- Пресс-бюро продажно, пристрастно и лживо. Им правит клика. Мы требуем справедливости!
- В понедельник после обеда обязательно…
- Давай спать посменно, - предложил О'Пара, - и слушать. Может, он говорит во сне.
- Ты, конечно, полистал его блокнот?
- Бесполезно. Он никогда ничего не записывает.
Палеолог в отчаянии вскинул руки.
- Скажи, чтобы его бой показал тебе телеграмму, когда понесет ее на радиостанцию.
- Мистер Шамбл всегда относит телеграммы сам.
- Тогда узнавай как хочешь. Иди, я занят.
Шамбл сидел в баре, излучая загадочность. В течение вечера все по очереди подсаживались к нему, предлагали виски и невзначай вспоминали о когда-то оказанных услугах. Но он хранил молчание. Слух дошел даже до шведа, и он явился в гостиницу.
- Шомбол, - сказал он, - говорят, вы имеете хорошие новости.
- Я? - сказал Шамбл. - Если бы!
- Но, простите меня, все говорят, что вы имеете хорошие новости. Я должен телеграфировать моим газетам в Скандинавии. Пожалуйста, скажите мне, какие у вас новости.
- Я ничего не знаю, Эрик.
- Очень жаль. Я давно не посылал в мою газету хорошие новости.
И, сев на мотоцикл, грустный швед уехал в дождь.
7
Однажды на банкете, устроенном в его честь, сэр Джоселин Хитчкок скромно сказал, что своим немалым успехом в жизни обязан привычке "вставать чуть раньше других". Отчасти это была фигура речи, отчасти ложь, а кроме того, это вообще не имело значения, поскольку журналисты, как правило, встают поздно. В Англии Шамбл, О'Пара, Свинти или Коркер утром редко добирались до ванной раньше десяти часов в тех лежбищах, которые они звали домом. То же о них можно было бы сказать и в Джексонбурге, хотя в "Либерти" не было ванных, но в тот день они проснулись на рассвете.
Тому было много причин: сердцебиение, тошнота, сухость во рту, резь в глазах, псевдопохмелье, вызванное разреженным горным воздухом, обычное похмелье, имевшее те же симптомы, поскольку накануне вечером все они, испытывая разные чувства, одинаково напились, спаивая Шамбла, но главной причиной были строительные дефекты здания. Дождь начался одновременно с восходом солнца, а в каждой комнате из железной крыши где-нибудь да текло. Дождь пробудил к жизни пишущую машинку Венлока Джейкса, ион принялся отстукивать на ней очередную главу "Под горностаевой мантией". Вскоре мрачные коридоры огласились криками: "Бой!", "Воды!", "Кофе!".
Приехавшие раньше других Шамбл, О'Пара и Свинти могли получить, как, например, французы, отдельные номера, но они предпочитали жить вместе, чтобы легче было друг за другом присматривать. У киношников выбор был небогат. К их приезду свободными оставались только два номера. Один из них занял директор-координатор по первичным контактам и связям, другой достался всем остальным.
- Бой! - кричал Коркер, стоя босыми ногами на сухой половице лестничной площадки.
- Бой! - кричал О'Пара.
- Бой! - кричали французы. - Это неслыханно! Здесь обслуживают только англичан и американцев!
- Их подкупили. Я видел, как Шамбл вчера давал деньги одному из слуг.
- Мы должны заявить протест.
- Я уже заявил.
- Мы снова должны заявить протест. Мы должны устроить демонстрацию.
- Бой! Бой! Бой! - кричали все, но никто не шел.
В пристройке сэр Джоселин Хитчкок надел поверх пижамы плащ и, как кот, юркнул в кусты.
8
Наконец появился Палеолог с утренним донесением. На лестничной площадке он повстречал Коркера.
- В этой стране вам нужен собственный бой, - сказал он.
- Да, - сказал Коркер, - похоже, ты прав.
- Я вам найду боя. Очень хорошего, из адвентистской миссии, все умеет, читает, пишет, говорит по-английски, поет псалмы.
- Умереть можно!
- Что?
- Не важно. Не имеет значения. Пришли его ко мне.
