34. М. М. ДЮКОВСКОМУ5 февраля 1883 г. Москва. 83/5/II Милостивый государь Михаил Михайлович! Вашу рукопись я показывал в двух редакциях, сампрочел и в общем пришлось покончить казенноюфразой: "по случаю накопления материала и т. д.". Дляежедневных и еженедельных газет она неудобна,потому что велика, в большой же журнал ее не примут,потому что она не серьезна по форме, хотя и заняласьсерьезной задачей. Форма и стих, по моему мнению,потерпят в редакции большого журнала фиаско послепервых 3-4-х строк. Жаль будет, если этот далеко неплохой труд пропадет даром. Вы, наверное, видели впечати вещи, во много раз худшие. Есть один исход:можно выпустить отдельным изданием, т. е. продать наНикольской. Ходов и выходов Никольских я не знаю, ноу меня есть приятели - специалисты по этой части.Если автор затруднится сам взяться за продажу врабство своего детища, то я могу попросить приятеляпохлопотать, узнать, спросить... Обещать исполнениясего в скором времени не могу, ибо не знаю, когда увижуединого из оных приятелей. Наши Вам кланяются. Уважающий Вас Антон Чехов.
35. Ал. П. ЧЕХОВУ и А. И.ХРУЩОВОЙ-СОКОЛЬНИКОВОЙМежду 3 и 6 февраля 1883 г. Москва. Любезный друг Сашинькёх! Письмо твое поганое получил и оное читал с упрекомв нерадении. Я читал твое письмо тётеньке, СеменГавриловичу, Сергей Петровичу, Иван Егорычу, и всемоно понравилось. Сергей Петрович прослезился,несмотря даже на то оскорбление, которое ты, понеразумию своему и гордыне, нанес величию богов."Осколки" ты будешь
{01052}
получать. Я вчера еще раз писалЛейкину, а Лейкин исполняет мои прошения сособенною ревностью: я у него один из солидных бджёл.Журнал, как увидишь, умно составляемый и ведомый,хорошо раскрашиваемый и слишком либеральный. Таму меня, как ты увидишь, проскочили такие вещи, какиев Москве боялись принять в лоно свое дажебесцензурные издания. Боюсь, чтобы его неприхлопнули. Получаю от Лейкина 8 коп. за строчку.Гонорар наиаккуратнейшим образом высылаетсякаждое первое число. "Зритель" и выходит аккуратно, и платит аккуратно.Я заработал уже в нем рублей 90. Становлюсь популярным и уже читал на себякритики. Медицина моя идет crescendo. Умею врачевать и неверю себе, что умею... Не найдешь, любезный, ни однойболезни, которую я не взялся бы лечить. Скороэкзамены. Ежели перейду в V курс, то, значит, finita lacomedia... He имея усов, знаний и возраста, придетсявступить на стезю Захарьиных и Циркуненков...Материя скучная... Пиши, любезный. А. Чехов. Милостивейшая государыня Анна Ивановна! Как ви наивны! Неужели ви думаете, что молчаниеведет к совершенству в смысле спасения? Ну отчего быВам не написать хоть строчечку... (хоть копеечку! -как говорит Стружкин). Сердиты Вы, что ли? Еслисердиты, то бросьте сердиться... наплюйте... Будьтеграмотны и нас ради... Ведь Вас учили грамоте не длятого только, чтобы прочитывать на Долгоруковскойулице гробовые вывески и переводить А. М. Дмитриевуитальянские комедии. У вас сейчас весна будет. Счастливчики! Я недавно послал письмо Вам, о судьбе которогоничего не ведаю. Шурке советую щеглов ловить. Что онподелывает? Учится? Летом прибудем сечь Ваше потомство. Существует ли Борискин кабак? Андай кому следует: конец письма не сохранился.
