Люси послушалась. Она чувствовала себя во власти кузины, потому что уже не могла щелкнуть переключателем - и отбросить взятый с самого начала виноватый тон. Вопрос о ее разговоре с Джорджем больше не поднимался.
Мисс Бартлетт продолжала нападать на мужчин:
- Ах, если б рядом был настоящий джентльмен, чтоб тебя защитить! От мистера Биба мало толку. Мистер Эгер? - ты ему не доверяешь. Твой брат? Он еще слишком юн, но я уверена: за честь сестры он дрался бы как лев! Слава богу, не перевелись еще рыцари! Есть мужчины, в чьем сердце живет уважение к женщинам!
Она говорила - и одновременно снимала кольца, которых носила по нескольку штук сразу, и клала их на подушечку для иголок. Потом надула перчатки и стала обследовать - не прохудились ли?
- Нам придется спешить, чтобы сесть на утренний поезд, но мы постараемся успеть.
- Какой поезд?
- Поезд Флоренция-Рим. - Мисс Бартлетт в последний раз тщательно осмотрела перчатки.
Люси приняла новость так же спокойно, как ее сообщили.
- Во сколько он отходит?
- В восемь.
- Синьора Бертолини расстроится.
- Нам придется это пережить, - ответила мисс Бартлетт. Ей не хотелось признаваться, что она уже обо всем договорилась.
- Она потребует, чтобы мы оплатили полную неделю.
- Да. Но мы будем в безопасности только в отеле с Вайзами. Вроде бы, утренний чай там подают бесплатно?
- Да, только за вино придется платить отдельно.
После этого Люси надолго замолчала. В ее усталых глазах Шарлотта пульсировала и раздувалась, как призрачная фигура.
Время поджимало. Они стали вынимать из шкафов одежду и укладывать в чемоданы. Однажды дав себя убедить, Люси засуетилась, курсируя из одной комнаты в другую, всецело поглощенная сборами и связанными с ними мелкими неприятностями. Более важные - и более абстрактные - вещи теперь причиняли ей гораздо меньше хлопот. Шарлотта - более практичная, но не такая ловкая, стоя на коленях перед открытым чемоданом, тщетно пыталась компактно уложить книги разного формата и толщины. Время от времени она охала из-за боли в спине. Как ни крути, а старость была уже не за горами.
Люси услышала очередной вздох, и у нее возникло смутное ощущение, что и свеча горела бы ярче, и сборы в дорогу шли быстрее, и мир стал бы более уютным местом, если бы она могла получать и дарить кому-то капельку любви. Она опустилась на колени рядом с кузиной и обняла ее за плечи.
Мисс Бартлетт ответила на ласку со всей теплотой и нежностью, на какие только была способна. Но она была неглупа и догадалась, что Люси не любит, а только нуждается в ней. Поэтому после длительной паузы мрачно, со страхом спросила:
- Люси, милая, простишь ли ты меня когда-нибудь?
Люси насторожилась и ослабила объятие. Она уже знала по горькому опыту, что значит простить Шарлотту.
- Мне нечего прощать.
- Есть, и многое. И мне самой есть за что прощать себя. Я раздражаю тебя на каждом шагу.
- Ну что ты...
Но мисс Бартлетт уже вошла в свою излюбленную роль - мученицы.
- Да! Я чувствую, что наше путешествие оказалось не таким удачным, как я надеялась. Нужно было раньше догадаться. Тебе нужна спутница моложе, сильнее и симпатичнее меня. Я только и гожусь на то, чтобы паковать и распаковывать вещи.
- Шарлотта, пожалуйста!..
- Единственное утешение - в том, что ты нашла себе более подходящую компанию и временами могла уходить на прогулку одна. У меня свои представления о том, как должна вести себя леди, но, надеюсь, я навязывала их тебе не больше, чем это было необходимо. Во всяком случае, ты настояла на своем в истории с комнатами...
- Не говори так, - мягко остановила ее Люси, все еще веря, что они с Шарлоттой искренне любят друг друга.
