Архитектура пансиона была несуразной. Он состоял из трех одноэтажных, крытых жестью зданий с верандами, сооруженных из дерева и камня, которые размещались на маленьком клочке земли. Два дома побольше были поделены на спальни, а в меньшем помешались столовая, гостиная и таинственная, запиравшаяся на висячий замок комната, в которой спала фрау Дресслер. В этой комнате хранилось все, представлявшее ценность или интерес, и если жильцам было что-то нужно - деньги ли, продовольствие, чистое белье или старые номера европейских журналов, - это доставалось из-под кровати фрау Дресслер и вручалось им по первому же требованию. Во дворе стояла хибара, именовавшаяся ванной. Получив соответствующее уведомление, фрау Дресслер призывала на помощь кого-нибудь из местных, жестяная лохань наполнялась теплой водой, и жилец погружался в нее в полутьме, окруженный летучими мышами. Неподалеку от спален располагалась кухня, пышущая дымом и жаром, из которой доносились крики фрау Дресслер. Завершали общую композицию жилища слуг - круглые, крытые соломой хижины без окон, от которых в любое время дня уютно пахло очагом и карри, средоточие говора и веселья, частенько завершавшегося поздним пением с ритмическим прихлопыванием. У ночного сторожа было свое пристанище, где он обособленно жил с двумя морщинистыми женами. Это был бравый ветеран, который в недолгие часы бодрствования чистил пятки лезвием кинжала или смазывал маслом древнюю винтовку.
Число жильцов фрау Дресслер колебалось обычно от трех до двенадцати. В основном это были европейцы с приличными манерами и скромными денежными средствами. Фрау Дресслер всю жизнь прожила в Африке и неудачника чуяла за версту. Она перебралась в Джексонбург из Танганьики после войны, потеряв дорогой неизвестно где и неизвестно когда герра Дресслера. В городе среди прочих европейцев жили и немцы, занимавшие невысокое положение в финансово-международных кругах. Пансион был их центром. Фрау Дресслер позволяла им приходить по субботам после ужина поиграть в карты и послушать радио. Они выпивали бутылку пива каждый, а иногда брали только кофе, но бесплатно сидеть не позволялось. На Рождество ставилась елка, и на праздник приходил немецкий посол (он же платил за угощение). Послы многих стран рекомендовали приезжим пансион фрау Дресслер в качестве недорогого и хорошего жилья.
Эта крупная, кое-как одетая женщина обладала невероятной энергией. Когда Уильям впервые появился у ее порога, она распекала группу крестьян. Слов Уильям не понимал и крестьяне тоже, потому что она говорила по-эсмаильски, да к тому же и плохо, а они знали только свое наречие, но тон сомнений не оставлял. Крестьяне безмятежно слушали. Это повторялось каждый день. На рассвете они неизменно подходили к дверям столовой и раскладывали свой товар: красный перец, зеленые овощи, яйца, птицу и свежий местный сыр. Приблизительно каждый час фрау Дресслер справлялась о цене и гнала их прочь. Ровно в половине двенадцатого, когда пора было готовить обед, она покупала принесенное по ценам, которые обе стороны давно сочли приемлемыми и справедливыми.
- Они все воры и мошенники, - сказала она Уильяму. - Я живу здесь уже пятнадцать лет, но они по-прежнему считают, что могут меня облапошить. Страшно вспомнить, какие они заламывали цены, когда я только приехала. Два американских доллара за ягненка! Десять центов за дюжину яиц! Теперь уже не смеют.
Уильям сказал, что хотел бы снять комнату. Она обрадовалась и повела его через двор. Трехногий пес яростно залаял из бочки. Коза метнулась к нему, как пробка из пугача, и забилась на конце веревки. Гусак ночного сторожа зашипел и взъерошил перья. Фрау Дресслер подняла с земли камень и швырнула его гусаку в грудь.
- Любят пошалить, - пояснила она. - Особенно коза.
