Когда домой вернулся Роджер, Молли сочла себя вправе уйти. Бедная девочка! Настало время ей покинуть этот погруженный в отчаяние дом, где она более ничем и никому не могла помочь. В ночь на среду она заснула в слезах. Еще два дня, и наступит пятница; и ей придется самой вырывать корни, которые она успела пустить в эту землю. На следующее утро погода выдалась прекрасной, а солнце и наступление нового дня способно развеселить молодое сердце. Молли сидела в столовой и готовила чай для джентльменов в ожидании того момента, когда они сойдут вниз. Она не переставала надеяться, что сквайр и Осборн помирятся еще до ее отъезда. В конце концов, разговор отца с сыном таил в себе больше горечи, нежели болезнь, ниспосланная самим Господом. Но они, хотя и встретились за одним столом, намеренно избегали обращаться друг к другу. Пожалуй, естественной темой для разговора между ними в такой момент могло бы стать долгое путешествие, совершенное Осборном накануне, но молодой человек ни разу не упомянул о том, откуда он приехал, где бы ни находилось это место – на севере, юге, востоке или западе. А сквайр предпочел не касаться того, что хотел скрыть его сын. Кроме того, обоих неотступно преследовала мысль о том, что нынешняя болезнь миссис Хэмли серьезно ухудшилась, если вообще не стала прямым следствием того, что она узнала о долгах Осборна, и поэтому любые расспросы и ответы на эту тему оказались под запретом. В основном все попытки завести легкую и непринужденную беседу касались исключительно местных новостей и были адресованы или Молли, или Роджеру. Разумеется, подобную атмосферу за столом никак нельзя было назвать приятной или хотя бы дружеской, хотя внешне все выглядело чрезвычайно вежливо и благопристойно. И задолго до того, как этот день подошел к концу, Молли не раз пожалела о том, что не согласилась на предложение отца и не уехала домой вместе с ним. Складывалось впечатление, что она стала никому не нужной. Миссис Джонс, сиделка, раз за разом уверяла ее в том, что миссис Хэмли не вспоминала о ней; та небольшая помощь, которую она могла оказать в комнате больной, более не требовалась, поскольку там появилась опытная в таких делах помощница. Осборн и Роджер общались исключительно друг с другом; только теперь, на протяжении этих нескольких последних дней, проведенных в одиночестве, Молли поняла, как много пищи для размышлений дали ей эти короткие разговоры с Роджером. Осборн был предупредителен и вежлив и даже изысканно выразил ей благодарность за то внимание, что она выказала его матери; но, очевидно, он не желал демонстрировать ей свои подлинные чувства и выдавать то, что творится у него на душе. К тому же он, похоже, стыдился взрыва эмоций давеча вечером. Он разговаривал с нею так, как воспитанный молодой человек должен разговаривать с приятной молодой леди, но Молли едва ли не презирала его за эту манеру. Пожалуй, один только сквайр нуждался в ней. Он поручал ей писать письма и давал подбить небольшие счета, а она в знак благодарности готова была целовать ему руки.