- Я не справилась, - продолжала Шарлотта, сражаясь с ремнями на чемодане Люси вместо того, чтобы заняться своим. - Не выполнила свой долг перед твоей матерью. Она была так великодушна. Я не смогу смотреть ей в глаза после этой катастрофы.
- Мама поймет, что ты тут ни при чем. И никакая это не катастрофа.
- Нет, катастрофа, и я одна во всем виновата. Она не простит меня и будет права. Например - какое я имела право дружить с мисс Лавиш?
- Все права на свете!
- Но не тогда, когда я должна была присматривать за тобой. Я пренебрегла своим долгом. Твоя мама сделает именно такой вывод после того, как ты ей все расскажешь.
- А зачем об этом рассказывать?
- Ты же привыкла ничего от нее не скрывать.
- Обычно - да.
- Я не смею злоупотреблять твоим доверием. Это - святое. Разве что ты сама решишь, что этот эпизод не стоит того, чтобы о нем говорить.
Люси остро почувствовала свое унижение.
- В обычных обстоятельствах я бы рассказала. Но если ты говоришь, что мама обвинит во всем тебя, могу и не рассказывать. Ни ей и никому другому.
На этом обещании разговор резко закончился. Мисс Бартлетт расцеловала Люси в обе щеки, пожелала ей доброй ночи и отправилась к себе.
Инцидент, послуживший первопричиной всех этих переживаний, был отодвинут на второй план. Джордж вел себя по-скотски - наверное, со временем Люси усвоит именно такой взгляд на происшедшее. В настоящее же время она ни осуждала, ни оправдывала его. А потом, всякий раз как она решала во всем разобраться, голос мисс Бартлетт заглушал ее собственный. Той самой мисс Бартлетт, чьи вздохи еще долго доносились до нее сквозь щели в перегородке. Мисс Бартлетт, которая на самом деле не была ни уступчивой, ни кроткой, а показала себя настоящей артисткой! Годами она представлялась Люси серенькой, незначительной - и вдруг явилась перед молодой девушкой как олицетворение безрадостного мира, где нет любви, а молодые стремятся к гибели, пока им не преподадут жестокий урок.
Мира запретов, предосторожностей и барьеров, которые могут оградить от зла, но и добра не принесут - если судить по серым лицам тех, кто жил по их законам.
Люси страдала от самого тяжкого горя, какое только знал мир: дипломатический перевес был достигнут за счет ее искренности, потребности в сочувствии и любви. Такое не забывается. Никогда больше она не откроет сердце другому человеку, прежде чем все обдумает и примет защитные меры.
Звякнул колокольчик у входной двери, и Люси бросилась к окну. Но вдруг заколебалась, замешкалась, задула свечу. Теперь она видела того, кто мокнул под дверью, а он ее - нет.
Чтобы попасть в свою комнату, он должен был пройти мимо ее двери. Она была полностью одета. Ей захотелось выскользнуть в коридор и сказать ему, что рано утром она уезжает и что между ними все кончено.
Одному богу известно, сделала бы она это или нет. Потому что в решающий момент мисс Бартлетт выглянула в коридор и попросила:
- На одно слово, мистер Эмерсон, давайте, пожалуйста, зайдем в гостиную.
Потом они вернулись, и Люси услышала:
- Доброй ночи, мистер Эмерсон.
Он тяжело дышал: дуэнья сделала свое дело.
Люси разрыдалась.
- Это неправда, неправда! Я так боюсь запутаться! Скорей бы стать взрослой!
Мисс Бартлетт постучала в стенку.
- Спи, дорогая. Тебе нужно как следует отдохнуть.
Утром они отбыли в Рим.
Часть II.
Глава 8. Средневековье
Портьеры в гостиной усадебного дома Уинди Корнер были задернуты, иначе новый ковер быстро выгорел бы в ярких лучах августовского солнца. Они были тяжелыми, эти портьеры, и доставали до пола. Проникая сквозь них в комнату, свет становился приглушенным и рассеянным. Поэт - хотя вообще-то здесь поэтами и не пахло, - продекламировал бы: дескать, "жизнь - многоцветный мозаичный купол", или сравнил бы эти занавеси с воротами шлюза, преграждающими путь безудержному потоку солнечных лучей, льющихся с небес. Иначе можно было ослепнуть, а так - это сверкающее великолепие хоть и не исчезло, но осталось в рамках человеческого восприятия.