Таким образом Палеолог обеспечил слугами всех прибывших. Коридоры заполнили круглолицые, миссионерской выучки эсмаильцы. У них было много обязанностей. Утром и вечером они должны были давать секретной полиции отчет о поведении своих хозяев. Они должны были красть копии хозяйских телеграмм для Венлока Джейкса. Обычно слуга получал доллар в неделю. Журналисты платили пять, но разницу Палеолог забирал себе. Слуги тоже не теряли времени даром и то и дело требовали денег вперед - на новую одежду, похороны, свадьбы, штрафы и несуществующие муниципальные налоги. Палеолог узнавал о том, сколько им удавалось добыть, и изымал свою долю.
9
В спальне было темно, сыро, из щелей дуло. Снаружи стучал, шумел, топотал, цокал и булькал дождь. Одежда Коркера валялась по всей комнате. Коркер сидел на кровати, размешивая в чае сгущенное молоко.
- Пора подниматься, старина, - сказал он.
- Да.
- Кажется, мы все вчера набрались.
- Да.
- Гнусно тебе?
- Да.
- Встанешь - пройдет. Тебе мои вещи мешают?
- Да.
Коркер раскурил трубку, и комнату наполнило отвратительное зловоние.
- Так себе табачок, - сказал он. - Местный. Купил у какого-то негра. Хочешь попробовать?
- Нет, спасибо, - сказал Уильям и нетвердо поднялся. Пока они одевались, Коркер говорил с несвойственным ему пессимизмом:
- Я так работать не привык. Не люблю топтаться на месте. Надо наметить план действий, завести контакты, источники, взбодрить население - а то мне неуютно.
- Это вы моей зубной щеткой пользуетесь?
- Надеюсь, нет. У нее белая ручка?
- Да.
- Тогда это она. Ошибка вышла, моя зеленая… Так вот, я говорил, что нам нужно завести здесь друзей. Странная вещь, но я не чувствую, что мне тут рады. - Он изучающе смотрел на себя в единственное зеркало. - У тебя перхоти много?
- Не особенно.
- А у меня много. Говорят, это от повышенной кислотности. Мерзкая штука. Воротник все время как в пуху, а надо выглядеть тип-топ. Хорошая внешность - это все.
- Вы не возражаете, если я заберу свою расческу?
- Пожалуйста, старина, мне она больше не нужна… Между нами говоря, чего Шамблу всегда не хватало, так это приличной внешности. С другой стороны, люди всякому журналисту рады, даже Шамблу. А с этим городом что-то неладно. С нашей работой можно быть уверенным только в одном - в народной любви. Трудностей у нас хватает, само собой, зато все нас любят и уважают. Звони людям в любое время, вламывайся к ним в дом, задавай самые идиотские вопросы, когда им вовсе не до тебя, - им это нравится. Раз ты из газеты, тебе все улыбаются, все рады. А тут я этого не чувствую. Тут все наоборот. Я спрашиваю себя: "Коркер, тебя тут знают? любят? уважают?" И сам себе отвечаю: "Нет".
Раздался стук в дверь, почти не различимый в общем шуме, и вошел Свинти.
- Привет, ребята. Телеграмма Коркеру. Пришла вчера вечером. Извини, что открыта. Ее отдали мне, а я не заметил, кому она.
- Да ну? - сказал Коркер.
- A-а, в ней все равно ничего нет. Шамбл молчит.
Коркер прочитал:
ПРОЕКТ ИЗБЕЖАТЬ КОНФЛИКТА МЕЖДУНАРОДНОЙ ЖАНДАРМЕРИЕЙ ПРОВЕРЬТЕ РЕАКЦИЮ БРЕД.
- Я вижу, они там без новостей совсем дошли. Что такое жандармерия?
- Полиция, попросту говоря, - сказал Свинти.
- Да, пока что идут беспросветные будни. Но все равно, надо что-то делать. Пошли со мной… Может, растрясем кого? - добавил он без особой надежды в голосе.
Миссис Пэр Рассел Джексон сидела в баре.
- Доброе утро, мадам, - сказал Коркер. - Как вы себя сегодня чувствуете?
- Я болю, - просто и с достоинством ответила миссис Джексон. - Вся болю в заду.
- Прессу интересует ваше мнение по некоторым вопросам, миссис Джексон.
- Ничего не знаю. Крышу будут починять скоро. Пресса вы или кто, им все равно.
