К случаю
Самые темные дни первых страшных месяцев России…
…Как скользки улицы отвратные!
Какая стыдь!
Как в эти дни невероятные
Позорно жить!..
Мы все знали, конечно, что если большевики позволят открыть Учредительное собрание (если!), то они его все равно разгонят. За неуспех борьбы было 99 шансов. Но один, в это острое время, был за успех; и все-таки это была борьба, единственная, реальная. И без рассуждений непримиримая интеллигенция стала на сторону борящихся - на сторону эсеров.
Мы были особенно близки Учредительному собранию. В партии-победительнице у нас было несколько давних друзей. Со дня февральской революции мы видели ее внешний рост и, увы, могли следить за ее внутренними ошибками. Но время ли было думать о них!
Случай сделал нас близкими Учредительному собранию и внешне, географически: наши окна выходили прямо в Таврический сад, на круглый купол старого дворца.
Члены Учредительного собрания в течение ноября - декабря 1917 г. (не большевики) частью были схвачены, частью скрывались. Помню некоторых, приходивших к нам поздно ночью, с черного хода, в темных очках. При случае - в нашем доме можно было ночевать.
Мы знали их отчаянный, но единственно возможный план: надо было попытаться "передемагогить" большевиков. Гибель? Конечно. Но все-таки есть шанс (один!) за успех.
Надо покаяться: зная некоторых лидеров партий, мы боялись худшего провала: соглашательства с большевиками. К счастью, этого позора не случилось с Учредительным собранием. Теперь я вижу, что его и не могло случиться… не таковы большевики. Но в те времена мы еще не изучили их до косточек.
Помню этот длинный-длинный лихорадочный день января, серый, угрюмо-снежный и ветреный, - единственный день жизни нашей конституанты. Соседство Таврического дворца дало нам сначала сведения внешние: "Идут! Пускают только по Потемкинской! Все вместе идут!" Скоро наша домашняя демократия, имеющая знакомства и связи со всеми сторожами дворца, доложила, что "приходят… пришли…".
Далее - зазвенел телефон. И мы стали следить уже за тем, что происходит внутри.
Я не помню последовательности этих, все-таки отрывочных, сведений. Но в то время они казались такими важными, что записывались по часам (как и события февраля). Если когда-нибудь мои дневники будут вырыты из Совдепской земли, где ныне покоятся, будет интересно вспомнить забытые мелочи. Порою мелочи важнее крупного. Этим дневник - порою любопытное воспоминание.
Вот звонок, - идут выборы председателя. Борьба между Черновым и Марусей Спиридоновой… Столько-то голосов за Чернова… столько-то за Марусю…
Мы, конечно, всей душой за Чернова. За Чернова! Но Чернов в данную минуту - символ.
Случайно тот, кто сообщил нам о победе Чернова, сказал это кисло. Не понимал символизма! Мы его выбранили и стали ждать следующих, более дружеских сообщений.
Они были неутешительны: "Говорят!" Полчаса проходит, час… "Все говорят?" "Говорят! Говорят! Ленин сидит, раскинувшись в ложе. Хитро улыбается. Вся ложа уставлена цветами. А Чернов опять говорит…. говорит…."
Наконец, звонки прекратились. Очень поздно. Последнее известие - будут заседать всю ночь, и вообще решили не уходить.
Я долго не ложусь. Порою подхожу к окну, откидываю портьеру и вглядываюсь в тихую тьму. Бледно мерцают снега. За сеткой черных сучьев круглится купол тяжелого дворца. Огней не видно. Что - там? Нет. Конечно, исчезла всякая тень надежды.
На другое утро, рано - целая лавина соседских сведений: "ушли… разогнали… чуть свет закрыли… матрос не пожелал… едва не перестреляли всех… а на выходе Чернова мальчишка-красногвардеец убил…"
Я возражаю на последнее:
- Ну, вздор!
