- Полагаю, персонально для тебя они могли бы это устроить, если ты хорошенько их попросишь. И уж тогда-то они разглядят твою благородную душу. Они сразу оценят тебя. Они просто мечтают о таких преступниках, как ты.
С этими словами Илз снова улегся на скамью и закрыл глаза.
- Они будут весьма сожалеть, когда ты выйдешь отсюда, - добавил он.
- Я вижу, у вас что ни слово, то шутка, - улыбаясь, сказал Браш. - Признаться, я не сразу вас понял.
Илз открыл глаза и уставился на Браша, затем снова их закрыл. Брашу расхотелось разговаривать, он встал и пошел бродить по тюремному двору; внезапно его охватило острое чувство одиночества. От нечего делать он стал собирать мусор и складывать его в кучку в одном из углов двора. Кучка уже порядком выросла, когда его новый товарищ поднялся со скамейки и с совершенно серьезным видом направился к нему.
- Ладно, не будем сердиться, - сказал он. - Меня зовут Буркин, Джордж Буркин. Дай руку, Браш, я пожму ее. Я из Нью-Йорка. В настоящее время я без работы. Но раньше я был кинорежиссером. Пойдем сядем и обсудим наш позор. Я попал сюда за подглядывание. А ты за что?
- Я здесь по двум причинам. Во-первых, они подумали, что я хотел украсть маленькую девочку. А во-вторых, они подумали, что я пытался ограбить магазин или по крайней мере помог грабителю скрыться.
- Понятно. Это, конечно, недоразумение?
- Да. Кроме последнего. Но даже и в этом случае я прекрасно понимал, что я делаю. Если хотите, я вам расскажу, как все произошло.
- Подожди минуту. У тебя найдется сигарета?
- Нет. Я не курю.
- Не куришь?
- Нет.
- Хм, ладно. Ну, давай послушаем твою историю.
И Браш рассказал ему обо всех своих приключениях, начиная с обета молчания и до самого прибытия в тюрьму. Затем он прибавил к этому рассказ об аресте в Армине, рассказал заодно о своей теории Добровольной Бедности и о теории относительно грабителей.
Он закончил, наступило долгое молчание. Наконец Буркин встал и, сунув руки за ремень, прищурившись, взглянул на тусклое солнце.
- Ну что ж. Хорошо, - произнес он. - А я, представь себе, уже давно ищу кого-нибудь вроде тебя. Мне подумалось, что надо бы посмотреть по тюрьмам, потому что таким, как ты, там самое место.
- Таким, как я?
- Да. Ты знаешь, кто ты есть? Ты самый настоящий логик. Да, самый наиподлиннейший логик, какого я только встречал.
- Хм… Действительно, я всегда говорил всем, что поступаю логично… Но большинство людей, которых я встречал, считали, что я сумасшедший, - сказал Браш задумчиво и нерешительно добавил: - А это хорошо - быть логиком?
Буркин прошел несколько шагов не отвечая. Повернув обратно, он сказал:
- По крайней мере это не смешно.
- О да! - с чувством воскликнул Браш. - Я самый серьезный и самый счастливый человек из всех, кого я встречал!
- Что ж, пожалуй. На свой манер, разумеется.
Браш снова засомневался в том, что его воспринимают всерьез.
- Скажите, а какое недоразумение привело сюда вас? - запинаясь, спросил он.
- Скажу, - ответил Буркин.
Он с беспечным видом поставил ногу на скамейку и начал говорить, сперва спокойно, потом с нарастающим волнением. Нервное подергивание его левой щеки, которое Браш замечал и раньше, стало резче и явственней.
- Я стоял на лужайке возле дома и смотрел в окно. Человек из дома напротив позвонил в полицию, и меня засунули сюда. Вот и все.
Последовала пауза, потом он сказал:
- Я никогда ничего не объясняю. Я никогда ни в чем не раскаиваюсь. Меня не интересует, черт возьми, что они думают. И если они думают, что у меня только и забот, что подсматривать, как раздеваются их бабы, то пускай себе думают так. Пускай прячут меня в тюрьму, на сколько им захочется. Меня это не волнует. Я никогда ничего не объясняю. Я не стараюсь просвещать идиотов. Понял? Я каков есть, таков есть.
