тебя спросить…
Не договорил: вошедший раб возвестил:
- Благородный господин Люций Сергий Катилина.
- Катилина? - с удивлением вскричал Цезарь. - Проси. - И тихо прибавил: Что ему у меня нужно?
Вошел патриций. Мрачные блестящие глаза тревожно метнулись по лицу Сальвия, встретились на мгновенье с глазами Цезаря, обежали атриум, заглянули в таблинум и остановились на хозяине.
- Ты удивлен, клянусь богами! - вскричал он. - Но бессмертные любят поражать нас неожиданностью, не правда ли? А лишние свидетели неожиданных встреч не всегда бывают терпимы…
Цезарь понял и, повернувшись к Сальвию, сказал:
- Друг, можешь идти. Ложись, завтра утром мы пойдем на форум и дорогою побеседуем…
Сальвию не хотелось уходить: не отрываясь смотрел на Катилину. Всё в нем восхищало Сальвия: и рост, и громовой голос, и решительность, и гордая осанка.
"Вот это вождь! - думал он. - Смелый и могучий, он мог бы повести нас к победам. Но увы! - он, кажется, не популяр - такого имени не произносил ни один клиент!"
Молча вышел. И по мере того как взбирался по крутой лестнице наверх, голоса удалялись.
В маленькой клетушке тускло горела светильня. На одном ложе спал, разметавшись, номенклатор, другое было пусто. Сальвий приготовился лечь, но в это время ясно услышал громкий голос Катилины, доносившийся снизу. Быстро задув светильню, Сальвий лег плашмя на пол, приложив ухо к щели.
- …зависит от власти, освященной богами. Я давно наблюдаю за тобой, благородный Гай Юлий, и удивляюсь: популяр - и не примкнул к вооруженным популярам, популяр - и снарядил корабли против…
- Молчи, - донесся голос Цезаря. - Выступления популяров были обречены на. неудачу. Во главе восстания должен стоять муж разумный, сильный духом и телом, готовый спокойно переносить успехи и неудачи; он должен иметь связь с влиятельными магистратами и опираться на легионы…
- А разве легионов не было? Разве ты не мог бы добиться…
- Молчи. Не время. Нужно ждать… Но скажи, благородный Люций Сергий, какое отношение к этому делу имеешь ты?
- Ха-ха-ха! Я угадываю, что ты думаешь, по твоим глазам: сулланец, злодей, кровосмеситель, братоубийца, пьяница, развратник, - не так ли? Как будто так, да не так. В моей груди бьется сердце римлянина, сердце волчицы, вскормившей Ромула и Рема! Я люблю Рим, люблю квиритов и готов отдать свою жизнь за благоденствие отечества и его сограждан! Скажи, разве патриций не должен заботиться о младших своих братьях - плебеях?
- Давно ли ты так думаешь? - усмехнулся Цезарь.
- С того времени, как узнал, что ветераны Суллы бедствуют… Знаешь, оптиматы прижимают их так же бессовестно, как плебеев. И я пришел тебе сказать: "Популяр, объедини плебс, я готов бороться на твоей стороне…"
- Люций Сергий, я - маленький человек…
- Но ты возвысишься, Цезарь!
- Тогда и начнем борьбу!
- Нет, мы начнем ее раньше, - резко ответил Катилина, - и ждать тебя не будем… Недовольных много, число их увеличивается, и когда мы завербуем в свои ряды самых влиятельных мужей…
Голоса удалились - собеседники перешли, очевидно, в таблинум.
Сальвий потихоньку встал и лег на ложе.
"Катилина храбр, - думал он, - а Цезарь хитер и осторожен. Вот кому быть вождем - Катилине! А лисья хитрость Цезаря только повредит нашему делу!"
Долго он не спал в ночной тишине. Тревожные мысли бродили в разгоряченной голове. И, когда задремал, приснилось, что Катилина ведет толпы народа в бой на форум.
XVI
Катилина принял Сальвия в таблинуме. Он был не один. Его окружали несколько мужей.
- Сальвий? Это имя - клянусь Вестой! - ничего мне не говорит, - громко засмеялся Катилина, взглянув на оробевшего иберийца. - Но, я вижу, ты - чужестранец, и поэтому - привет страннику, преступившему порог моего скромного жилища!..
- Господин мой, отдаваясь под твою защиту и высокое покровительство, я не хочу скрывать от тебя, кто я…
И он рассказал, ничего не утаивая, о своей жизни и борьбе.
Катилина слушал с загоревшимися глазами и, когда Сальвий кончил, заглянул ему в глаза:
- Не лжешь?
