Теперь, отсюда, я начинаю убеждаться, что это может быть. Издали гигантская русская опухоль, злокачественный фурункул, очень может казаться несведущему, подслеповатому "старому" миру - каменной горой. Для особенно далекого и неосведомленного Ллойд Джорджа скалистые уступы горы уже Достигают облаков… Насколько мужественная, героичная, близкая Польша яснее видит правду! Сейчас происходит величайшее историческое несчастье: слепому дана власть вести зря-чего- Но слепой первый упадет в яму…
Польша - зрячая. Польша видит, что на востоке - не гора, а гнойный нарыв. А мы все, до последнего времени в бывшей России сидевшие, знаем еще больше: знаем то, что делается внутри. Внутри - гниль, прах, смрад, слизь. Нарыв давно готов - для операции. Без операции - он прорвется внутрь европейского организма. Тогда заражение крови, гибель - неизбежны.
Да, большевицкая власть, как и большевицкая красная армия, внутри - гниль, прах, смрад, слизь. Наступление красной армии никогда не может быть длительным. Большевики сразу бросают ее в одно место - "надо нагнать геловегины", - как они выражаются. Человечина гонится вперед, затем, не останавливаясь, катится сама собою назад. Но до сих пор бывало так: пока она еще гонится - "враг" уже устрашен и начинает отступать. Еще бы немножко - и "человечина" неудержимо покатилась назад, тая. Большевики сами не сомневаются в этом. Отсюда их вечная паника - о ней здесь никто не имеет понятия. Не при опасности - при одной тени опасности, - они уже в сумасшедшей истерике, самой бабьей. Начинается метанье, визги, сборы; в комиссариатах - столпотворенье; автомобили все ночи наготове, сверкают белыми огнями.
Большевики - властители, сильны и мужественны, на взгляд несчастного Запада. А мы, видевшие их близко, чуть же, жившие с ними рядом, знаем, что они прежде всего - бабы. Они рыхлы, тупы, беспощадно и крайне истеричны. Не умны - но хитры. Ведь до сих пор, сказать правду, никакая серьезная сила на них упорно и выдержанно не шла; а они, при нас, постоянно кидались друг к другу с выпученными глазами: мы погибли! кончено!
И в то же время, озираясь и надрываясь, кричали: мы победим! Мы совершим чудо!
Не для русских, близких, знающих кричали: для дальних, ничего не знающих, для "старого" мира, который, бедняга, еще слушает их, и верит, и боится…
Безмерное преувеличение силы большевиков, полная слепота к их бабьей и звериной хитрости - вот два несчастья "старого" мира, "этого" света.
Неужели современные выходцы с того света так же немы, как апокрифические выходцы из гробов 2 тысячи лет тому назад? Апокриф повествует, что они могли только писать. Писать и мы можем. Но поймут ли нас, поверят ли нам наконец люди, не побывавшие сами на том свете?
МИР С БОЛЬШЕВИКАМИ
Вот слова Ленина в ноябре 19 года, вскоре после наступления Юденича. Они записаны у меня своевременно, в дневнике, как "сегодняшние откровенности большевиков".
Мы, - объявляет глава Совдепии, - еще только догромим Деникина, а затем начнем заключать миры с соседями. Эстляндия будет первой, важнее всего нам Польша и Финляндия. Нам нужны открытые двери в Европу. И Европа сама нам их откроет (sic!). Никакими условиями мира с буржуазными правительствами смущаться не надо. Мы этих правительств законными не признаем, и договоры с ними для нас не обязательны. Мирный договор для нас - ключ, который отворит дверь к власти рабочим Польши, рабочим Финляндии, рабочим всей Европы. Да здравствует единая советская республика! Наш путь - или всемирная революция - или гибель. Но победит революция, победим мы!"
Эта выписка достаточно выразительна. План ясный, проводится с неуклонностью, - неужели сегодня еще кто-нибудь может этого не видеть?
Напомню всезабывающим следующее: во времена Брестского мира Ленин с той же твердой ясностью сказал, убеждая тех, кто противился принятию немецких "похабных" условий: "примем все условия. Ведь все равно, мы их исполнять не будем".
И сделалось по-сказанному. Укажу хотя бы на два пункта Договора: разоружение красной гвардии и отказ от пропаганды. С момента подписания большевиками пункта о разоружении - началось вооружение и формировка красной армии, ее рождение и усиленный рост. С момента подписания обязательства об отказе от пропаганды - организована была настоящая широкая пропаганда коммунизма в Германии. Представителями Сов. России с Иоффе во главе совершенно открыто стали переправляться в Берлин громадные суммы из России. Дело тут-то и закипело, а чем кончилось - знают все.
