Браш задумался. Сегодня ему исполнилось двадцать три года, а дни рождения всегда были для него торжественными днями. Два года назад он вылез из раскачивавшегося гамака на веранде отцовского дома, пересек городок, именуемый Ладингтоном, штат Мичиган, и сделал предложение одной вдове, которая была лет на десять старше его. Он получил отказ, но запомнил навсегда ту веселую легкость, с которой она ему отказала, а также ее лучившиеся смехом глаза, когда она стояла перед ним, вытирая руки о передник, в то время как ее малыш ползал около на полу и тянул за шнурки его ботинок. Год назад он сидел вечером в Публичной библиотеке в Абилине, штат Техас, читая описание жизни Наполеона в "Британской энциклопедии". Закончив читать, он вынул из кармана карандаш и написал на полях страницы: "Я тоже великий человек, но во имя Добра", - и приписал свои инициалы.
И теперь, у этой лужи под Веллингтоном, штат Оклахома, он готовился экзаменовать сам себя по поводу своего двадцатитрехлетия. В это утро им были приняты потрясающие добрые решения. Впоследствии Браш никогда не забывал этого торжественного часа, к исходу которого, по причине пустоты в желудке, он самым прозаическим образом уснул.
В результате одного из принятых на берегах этой лужи близ Веллингтона решений Браш оказался в полдень того же дня на пути в Армину, в сорока милях от Веллингтона, куда он направился, чтобы забрать свои сбережения из банка, располагавшегося в этом городе. Управление банка занимало большой зал, высокий и хорошо освещенный, с конторкой посредине, огражденной мраморным барьерчиком и блестящими стальными решетками. Сбоку от двери, в небольшом застекленном кабинетике, с видом полной безнадежности сидел сам президент банка. Только чудо могло спасти его банк, которому осталось существовать немногим больше недели. В последние месяцы все банки штата терпели значительные убытки, и даже этот, казавшийся вечным, вскоре будет вынужден закрыть двери.
Браш сочувственно взглянул на президента, но, подавив желание подойти и ободрить его добрым словом, отошел к столику, вытащил свою чековую книжку и сунул голову в окошечко кассы.
- Я ликвидирую мой счет, - сказал он кассиру. - Снимаю все, за исключением процентов.
- Прошу прощения? - не понял кассир.
- Я забираю свои деньги, - повторил Браш, повышая голос, словно кассир был глух, - но проценты оставляю!
Кассир моргал с минуту, затем принялся рыться в своих ящиках. Наконец он произнес, понизив голос до шепота:
- Я не думаю, что мы сможем держать ваш счет открытым при столь незначительном оставленном вкладе.
- Вы меня не поняли. Я не оставляю у вас свои проценты в качестве вклада. Я отказываюсь от них. Пусть банк возьмет их себе. Я не признаю процентов.
Кассир завертел головой, бросая направо и налево испуганные взгляды. Он отсчитал как вклад, так и проценты и подвинул в окошечко Брашу, промямлив:
- …Наш банк… Вам следует поискать какой-нибудь другой способ избавиться от ваших денег.
Браш забрал свои пятьсот долларов, остальное подвинул назад. Возвысив голос почти до крика, чтобы его услышали все в зале, он произнес:
- Я не признаю процентов!
Кассир вышел в зал, поспешил к президенту и стал что-то шептать ему в ухо. Президент вскочил в тревоге, словно ему сообщили, что в банк ворвался грабитель. Он двинулся к двери наперерез Брашу, уже выходившему на улицу, и взял его за локоть:
- Мистер Браш.
- Да, слушаю вас.
- Можно вас на минутку, мистер Браш?
- Разумеется, - ответил Браш и последовал за ним в низенькую дверь президентского кабинета.
У мистера Саутвика была большая некрасивая, похожая на баранью башку голова, которую пенсне с синими стеклами делало совершенно нелепой. Его профессиональное достоинство зиждилось на объемистом брюшке, завернутом в голубой жилет и окованном золотой цепочкой. Они уселись по разные стороны монументального стола и некоторое время с большим волнением взирали друг на друга.