- Клянусь тенями отца и матери! Прибыв в Рим, я обратился к популярам, и они послали меня к Гаю Юлию Цезарю… Но я ушел от него, сказав, что уезжаю из Рима… И если он встретит меня у тебя…
- Почему ты ушел от Цезаря?
- Какой он популяр?! - возмущенно воскликнул Сальвий. - Он больше помышляет о себе, чем о благе плебса…
Катилина с удивлением взглянул на него:
- Почему ты так думаешь?
Сальвий поостерегся сказать о подслушанной беседе.
- Клиенты жалуются, - тихо вымолвил он, - что Цезарь не всегда держит свое слово…
- И только? - перебил Катилина. - Настоящее время, дорогой мой, нельзя сравнивать с тем, что было. Честность стала глупостью, осмеиваемой на всех перекрестках. И всё же каждый нобиль продолжает твердить о честности и похваляться ею, а стоит лишь сказать, что все они - обманщики и негодяи, как начинаются вопли: "Он обвиняет в нечестности весь римский народ!" Но ты наблюдателен, Сальвий, и я хочу послать тебя… Но об этом поговорим завтра…
Повернулся к друзьям:
- Сегодня у меня пиршество, и я надеюсь, что боги обрадуют меня вашим присутствием…
-…и присутствием матрон? - перебил веселый Лентул Сура.
- Не беспокойся. В матронах, флейтистках и плясуньях недостатка не будет… Приходи и ты, Сальвий, прощу тебя.
- Нет, господин мой, я боюсь встретиться с Цезарем…
- Ты осторожен, это хорошо, - кивнул Катилина, - такие люди мне нужны. Пройди на кухню и скажи повару: "Господин приказал накормить и напоить меня по-царски". Ешь и пей, веселись с рабынями…
Стали прибывать гости: Цезарь с женой, пышная, с притворно-лукавой надменностью подрумяненного лица Преция, Цетег, тучная, смуглолицая, с грустными глазами Арсиноя, жена Хризогона. И Аврелия Орестилла, матрона с мужественным лицом и высокой грудью.
Однако пиршество еще не начиналось. Амфитрион ожидал еще гостей.
Корнелий Лентул Сура открыто ухаживал за матронами, а Цетег, Катилина, Аврелия Орестилла и Хризогон беседовали о победах Лукулла.
- Он зимовал в кабирском дворце Митридата, где награбил несметные сокровища, - с завистью говорил Катилина, - взял Амис, Афины Понта, а римские воины зажгли и разрушили город…
- Желая спасти творения искусства, - перебил Хризогон, - он, говорят, бросился в толпу воинов и едва не был растерзан…
- Если грабит полководец, - презрительно засмеялась Аврелия Орестилла, - то почему бы не грабить легионам? Лукулл…
- Прости, госпожа, - перебил ее Хризогон, - покойный император высоко ценил его…
Орестилла не успела ответить. Крики и восклицания потрясли атриум - входили толстый Красс и Широкоплечий Помпей. Насколько богач был подвижен, настолько полководец медлителен. Заклятые враги, они недавно помирились, чтобы сообща добиваться консульства (Помпею была необходима поддержка Красса, могущественного сенатора, а Крассу - поддержка Помпея в народном собрании), и это им удалось.
Вернувшись в Рим после уничтожения остатков спартаковцев, слыша на форуме, улицах и в общественных местах нарекания на сулланские законы и порядки, Помпей, не задумываясь, перешел на сторону популяров и обещал народу восстановить власть трибунов, когда станет консулом. Популяры с радостью согласились поддерживать его, позабыв, что Помпей, будучи сулланцем, подавил восстания Лепида и Сертория, вероломно казнил Юния Брута.
"Враг плебеев притворился овечкой, - думал Красс, искоса поглядывая на него с усмешкой, - это умно. Комиции выбрали нас консулами, легионы нами распущены, теперь остается возвратить народным трибунам власть, отнятую Суллой, главным образом право проводить законы без утверждения сената. А тогда…"
Он потер руки и, услышав приветствия мужей, увидев низкие поклоны матрон и девушек, широко улыбнулся подходившему Катилине.
- Привет величайшим полководцам, - сказал хозяин, и глаза его метнулись по их лицам.
- Привет и тебе, счастливейший из смертных! - громко ответил Помпей, взглянув откровенно на вспыхнувшую Аврелию Орестиллу. - Мы, воины, отвыкли в странах варваров от прелестных лиц римлянок и гречанок…
- Но ты не отвык, благородный Гней Помпей, от любезности, и Венера, по-видимому, вновь стала благосклонной к тебе, лишь только нога своя ступила на почву Италии…
- Венера помогает влюбленным, а обо мне едва ли кто думал, кроме моей жены, - с притворным вздохом возразил Помпей.