Но вот наступил последний день ее пребывания в Холле. Роджер уехал куда-то по поручению сквайра. Молли вышла в сад, вспоминая прошедшее лето, когда на лужайке под старым кедром стояла софа миссис Хэмли, а теплый воздух, казалось, благоухал ароматами роз и шиповника. Сейчас же деревья стояли голые и в морозном воздухе не ощущалось никаких запахов. Оглянувшись на дом, она увидела, что окна больной закрыты белыми жалюзи, отгораживающими ее спальню от тусклого зимнего неба. Затем в памяти девушки всплыл тот день, когда отец привез ей новость о своем скором повторном браке: в густые заросли кустов вплетались сухие стебли сорняков, покрытые инеем; голые ветви и сучья переплелись, образуя замысловатый узор, отчетливо видимый на фоне чистого неба. Сможет ли она вновь когда-либо быть счастлива? Добродетель ли, черствость ли внушали ей, что жизнь слишком коротка, чтобы испытывать сильную привязанность к чему-либо? Единственной реальностью выглядела только смерть. У нее не было ни сил, ни желания уходить куда-нибудь далеко, и она повернула обратно к дому. В оконных стеклах отражались лучи яркого полуденного солнца, и по какой-то неведомой причине служанка решила распахнуть ставни и окна библиотеки, которой обычно не пользовались. Среднее окно одновременно служило и дверью, до половины закрытой выкрашенными в белый цвет досками. Молли свернула на узенькую, вымощенную каменными плитами дорожку, которая вела мимо окон библиотеки к небольшой калитке в белом ограждении перед домом, и вошла в приоткрытую дверь. Она получила разрешение выбрать любую понравившуюся ей книгу и взять ее с собой домой, и сегодня днем именно такое, не требующее особых усилий занятие показалось ей наиболее привлекательным. Она вскарабкалась по лесенке, чтобы добраться до одной полки, расположенной высоко под потолком в темном углу комнаты; найдя том, который показался ей интересным, она уселась на ступеньку и принялась читать его. Так она и сидела, в накидке и шляпке, когда в библиотеку неожиданно вошел Осборн. Поначалу он не увидел ее; он так спешил, что мог бы вообще не заметить ее, если бы она не заговорила.
– Я вам не помешаю? Я зашла сюда на минутку, чтобы выбрать несколько книг.
С этими словами она спустилась по лесенке, по-прежнему не выпуская из рук заинтересовавший ее томик.
– Ничуть. Это я помешал вам. Но мне нужно срочно написать письмо, чтобы отправить его с ближайшей почтой, после чего я уйду. Вам не холодно с открытой дверью?
– О нет. Здесь так свежо и приятно.
Она вновь вернулась к прерванному чтению, сидя на нижней ступеньке лестницы, а он уселся за большой старомодный письменный стол у окна и начал что-то писать. На несколько минут в библиотеке воцарилась глубокая тишина, которую нарушал лишь скрип пера Осборна по бумаге. А потом стукнула калитка и в дверях появился Роджер. Он стоял лицом к Осборну, который сидел на свету спиной к Молли, склонившейся над своей книгой в углу. Протягивая брату конверт и переводя дыхание, он произнес хриплым шепотом:
– Вот письмо от твоей жены, Осборн. Я как раз проходил мимо почтового отделения и решил, что…
Осборн резко поднялся из-за стола, и на лице его отобразились гнев и раздражение.
– Роджер! Что ты наделал! Неужели ты не заметил ее?
Роджер оглянулся, и Молли выпрямилась у лестницы, покрасневшая, дрожащая и несчастная, словно была в чем-то виновата. Роджер вошел в комнату. Все трое были испуганы и пребывали в смятении. Первой отважилась заговорить Молли. Шагнув вперед, она сказала:
– Мне очень жаль! Вы не хотели, чтобы я услышала эти слова, но я ничего не могла поделать. Вы ведь доверяете мне, не так ли? – И, обернувшись к Роджеру, она продолжила со слезами на глазах: – Пожалуйста, скажите, что не сомневаетесь в том, что я никому об этом не расскажу.
– Теперь ничего не поделаешь, – сумрачно заметил Осборн. – Разве что Роджеру, который понимал всю важность этого факта, следовало бы сначала осмотреться по сторонам, а потом уже обращаться ко мне.
– Да, это моя вина, – признал Роджер. – Я зол на себя так, что ты даже представить себе не можешь. Но в вас я уверен, как в себе самом, – произнес он, повернувшись к Молли.
– Все это прекрасно, – заметил Осборн, – но ты ведь знаешь, что даже самый благонамеренный человек из лучших побуждений может выболтать то, что для меня так важно сохранить в тайне.
– Да, я знаю, что ты так думаешь, – сказал Роджер.
– Давай не будем начинать наш старый спор с самого начала, во всяком случае не перед посторонними.