{01053}
36. Ал. П. ЧЕХОВУ20-е числа февраля 1883 г. Москва. Доброкачественный брат мой, Александр Павлович! Первым делом поздравляю тебя и твою половину сблагополучным разрешением и прибылью, а г. Таганрогсо свеженькой гражданкой. Да живет (...крестись!)новорожденная многие годы, преизбыточествуя(крестись!) красотою физическою и нравственною,златом, гласом, толкастикой, и да цапнет себе современем мужа доблестна (крестись, дурак!), прельстивпредварительно и повергнув в уныние всехтаганрогских гимназистов!!! Принеся таковое поздравление, приступаю прямо кделу. Сейчас Николка сунул мне на прочтение твоеписьмо. Вопрос о праве "читать или не читать", занеимением времени, оставим в стороне. Относисьписьмо к одной только Николкиной персоне, яограничился бы поздравлением, но письмо твоезатрогивает сразу несколько вопросов, весьмаинтересных. О сих вопросах я и хочу потолковать.Мимоходом дам ответ и на все твои предшествовавшиескрижали. К сожалению, у меня нет времени написатьмного, как бы следовало. Благовидности иобстоятельности ради прибегну к рамкам, к системе:стану по ниточкам разбирать твое письмо, от "а" доижицы включительно. Я критик, оно - произведение,имеющее беллетристический интерес. Право я имею,как прочитавший. Ты взглянешь на дело как автор - ивсё обойдется благополучно. Кстати же, нам, пишущим,не мешает попробовать свои силишки на критиканстве.Предупреждение необходимо: суть в вышеписанныхвопросах, только; буду стараться, чтобы мое толкованиебыло по возможности лишено личного характера. 1) Что Николка неправ - об этом и толковать нестоит. Он не отвечает не только на твои письма, нодаже и на деловые письма; невежливее его в этомотношении я не знаю никого другого. Год собирается оннаписать Лентовскому, который ищет его; полгода наэтажерке валяется письмо одного порядочногочеловека, валяется без ответа, а ради ответа только ибыло писано. Балалаечней нашего братца трудно найтикого другого. И что ужаснее всего - он неисправим...Ты разжалобил его своим письмом, но не думаю, чтобыон нашел время
{01054}
ответить тебе. Но дело не в этом. Начнус формы письма. Я помню, как ты смеялся наддядиными манифестами... Ты над собой смеялся. Твоиманифесты соперничают по сладости с дядиными. Всёесть в них: "обнимите"... "язвы души"... Недостаеттолько, чтобы ты прослезился... Если веритьдядькиным письмам, то он, дядя, давно уже долженистечь слезой. (Провинция!..) Ты слезоточишь от началаписьма до конца... Во всех письмах, впрочем, и во всехсвоих произведениях... Можно подумать, что ты и дядясостоите из одних только слезных желез. Я не смеюсь,не упражняю своего остроумия... Я не тронул бы этойслезоточивости, этой одышки от радости и горя,душевных язв и проч., если бы они не были такнесвоевременны и... пагубны. Николка (ты это отличнознаешь) шалаберничает; гибнет хороший, сильный,русский талант, гибнет ни за грош... Еще год-два, и песнянашего художника спета. Он сотрется в толпепортерных людей, подлых Яронов и другой гадости... Тывидишь его теперешние работы... Что он делает? Делаетвсё то, что пошло, копеечно..., а между тем в зале стоитначатой замечательная картина. Ему предложил"Русский театр" иллюстрировать Достоевского... Он далслово и не сдержит своего слова, а эти иллюстрациидали бы ему имя, хлеб... Да что говорить? Полгода томуназад ты видел его и, надеюсь, не забыл... И вот, вместотого чтобы поддержать, подбодрить талантливогодобряка хорошим, сильным словом, принести емунеоцененную пользу, ты пишешь жалкие, тоскливыеслова... Ты нагнал на него тоску на полчаса, расквасилего, раскислил и больше ничего... Завтра же он забудеттвое письмо. Ты прекрасный стилист, много читал,много писал, понимаешь вещи так же хорошо, как идругие их понимают, - и тебе ничего не стоит написатьбрату хорошее слово... Не нотацию, нет! Если бы вместотого, чтобы слезоточить, ты потолковал с ним о егоживописи, то он, это верно, сейчас уселся бы заживопись и наверное ответил бы тебе. Ты знаешь, какможно влиять на него... "Забыл... пишу последнееписьмо" - всё это пустяки, суть не в этом... Не этонужно подчеркивать... Подчеркни ты, сильный,образованный, развитой, то, что жизненно, что вечно,что действует не на мелкое чувство, а на истинночеловеческое чувство... Ты на это способен... Ведь тыостроумен, ты реален, ты художник. За твое
{01055}
