Она принесла с собой прелестные цветы, которые отпорола со своей собственной шляпки, чтобы прикрепить их к платью Молли, заявив, что они прекрасно гармонируют с цветом ее лица и что для всего остального ей достанет и нескольких лент. За работой она напевала; у нее оказался очень приятный тембр голоса как для пения, так и для простого разговора, и свои веселые французские песенки она распевала без малейших затруднений. Несмотря на то что у Синтии обнаружилась явная склонность к изящным искусствам, музыка не привлекала ее. Она редко садилась за пианино, на котором с ежедневным упорством практиковалась Молли. Синтия всегда готова была ответить на вопросы о своем прошлом, хотя никогда не заговаривала об этом сама. Зато она всегда сочувственно выслушивала невинные признания Молли в ее маленьких горестях и радостях и даже дошла в выражении своих симпатий до того, что поинтересовалась у Молли, как та отнеслась к повторному браку своего отца и почему не выступила против.
Между тем Молли скучала и тосковала по Хэмли, хотя дома у нее завязалась новая дружба, довольно интересная и приятная. Если бы в той семье была женщина, то девушка, скорее всего, уже получила бы множество коротких посланий и записочек, откуда узнала бы мельчайшие подробности, которые ныне были утеряны для нее безвозвратно. Сейчас же она имела отрывочные сведения из сухих отчетов отца после визитов в Хэмли-холл, ставших теперь, после кончины его пациентки, редкими и случайными.
– Да! Сквайр сильно изменился, но теперь ему уже лучше, чем раньше. Между ним и Осборном существует незримая отчужденность, которая проявляется в молчании и сдержанности их манер. Но внешне они поддерживают видимость дружеских отношений – или вежливых, по крайней мере. Сквайр всегда будет относиться к Осборну с уважением, ибо он его наследник и будущий представитель их рода. Сам же Осборн выглядит плохо, он говорит, что ему нужны перемены. Полагаю, что он устал от домашнего tête-à-tête и домашних же разногласий. Но смерть матери сильно повлияла на него. Поэтому нет ничего удивительного в том, что общая утрата отнюдь не сблизила его с отцом. Да и Роджер уехал в Кембридж – у него экзамены для получения отличия по математике. В общем, жизнь обитателей поместья и оно само изменились самым радикальным образом. Но этого и следовало ожидать!
Пожалуй, в этом и заключался краткий итог новостей из Хэмли, содержащихся в многочисленных бюллетенях, которые неизменно заканчивались теплыми словами и пожеланиями для Молли.
В ответ на замечания супруга о том, что Осборн пребывает в меланхолии, миссис Гибсон обычно отвечала:
– Дорогой мой! Почему бы тебе не пригласить его отобедать с нами? Устроим этакий маленький домашний обед. Кухарка вполне в состоянии приготовить все нужные блюда, а мы все наденем черное и лиловое, и он не сочтет это признаком неуместного веселья.
Но мистер Гибсон неизменно отвечал на эти увещевания, отрицательно качая головой. К этому времени он уже освоился с привычками своей супруги и потому знал, что лучшей реакцией на длинные и непоследовательные аргументы будет молчание. Однако миссис Гибсон, в очередной раз пораженная красотой Синтии, все сильнее убеждалась в том, что мистера Осборна следует непременно развлечь тихим и спокойным обедом в домашней обстановке. До сих пор Синтию не видел никто, кроме дам Холлингфорда да местного викария, безнадежного и непрактичного старого холостяка. И какой, спрашивается, смысл иметь прелестную дочь на выданье, если ею могут восхищаться лишь престарелые матроны?
