Взревел двигатель, и компания умчалась назад в город. Браш со своим одеялом остался в лесу спасать своего друга. Машина оказалась пуста. Глубокая тьма накрывала все вокруг. Браш прислушался, ничего не услышал, но, поглядев наверх, сразу же увидел Робертса: тот стоял на верхней площадке одной из обзорных вышек. Браш подошел к ее подножию.
- Черт возьми! - крикнул сверху Робертс. - Это опять ты! Убирайся. Иди домой!
Браш не отвечал. Он ждал примерно с полчаса. Наконец Робертс неуклюже, с трудом спустился по лестнице вниз.
- Похолодало, - сказал Браш. - Может быть, завернетесь в одеяло?
Робертс смотрел на него несколько секунд, потом направился к своей машине.
- Я не пущу вас за руль, - сказал Браш. - Учтите, физически я сильнее вас.
Тогда Робертс повернул в кусты; Браш в шести шагах следовал за ним. Это хождение длилось больше часа. Иногда они попадали на берег озера. Один раз неожиданно вышли к Морганвилю, где Робертс посидел минут десять на ступенях какого-то дома, пока Браш стоял в стороне посредине улицы, тактично соблюдая дистанцию. Затем, вернувшись обратно в лес, побрели по просекам. Когда они наткнулись на площадку, специально предназначенную для пикников, Браш сказал:
- Может быть, вам стоит здесь прилечь и поспать?
- Я же сказал тебе: у меня бессонница. Как же я засну, если я не могу спать?
- Уже два часа ночи. Я думаю, вы заснете. Я разожгу костер.
Робертс повернулся и снова побрел меж деревьев. Браш кинулся за ним и крепко схватил его за плечо.
- Дальше вы не пойдете, - громко сказал он. - Выбросьте из головы все эти ваши мысли. Я знаю, о чем вы все время думаете. Перестаньте об этом думать. Мир не так плох, как вам кажется, даже если он и выглядит не очень хорошо. Ложитесь сюда, на эту лавку, или на этот стол - где вам больше нравится. А я разожгу костер и посижу до утра. Если вы в самом деле не сможете спать, то все равно постарайтесь ни о чем не думать, разглядывайте деревья, например. Я не могу позволить вам бродить одному по лесу с такими мыслями.
Он расстелил одеяло на одной из скамеек. Робертс растянулся на приготовленном ложе и отвернул в сторону свое искаженное страданием лицо. Насобирав довольно большую кучу сухих веток, Браш разжег костер в соответствии с правилами, которые когда-то, еще в Ладингтоне, помогли ему заработать значок отличника. Он сел у костра, устремив глаза на разгорающийся огонь.
- Можно, я спою? Я не помешаю, если буду петь?
Ответа не последовало. Тогда Браш негромко запел. Он исполнил "Вдали над водами Каюги" и "Голубиные крылья". Он спел "Усни, малыш Кроппи, усни" и "Ковбой, вернись к родным холмам". После этого он стал петь подряд все, что знал. В конце концов он начал клевать носом и задремал, а когда очнулся, увидел, что уже наступило утро. Птицы начинали свою шумную возню в кронах деревьев. Он с удивлением обнаружил, что небо, еще недавно безоблачное, теперь покрылось нежными розовыми облаками. Робертс мирно похрапывал на своей скамейке, и Браш задремал снова. Когда он окончательно проснулся, Робертс сидел на скамейке и пристально его разглядывал. Заметив, что Браш не спит, Робертс не говоря ни слова забрал со скамьи одеяло и пошел прочь. Он был бледен и смущен. Они в молчании вернулись в лагерь и улеглись спать в своей палатке с биркой "Феликс".
Браш немного опоздал к завтраку. Подойдя к столику "М", он увидел завтракающего в одиночестве судью Кори.
- Привет, Джим, - сказал судья. - Ну и чем все это кончилось?
- Сегодня он в полном порядке, - ответил Браш.
- Ты молодчина, Джим. Никак нельзя допускать подобных вещей в нашем лагере. Доктор мне все рассказал. О машине не беспокойся.
