Миссис Гибсон умолкла. На нее вдруг нахлынули неприятные воспоминания, и она, подобно мистеру Престону, отыскала взглядом Синтию. Танец закончился, и девушка беззаботно обходила комнату, не подозревая о том, что ее ожидает. Наконец партнер Синтии, мистер Гарри Чомли, привел ее обратно. Она опустилась на свободное место рядом с мистером Престоном, оставив незанятый стул рядом со своей матерью для Молли. Спустя минуту ее подруга тоже вернулась. Синтия, казалось, упорно не замечала присутствия мистера Престона. Миссис Гибсон подалась вперед и обратилась к дочери:
– Твой последний партнер был настоящим джентльменом, моя дорогая. Постепенно ты учишься делать правильный выбор. А вот перед этим я была готова сгореть со стыда, когда ты умчалась с тем клерком, что служит у стряпчего. Молли, а ты знаешь, с кем танцевала? Оказывается, он торговец книгами в Корхеме.
– Вот, значит, откуда он так хорошо разбирается в книгах, о которых я хотела узнать побольше, – с готовностью ответила Молли, затаив в душе не такой уж и безобидный умысел. – Он оказался очень приятным собеседником, мама, – добавила она. – Да и выглядит как джентльмен и танцует превосходно!
– Очень хорошо. Но помни, что если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, то завтра тебе придется здороваться, протягивая руку через прилавок, с некоторыми из твоих сегодняшних партнеров, – холодно заявила в ответ миссис Гибсон.
– Но я не умею отвечать отказом, когда люди представляются и приглашают меня на танец, а мне так хочется танцевать. Вы же знаете, что сегодня благотворительный бал, и папа сказал, что можно танцевать с кем угодно, – умоляющим тоном отозвалась Молли, которая не могла получать искреннее удовольствие от любого увеселения, если находилась с кем-либо в натянутых отношениях.
Впрочем, какой ответ могла бы ей дать миссис Гибсон, так и осталось неизвестным, потому что, прежде чем она успела открыть рот, вперед шагнул мистер Престон и заговорил тоном, в коем должно было сквозить ледяное равнодушие, но на деле его голос дрожал от ярости:
– Если мисс Гибсон не знает, как отказать какому-либо партнеру, ей довольно обратиться к мисс Киркпатрик за советом.
Синтия подняла свои прекрасные глаза и, вперив взгляд в лицо мистера Престона, негромко проговорила, словно констатируя факт:
– Полагаю, вы ошибаетесь, мистер Престон. Мисс Гибсон дала понять, что желала танцевать с человеком, который пригласил ее, – в этом и заключается вся разница. Я не могу помочь ей советом в том, как выйти из этого затруднительного положения.
После этих слов Синтия более не принимала участия в разговоре и даже как будто не прислушивалась к нему. К тому же ее почти немедленно пригласил следующий партнер. К вящему негодованию Молли, мистер Престон опустился на освободившееся место. Поначалу она опасалась, что он намеревался пригласить на танец ее саму, но вместо этого он лишь потянулся к букетику Синтии, который та, поднимаясь со стула, вручила на сохранение Молли. Букет сильно пострадал от жары и духоты в комнате и уже не был сочным и свежим, в отличие от букета Молли, который изначально не был раздерган на части, когда из него вытаскивали ярко-алые цветы, украшавшие теперь волосы девушки. Кроме того, Молли куда бережнее обращалась с ними. Впрочем, букет Синтии сохранился достаточно, чтобы понять, что это совсем не те цветы, что прислал ей мистер Престон. Быть может, чтобы окончательно убедиться в этом, он без слов протянул руку, прося позволения рассмотреть его. Но Молли, повинуясь тому, что она полагала невысказанным желанием Синтии, не позволила ему прикоснуться к цветам и лишь крепче прижала их к груди.
– Вижу, мисс Киркпатрик не удостоила меня чести носить букет, который я послал ей. Полагаю, она получила цветы и мою записку?
– Да, – подтвердила Молли, в глубине души устрашившись тона, каким это было сказано. – Но к тому времени мы уже приняли вот эти цветы.
Миссис Гибсон принадлежала к числу людей, которые умеют прийти на помощь в самый щекотливый момент и сгладить неприятную ситуацию медовыми речами. Она явно боялась мистера Престона и желала во что бы то ни стало сохранить мир.
– О да, и нам очень жаль! То есть, разумеется, я вовсе не имею в виду, будто мы сожалеем о том, что нам выказали добрые чувства, но эти два чудесных букета были присланы из Хэмли-холла. Об их красоте вы можете судить по тому, что держит в руках Молли, и… они были доставлены нам раньше вашего, мистер Престон.