Браш затаил дыхание. Буркин наклонился к нему и выкрикнул ему прямо в лицо:
- Слушай! Настанет день, когда они так обрадуются мне, что такого и не упомнит весь их чертов город! Я - режиссер кино, понимаешь? Я лучший режиссер из всех бывших и будущих режиссеров. Я - величайший артист Америки, понял? Я - кинорежиссер. Это моя работа - знать все! Я разъезжаю на своем "форде" по стране и изучаю. Однажды ночью я оказался в Озарквилле, штат Миссури. И что ты думаешь? Я шел по улице и увидел освещенное окно. И что же? Какой-то мужчина с женой и ребенком ужинали за столом. Но если ты рассматриваешь человека в окно, а он не знает, что ты его разглядываешь, то ты увидишь и поймешь о нем гораздо больше, нежели ты смотришь на него как-то по-другому. Ты это себе представляешь?
- Да, - тихо сказал Браш.
- Ты увидишь чрезвычайно много! Ты увидишь самую его душу. Можешь ты это понять?
- Да.
- Я стоял там больше часа, пока меня не забрала полиция. Вот и все. Как тебе это нравится?
- Все, что от вас требовалось, - это объяснить им, как сейчас мне. Они бы вам поверили, - спокойно ответил Браш.
- Я же сказал тебе, что я никогда ничего никому не объясняю! - в бешенстве заорал Буркин, и щека у него задергалась еще сильней.
- Тогда я сам все расскажу судье, - сказал Браш. Подняв на Буркина взгляд, он добавил с улыбкой: - Верить вам - одно удовольствие.
- А кто ты, собственно, такой, черт тебя побери? - спросил Буркин и пошел от него прочь, все еще сердитый. Но тут же вернулся: - И кроме того, разве ты не знаешь, что здешний судья тот еще жук! Уже сорок лет он держит в кулаке весь город. Он не блюдет даже вида законности, если послушать, что о нем говорят. Шансов у тебя не больше, чем у меня самого. Что ты оглядываешься вокруг с такой радостью?
- Сам не знаю, - тихо ответил Браш. - Наверное, потому, что я рад всему, что случается со мной.
- Ты сумасшедший, - сказал Буркин.
- Да, я знаю, - улыбаясь, ответил Браш, - но только что вы говорили, что я - логик.
- У тебя ничего с собой нет почитать?
- Есть. У меня в камере несколько книг. А с собой только это. - Он вытащил Новый Завет, "Короля Лира" и брошюрку о промывании кишечника.
Буркин выбрал "Лира", остальное вернул назад.
- А эту чепуху забери, пускай лежат вместе, - сказал он.
Браш стоял опустив глаза, раздумывая над его словами.
- А знаете, - произнес он, - мне не нравится, что вы так говорите об этих книгах.
- Мы живем в свободной стране и говорим что хотим, - беззаботно отвечал ему Буркин, заваливаясь обратно на скамейку с намерением прочесть "Короля Лира" от начала до конца.
Слухи о чудовище по имени Джордж Браш уже успели распространиться в городке, и в два часа дня зал судебных заседаний был переполнен зрителями, ожидавшими в богобоязненном молчании. А когда ввели Браша и он занял свое место, вокруг воцарилась совсем уже гробовая тишина. Весь зал затаил дыхание. Браш сидел бледный, крепко сжав зубы, бросая вокруг тревожные и вместе с тем отчаянные взоры. Судья Карберри был хорошо известен жителям города вот уже тридцать пять лет, но когда он вошел в зал заседаний, взгляды всех присутствующих обратились к нему, словно его видели впервые. Судья утомленно огляделся, почесал нос и опустился в кресло. Это был совершенно лысый пожилой человек с маленькими черными глазками, острым носом и усеянным густой сетью мелких морщин лицом, на котором читались благожелательность, проницательность и скука. Небывалая теснота в зале его весьма раздражала, и сегодня он был склонен зайти далее, чем обычно, в своем презрении к букве закона. Он сделал несколько указаний секретарю, который тут же начал неистово перекладывать папки, приготовляя дела к рассмотрению. Пока зачитывалось обвинение, судья искусно соорудил перед собой на столе целый заслон из томов Блэкстоуна, прячась за которым он имел обыкновение читать какой-нибудь интригующий роман прямо во время заседания. В настоящую минуту он торопливо доглатывал Джорджа Элиота и уже поглядывал, предвкушая удовольствие, на лежащий рядом "Уэверли".