Джесси Мэйхью остановилась возле Браша.
- Как вы находите глазунью? - спросила она.
- Джесси, - сказал судья, - дай этому парню самое вкусное, что только у тебя имеется! Он этого достоин. Моя жена и дочь утверждают, что у него чудесный голос. Джим, мальчик мой, дай-ка мне свое ухо поближе: я хотел спросить тебя, когда ты собираешься уехать отсюда.
- Вообще-то сегодня утром.
Судья помолчал, потом заговорил очень сердечным тоном:
- Джим, мальчик мой, ты просто поразил мою дочь, просто поразил. Я очень хорошо знаю свою малышку; далеко не каждый парень привлекает ее внимание, нет-нет, сэр! Слушай меня, я хочу кое о чем тебе намекнуть. Но только между нами! Слушай… как мужчина мужчине. У моей малышки непременно будет собственный прекрасный дом. Понял, что я имею в виду? Ты, конечно, можешь сказать, почему бы ей не быть счастливой и в родительском доме. Джим, тридцать пять тысяч долларов пойдут следом за нею, понимаешь? Да-да, если она придет к кому-то и будет счастлива, то тридцать пять тысяч долларов тут же пойдут следом. Опять же, в стране - Депрессия. Смекаешь? Подумай об этом. Да, и самое главное: при моем положении я без труда могу пристроить какого-нибудь молодого человека на теплое местечко в самом Капитолии, ко всему прочему. Но только между нами… Как ты находишь мое предложение, а?
Браш покраснел до ушей. Джесси Мэйхью поставила перед ним хлебцы и кофе. Он взглянул ей в лицо.
- Я… я надеюсь, она будет счастлива, судья, - запинаясь, пробормотал он.
- В общем, подумай об этом, дружок, и тогда между делом я пристрою ваши учебники самым наилучшим образом! Можешь мне поверить.
Глава 5
Канзас-Сити. Пансион Куини. Первое слово об отце Пажиевски. Джордж Браш пьет и буянит
Браш не считал ту ферму в Мичигане своим родным домом; у него не было дома, и по этой причине, когда дорожная судьба приводила его в городок или местечко, где жили его друзья, разыскивал он их не только из простого желания повидаться. Такое место было у Браша и в Канзас-Сити.
Пансион Куини - мисс Крэйвен - располагался в высоком, узком, почерневшем здании, стоявшем среди точно таких же старых, почерневших корпусов там, где Восьмая стрит пересекает Пенсильвания-авеню и Джефферсон-авеню. В этих кварталах, совсем рядом с центром города, целая колония меблированных комнат влачила свое скудное существование. Разбитые окна были заклеены газетами; дворы, заросшие сорняками и заваленные старым хламом, стали последним пристанищем негров-картежников и бездомных котов, ночным прибежищем бродяг. Задние окна пансиона смотрели на крутой склон холма, усыпанный битыми бутылками и рваными автопокрышками и спускавшийся к пустырю, за которым блестели рельсы железнодорожной линии и грязная речушка лениво несла свои воды, покрытые сажей и разводами мазута.
Браш поднялся по ступеням и нажал кнопку звонка. Дверь открыла сама Куини со шваброй в руках.
- Привет, Куини.
- А, мистер Браш! Рада вас видеть.
- Кто-нибудь из парней дома, Куини?
- Кажется, они все куда-то умотали. Вы хотите остаться переночевать?
- Да, Куини. Я поживу у тебя денька три.
- Тогда я пойду приготовлю вам место. Сейчас у меня стало хуже, чем прежде, мистер Браш. Но вы сами понимаете, почему. Эти обормоты грозят прикончить меня, если я буду убирать у них в комнате. Я прошу вас, поговорите с ними, пусть они позволят мне приходить и убирать у них, а то уже грязью заросли.
- Я попробую. Какие еще новости?
- Дайте припомнить… Мистер Морис всю зарплату отдал за лечение, да… И у мистера Каллэгена тоже с деньгами неважно.
Браш поднялся на несколько ступенек.
- А что, Куини, Херб по-прежнему пьет?