- Видишь, старина, я же говорю: нам тут не рады. - И, вновь повернувшись к миссис Джексон, он почтительно сказал: - Вы меня не так поняли, миссис Джексон. Мы решились побеспокоить вас в связи с событиями общественной важности. Что думают женщины Эсмаилии о предложении ввести сюда силы международной полиции?
Миссис Джексон вопрос очень не понравился.
- Зачем называешь меня женщиной у меня в доме? И полиции тут никогда не было, только раз, я сама привела, когда один клиент стал ку-ку и повесился.
И она негодующе удалилась в холл, чтобы успокоиться в качалке.
- Пламенная патриотка, - сказал Коркер, - старейшина джексонбургских матрон возмущена предлагаемым проектом, нарушающим святость и неприкосновенность эсмаильского очага… но я к такому обращению не привык.
Они подошли к входной двери и кликнули такси. Во дворе их скопилось с полдюжины. Водители, уютно завернувшись в мокрые одеяла, дремали на передних сиденьях. Гостиничный охранник ткнул одного из них дулом ружья. Мокрый тюк вздрогнул, из него появилось черное лицо, затем ослепительная улыбка. Машина завиляла по грязи.
- Утренний раунд, - сказал Коркер. - Куда сначала?
- Может, на вокзал, узнать о багаже?
- Почему бы и нет? Вокзал! - крикнул он шоферу. - Вокзал, понял? Пуф-пуф.
- Понял, - сказал шофер и с бешеной скоростью помчался сквозь дождь.
Они катили по главной улице Джексонбурга. Посередине пролегала асфальтированная полоса. По обе стороны от полосы тянулись грязные дороги для ослов, людей, скота и верблюдов. В них ломаными линиями вдавались разного рода учреждения: банк из потрескавшегося бетона, греческая продовольственная лавка из дерева и жести, кафе де ля Бурс, библиотека Карнеги, кинематограф и несчетные пепелища - следы пожаров, эпидемия которых охватила город несколько лет назад, когда в нем имела наглость открыться страховая компания.
- Куда тебя несет? - закричал Коркер. - Эй ты, черный болван! Я сказал, вокзал!
Прохвост взглянул на него через плечо и улыбнулся.
- Понял, - сказал он.
Машина съехала с асфальта, развернулась и с риском для трех жизней заскакала по кочкам, лавируя между верблюдами. Шофер крикнул что-то оскорбительное погонщику и вновь вырулил на асфальт.
Армянский винный магазин, индийское ателье мод, французский писчебумажный магазин, итальянская скобяная лавка, швейцарская водопроводная мастерская, индийский галантерейный ларек, статуя первого президента Джексона, статуя второго президента Джексона, американский культурный центр и самое популярное новшество эсмаильской жизни - "Пинг-понг у Попотакиса" - проносились мимо за стеной дождя. На каждом шагу им попадались мулы, груженные солью, патронами и парафином для жителей окрестных деревень.
- Нас похитили, - радостно сказал Коркер, - подумай только, какие будут заголовки!
Но в конце концов они остановились.
- Какой же это вокзал, идиот?!
- A-а, понял.
Они стояли возле шведского консульства, хирургического пункта и магазина по продаже чая и Библий. Навстречу им вышел Эрик Олафсен.
- Доброе утро. Пожалуйста, входите.
- Эта обезьяна должна была отвезти нас на вокзал.
- Да, здесь такой обычай. Когда у них белый человек, которого они не понимают, они всегда везут его ко мне. Тогда я могу объяснить. Но пожалуйста, входите. Мы сейчас начнем петь воскресные псалмы.
- Извини, старина. Придется подождать до следующего воскресенья. У нас работы по горло.
- Говорят, Шомбол имеет новости.
- Правда?
- Нет, неправда. Я его спрашивал… Но вы не можете работать здесь в воскресенье. Все закрыто.
И они в этом убедились. Ткнувшись в десяток запертых дверей, они понуро вернулись в гостиницу. Один местный житель, с которым они завели было беседу, стремглав убежал при слове "полиция". Это было все, что им удалось узнать о реакции местного населения.
- Видно, сегодня ничего не выйдет, - сказал Коркер. - Но по крайней мере ясно, что реакция простая. Я вполне могу написать, что правительство готово сотрудничать с демократическими державами в той мере, в какой это будет способствовать поддержанию мира и справедливости, но что оно уверено в своей способности поддержать порядок без иностранного вмешательства. У Коркера сегодня будет выходной.