- …пытался похитить ребенка… - скороговоркой бормотал секретарь, - …содействие и соучастие в краже… не признает себя виновным… от защиты отказывается…
Вызвали мистера Уоррена.
- Значит, так, - откашлявшись, начал он свое свидетельское показание. - Звонит, значит, мне по телефону миссис Робинсон и говорит, что в магазин миссис Эфрим забрался, значит, вот этот самый вооруженный грабитель. И тогда, значит, я…
Судья урвал еще парочку абзацев из "Адама Бида", затем поднял голову.
- Оба эти обвинения предъявлены одному и тому же человеку? - сухо спросил он.
- Да, ваша честь.
- В один и тот же день?
- Да, ваша честь.
Судья перевел на Браша неприветливый взгляд, который Браш встретил не дрогнув. Наступило молчание. Браш поднял руку.
- Можно, я скажу несколько слов, ваша честь? - спросил он.
Сперва ему показалось, что судья не расслышал вопроса.
- Что вы хотите сказать? - поинтересовался наконец судья.
- Ваша честь, я полагаю, вы должны знать, что в моем деле вовсе нет состава преступления.
- Вот как?!
- Да. Это всего лишь недоразумение. И если вы позволите мне рассказать, как все произошло на самом деле, то все мы выйдем из этого здания меньше чем через пятнадцать минут. Кроме того, ваша честь, я могу объяснить дело мистера Буркина, которое вы будете рассматривать после моего. С ним тоже произошло недоразумение.
- Вы привлекались к суду прежде?
- Нет, ваша честь. - Браш помялся и добавил: - Но меня арестовывали.
- О, вот как!
- Да. Но это тоже было недоразумение. Меня выпустили буквально через час.
- Вы можете рассказать суду, где и за что вас арестовывали?
- Буду рад рассказать, ваша честь.
- А мы будем рады послушать.
- В первый раз это случилось в Батон-Руж, штат Луизиана. Меня арестовали за то, что я путешествовал в машине Джима Кроу. Я верю в равенство рас, ваша честь, в братство всех людей независимо от цвета кожи, поэтому я и поехал с Джимом в его машине, чтобы показать, что я верю в эти вещи. А они арестовали меня. Во второй раз меня…
Мановением руки судья остановил Браша. Медленно и с легким изумлением судья оглядел негромко переговаривавшуюся публику, затем повернулся к стенографистке и посмотрел на нее, словно хотел удостовериться, что все свидетельские показания фиксируются как положено. Потом он задумчиво посмотрел на верхние окна, словно размышлял, не пора ли заказывать новые рамы. Наконец - снова на Браша. Высморкавшись, судья учтиво предложил:
- Извольте продолжать.
- Второй раз меня арестовали месяц тому назад в Армине, штат Оклахома. Я забрал из банка свои сбережения и сказал президенту банка, что, по-моему, держать деньги в банках безнравственно. И меня тут же арестовали.
- У вас были основания считать, что этот банк несостоятелен?
- Нет, я так не считал, ваша честь. Просто я думаю, что все банки, и этот в том числе, существуют благодаря страху и порождают страх в людях. Это моя собственная теория, и она требует подробного объяснения.
- Все понятно, - сказал судья. - Ваши принципы не таковы, как у большинства других людей, не правда ли?