- Нет, нет, убил. В коридоре до сих пор лежит. Сторож сам приходил, сказывал.
Увы, только это одно, последнее, и оказалось вздором. Все остальное - была ожиданная, горькая, правда. Ушли. Совсем ушли. Навсегда. Отчаянный план сорвался.
Последующие дни… да не на другой ли день убили Шингаре-ва и Кокошкина? Нет, после, кажется. Новые владыки узнали об этом убийстве позже всех (будто бы) и были сконфужены. Они тогда еще конфузились! Странно вспомнить, как нетвердо они сидели тогда. Невероятны забытые мелочи, а как поучительны!
Тогда, в Таврическом дворце, не было Керенского. Был один Чернов. Эпопея "Керенский - Чернов" разыгралась раньше, до большевистского переворота, не в Таврическом - в Зимнем дворце. Будущие историки ее разберут. У них будет и продолжение, - ведь, в наши дни, в Париже, вновь они встречаются на тех же половицах (французских). Опять "Керенский - Чернов". Дай Бог, чтобы эта встреча менее повредила России, чем первая, петербургская.
Впрочем, - можно ли повредить России? Ее нет. А когда она опять будет, новая, третья, - то уж, конечно, ни Керенский, ни Чернов ничем ей не смогут повредить.
III
Свержение большевиков
…Труслив наш враг, хотя и ловкий,
Легко с ним справимся и мы.
Но развяжите нам веревки,
Освободите из тюрьмы!..
(Письмо из Совдепии)
Опять говорю о вас, за вас, от вас, русские люди в России. От вас, святые и мудрые, за вас, ничего не знающие, только страдающие, - и тоже святые.
Да, только там, в России, можно видеть на лицах особую печать святости. Это нерассказуемо, но несомненно. Это не красота и не безобразие, а именно святость, и другого слова не найдешь. Но зато в России же встречаются и лица с другой печатью… особого окаянства. Очень любопытно, что эти последние "окаянные" лица все схожи между собой. Лица - на одно лицо. Мне приходилось думать над этим в трамваях (когда они еще ползали), на углах улиц (когда там еще были люди), в кошмарные дни путешествия до Гомеля в тесной толпе красноармейцев. На четыре - три простецких мужичьих физиономии непременно одно это знакомое "окаянное" лицо. Черты разнообразны, но окаянство стирает черты. Оно так же нерассказуе-мо, как и святость.
Это, впрочем, лирика. Мне ею некогда заниматься. Хочу сказать о том, что думают (и знают) русские люди в России, - сознательные верхи всероссийского антибольшевистского лагеря, - о возможности свержения большевиков. И, между прочим, о так называемой "кнтервенции".
Надо ранее понять нашу исходную точку. Это при доброй воле и при некоторой степени воображения, - не трудно. Мы исходим из того факта, что все, что могло перевернуться - перевернулось. Россия, как перчатка, уже на изнанке вся. Выверт не только внешний, политический, экономический, бытовой; он глубже, он проходит внутрь. Он в какой-то мере захватил психологию, душу народа. Судить, где и как она повернулась, что, собственно, изменилось - невозможно, да и не наше дело. Наше дело только признать факт. Он объясняет, почему русские в России не боятся никакого возврата к старому, - он невозможен. Мы нисколько не боялись "реакционности" белых генералов. Мы были в ужасе и горести от их попыток только потому, что твердо знали: эти попытки провалятся, свержения большевиков не будет; "генеральские" кампании - покушение с негодными средствами.
Не логический ли абсурд, поэтому вечный припев социалистов от эмиграции: "Придет Деникин в Москву, насадит реакцию… Лучше большевиков потерпеть?" Ведь он, прежде всего, в Москву не придет (будучи реакционным), - уж не говоря о том, что "насадить" старую реакцию в России сейчас невозможно.
И, наконец, всякая поддержка большевиков из боязни реакции, - что это? Не то же ли самое, что подкладывание соломы под свой горящий дом из боязни… что он сгорит?
