- Он звал меня в плохое место, а я сказала ему, что не пойду, потому что я люблю папу и маму больше всего на свете.
- Он звал тебя идти с ним?
- Да, а я не пошла, потому что я очень люблю папу и маму.
- Рода Мэй, будь внимательнее. Ты должна говорить правду. Этот человек говорил ртом или писал рукой?
- Он писал рукой, господин судья Кар-Берри. Но я все равно знала, что он плохой, он ворует детей. А он посмотрел на меня вот так! - Тут она скорчила страшную рожицу и развела руки, будто готовилась что-то схватить. - А я тогда как дам ему! Я ему как дам! А он повернулся и убежал, а я догнала его и как дам! Прямо по лбу! А он…
- Мистер Грубер! - крикнул судья.
- Да, господин судья.
- Заберите вашу дочь. А теперь мы перейдем к рассмотрению второго обвинения.
В зале царило ошеломленное молчание, в то время как Груберы, опустив головы, шли между рядами к выходу.
Затем судья самым любезным тоном обратился к миссис Эфрим:
- Миссис Эфрим, не будете ли вы так добры рассказать нам о происшествии, которое случилось в вашем магазине вчера вечером?
Миссис Эфрим, шелестя объемистым черным шелковым платьем, выбралась из толпы своих детей и подошла к присяге. Судья выделял ее среди прочих свидетелей и старался это показать своей галантностью. Опустив руку после присяги, она начала:
- Судья Карберри, я не в состоянии выразить тот ужас, который я переживаю в настоящую минуту, находясь в суде в качестве участника процесса. Сорок лет я прожила в этом городе - я и мой муж, вечный покой душе его! - и ни разу мне не случалось бывать здесь, разве что для уплаты налогов.
- Но, миссис Эфрим, на вас это не отразилось, и вы по-прежнему обаятельны, уверяю вас…
- Вы можете говорить что угодно, господин судья, - сказала она, но морщины на ее лбу все-таки разгладились. - И это весьма любезно с вашей стороны, но это не меняет дела.
- Миссис Эфрим, - сказал судья, склоняя перед ней голову, - суд благодарит вас. Ваш муж и мой друг Натан Эфрим всегда был одним из самых уважаемых людей в нашем городе, и суд принимает за большую честь ваше присутствие здесь сегодня.
Миссис Эфрим с гордостью посмотрела на своих шестерых детей и сказала:
- В действительности, господин судья… ваша честь… я не выдвигаю обвинений против этого молодого человека. Я считаю, что он просто-напросто очень отличается от всех нас, вот и все. Я до сих пор не понимаю, что, собственно, произошло. Сначала я думала, что это обыкновенный хороший молодой человек. - Она быстро взглянула на Браша. - Я не знаю, что и думать, ваша честь.
- Большое спасибо, миссис Эфрим. А вы не могли бы просто рассказать, как было дело?
- Хорошо. Он вошел. Я сидела с вязаньем у окна, когда он вошел… а он не пробыл и двух минут, как мне стало казаться… я не знаю, как еще сказать, ваша честь. Словом, он начал втираться ко мне в доверие.
- Скажите на милость! - Судья сделал круглые глаза.
- Я не знаю, что еще рассказывать, ваша честь. Чего только он не вытворял! Пытался всучить мне яблоко, вдевал мне нитки в иголки…
- Прошу прощения? - не понял судья.
- Он вдел мне нитки в три или четыре иголки. Он спрашивал, как зовут моих детей. Он… он даже купил куклу. Да, сэр! Он даже угостил меня яблоком, а о себе сказал, что не ел целые сутки. А потом он… а потом он хитростью вынудил меня показать, где я прячу деньги.
- Ох, миссис Эфрим, в жизни не слышал ничего подобного! - Судья уже не скрывал улыбки.
- Да, теперь это смешно, ваша честь, - с упреком посмотрела на него миссис Эфрим. - Чего только он не делал! Но я должна сказать, что он мне очень понравился. По крайней мере до тех пор, пока не начал вести себя странным образом, когда ворвался тот самый грабитель.