В комнате сидели двое. Один, симпатичный девятнадцатилетний юноша, штудировал учебник по анатомии, то и дело поглядывая на лежащий на крышке пианино скелет. Время от времени он начинал ерзать в кресле, кряхтеть и пыхтеть, потому что шрифт был слишком мелкий, человеческий организм - не приспособлен к такой жаре, а его мать, тоже очень симпатичная дама, писала письмо знакомой и периодически читала ему написанное. Или вставала и, чуточку раздвинув портьеры, отчего на ковре появлялась узенькая яркая полоска, сообщала сыну, что "они все еще там".
- И там, и здесь, и повсюду - только и делают, что путаются под ногами, - проворчал Фредди, брат Люси. - Меня уже тошнит от них.
- Сейчас же марш из гостиной! - вскричала мать, искренне убежденная в том, что можно отучить взрослых детей от жаргона, делая вид, будто она понимает их фразы буквально.
Фредди прикусил язык и перестал ерзать.
- Кажется, дела идут на лад, - проговорила мать в надежде, что "они" наконец-то добьются успеха - и без дополнительных усилий с ее стороны.
- Да уж пора бы.
- Хорошо, что Сесил отважился на новую попытку.
- Это уже третья, нет?
- Фредди, мне не нравится твой тон.
- Извини, не хотел тебя обидеть. И тем не менее, я считаю, что Люси могла бы покончить с этим еще в Италии. Не знаю, как выкручиваются другие девушки, но почему бы ей четко и решительно не сказать "нет" - не пришлось бы мучиться сегодня. И вообще, не по душе мне вся эта история.
- Правда, милый? Интересно, почему?
- У меня такое чувство... Ладно, замнем, - он снова уткнулся в учебник.
- Послушай, что я пишу его матери. "Дорогая миссис Вайз!.."
- Это ты уже читала. По-моему, нормально.
- "Дорогая миссис Вайз! Сесил спросил, не возражаю ли я против того, чтобы он сделал Люси предложение, и разумеется, я буду счастлива, если оно будет принято. Но..." - она оторвалась от письма. - Я все-таки не понимаю, зачем Сесилу понадобилось мое разрешение. Он всегда называл себя врагом условностей, и "при чем тут родители", и все такое. А как дошло до дела, почему-то не может обойтись без меня.
- И без меня.
- Что ты имеешь в виду?
- Он и у меня спрашивал разрешения.
- Странно! - воскликнула миссис Ханичерч.
- Это почему же? Чем я хуже других?
- Что ты знаешь о Люси, о девушках и о жизни вообще?.. Ну ладно, что ты ответил?
- "Хочешь - женись, не хочешь - не женись, мне-то что?"
- Неоценимая моральная поддержка!
Но на самом деле мать понимала, что от ее ответа, пусть даже лучше сформулированного, столько же проку.
- Дело в том... - начал было Фредди, но застенчивость помешала ему говорить.
Мисс Ханичерч снова подошла к окну.
- Иди сюда, Фредди. Они все еще там.
- Между прочим, подсматривать неприлично.
- Что значит подсматривать! Я уже не могу посмотреть в окно собственной гостиной!
Тем не менее она вернулась на место, а проходя мимо сына, заглянула в учебник анатомии.
- Все еще на 322-й странице?
Фредди фыркнул и перевернул две страницы сразу. Какое-то время оба молчали. Из сада доносился тихий, нескончаемый разговор.
- Я, собственно, почему дергаюсь? - Фредди нервно сглотнул. - Дело в том, что я, кажется, дал маху в этом разговоре с Сесилом, получилось некрасиво. Ему, конечно, не понравился мой ответ, но он решил, что я просто спятил от радости. Вот и выложил открытым текстом: разве от этого не выиграют и Люси, и Уинди Корнер в целом? Я должен был подтвердить, что он делает нам одолжение.
- Надеюсь, ты ответил обтекаемо, дорогой?