Все это время Молли с трудом сдерживала слезы. Вот она и дождалась того, что ее назвали посторонней, в чьем присутствии нельзя было вести приватные разговоры. Девушка сказала:
– Я уезжаю. Пожалуй, мне вообще не следовало находиться здесь. Мне очень жаль… очень. Но я постараюсь забыть обо всем, что только что услышала.
– У вас ничего не получится, – все так же нелюбезно заметил Осборн. – Но вы можете обещать мне, что никогда не заикнетесь об этом? Даже мне или Роджеру? Вы сумеете вести себя так, словно никогда этого не слышали? Судя по тому, что рассказывал мне Роджер, я уверен, что, если вы дадите мне слово, я могу на вас положиться.
– Да, обещаю, – сказала Молли и протянула руку, чтобы скрепить уговор рукопожатием. Осборн пожал ее, но с таким видом, словно счел этот жест доброй воли чрезмерным. Она добавила: – Даже не давая слова, я все равно поступила бы точно так же. Но, пожалуй, лучше все-таки связать себя обещанием. А сейчас я ухожу. Лучше бы я вообще не заходила в эту комнату.
Молли осторожно положила книгу на стол и повернулась, чтобы уйти. Глотая слезы, она сдерживалась из последних сил, дабы вволю выплакаться в уединении своей комнаты. Но Роджер опередил ее и, распахнув перед девушкой дверь, пристально посмотрел на нее – она буквально кожей чувствовала его взгляд. Он протянул ей руку, и его крепкое рукопожатие выражало и сочувствие, и сожаление о случившемся.
Не успев переступить порог своей спальни, Молли разрыдалась. Вот уже некоторое время ее чувства пребывали в беспорядке и весьма напряженном состоянии, не имея естественной отдушины. Еще недавно отъезд из Хэмли-холла представлялся ей трагедией, а теперь, вдобавок ко всему прочему, она взвалила на себя и обязательство хранить тайну, которую вообще не должна была узнать, но владение которой означало нешуточную и совершенно не нужную ей ответственность. Кроме того, в ней неизбежно должно было проснуться любопытство относительно того, кем же на самом деле являлась супруга Осборна. Молли просто не могла так долго прожить в Хэмли-холле и свести близкое знакомство с членами семьи, чтобы не знать, какой здесь видели будущую хозяйку поместья. Сквайр, например, отчасти для того, чтобы показать, что Осборн, его наследник, не пара какой-то Молли Гибсон, дочери местного доктора, еще в самом начале их знакомства, до того, как узнать ее получше, очень часто намекал на завидный и выгодный брак, который должен был непременно заключить представитель Хэмли из Хэмли в лице его великолепного, умного и красивого старшего сына. Миссис Хэмли тоже, хотя и подсознательно, нередко заговаривала о прожектах, которые постоянно строила относительно появления в доме будущей невестки.