– Я бы чувствовал себя польщенным, если бы его приняли вы, раз уж о молодых леди позаботился кто-то другой. Я потратил много времени и сил, выбирая его у "Гринза". Полагаю, что с полной ответственностью могу заявить, что он получился куда более recherché, нежели тот, который мисс Гибсон столь преданно и нежно держит в руке.
– О, но это потому, что Синтия вытащила из него самые яркие цветы, чтобы воткнуть их мне в волосы! – горячо воскликнула Молли.
– В самом деле? – осведомился мистер Престон, и в голосе его прозвучали нотки удовлетворения, словно он обрадовался тому, как мало значения придала Синтия подаренному ей букету.
С этими словами он отошел, чтобы встать позади Синтии в кадрили, которую только что начали танцевать в зале, и Молли заметила, что он заставил ее ответить, – несомненно, против воли девушки. И было нечто такое в выражении его лица и манерах, что подсказывало ей, что он имеет над подругой какую-то власть. Синтия выглядела серьезной, не внимающей ему, равнодушной, негодующей и готовой бросить вызов, но после того, как он что-то шепотом сказал ей, она явно ответила ему вынужденным согласием. После этого он отошел с неприятной улыбкой удовлетворения на смазливом лице.
А в зале уже живо обсуждали непривычную задержку свиты из Тауэрз, и гости один за другим потянулись к миссис Гибсон, как если бы та была полномочным представителем графа и графини. С одной стороны, это было весьма лестно, но, с другой, расписавшись в собственном неведении, она как бы понизила себя до уровня остальных любопытствующих. Особенно огорчилась миссис Гуденоу, последние полтора часа не снимавшая очки, чтобы не пропустить ничего, едва только первый гость из Тауэрз переступит порог залы.
– У меня ужасно разболелась голова, – пожаловалась она, – и мне следовало бы ограничиться тем, что просто послать деньги, а самой не выходить из дома сегодня вечером. Ведь я видела много подобных балов, а заодно и милорда с миледи. Да и смотреть на них было куда приятнее, нежели сейчас, особенно учитывая, что их здесь нет. Но все только и делали, что обсуждали герцогиню с ее бриллиантами, и я решила, что никак не могу остаться непричастной и не увидеть ни герцогиню, ни ее драгоценности… И вот я здесь, а дома напрасно жгут уголь и свечи, потому что я попросила Салли дождаться меня, хотя больше всего на свете не люблю напрасных расходов. Эту черту я унаследовала от своей матери, которая ненавидела расточительность так, как никто другой. Она была умелой и экономной распорядительницей, каких нечасто встретишь, и вырастила нас, девятерых детей, на столь ничтожное вспомоществование, что никто другой не смог бы этого сделать, уверяю вас. Ба! Она не позволяла нам ни малейшей экстравагантности – даже в вопросе простуды. Стоило одному из нас серьезно простудиться, как она тут же пользовалась представившейся возможностью и обстригала нам волосы. При этом она утверждала, что нет смысла трястись в двух ознобах, когда вполне достаточно и одного, и мы, подстриженные, мерзли от холода. Однако же, несмотря ни на что, мне бы очень хотелось, чтобы герцогиня приехала.
– Ах! Только представьте, каково мне, – вздохнула миссис Гибсон. – Ведь я так долго не видела членов этого дорогого семейства! Вот и вчера, когда я гостила у них, мне тоже не удалось как следует поговорить с ними. Герцогиня пожелала узнать мое мнение по поводу приданого для леди Алисы и буквально засыпала меня вопросами, поэтому ни на что иное времени попросту не осталось. А леди Гарриет на прощание пообещала, что уж сегодня мы обязательно встретимся. Между тем уже почти двенадцать часов.
Все, кто питал хоть какие-либо претензии на аристократичность, были раздосадованы отсутствием знатной фамилии из Тауэрз, и даже скрипачи не спешили играть очередной танец из опасения быть прерванными появлением важных особ. Мисс Феба Браунинг извинилась за них, мисс Браунинг со спокойным достоинством обвинила их. И лишь мясники, булочники да свечных дел мастера радовались отсутствию ограничений и веселились от души.