- Я сказал: нет! - процедил Фредди сквозь зубы. - Испортил ему обедню. А нечего приставать. Сам напросился.
- Ну и глупо! - упрекнула его мать. - Ты думаешь, ты такой честный, такой бескомпромиссный? Нет, это одно лишь твое раздутое самомнение. Неужели такой человек, как Сесил, станет придавать значение словам мальчишки? Надеюсь, он дал тебе затрещину? Как можно в таких случаях говорить "нет"!
- Успокойся, мама. Я сказал нет, потому что не мог сказать да. И тотчас захихикал, как бы давая понять, что шучу. Он тоже засмеялся и ушел. Так что, наверное, все не так уж страшно. Просто у меня остался неприятный осадок - будто я во что-то вляпался. В общем, успокойся, и давай займемся делами.
- Нет, - сказала миссис Ханичерч с видом человека, который все обдумал и пришел к определенному выводу. - Я не успокоюсь. Ты знаешь, как сложно у них развивались отношения в Риме, знаешь, что он специально приехал... - и нарочно делаешь все, чтобы его отвадить.
- Да нет же! - взмолился Фредди. - Я просто дал понять, что не в восторге от него. Плохо только, что он расскажет Люси.
Он угрюмо покосился на окно.
- А мне Сесил нравится! - заявила миссис Ханичерч. - Я знаю его мать. Он умен, порядочен, богат и со связями. И нечего пинать ногами пианино! Могу повторить: со связями! - Она сделала паузу, как бы обдумывая продолжение своего панегирика, но выражение ее лица осталось недовольным. - Вдобавок ко всему, у него превосходные манеры.
- Мне он тоже до сих пор нравился. Должно быть, я злюсь за то, что он отравил Люси первую неделю дома. Или на меня подсознательно подействовали слова мистера Биба.
- Мистера Биба? - переспросила миссис Ханичерч, стараясь не выдать своего любопытства. - А при чем тут мистер Биб?
- Ну, ты же знаешь его манеру говорить: можно понять и так, и этак. Так вот, мистер Биб сказал: "Мистер Вайз - идеальный холостяк". Ну, от меня так просто не отделаешься, я пристал - что он имеет в виду? "Он, - говорит, - так же, как и я, лучше себя чувствует, когда он один". Больше я ничего не смог вытянуть, однако задумался. В общем, с тех пор как Сесил притащился сюда вслед за Люси, он уже не кажется мне таким замечательным... не могу выразить свою мысль...
- Зато я могу. Ты просто ревнуешь. Боишься, что Люси перестанет вязать тебе шелковые галстуки.
Этот довод показался Фредди довольно убедительным. Но в голове засело смутное сомнение. Может, дело в том, что Сесил без устали хвалил его физические данные? Навязывал ему свою манеру вести разговор?.. И еще: Сесил из тех людей, которые ни за что на свете не наденут чужую шляпу... Нет, видимо, дело в ревности...
- Так хорошо? - спросила миссис Ханичерч, возвращаясь к прерванному занятию. - "Дорогая миссис Вайз. Сесил только что просил у меня руки моей дочери, и я буду рада, если Люси примет его предложение". Здесь я сделала вставку: "так я и сказала Люси" - придется снова переписывать. - "Так я и сказала Люси. Но мне кажется, она еще не совсем уверена в своих чувствах, а в наше время молодежь должна сама за себя решать. Я знаю, Сесил ей нравится, потому что дочь от меня ничего не скрывает. Вот только..." Видишь ли, я не хочу, чтобы миссис Вайз сочла меня отсталой. Сама-то она посещает разные лекции для расширения кругозора, зато под кроватями толстый слой пыли, а стоит включить свет, как повсюду становятся заметны следы пальцев горничной... да что говорить, дом совсем запущен.
- Если Люси выйдет за Сесила, где они будут жить?
- Не перебивай меня! Так на чем я остановилась? Ах, да. "Молодежь должна сама за себя решать. Я знаю, Сесил ей нравится, потому что дочь ничего от меня не скрывает, и когда он в первый раз сделал ей предложение, она сразу же написала мне об этом из Рима"... Нет, это лучше вычеркнуть: я взяла слишком покровительственный тон. Оставлю только - "Люси ничего от меня не скрывает". Или тоже зачеркнуть?