- Пожалуйста, расскажите об этом подробнее.
Но миссис Эфрим ничего толком не могла рассказать. Из ее путаного повествования судья понял, что в ограблении участвовали, кроме троих или даже четверых вооруженных бандитов, еще и страшная буря и сломанное окно, и еще во всю эту белиберду каким-то непонятным образом вплелся забавный в своей нелепости размен денег. Судья вежливо поблагодарил миссис Эфрим, и она отправилась на место, к своим детям, которые почтительно и даже с восхищением взирали на маму, - ведь с нею только что разговаривал сам судья! Следом была вызвана миссис Робинсон. По ее версии, в магазине вообще не было никакого вооруженного грабителя с платком на лице. Никого, кроме обвиняемого, который стоял посреди магазина и угрожал револьвером миссис Эфрим. И эти показания в точности совпадали с показаниями мистера Уоррена.
Наконец дали слово самому Брашу.
- Молодой человек, вы узнали от миссис Эфрим, где она хранит свои деньги?
- Да, она…
- Вы сказали грабителю, где спрятаны ее деньги?
- Да, ваша честь, но я хотел возместить ей ущерб.
- Вы держали в руках револьвер и заставляли миссис Эфрим поднять руки?
- Да, но я вовсе не хотел…
- Не надо объяснять, что вы хотели и чего вы не хотели. Все, что мне надо, - это факты! А факты говорят сами за себя, не так ли? Далее. Вы позволили грабителю скрыться, когда узнали, что должен прибыть шериф города?
Браш молчал.
- Вы будете отвечать на этот вопрос?
Браш с окаменевшим лицом смотрел перед собой. Судья подождал, потом снова заговорил тихим зловещим голосом:
- Надо полагать, вы снова дали обет молчания? И не удивительно! Вам нечего сказать. Факты говорят сами за себя. Вы хотели убедить меня, что все это сплошное недоразумение. Вы уверяли нас, что мы все выйдем отсюда через четверть часа… Опустите руку! Итак, вы втерлись в доверие к миссис Эфрим? Втерлись! Вы вдевали ей нитки? Вдевали! Вы зашли так далеко, что даже купили куклу! Не удивительно, что после этого вам удалось выпытать у нее, где она прячет деньги!
Тут судью от собственного остроумия охватил такой восторг, что он, скрывшись опять за своим книжным барьером, зашелся кашлем, чтобы не расхохотаться. Успокоившись, он увидел, к своему изумлению, что Браш покинул место обвиняемого, спустился по ступеням в зал и уже идет в проходе между кресел, намереваясь, похоже, совсем покинуть здание суда.
- Вы куда? - завопил судья.
- Я не хочу разговаривать с вами, судья Карберри! - ответил Браш.
- Но ведь вы арестованы! Офицер, задержите этого человека!
- Вы не даете мне говорить! - крикнул Браш.
- Вернитесь на свое место! Вы находитесь под арестом! Вы, я вижу, переменили свое мнение. Теперь вам хочется говорить, не так ли? Куда?! Куда вы уходите?! Офицер!
- Я пошел назад в тюрьму, вот и все! - сказал Браш. - Лучше уж я буду сидеть в тюрьме и плести канат, чем терпеть здесь ваши издевательства, господин судья. Вы даже не захотели выслушать мое объяснение.
В этот момент, к еще большему удивлению и без того ошеломленной публики, на самую середину прохода выбежала миссис Карберри.
- Дарвин, не смей безобразничать! - закричала она судье, затем повернулась к Брашу и добавила: - Молодой человек, не обращайте внимания на его слова. Расскажите нам вашу историю. Это он так развлекается. Он вовсе не такой, каким хочет показаться. Вернитесь назад и расскажите нам всё.
- Тихо! Тихо! - закричал судья. - Мадам, сядьте на свое место и предоставьте мне вести судебное заседание. Ладно, Браш, я даю тебе последний шанс.