Наконец послышались шум и суета, начались перешептывания, музыка остановилась, и ее примеру вынуждены были последовать и танцующие. В залу вступил лорд Камнор в парадном мундире, на руку которого опиралась полненькая женщина средних лет. Одета она была, как юная девушка, – в муслиновое платье с узором из веточек и с живыми цветами в волосах, но при этом на ней не было и следа драгоценностей или бриллиантов. Тем не менее это, несомненно, была сама герцогиня. Но что же это за герцогиня без бриллиантов? Да еще в платье, которое скорее подошло бы дочери фермера Ходсона! Неужели это и есть герцогиня? Может ли эта женщина быть ею? Толпа любопытствующих вокруг миссис Гибсон стала гуще, и она подтвердила эту неутешительную догадку. Вслед за герцогиней появилась леди Камнор, похожая в своем черном бархате на леди Макбет; чело ее было нахмурено, из-за чего более явственно выделялись морщины, избороздившие ее все еще привлекательное лицо. За ней вошли леди Гарриет и прочие дамы, среди которых обнаружилась одна, одетая в точности как герцогиня, что, судя по ее платью, наводило на мысль о сестре, нежели о дочери. Был среди них и лорд Холлингфорд с простым и непримечательным лицом, неловкий в движениях, но истый джентльмен в манерах, и еще полудюжина мужчин помоложе: лорд Альберт Монсон, капитан Джеймс и другие господа их возраста и положения, окидывающие критическим взглядом залу и ее обитателей. Эта столь давно ожидаемая компания проследовала к зарезервированным для них местам во главе комнаты, совершенно не обращая внимания на произведенный ими фурор. Танцующие расступились, едва ли не пятясь к своим местам, а когда вновь зазвучала мелодия "Манимаск", закончить танец пожелала едва половина тех, кто прежде веселился на танцполе.
Леди Гарриет, будучи полной противоположностью мисс Пайпер, совсем не возражала против того, чтобы в одиночку пересечь большую комнату, словно взгляды любопытных зрителей волновали ее ничуть не больше, чем кочаны капусты в огороде, а потому, высмотрев в толпе семейство Гибсонов, она тут же направилась к ним.
– А вот и мы наконец. Как поживаете, дорогая? Привет, маленькая, – обращаясь уже к Молли, сказала она, – как славно ты выглядишь! Похоже, мы опоздали самым беспардонным образом?
– Что вы! Сейчас всего лишь начало первого, – уверила ее миссис Гибсон. – А вы, наверное, ужинали очень поздно.
– Дело не в этом. Все из-за одной дурно воспитанной особы, которая отправилась к себе в комнату после того, как мы встали из-за стола. Она с леди Алисой оставалась там так долго, что мы все подумали, будто они основательно принарядились – что им и следовало сделать, – а в половине одиннадцатого, когда мама послала за ними горничную с сообщением, что экипажи уже поданы, герцогиня пожелала крепкого бульону. И только после этого наконец появилась в наряде à l’enfant, в котором вы ее сейчас имеете счастье лицезреть. Мама очень зла на нее, некоторые раздосадованы тем, что мы не приехали раньше, а кое-кто аффектирует, будто и вовсе не хотел ехать сюда. Папа – единственный, кто сохранил присутствие духа. – После чего, обернувшись к Молли, леди Гарриет осведомилась: – Вы много танцевали, мисс Гибсон?
– Да. Не каждый танец, конечно, но почти все.
Вопрос был достаточно невинным, но то, что леди Гарриет вот так запросто обратилась к Молли, подействовало на миссис Гибсон, как красная тряпка на быка; это была одна из немногих вещей, которые незамедлительно выводили ее из себя. Но она ни за что на свете не выдала бы своего раздражения леди Гарриет, а потому ограничилась тем, что попыталась пресечь их дальнейшие попытки завязать разговор, поместившись между леди Гарриет и Молли, которую первая пригласила занять освободившееся место Синтии.
– К этим особам я ни за что больше не вернусь, так я на них зла, – сказала леди Гарриет. – Кроме того, мы с вами давеча практически не виделись, а мне нужно посекретничать.
Итак, она устроилась рядом с миссис Гибсон и, как впоследствии выразилась миссис Гуденоу, "ничуть не важничала при этом". Следует заметить, что миссис Гуденоу сказала это в оправдание маленькому несчастью, приключившемуся с ней самой. Нацепив очки, она внимательно обозрела всех до единой важных персон, собравшихся в комнате, после чего, не озаботившись понизить голос, осведомилась, кто есть кто, у мистера Шипшенкса, агента милорда и своего доброго соседа, который тщетно старался умерить ее громогласный пыл и отвечал приглушенным шепотом. Но она была туговата на ухо настолько же, насколько и подслеповата, так что его тихий голос порождал лишь новые расспросы. В конце концов, удовлетворившись, насколько это было возможно, и направившись к выходу, она остановилась напротив миссис Гибсон и обратилась к ней, возвращаясь к теме их предыдущего разговора:
– Такого позора со стороны герцогини я никак не ожидала. Подумать только, не надеть ни одного бриллианта! Там вообще не на кого смотреть, кроме графини, а она неизменно остается презентабельной женщиной, хотя и не такой энергичной, как раньше. Но они никак не стоят того, чтобы ожидать их до столь позднего часа.