письмо, вкотором ты описываешь молебен на палях (сгаттерасовскими льдами), будь я богом, простил бы ятебе все твои согрешения вольные и невольные, яжеделом, словом... (Кстати: Николке, прочитавшему этотвое письмо, ужасно захотелось написать пали.) Ты и впроизведениях подчеркиваешь мелюзгу... А между темты не рожден субъективным писакой... Это неврожденное, а благоприобретенное... Отречься отблагоприобретенной субъективности легко, как питьдать... Стоит быть только почестней: выбрасывать себяза борт всюду, не совать себя в герои своего романа,отречься от себя хоть на 1/2 часа. Есть у тебя рассказ,где молодые супруги весь обед целуются, ноют, толкутводу... Ни одного дельного слова, а одно толькоблагодушие! А писал ты не для читателя... Писал,потому что тебе приятна эта болтовня. А опиши тыобед, как ели, что ели, какая кухарка, как пошл твойгерой, довольный своим ленивым счастьем, как пошлатвоя героиня, как она смешна в своей любви к этомуподвязанному салфеткой, сытому, объевшемуся гусю...Всякому приятно видеть сытых, довольных людей -это верно, но чтобы описывать их, мало того, что ониговорили и сколько раз поцеловались... Нужно кое-что идругое: отречься от того личного впечатления, котороепроизводит на всякого неозлобленного медовоесчастье... Субъективность ужасная вещь. Она нехорошауже и тем, что выдает бедного автора с руками иногами. Бьюсь об заклад, что в тебя влюблены всепоповны и писарши, читавшие твои произведения, абудь ты немцем, ты пил бы даром пиво во всехбиргалках, где торгуют немки. Не будь этойсубъективности, этой чмыревщины, из тебя вышел быхудожник полезнейший. Умеешь так хорошо смеяться,язвить, надсмехаться, имеешь такой кругленький слог,перенес много, видел чересчур много... Эх! Пропадаетдаром материал. Хоть бы в письма его совал,подкураживал Николкину фантазию... Из твоегоматериала можно ковать железные вещи, а неманифеста. Каким нужным человеком можешь тыстать! Попробуй, напиши ты Николке раз, другой раз,деловое слово, честное, хорошее - ведь ты в 100 разумней его, - напиши ему, и увидишь, что выйдет... Онответит тебе, как бы ни был ленив... А жалких,раскисляющих слов не пиши: он и так раскис...
{01056}
"Не много надо чутья, - пишешь ты далее, - чтобыпонять, что, уезжая, я отрезывал себя от семьи иобрекал себя забвению..." Выходит, что тебя забыли.Что ты и сам не веришь в то, что пишешь, и толковатьне стоит. Лгать незачем, друг. Зная характер ноющейматери и Николая, который в пьяном виде вспоминаети лобызает весь свет, ты не мог этого написать; если быне слезные железы, ты не написал бы этого. - "Яожидал и, конечно, дождался..." Пронять хочешь...Нужно пронять, очень нужно, но проймешь не такимисловами. Это цитаты из "Сестренки", а у тебя есть иподельней вещи, которые ты с успехом мог быцитировать. 2) "Отец написал мне, что я не оправдал себя" и т. д.Пишешь ты это в 100-й раз. Не знаю, чего ты хочешь ототца? Враг он курения табаку и незаконногосожительства - ты хочешь сделать его другом? Сматерью и теткой можно проделать эту штуку, а с отцомнет. Он такой же кремень, как раскольники, ничем нехуже, и не сдвинешь ты его с места. Это его, пожалуй,сила. Он, как бы сладко ты ни писал, вечно будетвздыхать, писать тебе одно и то же и, что хуже всего,страдать... И как будто бы ты этого не знаешь?Странно... Извини, братец, но мне кажется, что тутнемаловажную роль играет другая струнка, идовольно-таки скверненькая. Ты не идешь противрожна, а как будто бы заискиваешь у этого рожна...Какое дело тебе до того, как глядит на твоесожительство тот или другой раскольник? Чего тылезешь к нему, чего ищешь? Пусть себе смотрит, какхочет... Это его, раскольницкое дело... Ты знаешь, чтоты прав, ну и стой на своем, как бы ни писали, как быни страдали... В (незаискивающем) протесте-то и всясоль жизни, друг. Всякий имеет право жить с кем угодно и как угодно -это право развитого человека, а ты, стало быть, неверишь в это право, коли находишь нужным подсылатьадвокатов к Пименовнам и Стаматичам. Что такое твоесожительство с твоей точки зрения? Это твое гнездо,твоя теплынь, твое горе и радость, твоя поэзия, а тыносишься с этой поэзией, как с украденным арбузом,глядишь на всякого подозрительно (как, мол, он об этомдумает?), суешь ее всякому, ноешь, стонешь... Будь ятвоей семьей, я бы по меньшей мере обиделся. Тебеинтересно, как я думаю, как Николай, как отец!? Дакакое тебе дело?