Пока старые наивные дипломаты добросовестно потеют, вырабатывая договоры с большевиками, определяя границы своего государства, стараясь что-то выторговывать, - большевики хохочут, держась за бока: работайте, милые! Мы заранее вам объявляем, что все примем, все подпишем! И границы все ваши примем, какие хотите написать. Ведь все равно не втолкуешь, что нам на границы наплевать. Мы за Интернационал, и никаких для нас границ не существует. Мы их не признаем, так же, как не признаем вас самих. А не признавая вас, честный и последовательный коммунист не может признавать и договоры с вами. Мы откровенны, ибо вы все равно ничего не услышите. Тем лучше для нас.
Сейчас мы видим, как разыгрывается один из актов этой веселенькой трагедии. Договоры пишутся, условия составляются, границы намечаются… а большевики ждут, посмеиваясь, с перьями в руках.
Пожалуйста, мы готовы. Нельзя ли поскорее, ведь нам все равно. Все подпишем. Нам время дорого - в смысле мировой революции.
C'est le jeu final…
Acceptions tout - et demain
L'internationale
Sera le genre humain!
Ну, может быть, и не "завтра" - в прямом смысле. Может быть, через "пару недель", "пару месяцев", "пару" лет, как выражаются большевики, - во всяком случае, скоро. Пожалуй, и о внуках не стоит говорить - сами увидим.
Общий вывод отсюда слишком ясен. Совестно делать его. Подчеркну частичные:
всякое правительство, заключая какой бы то ни было договор с большевистским правительством, должно знать: договор этот не будет исполняться, и это неисполнение - принципиальная база советской власти.
ГЕРОИ В РОССИИ
Если большевики - такие бессильные и таковы, какими вы их рисуете, - говорят нам европейцы, - то почему наши интеллигенты пошли к ним на службу? Почему ваши офицеры идут в красную армию?
Эти иностранцы - говорят, а про себя думают: "уж такой народ. У них нет героев. Очевидно, русским офицерам все равно где служить; в белой, так в белой армии; в красной, так в красной".
Я не возмущаюсь думающими это: я их жалею. Что взять с них, с европейцев, глубоко невежественных по отношению к России? Лучше образовывать их, пока не поздно.
Нельзя требовать, конечно, чтобы в целом народе или даже в целом классе все сплошь были герои. Героев может быть мало или много. И, надо прямо сказать: за время большевиков У нас были сотни, тысячи, миллионы героев. Есть героизм пассивный и активный. При некоторых обстоятельствах герои пассивные не менее героичны, нежели активные.
Громадная часть, подавляющее большинство русской интеллигенции - герои. Одни, правда, не пошли на немедленную смерть, свою и близких; они с великим страданием, со стиснутыми зубами, несут еще чугунный крест жизни. Это герои пассивные. А вот и другие: все расстрелянные, после пыток, московские профессора, педагоги, писатели - Алферовы и Астровы; или это не герои, да еще самые активные?
Русские офицеры… Если из их числа мы исключим известный процент вообще дрянных людей (а где их нет? В каком классе или сословии какой страны?) - то мы должны признать, что русское наше офицерство - сплошь героично. Хотя и тут геройство есть пассивное и активное.
Надо знать, как мобилизуют в Совдепии офицеров. Его арестовывают. И не только самого офицера, но его жену, его детей (всякого возраста, даже грудных), его мать, отца, сестер и братьев, родных и двоюродных, дядей и теток. Офицера выдерживают в тюрьме некоторое время, непременно вместе с родными (чтобы понятней было дело). Если увидят, что офицер из "пассивных" героев, - выпускают всех: офицера - в армию, родных - под неусыпный надзор. Горе им, если прилетит от армейского комиссара донос на данного "военспеца". (Так называются офицеры!) Едут дяди и тетки - не говоря о жене с детьми, - куда-то на принудительные работы или в прежний каземат, где зачастую теряются в списках.
О других героях, "активных", - вот какая отметка в моем дневнике летом 19 года:
"…Выпустили, наконец, нашу Л… Рассказывает: офицеров, сидевших с женами вместе, расстреливали человек по 10–11 в день. Выводили на двор; комендант, с папироской в зубах, считал, - уводили. При Л. этот "господин" (комендант из последних низов), проходя мимо тут же выстроенных в ряд, помертвевших жен, - шутил: "А вы теперь молодая вдовушка! Да не жалейте, ваш муж мерзавец был! в красной армии служить не хотел!"".
Ну вот, пусть те, кто чувствует себя именно такими активными героями - судят героев пассивных. Я считаю, что нельзя их судить. Герои пассивные, повторяю, такие же герои: только муке мгновенной они предпочли муку длительную, растянули ужасную минуту в целую цепь минут, дней, недель.