- Ох, вы же знаете, я никогда толком не понимала, что с ним происходит, но, я думаю, он и в самом деле немножко попивает. Я не знаю, как это получилось, мистер Браш, но однажды кто-то мне переломал все перила на лестнице. А миссис Кубински, которая живет в соседнем подъезде, сказала, что видела, как ночью кто-то висел на карнизе крыши, вцепившись в водосточный желоб, но в последний момент его сняли. Это удивительно, что они еще живы, мистер Браш, и если вы спросите, почему удивительно, я отвечу вам: потому, что они вот уже пять лет каждую неделю оказываются на пороге гибели - я не преувеличиваю.
- Я знаю, - сказал Браш с участием.
Они посмотрели друг на друга. Браш добавил:
- Мы должны хоть как-то помочь им, Куини. Не надо думать о смерти. Как поживает отец Пажиевски?
- У него все в порядке. Он снова нашел работу и уезжает на семичасовом поезде.
- Почки у него уже не болят?
- Врачи говорят, что у него желчные камни. Мистер Крамер дал ему немного иорданской воды, и он принимает ее с чаем каждый день; это ему помогает. Я ходила в Общество Святой Вероники, и миссис Делеханти сказала, что у него, что бы ни говорили врачи, должно быть что-то другое. Она сказала, что ему долго не прожить.
Браш поднялся по лестнице на верхний этаж, который навсегда арендовали у Куини четверо его друзей. Почти все двери давно уже были сломаны и валялись где-нибудь рядом, у стен, их понемногу разбирали и растаскивали по досочкам для разных целей. В некоторых перегородках, разделяющих комнаты, зияли дыры, проломленные еще в некие доисторические времена и теперь свидетельствующие об этих временах своими рваными и ломаными краями с обвалившейся штукатуркой. Все вокруг было пропитано запахом грязной одежды, дешевого мыла, джина и лимонной кожуры. Браш сел на одну из кроватей и грустно огляделся. Здесь жили два газетчика - Херб и Морри, киномеханик Бэт и Луи, лаборант из больницы, которого в эти тяжелые времена перевели в санитары.
Дружбу Браша с такими жильцами скреплял весьма запутанный договор. Со своей стороны Браш поклялся не мучить их проповедями и призывами к страху Господню, к целомудрию и к воздержанию от вина и табака. А они, в свою очередь, обещали оставаться в рамках приличий в разговоре и воздерживаться от слишком грубых шуток. А зиждилась эта ненадежная дружба на том факте, что Браш был великолепным вторым тенором и его участие в их общих песнопениях доставляло его друзьям великое удовольствие. Голос Браша творил чудеса в припевах к песенке "Чахну в отчаянии", которая приводила его компаньонов в совершенный экстаз. На первой же ноте припева "Если она уже не для меня-а-а-а" он мог подняться на целую октаву в своем лирическом portamento и, держа ноту, перейти от шепчущего falsetto к золотому fortissimo. И в то время как трое других артистов сипло и хрипло голосили на второй ноте, он мог величественно перейти через всю гамму в басовый регистр. Он мог спеть "Вдали над водами Каюги" так, что в душе поднималась какая-то неопределенная тоска, словно простился с кем-то год назад в темном лесу, под далекий зов охотничьего рога. Однако требовался немалый профессионализм, чтобы держать всю эту компанию в руках. Их договор установился в первую же ночь, как Браш перебрался в этот, с позволения сказать, пансионат. Он встал на колени возле своей кровати, чтобы произнести, как обычно, вечернюю молитву.
- Или ты немедленно прекратишь - или вылетишь отсюда! - сказали ему.
- Ладно, если я и перестану, то вовсе не потому, что испугался.
- Ах ты! А ну убирайся отсюда! - закричал Луи. - Убирайся вон и живи там, в коридоре! Убирайся к дьяволу!
Но исполненное вполголоса "Всю ночь напролет" покорило их; они проглотили свое раздражение, и между ними был заключен договор.
Браш вспоминал, сидя на кровати, и с грустью взирал на убогую обстановку комнаты. Вошла Куини; она принесла белье.