Сама же Синтия выказывала абсолютное равнодушие в этом вопросе и почти не обращала внимания на бесконечные разговоры матери о том, какие развлечения можно найти в Холлингфорде, а какие отсутствуют здесь напрочь. Она приложила все усилия, чтобы очаровать обеих мисс Браунинг, как если бы они были Осборном Хэмли или любым другим молодым наследником. То есть, строго говоря, ей не пришлось прикладывать никаких усилий, она лишь следовала велению своей натуры, которое заключалось в том, чтобы привлекать и очаровывать всех, с кем сводила ее судьба. Усилия требовались, скорее, для того, чтобы воздерживаться от этого, да еще протестовать, что случалось нередко, с использованием пренебрежительных слов и выразительных взглядов, против увещеваний и уговоров матери – причем как явных глупостей, так и ласки. Молли уже готова была пожалеть миссис Гибсон, которая, казалось, никак не могла найти управу на свою своенравную дочь. Однажды Синтия буквально прочла мысли Молли.
– Я уже говорила тебе, что далеко не добродетельна. Как-то так получается, что я не могу простить ей небрежения мною в детстве, когда я так нуждалась в ней. Кроме того, учась в школе, я редко получала от нее письма. А еще я знаю, что это она не захотела, чтобы я приехала на свадьбу. Я видела письмо, которое она написала мадам Лефевр. Ребенка должны воспитывать его родители, если они хотят, чтобы он полагал их непогрешимыми, когда вырастет.
– Но даже если и были прежде какие-либо разногласия и обиды, – возразила Молли, – их следует забыть и начать все с чистого листа.
– Несомненно. Но неужели ты не видишь, что я выросла вне рамок таких понятий, как "долг" и "обязанность"? Люби меня такой, какая я есть, хорошая моя, потому что я никогда не стану лучше.
Глава 20. Визитеры миссис Гибсон
Однажды, к неописуемому удивлению Молли, им доложили о приходе мистера Престона. Она и миссис Гибсон сидели в гостиной – Синтия отлучилась, отправившись в город за покупками, – когда отворилась дверь, прозвучало имя и в комнату вошел молодой человек. Его появление вызвало куда большее смятение, чем Молли могла предполагать. Порог он переступил с видом той же небрежной самоуверенности, с которой принимал их в Эшкомбе, в Манор-хаусе. В костюме для верховой езды и раскрасневшийся после упражнений на свежем воздухе, он выглядел необычайно привлекательно. Но при виде его на гладкий лобик миссис Гибсон набежали морщинки, и приняла она его с куда большей холодностью, чем остальных визитеров. Тем не менее в ее манерах чувствовалось изрядное волнение, что весьма поразило Молли. Когда в комнату вошел мистер Престон, миссис Гибсон занималась своей бесконечной пряжей. Поднявшись ему навстречу, она опрокинула корзиночку с мотками и, отклонив предложение Молли помочь, сама собрала все нитки, прежде чем предложить своему визитеру присаживаться. А тот стоял со шляпой в руке, изображая живейший интерес к процессу собирания, которого, по убеждению Молли, ничуть не испытывал. Все это время глаза его рыскали по комнате, подмечая каждую деталь меблировки.
В конце концов они расселись по местам и началась беседа.
– После вашего замужества, миссис Гибсон, я впервые оказался в Холлингфорде, иначе не преминул бы засвидетельствовать вам свое почтение раньше.
– Я знаю, что вы очень заняты в Эшкомбе, и потому не ожидала вашего визита. Лорд Камнор уже прибыл в Тауэрз? Вот уже целую неделю я не получала известий от ее милости!
– Нет! Он все еще вынужден оставаться в Бате. Но я получил от него письмо, в котором содержатся кое-какие поручения для мистера Шипшенкса. Боюсь, мистера Гибсона нет дома?
– Нет. Его часто не бывает дома, практически всегда, должна признаться. Я и понятия не имела, что буду так редко видеться с ним. Супруга доктора ведет очень уединенный образ жизни, мистер Престон!
– Едва ли его можно назвать уединенным, когда вы располагаете такой очаровательной компаньонкой, как мисс Гибсон, – возразил он и отвесил Молли легкий поклон.
– Но отсутствие мужа я называю уединением для жены. Бедный мистер Киркпатрик всегда чувствовал себя несчастным, если я не сопровождала его, – во время прогулок и визитов ему нравилось иметь меня рядом. Но почему-то мистер Гибсон полагает, что я буду только мешать ему.