Нет, нам некогда в России заниматься софизмами, как некогда было и преступным казалось предаваться размышлениям и гаданиям: что будет, когда ничего не будет? Какой дом строить, когда этот сгорит дотла, до черной ямы.
Если ждать черной ямы - почему только российской. Пожар не локализован, с этим никто не спорит. Не подождать ли европейской?
Нет, русские в России не могли дойти до такого безумия. Мы знали, что надо прежде всего уничтожить главный очаг - свергнуть центральную власть большевиков. На эту, самую, первую задачу, без решения которой нет никаких других задач, праведно устремлено и теперь все наше внимание.
Вот некоторые практические выводы наши, основанные на долгом внутреннем и внешнем опыте, на знании самого существа большевиков, их власти, а также на понимании общего положения России, степени ее изменения и темпа, (все ускоряющегося) ее распада. Вот несколько пунктов написанной резолюции русских людей в России.
Падение центральной власти большевиков не только возможно, но неизбежно (и в данный момент, несмотря на большое запоздание) при таких условиях:
1) Наличие некоторой вооруженной военной силы, идущей извне. Количество сил не так важно, как условие их смешанности, т. е. крайне важно, чтобы тыл, идущих впереди русских сил обслуживался регулярным войском другой союзной страны, - все равно какой.
2) Лозунги идущих впереди русских должны быть чисты от всякой старой тени. Если угодно - это лозунги крайнего демократизма, но именно крайнего. Как реставрации, так и не должно быть в них: ни воинствующего национализма (против так называемого расчленения России), ни социализма. Ни одна из старых партий не может быть названа, мало того: ни один известный партийный (как и царский) деятель не может принимать в этом деле видного участия… Все "имена", и левые и правые, вызывают в России одинаковое недоверие. (Не вдаваясь в обсуждения - мы лишь берем факт и думаем лишь об успехе или неуспехе предприятия.)
3) Вышеназванные лозунги должны быть оформлены с чисто большевистской определенностью, резкостью и краткостью. Так же, как методы борьбы, военные приемы, должны отличаться некоторым образом от приемов западной регулярной войны. Следует помнить, что в гражданской войне есть свои особенности. Большевики ими пользуются. Но их можно использовать и с другой стороны.
Наилучшее направление было бы северное и западное одновременно. Но вполне возможно и одно западное, даже не очень широкое. Южное направление неблагоприятно, может оказаться даже вредным. (Крайне важен Петербург. Большевики это знают так же, как и мы, и этого не скрывают. При всякой тени петербургской опасности они погружаются в самую жалкую панику и готовы к бегству.)
Такое движение извне рассчитано не на завоевание России вооруженной силой, а на соединение с громадным большинством русского народа против угнетающего меньшинства. Это лишь протянутая рука лежащему, придавленному извне, не могущему подняться. Крестьяне, да и вся красная армия, разбиты и разделены на отдельные кучки (еще прослоенные отбросным элементом шпионов). И все это сейчас заперто кругом толстой стеной российских пространств.
Не наблюдаем ли мы картину непрерывных восстаний, очагов, вспыхивающих, увы, не одновременно? Да и как иначе? Они не связаны между собой, ничего не знают одно о другом. Стихийные, органические вспышки. По частям каждая легко гасится большевиками и так же мало имеет значения, как если бы в громадной тюрьме бунтовало каждый день по единственному арестанту в одиночке.
Сбить замки на тюремных дверях… вот для чего нужно движение… вот для чего нужно движение извне, силы внешние. Ведь замки-то висят извне…
"Шлиссельбуржцы должны освободиться собственными силами, если же нет - значит, они достойны сиденья в своих камерах". Этого никто не говорил. Стыдились, что ли? Теперь, потеряв стыд и разум, говорят - о новой, гигантской крепости, России, о новых заточниках русских. Не надо вооруженной силы извне. Не надо вмешиваться во внутренние дела новых шлиссельбуржцев!