- М-м… м-м… Вы хотели бы забрать из нашего банка ваши сбережения, мистер Браш? - произнес наконец президент с той доверительной интимностью, с которой обычно говорят о вопросах, касающихся личной гигиены.
- Да, мистер Саутвик, - ответил Браш, прочтя имя президента на табличке, привинченной сбоку к столу.
- …и вы жертвуете ваши проценты банку?
- Да.
- И что же прикажете делать с вашими деньгами?
- Я не имею права советовать вам. Деньги не мои. Я не заработал их.
- Но зато ваши деньги, мистер Браш, - я прошу прощения, - ваши деньги заработали их.
- Я не верю, что деньги имеют право зарабатывать деньги.
Мистер Саутвик судорожно дернулся, словно что-то проглотил. Затем произнес поучительным тоном, которым обычно объяснял своей маленькой дочери порядок вещей:
- Но деньги, которые вы вложили в наш банк… Эти деньги работают на нас. Ваши проценты - это часть дохода, который мы с вами получили.
- Я не признаю доходов подобного рода.
Мистер Саутвик подвинул стул ближе и спросил:
- М-м… м-м… Могу ли я узнать, почему вы решили забрать ваши деньги именно сегодня?
- Отчего же, охотно вам объясню, мистер Саутвик. Видите ли, я уже давно размышляю о деньгах и о банках. Конечно, полной и точной теории у меня пока еще нет. Я хочу заняться этим всерьез в ноябре, во время отпуска. Но, во всяком случае, для меня уже сейчас совершенно очевидно, что нельзя заниматься накоплением денег. До недавнего времени я полагал, что мы должны скопить немного денег - ну, скажем, сотен пять долларов - на старость, знаете ли, на случай операции аппендицита или неожиданной женитьбы - словом, как говорят люди, "на черный день". Но теперь я понимаю, что это неправильно. Я дал обет, мистер Саутвик. Я дал обет Добровольной Бедности.
- Добровольной - чего? - спросил мистер Саутвик, выпучив глаза.
- Добровольной Бедности, сэр, вслед за Ганди. Я во всем стараюсь следовать своему обету. Принцип состоит в том, чтобы не иметь никаких денежных накоплений. Понимаете?
Мистер Саутвик вытер пот со лба.
- Когда приходит мой ежемесячный чек, - совершенно серьезно продолжал Браш, - я немедленно избавляюсь от всех денег, что остались от чека за прошлый месяц, но в глубине души осознаю, что это нечестно. Если быть честным перед собой, я всегда помню, что у меня постоянно припрятаны пять сотен долларов в вашем банке. Но отныне, мистер Саутвик, я не нуждаюсь в банках. Прошу вас понять тот факт, что, держа у вас деньги, я тем самым признаю, что живу в страхе.
- В страхе? - вскричал мистер Саутвик.
Он стукнул в кнопку звонка так сильно, что, казалось, чуть не развалил стол.
- Да! - сказал Браш, повысив голос до тона, которым возвещают окончательную истину. - Еще ни одного человека накопления не сделали счастливым. Все деньги, запертые здесь, копятся только потому, что люди боятся "черного дня"! Они боятся, как они говорят, что за плохими временами придут худшие. Мистер Саутвик, скажите, вы верите в Бога?
Мистер Саутвик являлся дьяконом Первой Пресвитерианской церкви и уже целых двадцать лет носил во время церемоний красные бархатные штаны, но при этом вопросе он подпрыгнул, словно его ткнули иголкой в известное место.
На звонок явился клерк.
- Немедленно ко мне мистера Гогарта, - приказал президент хриплым голосом. - Немедленно!
- …Тогда вы должны понимать, о чем я говорю, - продолжал Браш. Теперь его голос был, наверное, слышен даже на улице. Клерки и посетители оторвались от своих занятий, испуганно прислушиваясь. - Для честного человека не бывает худших времен! - гремел Браш. - Ему нечего бояться. Вы копите деньги, потому что боитесь! Но один страх порождает другой страх, а этот - следующий. Никого еще капиталы не сделали счастливым. Это просто чудо, что ваши вкладчики могут спать по ночам, мистер Саутвик. Сон тут же пропадет у них, как только они задумаются, что с ними будет, когда они станут старыми, когда они станут бедными, когда, наконец, банк разорится…
- Стоп! Ни слова больше! - заорал мистер Саутвик, красный как рак.