Шамбл, продолжавший хранить молчание, тайком послал радиограмму, улучив момент, когда на радиостанции не было никого из коллег.
Дождь продолжат идти, а за днем и вечером последовали другая ночь и другое утро.
10
Уильям и Коркер отправились в пресс-бюро. Директора, доктора Бенито, не было, но какой-то клерк записал их фамилии в журнал и выдал удостоверения. Это были маленькие оранжевые карточки, первоначально предназначавшиеся для регистрации проституток. Место, оставленное для отпечатка пальцев, занимала теперь фотография, а наверху по-эсмаильски было написано: "Журналист".
- Что за тип этот Бенито? - спросил Коркер.
- Гад, - ответил Свинти.
Потом они поехали в британское консульство, расположенное в пяти милях от города, на территории посольства. Здесь им тоже нужно было отметиться и в придачу заплатить по гинее за штамп в паспорте. Вице-консул был молодым человеком с растрепанными рыжими волосами. Открыв паспорт Уильяма, он несколько секунд молча смотрел на него и затем сказал:
- Господи Иисусе, это ты, Червяк.
- Крыса, - сказал Уильям.
Они учились вместе в школе. Коркер с интересом наблюдал за ними.
- Что ты тут забыл? - спросил вице-консул.
- Я, оказывается, журналист, - ответил Уильям.
- Умора! Поужинаешь со мной?
- Да.
- Сегодня?
- Да.
- Отлично.
Когда они вышли, Коркер сказал:
- Мог бы и меня позвать, между прочим. Мне с ним есть о чем поговорить.
11
В обед бомба, подложенная Шамблом, взорвалась.
Телеграммы в Джексонбурге доставлялись нерегулярно и прихотливо, поскольку никто из рассыльных не умел читать. Обычно на станции ждали, пока накопится с полдюжины, а затем рассыльный слонялся по многолюдным местам до тех пор, пока не раздавал их все. Во время очередного обхода согбенный старый воин появился в столовой "Либерти" и вручил Коркеру и Уильяму кипу конвертов.
- Молодец, старина, - сказал Коркер. - Я с ними разберусь.
Воин получил на чай, поцеловал благодетелю колено, а Коркер, бегло просмотрев принесенное, сказал:
- Одна тебе, одна мне и по одной всем остальным.
Уильям вскрыл свою телеграмму и прочитал:
ОТСТАЕМ ПРОВЕРИТЬ ПЕРЕОДЕТОГО РУССКОГО ТРЕБУЕМ ПЛЮС СВИСТ.
- Будьте добры, переведите, - попросил он Коркера.
- Плохо дело, старина. Смотри, что в моей:
ЭХО ФОРСИРУЕТ ТАЙНОГО АГЕНТА МОСКВЫ БЫСТРО ИНТЕРВЬЮ БРЕД.
- Давай посмотрим, что у других.
Он вскрыл шесть телеграмм, прежде чем был пойман. Во всех было одно и то же.
Из "Гроша":
ПРОСИМ ВЫЯСНИТЬ ДОСТОВЕРНОСТЬ ПРЕДПОЛАГАЕМОЙ СОВЕТСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ ТОЧКА ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ ЛЬГОТНОМУ ТАРИФУ.
Самую подробную получил Джейкс:
ЛОНДОНСКОЕ ЭХО СООБЩАЕТ ПРИЕЗДЕ РУССКОГО ПОСЛА ОРГАНИЗАТОРА ВОСКРЕСЕНЬЕ ПОД ВИДОМ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ЧИНОВНИКА ТОЧКА МОСКВА ОТРИЦАЕТ ТОЧКА ОПРОВЕРГНИТЕ ИЛИ ПОДТВЕРДИТЕ ФАКТАМИ.
Для Шамбла:
МИРОВАЯ СЕНСАЦИЯ ПОЗДРАВЛЯЕМ ПРОДОЛЖАЙТЕ ЭХО.
- Понимаешь теперь? - спросил Коркер.
- Кажется, да.
- Это наш дружок с бородой. Я так и знал, что мы из-за него еще хлебнем.
- Но он в самом деле работает на железной дороге. Я видел его сегодня на вокзале, в кассе, когда ходил узнавать насчет багажа.