– Не думаю, что вы согласились бы сидеть позади него на спине Черной Бесс, мама, – заметила Молли. – А по плохим проселочным дорогам сопровождать его вы могли бы только таким способом.
– Вот как! Но ведь он мог бы обзавестись двухместным экипажем! Я часто говорила ему об этом. А по вечерам я могла бы использовать экипаж для визитов. Откровенно говоря, только из-за отсутствия оного я не поехала на благотворительный бал в Холлингфорде. Я не смогла заставить себя сесть в грязную наемную двуколку из "Георга". К будущей зиме мы должны переубедить твоего папу, Молли, это никуда не годится, что ты и…
Она внезапно оборвала себя на полуслове, а потом украдкой метнула взгляд на мистера Престона, пытаясь понять, обратил ли он внимание на ее неожиданную заминку. Разумеется, он заметил, но сделал вид, будто ничего не произошло.
– Вам уже доводилось бывать на публичном балу, мисс Гибсон?
– Нет! – ответила Молли.
– Когда это время настанет, вы получите огромное удовольствие.
– Я в этом не уверена. Пожалуй, это действительно было бы так, если бы у меня было много партнеров, но, к сожалению, знакомых у меня совсем немного.
– И вы думаете, что у молодых людей не найдется собственных средств и способов быть представленными симпатичным молодым особам?
Это была одна из тех речей, за которые Молли так невзлюбила его в прошлый раз; к тому же произнесена она была в дурном тоне, долженствующем означать комплимент. Молли похвалила себя за то, что как ни в чем не бывало продолжала плести кружево, притворившись, будто не расслышала слов мистера Престона.
– Остается лишь надеяться, что я стану одним из ваших партнеров на балу, на который вы отправитесь. Умоляю не забывать, что я первым попросил оказать мне эту честь, когда вас забросают многочисленными приглашениями на танец.
– Предпочитаю не связывать себя обещаниями прежде времени, – отозвалась Молли, посмотрев на него из-под полуопущенных ресниц и заметив, что он подался вперед, уставившись на нее с таким видом, словно нетерпеливо ждет ответа.
– Молодые леди всегда предпочитают осторожничать и в делах, и в своих мыслях, – заметил он, обращаясь к миссис Гибсон и сохраняя на лице невозмутимое выражение. – Несмотря на опасения мисс Гибсон в том, что она будет испытывать недостаток в партнерах, от недвусмысленного предложения обзавестись таковым она отказывается. Полагаю, мисс Киркпатрик вернется из Франции к тому времени?
Последние слова мистер Престон произнес тем же самым небрежным тоном, что и ранее, но шестое чувство подсказало Молли, что для этого ему пришлось сделать над собой недюжинное усилие. Она подняла голову. Он вертел в пальцах свою шляпу, словно ответ на свой вопрос нисколько его не интересовал. Тем не менее он явно напрягся, хотя на губах его играла легкая улыбка.
Миссис Гибсон слегка покраснела и смешалась.
– Да, непременно, – ответила она после паузы. – К следующей зиме, полагаю, моя дочь будет с нами. Смею надеяться, что и в свет мы будем выходить тоже вместе.
Мистер Престон по-прежнему улыбался, но на сей раз, задавая очередной вопрос миссис Гибсон, он поднял на нее глаза.
– Надеюсь, вы получаете от нее хорошие новости?
– Да, очень. Кстати, как поживают наши старые друзья Робинсоны? Я часто вспоминаю о том, с какой добротой они отнеслись ко мне в Эшкомбе! Славные милые люди… Как бы мне хотелось встретиться с ними снова.
– Я непременно передам им, что вы любезно справлялись о них. Насколько мне известно, у них все хорошо.