Дойдя до веранды, защищенной от дождя и животных, фрау Дресслер отворила дверь. В спальне были чьи-то вещи, со спинки кровати свешивались женские чулки, около стены стояли женские туфли.
- Тут сейчас живет девушка. Ей придется съехать.
- Зачем же… Я не хочу, чтобы из-за меня…
- Ей придется съехать, - повторила фрау Дресслер. - Это моя лучшая комната. Со всеми удобствами.
Уильям оглядел жалкую мебель и жалкие, но многочисленные безделушки.
- Да, - сказал он, - да, действительно со всеми.
Караван носильщиков перенес багаж Уильяма из "Либерти". Когда его сложили в комнате, там совсем не осталось места. Носильщики в ожидании платы стояли на веранде. Бой Уильяма исчез, как только услышал, что хозяин переезжает. Фрау Дресслер наградила их несколькими медными монетами и словесной бурей.
- Если у вас есть что-нибудь ценное, - сказала она Уильяму, - отдайте мне. Здешние жители все злодеи.
Он отдал ей сокровища Коркера. Она отнесла их в свою комнату и спрятала под кровать. Уильям начал распаковываться.
Кто-то постучал. Дверь отворилась. Уильям стоял спиной к ней, на коленях перед чемоданом.
- Простите, - сказал женский голос. Уильям повернулся. - Простите, можно, я заберу свои вещи?
Это была девушка, которую он днем раньше видел в шведской миссии. На ней был тот же макинтош и те же грязные резиновые сапоги. Казалось, что она такая же мокрая. Уильям вскочил на ноги.
- Да, конечно, позвольте, я вам помогу.
- Спасибо. У меня вещей немного. Но один чемодан тяжелый. Там вещи моего мужа.
Она сняла чулки со спинки кровати, сунула в один руку, показала Уильяму две большие дыры, улыбнулась, свернула чулки в комок и положила их в карман плаща.
- Вот этот, - сказала она, указывая на потрепанный кожаный чемодан. Уильям сделал попытку его поднять. Он был таким тяжелым, будто в нем лежали камни. Девушка открыла его. В нем лежали камни. - Это образцы моего мужа, - сказала она. - Он велел мне обращаться с ними очень осторожно. Они очень важные. Но вряд ли их кто-то украдет. Они такие тяжелые.
Уильям поволок чемодан по полу.
- Куда?
- У меня маленькая комната возле кухни. Нужно подняться по приставной лестнице. Образцы туда поднять будет трудно. Я просила фрау Дресслер взять их к себе, но она не захотела. Она говорит, что в них нет ничего ценного. Понимаете, она не инженер.
- Почему бы не оставить их здесь?
Ее лицо просияло.
- А можно? Вы очень добры. Я на это надеялась, но не знала, какой вы. Мне сказали, что вы журналист.
- Так оно и есть.
- В городе их теперь много, но вы на журналиста не похожи.
- Не понимаю, почему фрау Дресслер поселила меня именно в эту комнату, - сказал Уильям. - Я прекрасно чувствовал бы себя в любой другой. Вы хотели переехать?
- Я должна переехать. Понимаете, это лучшая комната фрау Дресслер. Когда я приехала сюда, то была с мужем. Тогда она дала нам лучшую комнату. Но теперь его здесь нет, и я должна переехать. Мне не нужна большая комната, я теперь одна. Но будет очень хорошо, если вы сохраните наши образцы.
Другой чемодан принадлежал ей. Открыв его, она покидала внутрь туфли и другие вещи, лежавшие в комнате. Когда чемодан наполнился, она перевела взгляд на огромную гору чемоданов и коробок и улыбнулась.
- Вот все, что у меня есть, - сказала она. - Не то что у вас.
Она склонилась над полыми тубами.
- Зачем вам это?
- Посылать донесения.
- Вы шутите.
- Нет, уверяю вас, нет. Лорд Коппер сказал, чтобы я посылал в них донесения.
Девушка засмеялась:
- Как смешно! Такие палки есть у всех журналистов?