На мгновение воцарилось неловкое молчание. А потом леди Гарриет протянула руку и сказала:
– Вы меня не помните, но я знаю вас, поскольку видела вас в Тауэрз. Леди Камнор сильно похудела, но мы надеемся, что здоровье ее от этого только улучшилось.
– Это – леди Гарриет, – с упреком пояснила миссис Гибсон миссис Гуденоу.
– Прошу прощения, ваша милость! Надеюсь, что ничем не обидела вас! Но, видите ли… то есть ваша милость сама видит, что для таких людей, как я, час и впрямь очень поздний. И я до сих пор не легла только потому, что надеялась увидеть герцогиню в бриллиантах и тиаре, ведь в моем возрасте это очень огорчительно – упустить единственный шанс полюбоваться столь выдающимся зрелищем.
– Я тоже очень расстроена, – сказала леди Гарриет. – Я хотела прийти пораньше, а вместо этого мы слишком припозднились. И сейчас я настолько сердита, что с удовольствием отправилась бы в постель вместе с вами.
Это было сказано настолько любезным тоном, что миссис Гуденоу расплылась в улыбке, а ее раздражительная ворчливость сменилась комплиментом.
– Я не верю, что такая красивая леди, как вы, ваша милость, способна сердиться и пребывать в дурном расположении духа. Я уже старая женщина, и мне позволительно говорить вам подобные вещи.
Леди Гарриет встала и отвесила ей низкий книксен. А потом, вновь протягивая руку, сказала:
– Не смею вас больше задерживать. Но я обещаю вам одну вещь в ответ на вашу любезность: если я когда-либо стану герцогиней, то предстану перед вами в своем лучшем платье и прочей блестящей мишуре. Доброй ночи, мадам!
– Ну вот! Так я и знала! – сообщила она, не садясь на прежнее место. – Да еще и в самый канун выборов в графстве.
– О! не стоит придавать слишком большого значения словам старой миссис Гуденоу, дорогая леди Гарриет. Она всегда была несносной ворчуньей! Уверена, что более никто не станет жаловаться на то, что вы прибыли так поздно, – заявила миссис Гибсон.
– А ты что скажешь, Молли? – поинтересовалась леди Гарриет, неожиданно устремив взгляд на девушку. – Не кажется ли тебе, что мы, явившись на бал так поздно, лишились некоторой доли популярности, что в данный момент означает голоса? Ну же, отвечай! Ведь ты у нас известная правдолюбка.
– Я не разбираюсь в популярности или голосах, – неохотно призналась Молли. – Но мне кажется, что многие пожалели о том, что вы не смогли прибыть раньше. Но разве это не свидетельство популярности? – добавила она.
– Очень лаконичный и дипломатический ответ, – с улыбкой заметила леди Гарриет и потрепала Молли веером по щеке.
– Молли ничего в этом не понимает, – вмешалась миссис Гибсон, застигнутая врасплох. – Было бы неуместной дерзостью с ее стороны или со стороны кого-либо оспаривать неотъемлемое право леди Камнор приходить тогда, когда ей вздумается.
– Итак, мне пора возвращаться к маме, но я еще совершу набег в ваши края в самом скором времени, и вы должны придержать для меня местечко. Ага! А вот и они, обе мисс Браунинг. Видите, я не забыла свой урок, мисс Гибсон.
– Молли, я не могу позволить тебе разговаривать с леди Гарриет в подобном тоне, – заявила миссис Гибсон, как только осталась со своей приемной дочерью наедине. – Если бы не я, ты с ней вообще никогда не познакомилась бы, так что впредь не вмешивайся, пожалуйста, в наш разговор.
– Но ведь я должна ответить, если она задает мне вопрос, – попыталась оправдаться Молли.
– Что ж! Если так, то должна, не стану спорить. Во всяком случае я остаюсь искренней и беспристрастной. Но в твоем возрасте необязательно спешить и иметь собственное мнение.
– Не знаю, что тут можно поделать, – заметила Молли.
– Леди Гарриет очень переменчива. Смотри, вот сейчас она разговаривает с мисс Фебой, а та настолько слабохарактерная особа, что с легкостью поверит, будто отныне она пребывает на короткой ноге с леди Гарриет. Если есть что-то на свете, чего я терпеть не могу, так это попыток незаслуженно сблизиться с сильными мира сего.