Именно в этот момент Молли услышала знакомый щелчок – открылась входная дверь. Она сразу же догадалась, что это вернулась Синтия. Осознавая, что по какой-то таинственной причине миссис Гибсон желает скрыть от мистера Престона местонахождение своей дочери и злонамеренно хочет озадачить его, она поднялась с места, дабы выйти из комнаты и встретить Синтию на лестнице. Однако ноги ее и платье запутались в одном из закатившихся мотков пряжи, и, прежде чем она сумела освободиться, Синтия распахнула дверь гостиной и замерла на пороге, глядя на свою мать, Молли и мистера Престона и не делая попытки войти в комнату. Лицо ее, оживленное и раскрасневшееся, вмиг осунулось и побледнело. В глазах ее, прелестных, обычно таких мягких и серьезных, казалось, вспыхнул огонь, а брови ожесточенно сошлись на переносице, когда она перешагнула порог и заняла свое место среди присутствующих, взиравших на нее с самыми разными чувствами. Она неспешно и спокойно двинулась вперед; мистер Престон сделал шаг или два ей навстречу, протягивая руку, и на лице его был написан неприкрытый восторг.
Но она сделала вид, будто не замечает ни его протянутой руки, ни стула, который он предложил ей. Она опустилась на небольшой диван у одного из окон и позвала к себе Молли.
– Взгляни, что я купила, – сказала Синтия. – Эта зеленая лента стоила четырнадцать пенсов за ярд, а эта атласная – три шиллинга.
Девушка продолжала в том же духе, заставляя себя болтать о каких-то пустяках с таким видом, словно сейчас они для нее важнее всего на свете и она попросту не может уделить достойного внимания ни своей матери, ни ее гостю.
Мистер Престон правильно понял намек и последовал ее примеру. Он тоже заговорил о местных новостях, но Молли, время от времени поглядывающая на него, начала тревожиться, подметив с трудом сдерживаемый им гнев, исказивший его приятные черты. Отчего-то ей вдруг расхотелось смотреть на него, и она присоединилась к Синтии, направив свои усилия на продолжение их отдельного разговора. Тем не менее Молли не могла не заметить напряжения миссис Гибсон и ее преувеличенной любезности, с помощью которой та как будто пыталась сгладить грубость Синтии и развеять гнев мистера Престона. Она болтала без умолку, как если бы поставила себе целью задержать его в гостях, тогда как до возвращения Синтии позволяла себе частые паузы в разговоре, словно предоставляя ему возможность откланяться.
Но вот в ходе беседы были упомянуты и Хэмли. Миссис Гибсон всегда с большой охотой рассказывала о близости Молли с этим почтенным и уважаемым в графстве семейством, и теперь до слуха девушки донеслось ее собственное имя.
– Бедная миссис Хэмли буквально не могла обходиться без Молли, – говорила мачеха. – Она воспринимала ее как свою дочь, особенно в самом конце, когда, боюсь, у нее появилось достаточно поводов для тревоги. Мистер Осборн Хэмли – полагаю, вы уже слышали – не достиг тех успехов в колледже, о которых они мечтали. Их родительские надежды не оправдались. Но какое это имело значение? Ему же не придется в поте лица зарабатывать себе на хлеб! Я полагаю подобные амбиции очень глупыми, особенно учитывая, что молодому человеку не нужно будет трудиться ради пропитания.
– Что ж, во всяком случае теперь сквайр должен быть доволен. Я видел сегодняшнюю "Таймс", в которой опубликованы результаты сдачи экзаменов в Кембридже. Своего второго сына он ведь назвал Роджером в честь отца, не так ли?
– Да, – ответила Молли, поднимаясь с дивана и подходя ближе.
– Он – старший ранглер, только и всего, – ответил мистер Престон с таким видом, словно злился на самого себя за то, что вынужден сообщить ей столь приятные новости.
Молли вернулась на свое место рядом с Синтией.
– Бедная миссис Хэмли, – негромко произнесла она, как будто разговаривала сама с собой.