- Да нет… честно говоря, их, по-моему, ни у кого нет.
- Какой вы смешной! - Ее смех перешел в кашель. Она села на постель и кашляла до тех пор, пока на глазах у нее не выступили слезы. - О Господи, я так давно не смеялась, а теперь мне больно… А здесь что?
- Каноэ.
- Нет, вы все-таки шутите.
- Правда, это каноэ. По крайней мере так говорили в магазине. Вот смотрите.
Они расстелили на полу брезент и с большим трудом собрали из деталей каркас. Дважды им пришлось останавливаться, когда смех девушки превращался в приступ кашля. Наконец их труд был завершен, и из моря стружек поднялась маленькая лодка.
- Это правда каноэ! - закричала она. - Теперь я верю, что вы сказали правду про эти палки. Смотрите, здесь есть сиденья. Скорее забирайтесь, нам пора!
Они сидели друг против друга в лодке, и колени их соприкасались. Девушка смеялась громким, чистым смехом и больше не кашляла.
- Какое оно красивое, - сказала она, - и такое новое. Я не видела ничего такого нового с тех пор, как сюда приехала. Вы умеете плавать?
- Да.
- Я тоже. Я плаваю очень хорошо. Значит, если мы перевернемся, будет не страшно. Дайте мне одну из этих палок, я буду грести…
- Я не помешал? - спросил Коркер. Он стоял на веранде и смотрел через стекло в комнату.
- Господи, - сказала девушка.
Они с Уильямом вышли из лодки и стали посреди стружек.
- Мы решили опробовать каноэ, - пояснил Уильям.
- Занятно, - сказал Коркер, - а почему бы не опробовать омелу?
- Это мистер Коркер, журналист.
- Да-да, я вижу. Мне пора.
- Не Гарбо, - сказал Коркер. - Бергман.
- О чем он?
- Он говорит, что вы похожи на кинозвезду.
- Правда? Он правда так говорит? - Ее лицо, затуманившееся после вторжения Коркера, просияло. - Я хотела бы выглядеть как кинозвезда. Но мне пора. Я пришлю боя за своим чемоданом.
Она ушла, кутая горло в воротник плаща.
- Неплохо, старина, совсем неплохо. Ты времени даром не теряешь. Прости, что я некстати врезался, но дело опять плохо. На этот раз Хитчкок. Он сидит в штабе фашистов и трезвонит об этом на весь свет.
- Где?
- В городе под названием Лаку.
- Но он не может там быть. Баннистер сказал мне, что такого города нет.
- Значит, теперь есть, старина. В данный момент это название напечатано на первой странице "Дейли Врут", и мы все туда едем. Надеюсь, тебе понятно почему. На шесть в "Либерти" назначено собрание Ассоциации зарубежной прессы. Ребята вне себя.
Девушка вернулась.
- Ваш журналист ушел?
- Да. Извините, по-моему, он был груб.
- Он шутил или он правда считает, что я похожа на кинозвезду?
- Конечно, не шутил.
- А вы тоже так думаете?
Она облокотилась на туалетный столик и изучающе посмотрела на себя в зеркало. Она откинула прядь волос, упавшую на лоб. Она повернулась в профиль, улыбнулась себе и высунула язык.
- Вы тоже так думаете?
- Да, вы очень похожи на кинозвезду.
- Я рада. - Она села на постель. - Как вас зовут?
Уильям представился.
- Меня зовут Кэтхен, - сказала она. - Нужно убрать лодку. Она мешает, и мы выглядим глупо.
Вместе они разобрали каркас каноэ и свернули брезент.
- Я хотела вас спросить, - сказала она. - Как вы думаете, образцы моего мужа - насколько они ценные?
- Боюсь, что я этого определить не могу.
- Он говорил, что они очень ценные.
- Наверное, да.
- Десять английских фунтов?
- Может быть.
- Или больше? Двадцать?
- Может быть.