В банк вбежал полицейский.
- Мистер Гогарт, арестуйте этого человека. Он явился сюда, чтобы устроить скандал. Немедленно уведите его отсюда!
Браш обернулся к полисмену.
- Пожалуйста, можете арестовать, - насмешливо бросил он. - Вот он я. А что я сделал? Я ничего не сделал. Я обращусь в суд. Я повторю любому все, что говорил сейчас.
- Идем, - сказал полисмен. - И не шуми.
- А ты не толкайся, - огрызнулся Браш. - Я и сам пойду.
Вот так он и попал в тюрьму.
- Меня зовут Джордж Марвин Браш, - сказал он, тронув за локоть начальника тюрьмы.
- Убери свои грязные лапы, - рявкнул начальник. - Джерри, сними у него отпечатки.
Браша увели в соседнюю комнату и там сняли отпечатки его пальцев и сфотографировали.
- Меня зовут Джордж Марвин Браш, - сказал он, взяв за локоть фотографа.
- Вот как! - ответил тот. - Рад познакомиться. А меня зовут Бохардус.
- Извините, не расслышал, - вежливо сказал Браш.
- Бохардус, Джерри Бохардус.
Джерри Бохардус был отставной полисмен с добродушным мечтательным характером и грубоватыми манерами. Копна длинных седых волос накрывала его голову и свисала на глаза.
- Будьте любезны, станьте прямо перед этим стеклянным столом, - сказал он. - Отличная погодка, не правда ли?
- О да, - кивнул Браш. - Погода в самом деле хорошая.
- А теперь положите руку на эту подушечку, мистер Браун. Есть отпечаток. Та-а-ак-с! Отлично! - Он понизил голос и свойски подмигнул: - Не бойтесь, ничего плохого не будет, мистер Браун. Это простая формальность; мы обязаны, понимаете? Они отошлют их в Вашингтон, где уже собраны восемьдесят пять тысяч отпечатков. Там есть отпечатки даже шерифов и другого начальства. Я не удивлюсь, если там окажутся отпечатки и некоторых сенаторов. Теперь другую руку, дружище; есть оттиск. Что, раньше не приходилось делать такое?
- Нет, - ответил Браш. - В другом городе, когда меня арестовали, не утруждали себя такой процедурой.
- Возможно, у них не было аппарата, - заметил Бохардус, самодовольно пристукнув костяшками пальцев по стеклянному столу. - Мы выложили две тысячи долларов за эту штуку. Великолепная вещь!
Браш внимательно рассмотрел оттиски.
- Этот палец получился не совсем отчетливо, мистер Бохардус, - заявил он. - Я думаю, надо сделать еще раз.
- Нет, этого достаточно. Отличный оттиск. Видите эти спирали?
- Да.
- Самые превосходные из всех, что я когда-либо видел. Говорят, по ним можно узнать характер человека.
- Неужели?
- Да, говорят, можно. Та-а-ак. Готово. А теперь мы сделаем ваше фото. Будьте добры, станьте там, головой в рамку. Готово. Отпечатки пальцев, вообще-то, удивительная вещь. Держите! - продолжал Бохардус, положив на грудь Брашу картонку с номером. - Даже если сделать триллион триллионов таких отпечатков, двух одинаковых не найти.
- Вот это да! - ответил Браш, с благоговением покосившись на стеклянный стол аппарата. Бохардус накрылся с головой у камеры.
- Может быть, мне улыбнуться? - спросил Браш, глядя в объектив.
- Не надо, - ответил Бохардус, наводя резкость. - Обычно мы не просим улыбаться в подобных случаях.
- Я полагаю, за свою жизнь вы насмотрелись на уголовников, мистер Бохардус?
- Я? Еще бы. Я видывал таких убийц, которые и свою родню не жалели, которые и жен своих травили, которые и на флаг плевали. Вы не представляете себе, чего я насмотрелся. Та-а-ак-с! А теперь боком, в профиль, мистер Браун.
Он подошел и повернул Брашу голову. Пользуясь моментом, он наклонился к уху Браша и доверительно спросил:
- Извиняюсь, а в чем все-таки вас обвиняют, мистер Браун?
- Я ничего такого не сделал, - пожал плечами Браш. - Я только сказал президенту банка, что содержать банк - безнравственно, и меня тут же арестовали.
- Ох, не говорите! Подбородок чуть выше, мистер Браун.
- Меня зовут не Браун. Я - Браш, Джордж Марвин Браш.
- А-а, да-да, разумеется. Что-что? Как ваше имя, вы сказали? Хм-м. Та-а-ак-с! Готово. Я думаю, фото будет первый сорт.
- А вы не продадите мне несколько штучек, мистер Бохардус?
- Нет, извините, не положено. Хотя, должен признать, меня еще об этом не просили.
- Вот как! А я бы купил несколько штук. За последние два года я ни разу не фотографировался. Я уверен, моей маме было бы любопытно взглянуть на меня в таком ракурсе.
Бохардус строго взглянул на него.
- Не думаю, чтобы это было хорошим тоном, мистер Браун, делать из моей работы посмешище. Должен вам сказать, мне это не нравится. За пятьдесят лет, что я здесь, еще никто не смеялся надо мной, даже отпетые убийцы.
- Поверьте, мистер Бохардус, - сказал, покраснев, Браш, - я и не думал смеяться. Я знаю, вы хороший фотограф, - вот и все, что я хотел сказать.
Но Бохардус сердито молчал, когда Браш пытался вернуть его доброе расположение.
Начальник полиции, мистер Саутвик и еще какие-то должностные лица о чем-то совещались, когда Браша ввели в кабинет. Прямо с порога Браш обратился к мистеру Саутвику:
- Я не понимаю, что преступного было в том, что я сказал. Мистер Саутвик, я не могу оправдываться за те нарушения, которые я не совершал. Мне кажется, вы обиделись на меня за то, что я не вполне уважаю банковское дело, но это не повод для того, чтобы сажать меня в тюрьму, и также не причина для того, чтобы мне менять образ мыслей. Во всяком случае, все, чего я прошу, это законного суда, и я уверен, что оправдаю себя за полчаса. И я уверен, что в зале судебных заседаний будет полно народу, потому что в эти трудные времена Депрессии многим интересно будет узнать, как Ганди смотрит на деньги!
Начальник полиции вскочил и с угрозой двинулся к нему.
- Прекрати сейчас же свои глупости! - сердито сказал он. - Сейчас же прекрати! Что это с тобой такое случилось, приятель? - Он обернулся к своим людям: - Джерри, слышишь, он, кажется, того! Пожалуй, мы отправим его в Монктаун, чтобы его проверили. Как у тебя с психикой, приятель? Что это такое с тобой творится? Ты не сошел с ума?
- Нет, не сошел! - с яростью закричал ему в лицо Браш. - Я требую суда! Я совершенно точно знаю, что я не сумасшедший. Можете проверить меня, спрашивайте на память что вам угодно: даты, что-нибудь из истории, из Библии. Я - гражданин Соединенных Штатов, и я в своем уме. А если кто скажет, что я сумасшедший, я ему сумею ответить, несмотря на то, что я - пацифист! Я только лишь сказал мистеру Саутвику, что его банк - и всякий другой банк - неправедное дело, основанное на страхе и малодушии…
- Все, кончай, завязывай, - остановил его излияния начальник полиции. - Теперь слушай, Браш: если ты не уберешься из нашего города в течение часа, я тебе гарантирую смирительную рубашку и шесть месяцев в дурдоме. Ты меня понял?
- Пожалуйста, как хотите, - с вызовом ответил Браш. - Но только я не могу выбросить на ветер целых шесть месяцев.
- Гогарт, - приказал начальник, - отведи его на вокзал!
Гогарт был тот самый высокий полисмен с тяжелой челюстью и светлыми голубыми глазами.
- Ну что, дружок, сам пойдешь без глупостей или тебя придержать? - спросил он.
- Сам пойду, - буркнул Браш. - Не волнуйся.
Пройдя в молчании несколько кварталов, они остановились, и Гогарт, тронув Браша пальцем за лацкан пиджака, доверительно спросил:
- Скажи-ка мне, дружок, а где это ты услышал, что у "Мариана-банк" плохи дела? Кто тебе сказал?
- Я не имел в виду именно этот банк. Я имел в виду все банки вообще.
Такой ответ не удовлетворил Гогарта. Собираясь с мыслями, он продолжал рассматривать Браша через свои очки. Потом отвернулся и задумчиво посмотрел вдоль улицы.
- Сдается мне, сегодня у дверей банка людей больше, чем всегда, - пробормотал он.
Вдруг он повернулся к Брашу:
- Дружок, я на минуту. Не подведи меня! - попросил он.
Он кинулся в дом, у которого они остановились. Там на кухне женщина мыла посуду.
- Миссис Каулис! - сурово воскликнул Гогарт. - Как констебль нашего города, я имею право по служебной надобности воспользоваться вашим телефоном!
- О да, конечно, мистер Гогарт! - залепетала перепуганная миссис Каулис. - Что-то случилось?
- И еще вас попрошу, мэм, выйдите, пожалуйста, на крыльцо. У меня секретное донесение.
Миссис Каулис удалилась. Когда Гогарт услышал из трубки голос жены, он сказал быстрым полушепотом:
- Мэри, слушай сюда! Немедленно пойди и забери из банка все наши сбережения! Все, до последнего цента! Поняла? И побыстрее! Чтоб в полчаса обернулась. И никому не говори об этом ни слова!
Положив трубку, он позволил заинтригованной миссис Каулис продолжить мытье посуды и вернулся к Брашу. Он еще раз глянул вдоль улицы и, сочтя свой служебный долг исполненным, доверил Брашу добираться до вокзала самому.
Мистер Саутвик вернулся домой и лег на диван в гостиной, не зажигая свет. Время от времени он ворочался, издавая тяжкие стоны, в то время как его жена, ходившая вокруг на цыпочках, наклонялась к нему и, поправляя мокрый платок у него на лбу, шептала:
- Тимоти, дорогой! Не мучай себя, не думай о делах. Постарайся уснуть.
Глава 2
Оклахома. Большей частью разговоры. Приключение в конюшне. Марджи Мак-Кой дает совет
В тот же вечер Браш приехал в Оклахома-Сити и заявился в "Мак-Гро Хауз". На другой день он с утра занялся своими делами. Он обзванивал директоров школ, начальников отделов и руководителей комитетов по образованию. Он ездил в исправительно-трудовые колонии и намеревался собрать общее собрание студентов города.
В восемь вечера он постучал в дверь номера, где остановился Блоджет. Некоторое время из-за двери слышались громкие ссорящиеся голоса. Потом дверь отворилась, вышел Блоджет и плотно прикрыл за собой дверь.
- О, Браш! - сказал он. - Рад тебя видеть. Я хотел попросить тебя: будь осторожнее. Ты знаешь, у моей кузины нервное расстройство. Не касайся тем, которые могут раздражать ее. Ты понял мою мысль?
- Хорошо, я постараюсь запомнить.
- Да, в последнее время она часто раздражается по пустякам. Она только что развелась, и месяца не прошло, и вот она теперь… как это?
- Разведенная? - сочувственно подсказал Браш.
- Да-да, вот именно! Ну, идем, я вас представлю друг другу. - И он заговорщицки подмигнул Брашу. Затем он распахнул дверь и провозгласил с нервным радушием: - Марджи! Смотри, кто к нам пришел!
Марджи Мак-Кой полулежала на кровати, постелив газету под ноги, обутые в черные туфли с высоким каблуком. Ее затылок покоился на никелированной спинке кровати. Лицо ее было мрачно. В одной руке она держала стакан, в другой - сигарету. Ответив на довольно витиеватое приветствие Браша лишь слабым движением глаз, она снова уставилась в стену с непримиримым выражением.
Разговор продвигался с величайшими трудностями. Браш вел себя крайне осторожно, не зная, о чем говорить, чтобы не травмировать женщину, которая недавно пережила такую жестокую жизненную трагедию, как развод.