- Совершенно верно! - воскликнул Браш. - Я из-за этого все четыре года мучился в колледже. Мне пришлось выдержать столько труднейших собеседований по поводу религии, имевших целью внушить мне те же принципы, что и у большинства людей! Но…
Ошеломленный взгляд судьи снова обежал зал судебных заседаний. Судья увидел миссис Эфрим в окружении своих детей, приодетых ради такого случая и взиравших на него с благоговением и страхом. Он увидел Груберов и Роду Мэй, отмытую до розового цвета и наряженную в накрахмаленное платье.
- Можете сесть, - сказал он Брашу, шепнул секретарю несколько слов и вышел из зала заседаний. Он зашел в кабинет, где был телефон, и позвонил жене. Он говорил медленно, с длинными паузами и подчеркнутым безразличием.
- Ох, Эмма, - сказал он глядя вниз, скребя плохо выбритую щеку. - Ох-ох-ох! Отложи-ка свое шитье и приезжай к нам в суд.
- Что случилось, Дарвин?
- Что-что… Приезжай посмотри, что тут происходит.
- Нет, Дарвин, если там у вас в самом деле стряслось что-то неприличное, то… Ты же знаешь, я этого не люблю.
Судья пожевал губами.
- Нет, но… Как бы тебе сказать… В общем-то, все совершенно прилично.
- Ну и что же там у вас такое?
- …тут один тип… Он немножко необычный. Лучше приезжай и посмотри сама.
- Дарвин, я не хочу видеть, как ты мучаешь какого-нибудь несчастного узника. Я прекрасно тебя знаю. Я знаю тебя и не желаю видеть твои безобразия.
У судьи дернулось плечо.
- Это он, твой узник, мучает меня, а не я его! Эмма, приезжай, у нас тут сегодня целое представление. Позвони Фреду, позови его, если у него нет дел. И Люсиль тоже захвати с собой.
Фред Харт являлся мэром Озарквилла вот уже двадцать лет. Люсиль была его жена. Харты и Карберри дружили семьями, трижды в неделю играли вместе в бридж по вечерам и знали друг друга уже давно.
- Ладно, Дарвин, если я приеду к тебе, обещай мне вести себя прилично. Я тебе тысячу раз говорила, что я не люблю, когда насмехаются над людьми.
Судья вернулся в зал заседаний. Бросив на подсудимого взгляд, внушающий, по его мнению, трепет перед правосудием, он стал соображать, как бы задержать ход дела до приезда жены. Тем временем вызвали мистера Грубера. Он подробно описал необычное поведение обвиняемого и коварство, с которым тот притворялся немым, тогда как суд мог сам убедиться в том, что обвиняемый умеет разговаривать не хуже кого-либо другого. Браш поднял руку, требуя слова, но судья грубо приказал ему ждать. Пока Грубер монотонно бубнил свои показания, судья успел прочитать почти полглавы из "Адама Бида". Следующей к даче свидетельских показаний призвали миссис Грубер, и она бессвязно и путано изложила собственную версию происшествия. Наконец судья увидел, как в дальнем конце зала протиснулись сквозь плотную толпу и уселись в последнем ряду его жена и чета Хартов. Тогда он вложил закладку в свою книгу и отодвинул ее в сторону. Миссис Грубер попросили удалиться, и опять вызвали Браша.
- Каков род ваших занятий, молодой человек, и что вы делали в Озарквилле? - спросил судья.
- Я командирован сюда "Каулькинсом и компанией", издателями учебников для школ и колледжей. Я приехал в город, чтобы встретиться с директором Макферсоном.
- Понятно. У вас когда-либо были дефекты речи?
- Нет, ваша честь.
- У вас был вчера ларингит?
- Нет, ваша честь.
- Можете ли вы объяснить, почему вчера вы делали вид, что страдаете немотой?
- Да, ваша честь, без труда.
- Я бы хотел услышать ваше объяснение.
- Ваша честь, - начал Браш. - Дело в том, что я очень живо интересуюсь личностью Ганди.
Судья со стуком швырнул на стол свой карандаш и сказал повысив голос:
- Молодой человек, будьте любезны отвечать только то, о чем вас спрашивают!
Браш пожал плечами.