- Тогда я вам их продам. Потому что вы мне нравитесь. Вы мне дадите за них двадцать фунтов?
- Видите ли, у меня и так уже много багажа. Плохо себе представляю, что я буду с ними делать.
- Я знаю, о чем вы думаете. Что мне должно быть стыдно продавать ценности моего мужа. Но его нет уже шесть недель, а оставил он мне всего восемь долларов. Фрау Дресслер становится очень невежливой. Он наверняка не хотел бы, чтобы фрау Дресслер была невежливой. Давайте сделаем так. Вы их купите, а потом, когда мой муж вернется и скажет, что они стоят больше двадцати фунтов, вы заплатите ему разницу. В этом ничего плохого не будет, правда? Он не рассердится?
- Нет, не думаю.
- Хорошо. О, я так рада, что вы сюда приехали! Скажите, вы не могли бы дать мне деньги сейчас? Пожалуйста. У вас есть счет в банке?
- Да.
- Тогда выпишите чек. Я сама отнесу его в банк. И у вас не будет никаких хлопот.
Когда она ушла, Уильям достал отчетный лист и добросовестно вписал туда под номером "один":
"Камни - 20 фунтов".
5
Все журналисты, находившиеся в Джексонбурге, за исключением Венлока Джейкса, который послал вместо себя Палеолога, пришли на собрание Ассоциации зарубежной прессы и на разных языках выражали свое негодование. Между ними сновали слуги, державшие в руках подносы с виски. От табачного дыма было темно и щипало глаза. Председательствовавший Паппенхакер тщетно пытался установить порядок.
- Прошу тишины, джентльмены! Attention je vous en prie. Тише, пожалуйста! Мсье, джентльмены!
- …секретаря огласить протокол предыдущего собрания.
Голос секретаря с трудом пробивался сквозь нестройный гул:
- …состоявшееся в гостинице "Либерти"… председатель сэр Джоселин Хитчкок… резолюция… принята единогласно… самым решительным образом протестуем против… правительство Эсмаилии… препятствует осуществлению профессионального долга… прошу внести дополнения или замечания по этому протоколу…
Корреспонденты "Пари суар" и "Явас" внесли замечания, и протокол утвердили, Паппенхакер снова встал.
- Джентльмены, в отсутствие сэра Джоселина Хитчкока…
Громкий смех и крики: "Позор!"
- Господин председатель, я протестую против того, чтобы к этому вопросу относились со столь неподобающим легкомыслием!
- Переведите.
- On traite toute la question avec une légèreté indésirable.
- Благодарю вас, мистер Портер.
- Пжалюйста по-немесски…
- Italiano… piacere…
- …tutta domanda con levità spiacevole.
- …немесски…
- Джентльмены, джентльмены! Доктор Бенито согласился уделить нам несколько минут и сейчас прибудет. Мне необходимо знать ваши требования с тем, чтобы я в надлежащей форме мог изложить их ему.
В это время половина присутствовавших - сидевшая ближе к Уильяму - была отвлечена перепалкой между двумя фотографами, не имевшей отношения к происходящему.
- Ты сказал, что я дерьмо?
- Нет, но сейчас скажу.
- Только попробуй!
- Конечно, ты дерьмо. Что, съел?
- А ну давай выйдем, и назови меня дерьмом там!
- Я тебя называю дерьмом здесь.
- Давай выйдем и поговорим там.
Крики: "Позор!" и "Заткнитесь!"
- … самым пагубным образом отражаются на наших профессиональных интересах. Мы за честную и открытую игру… вынуждены прибегнуть к крайним мерам…
- Только попробуй меня тронуть! Увидишь, что будет!
- Нет, это ты попробуй меня тронуть!
- Давай тронь его!
- Только попробуй дать мне в глаз! Увидишь, что будет!
- …Notre condition professionnelle. Nous souhaitons la bienvenue à toute la compétition égale et libre.
- Nostra condizione professionale…
- Нет, это ты дай мне в глаз!