С тем же правом (если двигаться по линии абсурда) скоро скажут о рабочих, когда их завалит в копях: освобождение - дело их собственных рук. Не надо интервенции.
Вот это "не надо интервенции" - прежде всего - глупость. Глупость махровая, глупость художественная. Ею можно бы эстетически наслаждаться, если бы эта дубина в руках Иванушек не мозжила головы направо и налево.
Но об "интервенции" в прямом смысле, о том, почему в движении сил против III Интернационала должны непременно участвовать и чужеземные войска, - я скажу подробнее в следующий раз. Это участие - условие успеха (одно из условий). И не трудно понять, какие внешние и внутренние причины делают такое участие совершенно естественным, логичным и необходимым.
Здесь я только скажу еще одно. Если бы здравый смысл возвратился к русским и нерусским европейцам, если бы внешнее движение в Россию в тех формах, как они нам рисуются, осуществилось - мир был бы изумлен легкостью, молниеносностью, пожалуй, незаметностью исчезновения "Советского" правительства. Было бы замечательное в своем роде "истаива-ние бесов перед заутреней". Кто пережил в Петербурге 25 окт. 17 года, тот знает, что и появилась их власть так же тупо, без момента: одно бессилие незаметно навалилось на другое бессилие. Сейчас - нет, сейчас - есть…
А если без лирики, просто будем рассуждать, - какие, действительно, громадные внешние перемены могут быть? Кучка "властителей" с чутким носом рассеется; неважные и глупые попадутся; но их мало, очень мало! Вот это надо помнить: громадное большинство, почти вся Россия - одного, антибольшевистского лагеря. Почти все останутся на местах. И должны остаться. Рука, протянутая для помощи, да не превратится в руку слепого и глупого мстителя.
И тогда будет радость. Такая радость, как в первые дни февральской революции.
IV
Февраль
…Три поля на знамени нашем, три поля:
Зеленое - Белое - Алое.
Да здравствует истина, братство и воля,
Вперед! Нас зовет небывалое…
Я даже и не подумаю вступать в газетную полемику… Мне, во-первых, некогда, а во-вторых, в самом факте личного переругиванья беженцев-писателей я нахожу, что-то стыдное. Вот уж для чего воистину "не время и не место!". Поэтому я (как и все мы), оставляю эмигрантов из "Воли России" и "Последних Новостей" предаваться полемическим занятиям, сколько они хотят. Это их дело. У меня есть другое.
Но мне полезно было лишний раз вспомнить, как правы большевики, когда они до тупости, до одурения, долбят свое каждый день, одними и теми же словами, не боясь уродства и бесстыдства повторений. Уж, кажется, ясно; уж с ума бы сойти от ясности; нет, они опять, и опять и снова. Очевидно, они знают "свой народ" и нравы. Уж не надо ли и нам придерживаться большевистских методов? Мне, например, казалось, что я говорю необыкновенно ясно. Можно не соглашаться, но не понять нельзя. И вот, оказывается (по недавней статейке в "Поел. Новостях"), что меня можно понять "даже совсем наоборот". Не смея думать, чтобы это "наоборот" могло быть нарочным, только для целей "полемики", - я прихожу к убеждению: русских эмигрантов надо так же беззастенчиво долбить, как долбят большевики "свой народ".
Для совершенной ясности я напомню: я говорю лишь о том и то, что знают, думают русские люди в России, принадлежащие к антибольшевистскому лагерю. То, к чему пришла и что определенно оформила ответственная, сознательная часть еще живой интеллигенции, люди и быв. партийные и беспартийные - одинаково все, сохранившие человеческий облик. Менее сознательные, неспособные к самостоятельным выводам и обобщениям, в громадной массе присоединяются к данным формулировкам, ибо они то же самое знают и чувствуют, то же самое.