- Ты очень скромен, - засмеялась Аврелия Орестилла, замахнувшись на него веером, - но я могла бы назвать имена матрон, тосковавших по тебе…
Помпей смущенно обратился. к Крассу:
- Гости занимают уже места, и, если ты, коллега, не возражаешь, возляжем вместе.
Но Красс, шепотом беседовавший с Катилиной, не ответил. До слуха Помпея донеслись его слова:
- …сто тысяч сестерциев… пять с половиной процентов в месяц…
"Торгаш нигде не упускает случая, чтобы извлечь прибыль", - презрительно подумал Помпей и занял место рядом с Юлием Цезарем.
Увлекшись пением кифаристки, он не слушал Цезаря, который, придвинувшись к нему, что-то шептал. А гречанка пела, сопровождая строфы тихими звуками кифары.
Есть в ковеславвом Аргосе град знаменитый Эфира.
В оном Сизиф обитал, препрославленный мудростью смертный…
- Прости меня, великий Александр, что я мешаю тебе слушать, - льстиво говорил Цезарь, сравнивая Помпея с Александром Македонским, - но я не могу не восторгаться твоими громкими победами! И в Испании, и в Италии ты совершил такие подвиги, что плебс, ожидая твоего возвращения в город Ромула, величал тебя вторым Марием…
Сравнение с Марием не понравилось Помпею, и он, не скрывая своего недовольства, тихо вымолвил:
- Не хотел бы я быть Марием, побежденным Суллою… Но поскольку ты поддерживаешь меня в народном собраний, я спокоен…
- Я маленький человек, - притворно вздохнул Цезарь, - нападая же на сулланцев и на законы диктатора, я расчищаю тебе, благородный Александр, путь к власти…
- Разве ты считаешь меня честолюбивым?
- Каждый муж, а в особенности великий, должен быть почитаем по заслугам… Только, конечно, не Лукулл: он обогащается, грабя провинции, ведет войны без разрешения сената, который терпит его своеволия и величает на заседаниях Александром Македонским… Бесспорно, подвиги Лукулла блестящи, но если бы ты был на его месте…
Глаза Помпея загорелись, щеки зарумянились. В одно мгновение в голове пролетела мысль: "В Азию, в Азию!" - однако он подавил волнение, вымолвив:
- Грабежи постыдны, и я удивляюсь, что Гай Веррее, сицилийский пропретор, остается безнаказанным… Подумать только - в три года он обратил население цветущей страны в толпу нищих!
- Ты ошибся, Александр! Популяры не молчат… Марк Туллий Цицерон обещал выступить в этом деле по просьбе представителей сицилийских городов… Сегодня я увижусь с ним и поговорю…
Помпей задумался.
- Видишь ли, друг, - сказал он, подняв голову, - Цицерон будет обвинять Верреса и откажется, по обыкновению, от вознаграждения, а Квинт Гортензий Гортал, конечно, получит сотни тысяч сестерциев… Не находишь ли ты, что Цицерону нужно что-то пообещать?
- Нет, нет, - поспешно возразил Цезарь, - Цицерон - муж бескорыстный, и это оскорбило бы его… Скажу тебе откровенно: он собирается на свой счет отправиться в Сицилию за доказательством виновности Верреса…
Подошел Красс и, возлегая рядом с Помпеем, тихо сказал:
- Амфитрион не дает мне покоя…
- Неужели просит денег? - спросил Помпей.
- Не просит, а требует! И я обещал, потому что - клянусь богами! - никогда не был расчетлив…
Цезарь и Помпей переглянулись. Но Красс, не замечая удивленых взглядов, продолжал:
- Опираться на плебс, поддерживать популяров и ладить с ними - это хорошо, и Катилина, кажется, чтото замышляет… Боюсь только, как бы его действия не вызвали потрясения республики! Впрочем, не так беспокоит меня Катилина, как Цицерон…
- Цицерон? - вскричал Помпей. Красс исподлобья взглянул на него.
- Разве не знаешь, что Цицерон решил обвинять Верреса?..
- Но Веррес… разве он не разорил Сицилии? Красс рассмеялся.
- А ты бы как поступил, Гней Помпей, если бы был на его месте?
Помпей смутился, но его выручил Цезарь:
- Благородный Марк Лициний, очевидно, забыл, что Помпей Великий еще при жизни Суллы управлял некоторое время Сицилией…
- Управлял?.. Когда это было?