"Гостиную придется переделать после того, как Осборн женится…", или "Супруга Осборна наверняка захочет получить западную анфиладу комнат в свое распоряжение…", или "Пожалуй, совместная жизнь со старомодными стариками станет для нее настоящим испытанием, но мы должны устроить все так, чтобы она не слишком страдала…", или "Разумеется, после появления миссис Осборн мы должны будем приобрести для нее новый экипаж, а нас вполне устроит старый…" – благодаря этим и другим похожим речам у Молли сложилось представление о будущей миссис Осборн как о прекрасной и знатной молодой леди, одно только присутствие которой превратит старое поместье в роскошный и строгий особняк вместо приятного и простого семейного жилища, коим он оставался сейчас. Да и сам Осборн, с таким высокомерием отзывавшийся в гостях у миссис Гибсон о местных красавицах и склонный к привередливости даже в собственном доме – правда, здесь она выглядела поэтически утонченной, тогда как у миссис Гибсон речь шла о социальной разборчивости, – наверняка выбрал себе в жены неописуемо элегантную красавицу. Кто же сумел удовлетворить его запросы и при этом сохранить свое замужество в тайне от его родителей? В конце концов Молли постаралась выбросить все мысли об этом из головы. Это было бесполезно: правды угадать она не могла, так что не стоило даже и пытаться. Глухая стена собственного обещания отрезала ей все пути. Пожалуй, было бы нечестно и неправильно даже гадать на эту тему, стараясь вспомнить малейшие оговорки и случайные упоминания имен, чтобы сложить их воедино в нечто правдоподобное. Молли страшилась очередной встречи с братьями, но за обедом оба вели себя так, словно ничего не случилось. Сквайр был хмур и неразговорчив, что объяснялось или снедавшими его печалью и тоской, или неудовольствием. С момента возвращения Осборна он подчеркнуто игнорировал его, за исключением совершеннейших пустяков, да и то, когда избежать этого не представлялось возможным. Состояние супруги угнетало его, словно черная грозовая туча, закрывшая для него единственный свет в оконце. Осборн старательно изображал равнодушие в общении с отцом, которое, по мнению Молли, было исключительно напускным, но примирению отнюдь не способствовало. Роджер, спокойный, выдержанный и естественный в своем поведении, один говорил за всех остальных. Но и он испытывал неловкость, явно пребывая в подавленном состоянии. Сегодня он принципиально обращался исключительно к Молли, а та, внимательно прислушиваясь к долгому обсуждению последних открытий в естественной истории, что позволяло поддерживать разговор, ограничивалась по большей части односложными восклицаниями. Молли ожидала, что Осборн будет выглядеть виноватым, пристыженным, обиженным или даже "женатым", то есть не так, как обычно, но он оставался тем же самым Осборном, что и утром, – красивым, элегантным, томным в манерах и внешности. Он был сердечно-доброжелательным с братом, вежливым с нею и втайне расстроенным положением вещей, установившимся между ним и отцом. Она бы ни за что не догадалась о том, что за обычным ежедневным поведением скрывается тайный роман. Ей всегда хотелось напрямую соприкоснуться с любовной историей – и вот ее мечта сбылась, но она испытывала лишь стеснение и неудобство; в воздухе буквально повисло ощущение неуверенности и скрытности. Ее честный и прямой отец, ее спокойная и размеренная жизнь в Холлингфорде, которая даже со всеми своими недостатками оставалась бесхитростной и откровенной, поскольку все знали, чего можно ожидать друг от друга, выглядела в сравнении со здешней атмосферой надежной и приятной. Разумеется, при мысли о том, что ей придется покинуть Холл, молча простившись со своей спящей подругой, у нее щемило сердечко. Но расставание с миссис Хэмли было совсем не таким, как если бы оно случилось две недели тому. Тогда ее общество было неизменно желанным, и она чувствовала, что способна дарить покой и утешение. А сейчас бедная леди, чье физическое тело, похоже, пережило душу, казалось, напрочь позабыла о ее существовании.
Домой она отправилась в экипаже, нагруженном словами искренней благодарности каждого члена семьи. Осборн обошел все сады в поисках подходящих цветов для Молли, Роджер выбрал для нее несколько книг. Сквайр молча тряс ее руку, будучи не в силах выразить свою признательность словами, а потом не выдержал, обнял и поцеловал ее, как родную дочь.
Глава 19. Приезд Синтии
Отца Молли не было дома, когда она вернулась; так получилось, что встретить ее было некому. Слуги сообщили ей, что миссис Гибсон отправилась с очередным визитом. Девушка поднялась к себе наверх, собираясь распаковать вещи и расставить книги, которые взяла почитать. Но, к своему удивлению, она заметила, что в комнате, расположенной напротив ее собственной, идет уборка; кроме того, на ее глазах туда принесли воду и полотенца.
– К нам кто-то приезжает? – спросила Молли у служанки.
– Дочь хозяйки из Франции. Завтра приезжает мисс Киркпатрик.