И я говорю "мы" - от лица великого большинства антикоммунистической России.
Можно не считаться с ней. Можно искренно думать, что так как многие из интеллигенции - и все лидеры бывших политических партий - за рубежом, то и судьбы России решаются за рубежом. Можно это думать. Я допускаю. И даже не спорю. Но я так не думаю и говорю лишь тем, кто хочет считаться с русскими в России.
Для сугубой ясности (все по примеру большевиков) я еще раз повторяю вкратце главные наши положения.
Первая, очередная задача - свержение центральной власти.
Эта задача легче исполнима, чем думают (благодаря многим, здесь неизвестным фактам) при трех, равно необходимых, условиях:
1) внешний толчок, т. е. движение вооруженной силы непременно с укрепленным тылом;
2) лозунги и приемы крайне демократические и революционные;
3) методы вооруженной борьбы, измененные по сравнению с приемами регулярной войны.
Свержение центральной власти одним внутренним, чисто повстанческим движением - нам кажется делом абсолютно неосуществимым, не реальным. Не реальным (помимо разных причин, как: пространства России, невозможность единства действий и т. д.) - хотя бы уже потому, что не может повстанец с рогатиной, или даже с винтовкой, взять крепость, снабженную тяжелой артиллерией.
Внутреннее восстание совершенно необходимо, и оно готово. Но восстающим нужно на что-нибудь опираться. Населению нужна поддержка. И те, кто диктуют отсюда внутренние "восстания", только внутренние, должны помнить, что они берут на себя бесплодно пролитую кровь еще нескольких тысяч русского народа.
Восстание готово, говорим мы, поддержка населения обеспечена… если оно будет верить тем, идущим извне. Когда-то, на юге, и Деникина встречали восторженно. Верили в кредит. Но теперь кредит кончен. Поэтому теперь для всякой идущей освободительной силы не только нужны крайние демократические лозунги, - нужна действительно демократическая душа, дух. Недоверие народа очень глубоко и неожиданно разносторонне. Оно абсолютно по отношению к старым генералам; но я по совести не знаю, что было бы, если бы вместо генерала (позволим себе мгновенную игру воображения) на коней сели какой-нибудь эсер и ка-де, из видных, но не слишком известных. Если бы народ интуитивно понял бы, что это те, кто долгие годы звал к отказу от помощи ему, кто прикрыто или открыто спорил о "великой" России, протестовал против войны поляков с большевиками и против "отторжения" от большевиков Бессарабии, кто не понимает, что Россия, великая или малая, может начать строиться только из центра, ибо это будет "овоя Россия, - он, народ, пожалуй, решил бы, что и эти "спасители" - не его, народная, поддержка, ибо они не достатогно демократигны.
Это было бы, конечно, жаль. Но я говорю лишь желая показать глубину и широту народного недоверия. Слишком хорошо я знаю, что никогда ни один член парижской учредилки на коня не сядет и в том вооруженном движении, на которое могло бы опереться русское восстание, - участия не примет.
Пора понять: народ хочет именно "демократической" России, хотя чаяния свои этим словом и не называет (ведь не называет же он себя "демосом"). Поэтому нисколько не смущало нас такое по видимости абсурдное положение: народ за советы, но против коммуны. Это нередко говорят и сами большевики. Они стараются повернуть это в свою сторону, конечно: "Все крестьянство за Советы! Необходимо лишь усилить коммунистическую пропаганду!" Но мы-то отлично понимаем, в чем дело. Мы знали, что в понятии народном только свои "советы" есть охрана своей земли и воли. Переведите на иностранный язык, не забыв прибавить определенное отрицание коммунизма, - вот и выйдет самый настоящий "демократизм". (О подробностях и оттенках нечего спорить, мы намечаем лишь главную линию.) И уж конечно, в этом желании "советов" нет ничего утешительного для большевиков. На первом же таком "своем совете" - их было бы постановлено уничтожить.