- Никто и не спорит! Конечно, он железнодорожник, только сейчас это значения не имеет. Шамбл застолбил сюжет. Теперь нам надо найти красного агента или застрелиться.
- Или объяснить, что произошла ошибка.
- Большой риск, старина, к тому же непрофессионально. Так можно поступать только в самом крайнем случае, и то не больше двух раз в жизни. Радости это никому не доставляет. Опровержения печатать не любят. Они подрывают доверие к прессе. Получается, что мы не умеем работать. Что же это будет за порядок, если каждый раз, когда кто-нибудь даст сюжет, остальные будут его опровергать? И если смотреть правде в глаза, Шамбл - молодец… борода помогла, конечно… Я бы и сам додумался, если б меня так не разозлили.
Их окружили другие журналисты, требовавшие свои радиограммы. Коркер неохотно уступил им. Он не успел вскрыть только конверт Свинти.
- Держи, старина, - сказал он. - Еле уберег. Кое-кто норовил в него заглянуть.
- Не может быть, - холодно сказал Свинти. - Тем более что у меня секретов нет.
Его телеграмма не отличалась от остальных:
СООБЩАЮТ ЗАХВАТЕ ВЛАСТИ БОЛЬШЕВИКАМИ СКОРЕЕ ФАКТЫ.
Началась охота. Никто не обедал. Все рыскали по городу в поисках большевиков.
Один только Джейкс сохранял спокойствие. Он мирно поел и вызвал Палеолога.
- Будем давить русский сюжет, - сказал он. - Пойди в пресс-бюро и скажи Бенито, чтобы он до четырех опубликовал официальное démenti. Проследи, чтобы об этом узнали в гостинице и на радиостанции. Слугам шепни прямо сейчас.
Голос у Джейкса был мрачный: ему жаль было давить хороший сюжет.
Однако слух был пущен.
Во всех европейских точках столицы появилось объявление, написанное по-английски и по-французски:
КАТЕГОРИЧЕСКИ ОТРИЦАЕМ ПРИСУТСТВИЕ КАКИХ БЫ ТО НИ БЫЛО РУССКИХ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ В ЭСМАИЛИИ. В РАСПРОСТРАНЯЕМОМ ПОДРЫВНЫМИ ЭЛЕМЕНТАМИ СООБЩЕНИИ О ПРИБЫТИИ В ВОСКРЕСЕНЬЕ В ДЖЕКСОНБУРГ НЕКОЕГО РУССКОГО НЕТ НИ МАЛЕЙШЕЙ ДОЛИ ИСТИНЫ. В ПОЕЗДЕ НАХОДИЛИСЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПРЕДСТАВИТЕЛИ ИНОСТРАННОЙ ПРЕССЫ И СЛУЖАЩИЙ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ КОМПАНИИ.
ГАБРИЭЛЬ БЕНИТО
министр иностранных дел и пропаганды
Пресса откликнулась немедленно, и сенсация Шамбла умерла, едва успев родиться. Уильям послал свое первое сообщение из Эсмаилии:
НИКАКОЙ ОН НЕ БОЛЬШЕВИК А ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ КОНТРОЛЕР ОСЕЛ ПО ИМЕНИ ШАМБЛ ДУМАЛ ЧТО ЕГО БОРОДА ФАЛЬШИВАЯ НО НА САМОМ ДЕЛЕ ОНА НАСТОЯЩАЯ ЕСЛИ БУДУТ КАКИЕ-НИБУДЬ НОВОСТИ СООБЩУ ЗДЕСЬ СИЛЬНЫЕ ДОЖДИ ВАШ УИЛЬЯМ ТАППОК.
Затем он отправился ужинать к вице-консулу.
12
Джек Баннистер, известный в десятилетнем возрасте как Крыса, занимал маленькую виллу на территории посольства. Они с Уильямом ужинали вдвоем при свечах. Им подавали два молчаливых боя в белых одеяниях. Любимец Баннистера, отнюдь не ручной гепард дремал у очага. Они ели бекасов, подстреленных недавно первым секретарем. Они пили шерри, бургундское, портвейн, а потом снова и снова портвейн, празднуя приезд Уильяма. Они говорили о школе, и о птицах, и зверях Эсмаилии. Баннистер показал свою коллекцию шкур и яиц.
Они говорили об Эсмаилии.