Но он не смог удержаться и приправил поднявшийся в зале шум и гам еще одним красочным комментарием, крикнув вслед ретирующейся к своему креслу жене:
- А вам, сударыня, достаточно того, что вы командуете у себя на кухне, а здесь, в суде, я сам буду командовать!
После этого заявления судья снова спрятался в укрытие из томов Блэкстоуна, чтобы привести себя в надлежащий вид. Он попробовал голос, утер платком слезы и наконец величественно произнес:
- Мистер Браш, можете ли вы объяснить суду ваше необычное поведение вчера вечером?
- Да, сэр, конечно.
- Мы готовы вас выслушать. Пожалуйста, не забудьте, что вы присягнули на Библии говорить правду, чистую правду и одну лишь правду. Подождите минуту!
Он сделал глоток воды и кивнул стенографистке, чтобы была внимательнее.
И Браш дал суду ясный и подробный отчет о своих поступках в магазине миссис Эфрим. Когда он закончил, судья некоторое время молчал, потом посмотрел в ту сторону, где сидела его жена. Он снял очки, подышал на них и неторопливо протер носовым платком. Публика затаив дыхание напряженно следила за ним. Судья повернулся к миссис Эфрим:
- Миссис Эфрим, имеете ли вы добавить что-нибудь или уточнить сказанное?
- Нет, господин судья. Все так и было.
- Ну что же, теперь по крайней мере мы имеем обо всем этом мало-мальски связное представление. Мистер Браш, можете ли вы объяснить суду причины, по которым вы отдали грабителю деньги, принадлежавшие миссис Эфрим?
- Да… Эти причины вытекают из моей теории. Вернее, из двух моих теорий.
- Что-о-о?
- Да. И основным их содержанием я обязан Ганди.
- Опять этот Ганди!
- В моих теориях все основано на ахимсе, ваша честь. Но прежде чем я перейду к ахимсе, я должен сказать вам, что я думаю о деньгах. - И Браш поведал суду свою теорию Добровольной Бедности.
- И вы сами живете, следуя этой теории? - спросил судья.
- Да, ваша честь. И главное положение моей теории состоит в следующем: бедный - это тот, кто постоянно думает о деньгах, даже если он и миллионер, а богатый - тот, кто о деньгах не заботится…
- Благодарю вас, мистер Браш, - сухо сказал судья. - Думаю, что на сегодня нам уже достаточно ваших теорий.
- …и, таким образом, получается, что самые бедные люди во всем мире, - не унимался Браш, - это нищие и грабители. Сейчас вы поймете, что я имею в виду, когда говорю, что грабитель - это нищий человек, который сам не понимает того, что он нищий…
- Хорошо, хорошо, мистер Браш, достаточно. Теперь я должен спросить вас: что же хорошего в том, что вы отдаете свои деньги этим самым вашим грабителям-нищим?
- Это легко понять, господин судья. Когда вы сами отдаете свои деньги грабителю, вы сразу убиваете двух зайцев: своим поступком вы показываете ему, что в душе он - самый обыкновенный нищий попрошайка, и кроме того, вы создаете у него определенное сильное впечатление, что…
- Вы создаете у него впечатление, что вы либо трус, либо дурак.
Браш улыбнулся и покачал головой.
- Хорошо, я объясню свою теорию на другом примере. Это моя самая любимая идея, и я уже давно думаю над ней. Ваша честь, дело в том, что я - пацифист. И если меня пошлют на войну, я не буду стрелять в противника. Теперь представьте себе, что я сижу в какой-нибудь воронке от снаряда и вдруг встречаю вражеского солдата, который намерен застрелить меня. Предположим, я выбиваю у него из рук оружие. Естественно, он ожидает, что я застрелю его, но я-то не стану делать этого! И это непременно произведет на него сильное впечатление - не так ли?
- Пожалуй, что так.
- И здесь то же самое: если я сам указал, где спрятаны деньги, грабителю, который хотел их у меня отобрать, это тоже должно произвести на него впечатление.
- Да, конечно, произведет. Но он подумает, что вы - дурак.
- Ваша честь, конечно, он может так сказать про меня, но в глубине души он будет думать совершенно иначе.