- После поражения Карбона.
Помпей перестал слушать ворчливый голос Красса, перебрасывавшегося непонятными полунамеками с Каталиной, и сосредоточил всё свое внимание на Преции: подмигивал ей, бросал в нее хлебными шариками.
И вдруг оглянулся, почувствовав на себе чей-то напряженный взгляд.
Цезарь!
Он не спускал с них насмешливо-прищуренных умных глаз.
"Клянусь Венерой, он надоедлив, как девчонка, впервые познавшая любовь! - подумал Помпей. - Неужели он думает, что, став популяром, я должен работать только на них? И что такое плебс? Средство для достижения власти".
Он отвернулся от Цезаря и протянул Преции фиал.
Со смехом поднесла она к губам чашу:
- Говорят, ты привез из Иберии редкостные вещицы…
- Будь спокойна, - ответил Помпей, поморщившись, - Венера, способствуя любви, ценит красоту во всем.
XVII
Помпей и Красс приступили к исполнению магистратуры. Стараясь задобрить плебс, они раздавали бесплатно хлеб, устраивали празднества, а когда Помпей внес рогацию о возвращении трибунам власти, отнятой у них Суллой, и Красс, пользовавшийся огромным влиянием в сенате, помог провести ее; когда была восстановлена цензура и ряд сулланцев исключен из сената; когда Цезарь своей агитацией в комициях и на конциях добился прощения участникам междоусобных войн, - плебс стал превозносить трех Популяров, величая их лучшими друзьями народа.
Однако хорошие отношения между Крассом и Помпеем не замедлили испортиться: оба консула подозрительно следили за действиями друг друга, а Цезарь, искусно прикидываясь сторонником обоих, вносил рознь в их отношения.
Помпей мечтал о славе и богатстве. Победы Лукулла тревожили его, а корабли, прибывавшие в Рим с драгоценностями, возбуждали его жадность. Он знал, что, став любимцем народа, может опереться на него и извлечь ряд выгод, и начал с того, что стал подстрекать толпу против сицилийского претора Гая Верреса, а Цицерона уговорил выступить против него с обвинением. Но он меньше всего думал об участии Верреса: не преступление претора и не жалость к ограбленной Сицилии заставляли его выступить, - важно было возбудить народ против сулланца; и он говорил на форуме, что злодеи, подобные Верресу, уже изгнаны из сената, называл даже имена Хризогона и Других враждебных плебсу мужей, намекал, что сенат всё еще привержен Сулле:
- Поэтому, квириты, проявите твердость, присущую римлянам, и осудите своего врага.
И плебеи требовали судебного разбирательства.
Расчеты Помпея оказались верными: Веррес - сулланец, но сулланцы - враги, а так как сенат состоит из сулланцев, то не может быть дружественен плебсу. А разве Лукулл не из этой шайки?
Рассеяв среди народа сотни своих приверженцев, которые возбуждали плебс против Лукулла, Помпей нередко сам появлялся на пристани, когда разгружались корабли, прибывавшие из Азии, и, указывая на богатства, говорил: "Разве Лукулл - не второй Веррес?" Народ негодовал. Однажды послышались возгласы об отозвании Лукулла: "Передать ведение войны Помпею", - кричали плебеи, и консул повеселел, - главное было сделано.
"Комиции за меня, - думал он, - а сенат?.. Красс не откажется поддержать…"
Однако он ошибся. Узнав о домогательствах Помпея, Красс рассвирепел. Он произнес в сенате негодующую речь, обвиняя Помпея в кознях против республики, в заискивании "перед чернью", и, превознося Лукулла (он перечислял его победы над Митридатом), порицал Помпея:
- Ты посягаешь, коллега, на мужа, доблесть которого общеизвестна и признана самим диктатором. Лукулл, расширив римские владения, далеко распространил славу о величии родины и непобедимости наших легионов… После четырех лет трудов и борьбы он уже почти завершил свое дело… А ты хочешь собрать жатву с полей, обработанных им, возвеличить себя, а его унизить. Постыдись! Вспомни нашего отца-диктатора! Тень его будет тебя преследовать и всю жизнь не давать покоя…
- Не я добиваюсь назначения в Азию, - возразил Помпей, - а римский народ, возмущенный преступлениями Верреса. Он требует смещения аристократа, который грабит провинцию, и назначения на его место популяра. Думаю, что сами бессмертные внушили народу эту мысль, Разве отцы государства желают смуты и потрясения устоев республики? Благо отечества, единственно оно - цель наших трудов. И не всё ли равно, кто закончит войну с Митридатом? Лишь бы понтийский царь был побежден.