- Что я и делаю, ваша честь. Это единственное, что я могу сказать в ответ. Я уже давно изучаю идеи Ганди и…
Судья бросил восторженный взгляд на жену, затем, прикрыв лицо рукой, грозно прогремел:
- Хватит! Немедленно прекратить! Я не позволю заседание нашего высокого суда превращать в балаган! Молодой человек, у суда нет времени слушать ваши пространные россказни. Вы отдаете себе отчет в том, что вам предъявлены два серьезнейших обвинения? Вы это понимаете?
- Да, - ответил Браш, стиснув зубы.
Судья опустил глаза.
- Продолжайте, - сказал он смягчившимся голосом. - И давайте без чепухи.
Браш хранил молчание, пауза затянулась.
Судья поднял брови.
- Вы, наверное, хотите выказать суду свое неуважение? Так? Ну хорошо же! Молодой человек, возможно, вы не представляете себе, в каком положении находитесь. Вы обвиняетесь в двух преступлениях, за каждое из которых вас можно отправить за решетку на весьма длительный срок. Вы пробыли в Озарквилле менее двух дней и уже попали под суд - под суд, повторяю! На протяжении вот уже пятидесяти лет у нас не случалось подобного преступления. И при этом вы ведете себя самым легкомысленным образом перед лицом всего нашего открытого суда!
Браш стал еще бледнее, но хранил твердость.
- Я не боюсь никого и ничего, ваша честь, - сказал он. - Я только хочу сказать правду; вы меня не так поняли.
- Хорошо. Тогда начнем сначала. Но если вы еще раз упомянете имя этого самого вашего Ганди, я отправлю вас на пару деньков в тюрьму, где вы быстро придете в себя.
Браш склонил голову.
- Причина, по которой вчера я ни с кем не разговаривал до четырех часов, состоит в том, что я дал обет молчания, - сказал он.
Судья, похоже, уловил суть. С трудом сдерживая хохот, он поднял голову над бастионом из книг и взглянул на жену. Миссис Карберри погрозила ему пальцем.
- Понятно. Продолжайте, - сказал он.
- Этот обет молчания, - продолжал Браш, - является обыкновенным подражанием некоторым культурным деятелям Индии. После двух часов я вышел на прогулку. Я увидел девочку, она сидела на ступенях крыльца своего дома. У нее на шее висела картонка с надписью: "Я - лгунья".
- Что-о-о? - переспросил судья.
- "Я - лгунья".
Когда волнение в зале утихло и слышались только глубокие жалостные вздохи, судья выпил воды и спросил:
- С какой целью вы приблизились к ребенку?
- Я вовсе не намеревался сделать ребенку что-нибудь плохое. Я просто думал, что ложь - это плохо, но ребенку, который лжет, ничего плохого сделать я не хотел.
- Понятно. А вы сами являетесь отцом, хотел бы я спросить?
Несколько мгновений Браш молчал.
- Нет, - наконец тихо сказал он. - Думаю, что нет.
- Прошу прощения?! - выпучив глаза, нараспев произнес судья. - Это как понимать?
- Я не могу сказать, что знаю наверняка, - сказал, запинаясь, Браш.
Судья Карберри пошуршал на столе бумагами.
- Ладно, не будем вдаваться в подробности, - сказал он. - Присутствует ли в суде эта самая девочка? - спросил он громким голосом.
Роду Мэй вывели для дачи свидетельских показаний. Ее со всей строгостью заставили дать присягу на Библии, но она тем не менее вела себя весьма самоуверенно и даже весело.
- Рода, расскажи нам, что произошло, - сказал судья.
Рода Мэй обернулась к аудитории. Она отыскала глазами свою мать и больше никуда не смотрела. Только один раз она обернулась к судье.
- Меня зовут Рода Мэй, - затараторила она. - Я сидела возле нашего дома, а этот дядька подошел к нашему дому, и я сразу поняла, что это плохой дядька.
- Рода, а почему ты сидела на ступенях?
- Потому что я была плохая.
- Так. Ну и что сделал этот человек?