{01057}
Тебя не поймут, как ты не понимаешь"отца шестерых детей", как раньше не понималотцовского чувства... Не поймут, как бы близко к тебени стояли, да и понимать незачем. Живи да и шабаш.Сразу за всех чувствовать нельзя, а ты хочешь, чтобымы и за тебя чувствовали. Как увидишь, что наши рожиравнодушны, то и ноешь. Чудны дела твои, господи! А ябы на твоем месте, будь я семейный, никому бы непозволил не только свое мнение, но даже и желаниепонять. Это мое "я", мой департамент, и никакиесестрицы не имеют права (прямо-таки в силуестественного порядка) совать свой, желающий понятьи умилиться, нос! Я бы и писем о своей отцовскойрадости не писал... Не поймут, а над манифестомпосмеются - и будут правы. Ты и Анну Ивановнунастроил на свой лад. Еще в Москве она при встрече снами заливалась горючими слезами и спрашивала:"Неужели в 30 лет... поздно?" Как будто бы мы ееспрашивали... Наше дело, что мы думали, и не вашедело объяснять нам. Треснуть бы я себя скорейпозволил, чем позволил бы своей жене кланятьсябратцам, как бы высоки эти братцы ни были! Так-то...Это хорошая тема для повести. Повесть писать некогда. 3) "От сестры я не имею права требовать... она неуспела еще составить обо мне... непаскудного понятия.А заглядывать в душу она еще не умеет..."(Заглядывать в душу... Не напоминает ли это тебеурядницкое читанье в сердцах?) Ты прав... Сестралюбит тебя, но понятий никаких о тебе не имеет...Декорации, о которых ты пишешь, сделали только то,что она боится о тебе думать. Очень естественно!Вспомни, поговорил ли ты с нею хоть разпо-человечески? Она уже большая девка, на курсах,засела за серьезную науку, стала серьезной, а сказал,написал ли ты ей хоть одно серьезное слово? Та жеистория, что и с Николаем. Ты молчишь, и не мудрено,что она с тобой незнакома. Для нее чужие большесделали, чем ты, свой... Она многое могла быпочерпнуть от тебя, но ты скуп. (Любовью ее неудивишь, ибо любовь без добрых дел мертва есть.) Онапереживает теперь борьбу, и какую отчаянную! Дивудаешься! Всё рухнуло, что грозило стать жизненнойзадачей... Она ничем не хуже теперь любойтургеневской героини... Я говорю без преувеличиваний.Почва самая благотворная, знай только сей! А тылирику ей строчишь и сердишься,
{01058}
что она тебе не пишет!Да о чем она тебе писать будет? Раз села писать, думала,думала и написала о Федотихе... Хотела бы еще кое-чтонаписать, да не нашлось человека, который поручилсябы ей, что на ее слово не взглянут оком Третьякова иК . Я, каюсь, слишком нервен с семьей. Я вообщенервен. Груб часто, несправедлив, но отчего сестраговорит мне о том, о чем не скажет ни одному из вас? А,вероятно, потому, что я в ней не видел только "горячолюбимую сестру", как в Мишке не отрицал человека, скоторым следует обязательно говорить... А ведь оначеловек, и даже ей-богу человек. Ты шутишь с ней: далей вексель, купил в долг стол, в долг часы... Хорошапедагогия! За нее на том свете не родители отвечатьбудут. Не их это дело... "Об Антоне я умолчу. Оставалсяты один..." Коли взглянуть на дело с джентльменскойточки зрения, то и мне бы следовало умолчать и пройтимимо. Но в начале письма я сказал, что обойду личное...Обойду и здесь оное, а зацеплю только "вопрос...". (Ужассколько вопросов!) Есть на белом свете одна сквернаяболезнь, незнанием которой не может похвастатьсяпишущий человек, ни один!.. [Их много, а нас мало. Нашлагерь слишком немногочисленен. Болен лагерь этот.Люди одного лагеря не хотят понять друг друга.]Записался! Зачеркивать приходится... И ты знаком сней... Это кичеевщина - нежелание людей одного итого же лагеря понять друг друга. Подлая болезнь! Мылюди свои, дышим одним и тем же, думаем одинаково,родня по духу, а между тем... у нас хватает мелочностиписать: "умолчу!" Широковещательно! Нас так мало,что мы должны держаться друг друга... ну, да vouscomprenez! Как бы мы ни были грешны по отношениюдруг к другу (а мы едва ли много грешны!), а мы неможем не уважать даже малейшее "похоже на сольмира". Мы, я, ты, Третьяковы, Мишка наш - вышетысячей, не ниже сотней... У нас задача общая ипонятная: думать, иметь голову на плечах... Что не мы,то против нас. А мы отрицаемся друг от друга! Дуемся,ноем, куксим, сплетничаем, плюем в морду! Сколькихоплевали Третьяков и К ! Пили с "Васей" брудершафт,а остальное человечество записали в разрядограниченных!