- Зачеркни, - авторитетно произнес Фредди.
Миссис Ханичерч подумала - и оставила.
- Вот что получается в итоге. "Дорогая миссис Вайз. Сесил только что просил у меня руки моей дочери, и я буду рада, если Люси примет его предложение. Так я и сказала Люси. Но она еще не уверена в своих чувствах, а в наше время молодежь должна сама за себя решать. Я знаю, Сесил ей нравится, потому что дочь ничего от меня не скрывает. Вот только..."
- Смотри! - воскликнул Фредди.
Портьеры раздвинулись.
Сесила раздражала манера Ханичерчей сидеть в полутьме, жалея мебель, поэтому первым делом он дернул за шесты, и половинки разъехались в разные стороны. В комнату хлынул свет. Взорам открылась терраса, по местному обычаю обсаженная со всех сторон деревьями, а на ней грубо сколоченная скамья и две цветочные клумбы. Но все это бледнело на фоне простиравшегося за террасой пейзажа. Уинди Корнер был построен на одном из холмов, составлявших горную цепь, окаймляющую Суссекс Уилд. Поэтому казалось, будто Люси стояла не на террасе, а на парящем в воздухе ковре-самолете.
В гостиную через балконную дверь шагнул Сесил.
Появившись в этом повествовании с большим опозданием, Сесил несомненно заслуживает подробного описания.
В нем было что-то средневековое. Что-то готическое.
Рослый, хорошо сложенный, с плечами, которые он время от времени распрямлял усилием воли и одновременно откидывал голову назад, он напоминал тех строгих святых, чьи статуи стерегут порталы французских кафедральных соборов. Высокообразованный, одаренный от природы и без каких-либо физических недостатков, он все-таки не избежал когтей дьявола, которого мы называем мнительностью, а в средние века называли аскетизмом. Готическая статуя неотделима от идеи безбрачия, тогда как греческая подразумевает умение наслаждаться жизнью, - возможно, именно это и имел в виду мистер Биб. Не исключено, что и Фредди, будучи полным профаном в вопросах истории и искусства, мысленно выразил то же самое словами "Сесил ни за что не наденет чужую шляпу".
Оставив письмо на столе, миссис Ханичерч двинулась навстречу молодому человеку.
- Ну, Сесил, выкладывай!
- I promessi sposi (я обручен), - сказал юноша.
Ханичерчи нервно уставились на него.
- Люси согласна стать моей женой, - сказал Сесил по-английски и покраснел, отчего показался проще и симпатичнее.
- Очень рада, - сказала миссис Ханичерч, а Фредди протянул Сесилу руку, пожелтевшую от химикалий. Мать и сын пожалели, что не владеют итальянским, потому что наши слова, предназначенные для выражения удивления и восторга, так часто употребляются по разным мелким поводам, что нам кажется профанацией пользоваться ими в более торжественных случаях. Приходится прибегать к туманным поэтическим или библейским образам.
- Добро пожаловать в семью! - и миссис Ханичерч обвела рукой гостиную со всей ее мебелью. - Сегодня поистине день радости! Я уверена - вы сделаете нашу дорогую Люси счастливой.
- Надеюсь, - ответствовал молодой человек, вперяя взор в потолок.
- Мы, матери, - начала было миссис Ханичерч и вдруг поймала себя на чрезмерной аффектации, сентиментальности и напыщенности - то есть на всем том, чего терпеть не могла. Почему она не может вести себя, как Фредди, - тот застыл как изваяние посреди комнаты, мрачный и даже почти красивый.
Почувствовав, что разговор не клеится, Сесил позвал Люси. Она вошла в гостиную и улыбнулась с таким видом, словно собиралась предложить им сыграть в теннис. Но увидев недовольное лицо брата, подошла и заключила его в объятия.
- Спокойно, Люси, - буркнул тот.
- А меня ты не поцелуешь? - упрекнула мать.
Люси поцеловала.
- Веди их на террасу и все расскажи, - предложил Сесил. - А я пока напишу маме.