Время притупляет страдания, скажут мне. Да, конечно, - для некоторых, более слабых. Есть даже худшая опасность: человек слабый может не только отупеть, но развратиться, начать "приспособляться". На это я отвечаю тоже фактом: мне достоверно известно, что громадное большинство русских офицеров, заключенных насильно в красную армию, героев, "пассивных", возвратилось героями. Они не развратились духовно, не "приспособились". Мне известны целые… состоящие из таких "красных" военных. Они таятся даже друг от друга, ибо окружены шпионами. Но они жадно ждут момента, чтобы возникнуть и действовать…
Пусть помнят это русские офицеры здешние же, которым милостивая судьба послала наилучшую долю: быть героями и подвижниками братского освобождения.
ГЕНИЙ ПОБЕДЫ
История не повторяется. Но все-таки внимательный взор может подметить в ней какие-то постоянные законы. Например, с народом, с государством, попавшим в тяжелое внешнее положение, происходит почти всегда следующее, - одно из двух.
Одно: народ не только остается инертным, слепым к опасности - он даже тупеет. "Упрямо живет, словно ничего не случилось. Обыватель так же сонно обывательствует, банкир занимается теми же делами, политики - теми же спорами, интригами, партийной борьбой. Внутренняя борьба, споры, деления, раскол - даже особенно увеличиваются в эти времена. Роковое умопомешательство овладевает всеми, какое-то наваждение. Личное, частное, мелко вырастает вдруг, заслоняя все °бщее, действительно большое. Борются между собою партии, группы, отдельные люди с пеной у рта, делят что-то, не видя, не понимая, завтра придет третий, завтра может случиться так, что делить будет нечего и спорить будет не о чем.
Это одно. И, конечно, страна, поддавшаяся такому наваждению в минуты внешней опасности, несет все тяжкие его последствия.
Но бывает еще другое.
Это другое - противоположно первому. Как электрический ток проходит сквозь тело народа, гувственное сознание опасности. Сливаются, спаиваются, отдельные частицы, народ действительно превращается в единое существо с единой душой. Словно чешуя спадает с его глаз, и они с особой остротой видят общую опасность.
В такие минуты нет внутренних распрей, споров, борьбы, - они невозможны, о них не приходит мысль. Партии, круги, вчера враждовавшие - сегодня соединяются, группируются в круг одного вождя, если он есть, строятся тесными рядами, сплоченные одной волей, волей к бытию.
Такой единый дух в едином народном теле - самая могущественная и притом самая реальная сила.
Пушки - тоже сила. Но эта, в глазах многих, единственно реальная, сила рассыпается в ничто, если за ней не стоит вторая реальность - единство духа. Пушки только нейтральная материя; а материя легко делается призраком, когда не служит живой воле.
Мало того: сколько бы ни было пушек, они все останутся призрачными и не родят непобедимого единства духа, если его нет у данного народа в данное время; и наоборот, живая воля, живой дух властны над материей, пушек будет всегда столько, сколько надо для победы.
Сейчас - может быть, из всех держав всего мира молодая Польша находится в положении, наиболее внешне угрожаемом. Но зато она же, страна только что воскресшая, восстающая, растущая - может быть, из всех стран мира наиболее способна пойти не по первому, а по второму пути. Да и не ей ли издавна свойственно сливаться в единое тело и единый дух перед лицом опасности? Сонному мареву, слепоте упрямых внутренних раздоров, гибельной мелочной узости могут поддаваться старые, усталые народы. Сознание приходит и к ним - но уже слишком поздно.
Польша не устала. Польша, вероятно, никогда не будет усталым народом, усталой страной. Она только что собирает силы, укрепляет дух. Это нелегко, после мирового потрясения, после мирового пожара, который к тому же далеко не кончился. Еще раздирают существо Польши, как и других стран, внутренние распри, несогласия, партийная борьба… Но время не ждет. Каждый час на счету истории. И, может быть, уже следующий - несет польскому народу ту искру, которая зажигает полное единство духа, единство воли и устремления. А с ними не страшен никто.
Единый дух - это сам Гений Победы.
ЕЩЕ О МИРЕ С БОЛЬШЕВИКАМИ
Я не имею чести принадлежать к числу профессиональных политиков. Я не претендую на их испытанную мудрость. Мое частное, в некотором роде безответное положение, дает мне известные преимущества: я могу иметь свои мнения, и главное, могу свободно их высказывать. Никто, кроме меня, за них не отвечает.
Если я занимаюсь "политикой" - то ведь ясно: политика давно стала жизнью, а жизнь политикой. Их уже не разделишь. А не заниматься жизнью могут только мертвые. В Совдепии все, еще не умершие, художники, литераторы, артисты, музыканты ("Х-Л-А-М", по терминологии большевиков) все - политики. Несколько нового типа политики, - ведь и большевики тоже нового типа. Мы там, как и большевики, не запутывались в сложных политических узлах. Мы придерживались линий прямых, простых, - свежих, если угодно: благодаря ЭТомУ методу, мы отлично стали понимать большевиков и научились заранее угадывать их поведение в том или другом слу-Чае- Мы сделались политиками от здравого смысла.