- Вы закончили?
- Да, ваша честь.
- Итак, вы отдали грабителю тридцать или сорок долларов для того, чтобы произвести на него впечатление? Я вас правильно понял?
- Да.
- Но предположим, что вражеский солдат застрелит вас в вашей воронке. Кто тогда произведет на него впечатление?
- Господин судья, в моей душе живет учение ахимсы. И я верю, что свет этого учения может переходить от души к душе. Так говорит Ганди.
- А что станет с вашей ахимсой, мистер Браш, если вы вдруг увидите, что кто-то напал на вашу сестру?
- Да, мне приходилось уже слышать такие аргументы. Каждый, с кем я спорил, почему-то приводил именно этот аргумент с сестрой, на которую непременно нападают, - словно у человека не бывает других родственников. Признаться, это меня уже начинает раздражать. А если напали на тысячу сестер - тогда что? А? Пожалуйста, пускай нападают! Если насильники встретятся с истинной ахимсой, они ее воспримут в себя. Таким путем и распространяются идеи. Каждую минуту в мире нападают на чьих-то сестер - на миллионы сестер! - и никто ничего не может с этим поделать. Следовательно, пора искать новые пути их защиты. Прежде чем новая идея охватит весь мир, передаваясь от одной души к другой, пострадает еще немало людей.
- Понятно. Понятно. И вы хотите, чтобы мы не отказывали убийцам и ворам в шансе получить подобный урок. Но если бы вы обратились в Министерство юстиции, вам бы сказали, сколько приблизительно у нас в стране преступников. И что же, каждому из них ни за что ни про что подарить по стодолларовому билету? Так, что ли?
- Ну… смотря по обстоятельствам. Люди совершают преступления, а правительство их наказывает за эти преступления.
- Вот именно.
- Да, сэр. Но ведь убивать - это преступление, а правительство делает это. Запирать людей и лишать свободы на целые годы - тоже преступление, а правительство и это делает. Причем правительство совершает ежегодно тысячи и тысячи подобных преступлений. И каждое очередное преступление порождает новые преступления. Надо каким-то образом прекратить эту вакханалию преступлений, чтобы изменить порядок вещей.
Судья хранил молчание, поглаживая подбородок. Лишь беспокойное скрипение пера в руках стенографистки да звуки автомобильных клаксонов за окном нарушали мертвую тишину в зале. Судья окинул взглядом присутствующих, которые смотрели на него разинув рты.
- Где это вы набрались таких идей?
- У Толстого, - ответил Браш с достоинством.
Судья повторил по буквам непривычное имя остановившейся в недоумении стенографистке, а Браш тем временем достал из кармана небольшую синюю брошюрку "Высказывания Льва Толстого" и поднял над головой, показывая всему залу.
- И кто же еще оказал на вас влияние, мистер Браш?
Вместо ответа Браш принялся вынимать из карманов такие же маленькие брошюрки. С самым серьезным видом он раскладывал их на скамейке: Эпиктет, "Мысли Эдмунда Берка", "Разговоры после обеда" и прочее. Судья распорядился передать все это секретарю и зафиксировать. Затем он собрался с мыслями и сухо сказал:
- Ладно. Все это очень поэтично и сентиментально, мистер Браш, но это совсем не походит на действительную жизнь. Мне совершенно очевидно, что в основе ваших идей лежит абсолютное непонимание личности преступника.
- Я не знаю, что вы понимаете под личностью преступника, ваша честь. Я считаю, что преступник - это обыкновенный человек, который думает, что все на свете ненавидят его. Я думаю, и у вас в душе будет ад кромешный, если вы поверите в то, что весь мир ненавидит вас. Мы сможем преподать преступнику самый серьезный урок, если убедим его в том, что не питаем к нему ненависти.
Судья снова погрузился в раздумье, потом произнес:
- И вы ожидаете, что правительству Соединенных Штатов следовало бы…
- Господин судья! - прервал его Браш. - Люди, подобные мне, и все другие, кто верит в ахимсу… Словом, это не наше дело - заставлять других людей поступать так же. Наше дело - поступать так самим и использовать любую возможность рассказывать об ахимсе другим людям. В ней - истина, и потому она рано или поздно распространится во всем мире сама по себе.