Неужели наконец-таки Синтия решила приехать? Как же она будет рада обзавестись компаньонкой, спутницей, сестрой-ровесницей! Подавленное настроение Молли тут же улетучилось. Ей очень хотелось, чтобы миссис Гибсон вернулась пораньше и чтобы она смогла бы подробно расспросить ее обо всем. Должно быть, все произошло очень неожиданно, поскольку давеча мистер Гибсон ни словом не обмолвился об этом во время визита в Холл. О намерении предаться спокойному чтению было тут же забыто; даже книги были расставлены не с той аккуратностью, что была свойственна Молли прежде. Она сошла в гостиную, не находя себе места от возбуждения. Наконец домой вернулась миссис Гибсон, уставшая от долгой ходьбы и своей тяжелой вельветовой накидки. Избавившись от нее, она несколько минут приходила в себя и потому попросту не могла удовлетворить любопытство Молли сразу же.
– О да! Синтия завтра приезжает домой дилижансом "Ампайр", который прибывает в десять часов. Но какой же сегодня выдался тягостный день для этого времени года! Я буквально готова лишиться чувств. Полагаю, Синтия узнала о какой-то оказии и решила воспользоваться ею, дабы покинуть школу на две недели ранее, чем мы планировали. Она не дала мне возможности написать, нравится мне или нет то, что она приезжает намного раньше оговоренного срока, а ведь мне придется платить за ее обучение точно так же, как если бы она продолжила учебу. А еще я собиралась попросить ее привезти мне французскую шляпку, и тогда мы заказали бы такую же и для тебя. Но я все равно очень рада, что она приезжает, бедняжка.
– С нею что-нибудь не так? – поинтересовалась Молли.
– О нет! С чего бы это?
– Вы только что назвали ее "бедняжкой", и я испугалась, уж не заболела ли она.
– О нет! Просто я привыкла называть ее так после того, как умер мистер Киркпатрик. Девушка без отца – таких, как известно, всегда зовут "бедняжками". Что ты! Синтия никогда не болеет. Она отличается завидным здоровьем. И сегодня она тоже ни за что не чувствовала бы себя такой разбитой, как я. Ты не могла бы принести мне бокал вина и печенье, дорогая? Я действительно испытываю страшную слабость.
Прибытие Синтии взволновало мистера Гибсона куда сильнее, чем ее мать. Он предвкушал огромное удовольствие, которое ее появление доставит Молли, поскольку все его интересы, несмотря на недавнюю женитьбу и новую супругу, были по-прежнему сосредоточены на дочери. Он даже нашел время, чтобы подняться наверх и лично взглянуть на спальни девушек, обставленные мебелью, за которую он выложил кругленькую сумму.
– Что ж, полагаю, юным леди нравится подобное убранство их комнат! Разумеется, все очень даже мило, но…
– Моя старая комната нравилась мне больше, папа. Но, быть может, Синтия привыкла к подобному убранству.
– Что ж, возможно. По крайней мере она увидит, что мы старались подготовить комнату к ее приезду. Твоя спальня точно такая же, как и у нее. Это правильно. Она могла бы оскорбиться, если бы ее комната оказалась лучше твоей. А теперь спокойной ночи в твоей новой модной кроватке.
Молли вскочила ни свет ни заря – еще даже не рассвело – и поспешила расставить свои прелестные цветы из Хэмли в комнате Синтии. В то утро она даже не смогла толком позавтракать. Взбежав наверх по ступенькам в свою комнату, она принялась одеваться, думая о том, что миссис Гибсон наверняка отправится к гостинице "Георг", подле которой и останавливался "Ампайр", дабы встретить дочь после двухлетней разлуки. Но, к немалому ее удивлению, миссис Гибсон как ни в чем не бывало уселась за свою большую раму для вязания и, в свою очередь, с изумлением уставилась на Молли, которая уже успела надеть шляпку и накидку.