Правда, большевики сами помогали нам своей откровенностью. Ведь они откровенны до полного цинизма. Убеждены, что "старый мир" так глух, что все равно ничего не услышит. А мы, домашние, наученные, - quantite negligeable, у нас тряпка во рту, что мы значим?
Еще до слов Ленина о мирной компании с соседями (эти слова были приведены мною в первой заметке "Мир с большевиками") - мы знали, что такова именно ближайшая тактика "советской власти". Знали мы и намерения этой власти забросить удочку "товарообмена" - товарообмена, чтобы выудить из взбаламученного европейского моря снятие блокады, а затем и свое "признание".
Мы не думали только, что это обернется так скоро. В сроках, вообще, мы склонны ошибаться, - в них часто ошибаются и большевики.
Первые переговоры с Эстонией были прерваны, но это нас не обмануло. Мы видели, что они возобновятся и завершатся "миром" со всеми его последствиями. "Эстония будет первой", - сказал Ленин. И прибавил, через несколько дней: - "на нашу пропаганду в Эстонии, мы, конечно, не будем жалеть средств".
В это самое время правительство Эстонии тщательно заготовляло мирный договор с пунктом отказа от пропаганды. Вскоре Ленин с чистой совестью этот договор и подписал.
Да, с гистой совестью, это не оговорка. Напротив, Ленин изменил бы своей "совести", своим принципам (которых он не скрывает, к тому же), если б, подписав действительно, отказался от пропаганды. Изменил бы себе и в другом случае: если б отказался подписать такое условие. В подобном отказе было бы признание эстонского правительства, как законного; а Ленин по совести не считает (и опять этого не скрывает) никакое правительство законным, кроме своего, "рабоче-крестьянского".
Для нас, все это понимающих, хорошо осведомленных "совдепских" политиков", так непонятна была наивная вера в "бумажку" со стороны эстонского правительства, что мы этой вере не верили. Мы решили, что есть какие-нибудь, нам неизвестные, обстоятельства, ввиду коих эстонское правительство вынуждено подписать мир с большевиками, т. е. подписать смертный приговор себе самому. Тем более, что срок исполнения не указан…
С тех пор прошло несколько месяцев. В совдепских газетах завелась постоянная рубрика "Наши дела в Эстонии". Товарищи подробно извещались о ходе коммунистической пропаганды, о близости водворения там "советского" правительства. А вот извещение уже не совдепской, а здешней, зарубежной. Газеты от 18 июля 20 г.
"Внутреннее положение Эстонии очень тяжело. Министерский кризис был вызван выступлением против смертных казней над коммунистами. Коммунисты развивают усиленную пропаганду. Образуются тайные советы рабочих депутатов. Не исключена возможность выступления советского правительства против демократической Эстонии".
Все это в порядке вещей, все идет нормально - с нашей точки зрения, "политиков нового типа". Вырвавшись из Совдепии, мы точку зрения не изменили, опыта нашего не забыли. Вот, разве, в чем только перемена: мы начинаем убеждаться, что напрасно подвергали сомнению наивность правительств, заключающих миры с большевиками. Кажется, наивности этой, вере этой в святость бумаги, подписанной большевиками - нет никаких пределов.
С ней, очевидно, нельзя бороться словами. Необходим опыт. И, главное, некоторое подобие опыта уже имели дипломаты и политики "старого" европейского мира. Не назвала ли Германия, в нужную ей минуту, подписанный ею договор - "клочком бумажки"? Крылатое слово это облетело всю Европу.
Правительство Вильгельма, как ни близко по духу и по форме к правительству Троцкого, - все же было европейское правительство. Какая же нужна сила слепоты и Божьего попущения, чтобы думать, что российско-азиатский Большой Кулак не сможет в любую минуту разорвать все подписанные им договоры?
Нет, очевидно, тут необходим дальнейший, - полный, - опыт. Не только политика, разлившись в жизнь, вырвалась из рук так называемых "политиков", но и сама жизнь, история, выходит за пределы человеческого разумения и человеческой воли. Мы вступаем в полосу Рока.
Не знаю я, где святость, где порок,
И никого я не сужу - не меряю:
Я лишь дрожу предвечною потерею
Кем не владеет Бог - владеет Рок.
МЕЧТЫ И КОШМАР
Мало-помалу - слишком медленно, правда, и не поспевая за событиями - но все-таки начинает приходить в сознание старая Европа. Все громче раздаются оттуда голоса встревоженных польско-восточными делами.