Синтия взяла ее за руку, сочувствуя скорее печали и грусти, отразившихся на лице Молли, чем понимая, что на самом деле творится у нее на душе. Собственно, Молли и сама еще не разобралась в своих чувствах. Смерть, пришедшая раньше срока; размышления о том, знают ли мертвые, что происходит в земной юдоли, которую они покинули; провал блестящего Осборна и успех Роджера; тщеславие человеческих желаний – все эти мысли и то, что они влекли за собой, превратились у нее в голове в запутанный клубок. Она пришла в себя лишь через несколько минут. Мистер Престон тоном фальшивого сочувствия говорил о Хэмли самые неприятные вещи, какие только мог придумать.
– Бедный старый сквайр – не самый умный человек на свете, между нами говоря, – весьма дурно управляется со своим имением. А Осборн – слишком рафинированный джентльмен, чтобы разбираться в том, каким способом можно повысить стоимость земли, даже если бы у него был необходимый капитал. Человек, обладающий практическим опытом ведения сельского хозяйства и располагающий несколькими тысячами свободных денег, мог бы повысить доход до восьми тысяч или около того. Разумеется, Осборн попытается жениться на богатой наследнице; фамилия старинная и пользующаяся заслуженным авторитетом, но он не должен возражать против купеческой родословной своей избранницы, хотя, пожалуй, сквайр сделает это вместо него. Но в любом случае молодой человек решительно не годится для подобной работы. Нет! Семья быстро катится по наклонной, и мне жаль, что такие старинные саксонские дома исчезают с лица земли. Однако же в случае с Хэмли это судьба. Даже старший ранглер, если это тот самый Роджер Хэмли, наверняка перетрудил и сжег свои мозги за один раз. Никто и никогда не слышал о старших ранглерах, добившихся каких-либо успехов впоследствии. Он станет, конечно, членом совета или какого-либо научного общества, что, разумеется, обеспечит его средствами к существованию.
– А я верю в старших ранглеров, – сказала Синтия, и ее звонкий и чистый голос эхом разнесся по комнате. – Судя по тому, что я слышала о мистере Роджере Хэмли, он сумеет сохранить отличия, которые заслужил. А вот в то, что дому Хэмли грозит разорение, потеря доброго имени и бесславный конец, я решительно не верю.
– Им повезло, что мисс Киркпатрик замолвила за них словечко, – заметил мистер Престон, поднимаясь, чтобы уйти.
– Дорогая Молли, – прошептала Синтия, – я ровным счетом ничего не знаю о твоих друзьях Хэмли, кроме того, что они – твои друзья, и того, что ты рассказала мне о них. Но я не позволю этому человеку отзываться о них так – у тебя все время слезы наворачиваются на глаза. Уж скорее я поклянусь, что они обладают всеми мыслимыми талантами, какие только можно себе представить.
Единственным человеком, которого откровенно побаивалась Синтия, был мистер Гибсон. В его присутствии она тщательно подходила к выбору слов и даже демонстрировала некоторое почтение к матери. Явное уважение, которое она к нему питала, и стремление достойно выглядеть в его глазах заставляли Синтию сдерживаться, и за это он проникся к ней расположением, считая ее живой и разумной девушкой, обладающей таким жизненным опытом, который делал ее желанной компаньонкой для Молли. Хотя, пожалуй, подобное впечатление она производила на всех мужчин без исключения. Поначалу они бывали поражены ее примечательной внешностью, а потом и ее уничижительным мнением о себе, которое взывало к их достоинству столь же недвусмысленно, как если бы она заявила вслух: "Да, вы умны, а я глупа. Ну так сжальтесь над моей глупостью". Вот такая была у нее манера; на самом деле она не придавала ей никакого значения и едва ли даже отдавала себе в ней отчет, но результат неизменно получался потрясающий. Даже старый Уильямс, садовник, сполна ощутивший на себе ее обаяние, признался по секрету Молли, которой он всегда доверял:
– Эх, мисс, редко встретишь такую молодую леди! Уж она-то умеет угодить и добиться своего. Я научу ее прививать розы глазком, когда подойдет сезон, – и готов биться об заклад, что она схватит все на лету, хотя и прикидывается дурочкой.