{01059}
Глуп я, сморкаться не умею, много нечитал, но я молюсь вашему богу - этого достаточно,чтобы вы ценили меня на вес золота! Степанов дурак,но он университетский, в 1000 раз выше СеменаГавриловича и Васи, а его заставляли стукаться вискомо край рояля после канкана! Безобразие! Хорошеепонимание людей и хорошее пользование ими! Хорошбы я был, если бы надел на Зембулатова дурацкийколпак за то, что он незнаком с Дарвином! Он,воспитанный на крепостном праве, врагкрепостничества - за одно это я люблю его! А если быя стал отрекаться от А, Б, В... Ж, от одного, другого,третьего, пришлось бы покончить одиночеством! У нас, у газетчиков, есть болезнь - зависть. Вместотого чтоб радоваться твоему успеху, тебе завидуют и...перчику! перчику! А между тем одному богу молятся,все до единого одно дело делают... Мелочность!Невоспитанность какая-то... А как всё это отравляетжизнь! Дело нужно делать, а потому и останавливаюсь. Послекогда-нибудь допишу. Написал тебе по-дружески,честное слово; тебя никто не забывал, никто противтебя ничего особенного не имеет и... нет основания неписать тебе по-дружески. Кланяюсь Анне Ивановне и одной Ma. Получаешь ли "Осколки"? Уведомь. Послал тебеподтверждение самого Лейкина. А за сим мое почитание. А. Чехов Не хочешь ли темки? Накатал я однако! Рублей на 20! Более, впрочем...
37. Н. А. ЛЕЙКИНУМарт, после 2, 1883 г. Москва. Многоуважаемый Николай Александрович! Получил и письмо и гонорар. Merci. Пророчество Вашеотносительно моего писания, вероятно, сбудется: будуписать. Половина работы отложена на после лета:выигрываю в весне и проигрываю в лете. С половины
{01060}
апреля начну строчить "дачные рассказы". В прошломгоду они у меня удавались. Напишу кучу и пришлю Вамна выбор; остальное, после Вашего выбора,Москве-матушке... Посылаю Вам статейку ("Трубка")Агафопода Единицына, московского писаки. Просилпереслать. Еще об одном: пришлите мне для моей библиофикиединую из Ваших книжек. Какую именно, не знаю. Жилво время оно в провинции и был одним изревностнейших Ваших читателей. Особенно врезался в мою память один рассказ, гдекупцы с пасхальной заутрени приходят. Язахлебывался, читая его. Мне так знакомы эти ребята,опаздывающие с куличом, и хозяйская дочка, ипраздничный "сам", и сама заутреня... Не помнютолько, в какой это книжке... В этой же книжке, кстатисказать, есть фраза, которая врезалась в мою память:"Тургеневы разные бывают", - фраза, сказаннаяпродавцом фотографий. Вот Вам 2 признака желаемойкнижки. Есть, впрочем, один и третий: она должна бытьиз первых. А за сим примите уверение в глубокомуважении от А. Чехова. Р. S. У Вас в конторе нововведение: почтовые марки,прежде чем вложить в конверт, заворачивают вбумажку. Это рациональная реформа. Впредшествующую получку я распечатал конверт впочтамтском дворе, и мои бедные марки были развеяныветром.
38. А. Н. КАНАЕВУ26 марта 1883 г. Москва. 3/26/III Многоуважаемый Александр Николаевич, Тысячу раз уж успел я мысленно поблагодарить заВаше первое письмо, бывшее ответом на мою просьбу, аныне присовокупляю другую тысячу ради Вашегонового письма. Генеральский адрес получил и оныйвручил по принадлежности. О результатах ничего незнаю; на днях наведу справки. Над грязной землейсветит такое хорошее солнце, в воздухе так пахнетвесной, что лень
{01061}