- Миссис Эфрим, вас удовлетворяет данное объяснение того, что этот молодой человек сделал с вашими деньгами?
Миссис Эфрим поднялась в нерешительности.
- Господин судья… Я полагаю, этот молодой человек знает, что говорит.
- Суд удаляется на совещание, - объявил судья.
- Там есть еще одно дело, ваша честь, - торопливо сказал секретарь. - Джордж Буркин, который обвиняется в том, что…
- Суд удаляется на совещание, - рявкнул судья.
Секретарь несколько раз повторил объявление судьи для публики, остававшейся на своих местах и желавшей продолжения увлекательного зрелища. Карберри и Харты усадили Браша в машину мэра, чтобы вместе отправиться в тюрьму к Буркину.
- Позвольте, я объясню про Буркина, - сказал Браш. - Ведь он…
- Не надо. Подождите, пока не приедем туда, - остановил его судья.
Буркин сидел в камере и читал "Короля Лира". Его привели в кабинет начальника тюрьмы.
- Ну, в чем состоит ваше дело?
На бледном лице Буркина было написано презрение.
- Вы не поймете, - сказал он хмуро. - Вы не поймете. Идите и присуждайте мне свои двадцать суток. Мне все равно надо написать несколько писем.
Судья с суровым видом слушал его, не говоря ни слова.
Буркин продолжал:
- Только оставьте со мной Маленького Ролло. Ужасный похититель детей и грабитель магазинов. Ужасный враг общества. Правосудие - это фарс, и вы это прекрасно знаете!
- Продолжайте, - невозмутимо произнес судья. - Что вам инкриминируют? Подглядывание в окна?
Буркин даже затрясся от охватившего его негодования и сжал в волнении кулаки.
- Я же говорил вам, что вы не поймете. Идите и скажите вашему чертову мэру, что никто в Озарквилле меня не поймет. Таких, как я, у вас нет и не будет никогда!
Браш страдальчески сморщился.
- Позвольте, я объясню, - попросил он шепотом судью.
- Ну, Браш, и что же произошло с вашим другом?
И Браш объяснил все про Буркина - кто он такой и чем занимается в Озарквилле.
Теперь судья смотрел на Буркина уже другими глазами.
- Напрасно вы так с нами разговариваете, мистер Буркин, - смягчившимся голосом произнес судья. - Вот видите, даже мне оказалось по силам понять ваши обстоятельства.
Но тут же его лицо снова посуровело, он посмотрел на обоих:
- Джентльмены! Предпочтете ли вы ужинать в тюрьме или поищете другое местечко? У вас есть автомобиль?
- Да, - сказал Буркин, - моя машина стоит за воротами.
- Отлично. Я не хочу вас торопить, джентльмены, но у меня будет спокойнее на душе, если вы решите поужинать где-нибудь в другом городе.
Бывшие узники собрали свои пожитки и вышли на улицу.
Судья Карберри задержал Браша, положив ему руку на плечо. Браш остановился не поднимая глаз.
Судья заговорил мягко, почти заискивающе:
- Ты вот что, дружок… Я старый осел, и ты это сам прекрасно видишь… Погряз в рутине… Погряз… Ты знаешь что… Ты не торопись, не суетись - ты понял, что я имею в виду? Мне не хочется, чтобы ты попал в какую-нибудь нелепую историю… Не надо их раздражать по пустякам. Ты действуй постепенно, не торопись - понял, что я имею в виду?
- Нет. Не очень, - в замешательстве ответил Браш, поднимая на него глаза.
- Видишь ли, большинство людей не любят всякие там идеи… Короче, вот что, - сказал судья, кашлянув, словно у него запершило в горле, - если ты попадешь в неприятность, дай мне телеграмму - понял? Дай мне знать, если тебе понадобится помощь.
Браш ничего не понял из его слов.