- Если я немного приберу здесь, вы меня не дадите в обиду, мистер Браш? - нерешительно спросила она.
- Может быть, лучше завтра, Куини? Я не очень хорошо себя чувствую. Мне хочется вздремнуть.
- Плохо себя чувствуете? Что у вас болит?
- В общем-то ничего. Просто устал от гостиниц и поездов. Я устал от многих вещей.
Куини с сочувствием относилась к усталости. Она засуетилась возле кровати. Покончив с постелью, она сказала:
- У меня там на плите кофейник. Может, кофе взбодрит вас?
- Спасибо, не надо, - ответил он, разглядывая потолок. И тут он вдруг сам удивился тому, что неожиданно произнес: - Куини, тебе когда-нибудь хотелось умереть?
Куини даже вздрогнула.
- Не говорите так. Мне стыдно, когда я слышу от вас такие слова, мистер Браш. Однажды я призналась в этом на исповеди в Спокане, штат Орегон, но отец Лайон выбил из моей головы эту дурь. Во всяком случае, на вас не похоже.
Браш смущенно улыбнулся:
- Я пошутил, Куини. Как-то непроизвольно вырвалось…
- Такой здоровый молодой человек, с таким прекрасным голосом…
Куини продолжала свои увещевания и вдруг заметила, что Браш заснул. Она шагнула ближе, всматриваясь, затем на цыпочках вышла в коридор. Спустившись в холл, она услышала, как с шумом распахнулась уличная дверь, и перед нею возник Луи.
- Привет, Куини! - заорал он с порога. - Подтяни трусы, Депрессия миновала! Открыт способ добывать пресную воду прямо из океана. Тебе это понравится.
- Не кричи, пожалуйста! Мистер Браш наверху, спит в вашей комнате. Он, кажется, болен, он сам сказал.
- Что? Иисусик заболел? Ни слова больше. Я знаю, как его вылечить.
Луи, перепрыгивая через ступени, побежал наверх. Он влетел в комнату, разбудив Браша.
- Какой дьявол наградил тебя этой штуковиной? - спросил Луи, придвигая стул и садясь напротив.
- Какой штуковиной?
- Этой самой. Дай проверю твой пульс. Все ясно, никаких сомнений. Б-17. Вирусный грипп. Где ты мог его подхватить?
- Ох, оставь меня в покое, будь другом.
- Выбирай: немедленное лечение или две недели в постели, причем не в этом доме. Ей-богу, не вру!
- Оставь меня в покое, Луи! - взмолился Браш.
- А что ты, собственно, развалился на моей кровати? А ну-ка перебирайся на свою! Мою подушку заражаешь… Ты же рассадник микробов!
- Ты что, всерьез?
- Когда ты впервые почувствовал, что с тобой не все в порядке?
- Я не помню. Сегодня. Нет, вчера…
- Ты завтракал?
- Нет.
- Ладно, лежи. Лежи, говорю! Я сбегаю в больницу за лекарством. Я скажу Куини, чтобы принесла тебе завтрак. Ешь побольше, ешь сколько сможешь. Это лекарство нельзя принимать на пустой желудок.
- Все-таки, я думаю, это не болезнь, а простая усталость.
- Что ты в этом понимаешь! Я ведь не зря трачу в больнице свои лучшие годы. Я хочу тебе помочь, а ты вопишь, что все в порядке. Ты же заболел!
Луи вскочил и побежал вниз, к телефону. Он был весьма возбужден и тут же принялся звонить во все концы. Первым делом он обзвонил своих приятелей, Херба, Морри, Бэта, и поделился с ними своим планом. После этого он помчался в больницу. В три часа несколько врачей в белых халатах поднялись по ступеням пансиона Куини, прошли в комнату, где лежал Браш, и долго о чем-то разговаривали между собой над постелью больного, перемежая немецкую речь латинскими выражениями. На стену тут же была водружена огромная диаграмма с температурой больного. Слюну и мочу немедленно подвергли анализу. В три тридцать больной, исполненный страха и благоговения перед столь внушительным консилиумом, сидел в кровати и уплетал бифштекс с картофельным пюре. Время от времени ему приказывали покрепче зажать нос и сделать глоток некоего снадобья из стоявшей рядом вместительной посудины.