- Да дайте вы друг другу в глаз и успокойтесь!
- Резолюция собрания… протестуем против нарушения гражданского долга со стороны эсмаильского правительства и требуем немедленной отмены всех ограничений передвижения. Прошу голосовать.
- Господин председатель, я протестую против тона, в котором выдержана данная резолюция.
- Я хочу внести поправку: лишить сэра Джоселина Хитчкока привилегий до тех пор, пока мы не будем обладать всей полнотой имеющейся у него информации.
- …требовать расследования, когда и от кого он получил разрешение на выезд из города, и привлечь соответствующее лицо к ответственности.
- Господин председатель, я протестую против безапелляционного и грубого тона, в котором выдержана резолюция!
- Поправка принимается в следующем виде…
Тут появился доктор Бенито. Он вошел через главный вход, и журналисты расступились перед ним. Уильям видел его впервые. Это был маленький энергичный человек с невозмутимым, черным, как сажа, лицом и пронзительными глазами-кнопками. На нем был аккуратный черный костюм. Рубашка и зубы сверкали белизной. В руках он держал маленький черный портфель. В петлицу пиджака была продета ленточка "Звезды Эсмаилии" четвертого класса. При его появлении шум смолк. Казалось, что среди разбушевавшихся школьниц внезапно появилась классная дама. Он подошел к столу, пожал Паппенхакеру руку и приветствовал собрание вспышкой белых зубов.
- Джентльмены, - сказал он, - сначала я буду говорить по-английски (корреспонденты "Явас" и "Пари суар" начали протестовать), а потом по-французски.
Я уполномочен президентом сделать следующее заявление. Во-первых, он оставляет за собой безусловное право вводить или отменять постановления, направленные на обеспечение безопасности и нормальных условий существования представителей прессы, как их всех, так и отдельных лиц. Во-вторых, он подчеркивает, что до сих пор установленные правила были действительны для всех без исключения. Если, как полагают, некий журналист покинул Джексонбург, то он сделал это без ведома и разрешения правительства. В-третьих, дороги в глубь страны сейчас непроходимы, продовольствие получить не представляется возможным, и путешественники могут подвергнуться нападению асоциальных элементов. В-четвертых, президент решил, ввиду пожеланий представителей прессы, снять действующие в настоящий момент ограничения. Все желающие могут выехать в глубь страны. Для этого им надлежит обратиться в мое бюро для получения пропусков. Меры по обеспечению безопасности будут приняты. Это все, джентльмены.
Затем он повторил то же самое на хорошем французском языке, поклонился и вышел, провожаемый гробовым молчанием. Когда за ним закрылась дверь, Паппенхакер сказал:
- Что ж, наше собрание завершается с самым благоприятным результатом, джентльмены.
Однако джентльмены потянулись на радиостанцию с выражением глубокой задумчивости на лицах.
- Триумф настойчивости прессы, - сказал Коркер. - Они сдались без единого выстрела.
- Да, - сказал Уильям.
- По-моему, ты чем-то озадачен, старина.
- Да.
- И я даже знаю чем. Поведением Бенито. Я тоже. Не могу объяснить, в чем тут дело, но он говорил с нами как-то свысока.
- Да, - сказал Уильям.
Они отправили телеграммы. Уильям написал:
МЫ ПОЛУЧИЛИ РАЗРЕШЕНИЕ ОТПРАВИТЬСЯ В ЛАКУ И ВСЕ ТУДА ЕДУТ НО ТАКОГО МЕСТА НЕТ НУЖНО ЛИ МНЕ ЕХАТЬ СО ВСЕМИ ПРОСТИТЕ ЧТО БЕСПОКОЮ ИЗ-ЗА ПУСТЯКОВ ТАППОК.
Коркер выразился лаконичнее:
РАЗРЕШЕНО ДВИГАТЬСЯ ЛАКУ.
В тот вечер радиостанция приняла срочные радиограммы подобного содержания от всех журналистов Джексонбурга.