- Я доставил вам столько хлопот, ребята, - сказал Браш, благодарно улыбаясь.
Он поймал взгляд Куини, которая с тревогой заглядывала в комнату, и постарался ее успокоить:
- Все в порядке, Куини. Мне уже лучше.
- А теперь зажми покрепче нос и глотни еще разок! - скомандовал Луи. - Доктор Шникеншнауцер из Берлина сказал, что надо пить медленно. А один врач из Вены советовал пить быстрее. Как ты считаешь?
- Мне все равно.
- А теперь полежи минутку, и уж потом прикончим эту банку совсем.
- Наверное, я буду сильно потеть?
- Потеть? Детка, у тебя будут потеть даже ногти! Ты у нас будешь парить, как озеро на рассвете!
- Это хорошо. Это очень кстати: мне кажется, я полон какой-то отравы. В жизни никогда не болел, но вот уже месяц я чувствую себя не очень хорошо. Не волнуйся, Куини, мне гораздо лучше.
- Я вижу, мистер Браш. Я уверена, они вас поставят на ноги.
Врачи запретили Куини входить, но она все-таки бочком проскользнула в комнату. Она тихонько подкралась к банке с лекарством и понюхала содержимое. Вдруг она обернулась и с возмущением закричала:
- Ах вы негодники! Как вам не стыдно! Как только вам в голову могло прийти такое! Я сразу заподозрила, что вы задумали какую-то каверзу.
- Заткнись, Куини! - зарычал Херб. - Убирайся прочь, или мы переломаем тебе ребра!
- Не трожь меня! - верещала Куини, вырываясь из его лап. - Постыдились бы играть такие шуточки с серьезным человеком! Я вас всех повыгоняю из моего дома!
Херб и Луи подхватили ее за руки и за ноги и поволокли вон из комнаты. Браш, видя такое, взревел и выпрыгнул из постели. Он схватил Куини поперек и потащил вместе с Хербом и Луи назад в комнату. Несколько мгновений трое здоровенных мужчин, пыхтя от усердия, упражнялись с Куини, как с примой акробатической труппы. И Браш был сама сила и энергия. Наконец он втащил всю компанию в комнату, расшвырял Херба и Луи по углам и поставил Куини на ноги.
- Убью любого, кто ее коснется! - прорычал он грозно. - Говори, Куини. Что ты хотела сказать?
- Вы не поверите, мистер Браш, но эти обормоты пошутили над вами. Они вас спаивают!
- Что?!
- Это вовсе не лекарство. Это кое-что спиртное. Это - ром!
Браш со стоном вздохнул и спросил тихим голосом:
- Так я, выходит, пьяный, Куини?
- Вам надо сунуть голову под кран, и хмель пройдет.
Браш сел на кровать и постарался сосредоточиться. Он мрачно взглянул на своих мучителей.
- Ваше счастье, что я - пацифист, иначе я бы все кости вам переломал. Так, значит, вот что такое - быть пьяным… Ну и когда же я начну буянить? Эй, Херб, подойди-ка ближе. Расскажи мне об этом подробнее.
- Ты не огорчайся, Джордж. Тебе еще понравится, я уверен!
- Так когда же все-таки у меня начнет двоиться в глазах? Когда я начну ломать мебель? Перила и столы?
- Да ничего ты ломать не будешь, дурачок! А как ты думал? Ты же вовсе не пьян!
- Нет, все же кое-что чувствуется.
Браш встал и принялся шагать по комнате, тряся головой. Потом остановился и, насупясь, посмотрел на себя в зеркало. Затем, отвернувшись, провозгласил во весь голос:
- Как бы то ни было, а я не могу просто так стоять здесь и быть пьяным. Если уж так получилось, то ничем не поможешь. Впрочем, я даже рад, что так вышло. Наконец-то я узнаю сам, что это такое. А то все говорят, говорят… Давайте уж тогда куда-нибудь пойдем и что-нибудь сделаем!
Забавы ради он принялся поднимать стулья одной рукой, восклицая: