- Значит, кто-нибудь должен же был это сделать, - ответил Крис. - Тут нечего стыдиться. Если бы это было постыдно, я не стал бы об этом говорить. Вот что я вам скажу, Марта: мне до смерти надоело сексуальное ханжество моих родителей, Анны и Гвен. Мои родители дьявольски "чисты": для них сексуальная жизнь - это источник дохода. Анна дьявольски "чиста" - она размахивает флагом своей сексуальной привлекательности, как матадор плащом, и смеется, когда быки несутся на нее. Гвен дьявольски "чиста" - у нее столько подавленных комплексов, что она усматривает сексуальный смысл в кремневом орудии каменного века. Если они "здоровые, неиспорченные" люди, тогда я грязная скотина! Мне было бы чертовски больно, если бы вы были такая, как они. Но вы не такая. Я знаю, что вы не такая. А потому не обижайтесь на мою откровенность.
- Я не обижаюсь. И я думаю, что вы правы! - сказала Марта. - Действительно, неприятно, когда люди стыдятся своего тела, и действительно, нездорово, когда мужчины считают женщин грязными и развратными только потому, что они женщины. И действительно, глупо, когда двое людей воображают, что раз уж они друг друга любят, значит, теперь все будет отлично и замечательно до скончания века. Но не будьте чересчур проницательны в отношении меня, Крис. Мне хотелось бы, чтобы вы были ослеплены любовью хоть самую малость.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся Крис, - я и так достаточно ослеплен. Я мог бы расточать самые преувеличенные и неправдоподобные комплименты и верить каждому своему слову. Даже сейчас мне было бы крайне трудно поверить человеку, который взялся бы утверждать, что вы не самая привлекательная девушка на свете. Я молюсь на вас, и даже вам самой не сразу удалось бы внушить мне, что вы - не лучшая из всех возможных девушек!
- А! Это уже лучше, - сказала Марта. - Еще! Еще! - Крис заметил, что синий халатик, который незадолго до этого был плотно запахнут, теперь слегка раскрылся и позволял видеть кусочек ослепительно белого тела.
- Одну минуту! Еще кое-какие практические вопросы. Как по-вашему, следует нам пожениться?
- О! - вопрос, видимо, застиг Марту врасплох. - Не знаю. А по-вашему как?
- Я считаю, что, согласившись выйти за меня, вы оказали бы мне честь, - серьезно сказал Крис. - Но я считаю также, что это была бы непростительная глупость, у меня нет ни гроша, у меня дрянная работа, я молод, и я не хочу детей. Я еще сам не опомнился от ужасов детства. С моей точки зрения ответом должно быть "нет". А с вашей?
- Мне все равно.
- Сейчас - может быть, а думали вы об этом? Если нет, то я должен подумать за вас. Если бы мы жили в России, этот вопрос не ставился бы. Но, к несчастью, мы живем на закате исключительного по своей глупости буржуазного строя. Мы живем в таких условиях, когда пол расценивается как частная собственность и считается настоящим позором. Взяв меня без всяких формальностей, вы становитесь попорченным товаром на брачном рынке. Весьма желательные молодые люди, крепко стоящие на посыпанной гравием почве, обладатели приличного годового дохода, будут пристраивать свои доходы куда-нибудь в другое место. А весьма нежелательные молодые люди начнут к вам приставать.
- Они не обязаны знать, - сказала Марта, снова запахивая халатик.
- Не обязаны, если мы будем дьявольски осторожны, - согласился Крис. - Ну а как сделать, чтобы Анна не узнала? И чтобы не разгласила?
- Она уедет отсюда через неделю.
- Так скоро? - воскликнул Крис. - Счастливый Джон! Держу пари, что через год она выйдет замуж за его доходы.
- Так что об этом нечего беспокоиться, - сказала Марта.
- Да, но нужно подумать еще кое о чем. Вы знаете, каковы люди. Я не собираюсь воспользоваться вашими чувствами, чтобы "соблазнить" вас. Я даже не буду вас уговаривать. Если вы на это пойдете, вы должны поступить как взрослый человек, который сам за себя отвечает, должны знать, на что вы идете.
Марта ничего не сказала, только очень плотно запахнула халат. Теперь не было уже ни проблеска белизны.
- Ну? - упорствовал Крис.
- Кажется, вы не очень-то пылаете, - сказала Марта, несколько разочарованная.
- Какое это имеет отношение?
- Ну, если вы не так уж сильно меня желаете…
- Ах, понимаю! Ну, предположим, я скажу, и не только скажу, но и пообещаю вскорости доказать вам, что мое желание простирается на миллионы миль за пределы всякого здравого смысла и приличия, тогда что? Сказать: "Я люблю вас" - это значит воспользоваться, не знаю, в который раз, тошнотворным журналистским штампом. Я - о, черт возьми, - хотите, чтобы я пронзил себе грудь кинжалом а-ля Байрон или сжег руку на медленном огне? Я сделаю это…
- В таком случае да.
- Что да?
- Я рискну.
Каким-то образом широкий пояс распустился, и взорам Криса предстало гораздо больше, чем кусочек белизны. Он укусил свою руку, пока ему не стало дьявольски больно.
- Нет! Рано еще целоваться! - вскричал он, пытаясь сохранить деловитость, хотя голос его дрожал. - Еще один, только один вопрос. Вы не очень сильны по части биологии, Марта. Хотя вопреки обывательскому мнению, половая жизнь и размножение - не одно и то же, однако между ними есть связь. Я не хочу, чтобы вы были матерью незаконнорожденных детей. Вы знаете, как избежать беременности?
- Да, - прошептала Марта.
- Вы пробовали делать это?
- Да.
- Вы уверены, что это надежно?
- Да.
Теперь халатик почти совсем перестал выполнять свои первоначальные функции, но Крис все еще игнорировал его сигналы.
- Вероятно, мне следовало бы потребовать более точных разъяснений, - сказал он с сомнением в голосе. - Но будем надеяться, что у вас есть опыт. Кажется, я и так уж измучил вас своими бесконечными сомнениями и доводами. Но по крайней мере я не обманывал вас. И помните: я не требовал от вас никаких обещаний. Когда-нибудь это избавит вас от унизительной необходимости нарушить свое слово. Я надоел вам, я охладил ваш порыв, я почти оттолкнул вас от себя. Но я сделал это потому, что хотел поступить с вами прямо и честно, а не просто из чувства самозащиты. И если бы я не был очень и очень небезразличен вам, вы никогда не вынесли бы всех этих бесконечных разговоров.
Марта ничего не сказала. Наступило долгое молчание.
- Марта! - тихо сказал Крис.
- Да?
- Посмотрите на меня!
Она посмотрела на него вопросительно.
- Марта! Как сладко произносить ваше имя! Как сладко думать, что с вами я могу быть самим собой, ничего не скрывать, допускать вас всюду, куда никто еще не входил и не может войти. Если я был чересчур осмотрителен и придирчив, если мое объяснение в любви слишком походило на какой-то договор о сотрудничестве в области биологии - простите меня. Я говорил все это потому, что считаю это существенным, потому что хочу, чтобы наши отношения были настолько совершенными, насколько могут быть совершенными отношения между людьми, потому что я верю, что между мужчиной и женщиной не должно быть антагонизма, не должно быть вражды с перемириями на то время, когда они удовлетворяют свои потребности, потому что я верю в возможность любви без злобы, без разочарования.
Марта! Не отводите глаз! Я хочу, чтобы вы видели, что я говорю правду, которая идет из самых глубин моего существа. Я буду доверять вам, как не доверял никому с самого детства. Я подпущу вас так близко к себе, что вы сможете убить меня единым словом или взглядом, предать меня единым жестом или улыбкой. Да, это мне будет трудно, я человек недоверчивый. Но если я ненавижу дураков, ханжей и лицемеров, это еще не значит, что я не могу относиться к вам с нежностью.
Вы знаете, когда я впервые увидел вас, я ушел отсюда с мыслью: "Как она мила!" Но в другие разы я уходил с мыслью: "Как проживу я все эти часы до новой встречи?" и "Какое горькое мучение, если я никогда не увижу ее снова!" Я желаю вас так страстно, что иногда чувствую боль, подлинную боль в груди. Если я заставил вас посмотреть прямо в лицо важным фактам обыденной действительности, не думайте, что я не способен видеть красоту, ощущать живую поэзию, исходящую от вас, Марта. Это не лживая поэзия, не холодное повторение избитых рифм, а золотая плоть живых мгновений. Мы примем жестокую действительность, Марта, но сделаем ее столь же прекрасной, как живой мир солнца и высоких деревьев и цветов. Мы будем естественны, как море, свежи, как ветер.
Не отводите глаз! Не обращайте внимания, если прерывается мой голос. Так удивительно сбросить с себя одиночество, так удивительно и чудесно ощущать благодаря вам полное сердечное спокойствие. Я никогда не думал, что при взгляде на женщину меня повергнет в такое волнение, на меня так подействует ясный блеск ее мягких, темных глаз. Я никогда не думал, что красота юного белого тела - да, откройте мне его - может довести меня до слез тем, что оно так стройно, так нежно и так беззащитно. И лучше всего то, что в нас нет грусти, и наши слезы - слезы освобождения. Нам весело. Так постараемся же сохранить это веселье и эту сладость и… О да, милая, милая, да, теперь, да…
Ибо Марта раскрыла перед ним объятия.
Три
Проснуться счастливым - это большое достижение в жизни. Крис проснулся от столь глубокого сна, что в первое мгновение смотрел и ничего не понимал, не узнавая окружающей обстановки. На одно мгновение сон разорвал связь между вчерашним знакомым рисунком реальности и сегодняшним. Крис ощущал только одно: он счастлив.
Через одну долю секунды рисунок встал на свое место и снова сделался знакомым. Крис был в своей старой комнате в Сохо, но что-то в ней изменилось. Ее убожество и запущенность больше не подавляли. По крайней мере на одно мгновение они потеряли власть над этим удивительным и беспредельным ощущением счастья. Почему?.. Марта!
Еще через одну долю секунды Крис окончательно проснулся. Он откинулся на подушку размышляя.
"Я счастлив. Счастье. Что есть счастье? Такое счастье? Радость, что ты живешь. Положительное довольство тем, что обладаешь сознанием, положительная воля к жизни. Не машинальный инстинктивный страх, заставляющий самых неудачливых людей страшиться смерти, а убеждение, что жить хорошо. Я доволен, что какая-то звезда столкнулась с солнцем - если это вообще было - и создала землю. Я доволен, что солнечный свет превратил какие-то химические вещества в живые клетки. Я доволен всеми своими отдаленными и такими несхожими и в то же время похожими на меня предками, которые дышали и ползали и плавали по древним морям, чья соль сохранилась в моей крови, доволен бесконечными поколениями, которые боролись за свое существование, бились и страдали на земле, чтобы сделать меня человеком. Я возношу хвалу моим родителям за то, что они дали мне жизнь. Благословен час и благословенно ложе, на котором я был зачат! Но по какому невероятному стечению счастливых обстоятельств я появился на свет! Сколько раз за сотни миллионов лет цепь могла оборваться! Неизъяснимое чудо, что я живу и что я счастлив.
Счастлив. Огорчает ли меня мысль, что когда-нибудь я состарюсь и умру? Это слишком далеко. Я переживаю смертное бессмертие юности. В свое время я буду оглядываться на теперешнего самого себя с невыразимым сожалением, тоской и, пожалуй, даже с жалостью, что нечто столь незначительное могло казаться таким большим. Как легко я мог бы унизить свое счастье заплесневелыми пошлостями отшельников и книжников! Как легко я мог бы заслужить бесценную репутацию человека разборчивого и очень умного, презирая себя за то, что у меня есть общего с крысой и двуполым слизнем! Пусть уж я буду обыкновенным и жалким, ибо мое счастье истинно. Как лживы все эти интеллектуальные софисты, требующие похвал зато, что они ненавидят людей, то есть самих себя. Признаем же их ненормальными вместе с поддельными Наполеонами и жертвами dementia praecox.
То, что я обладал Мартой, ничего не меняет, и, однако, это меняет решительно все. Это превратило меня в цельного человека. Сколько бы я ни враждовал с человеческой извращенностью, невежеством, разрушительными тенденциями - с самим собой я в мире. То, что во мне испытывает удовлетворение, примитивно, но существенно. Я не могу быть иным, чем я есть, и было бы суетным безумием калечить себя, лишая себя чего-то существенного. Нет ни высокого, ни низкого: есть только новое и старое.
Это чувство, которое кажется мне и является на самом деле таким драгоценным, - его дала мне она. Экономисты не могут оценить его, физики - измерить. Биологи считают его чем-то само собой разумеющимся, а потому в своих рассуждениях идут мимо цели. Даже психологи только бормочут что-то невнятное и спорят. Разве можно измерить экстаз любви, исследуя мозг кошки, подвергнутой трепанации? Разве можно решить уравнение нашего счастья? Потому что она тоже счастлива. Глаза несчастных не сияют, как сияли ее глаза, и плоть угнетенных не бывает такой трепетно-живой…"
Так этот наивный глупец рассуждал о своей любви. Но недолго. Он был настроен слишком энергично и бодро, чтоб валяться в постели. Поразительно, насколько важными и интересными представлялись теперь самые тривиальные дела. И поразительно, как роились в его мозгу планы дальнейшей жизни, причем во всех этих планах видное место занимали частые встречи с Мартой…
Это блаженное состояние длилось несколько больше недели, после чего предначертанный порядок вещей позаботился прервать его.
Он встречался с Мартой ежедневно, хотя бы только для того, чтобы пройтись вдвоем по парку. Однажды вечером, после того как они с упоением занимались любовью, Марта стала уговаривать его остаться у нее на ночь.
- Сейчас еще нельзя, - сказал Крис. - Нельзя, пока Анна живет здесь. Через несколько дней она уедет, и тогда я буду оставаться с тобой хоть каждую ночь.
- Какое нам дело до Анны? - чуточку ревниво спросила Марта.
- До самой Анны - абсолютно никакого. Но, дорогая, ты ведь знаешь, у нее ключ от твоей квартиры, и она вламывается к тебе в любое время дня и ночи. Если мы закроем дверь на цепочку, она будет барабанить в дверь из чистого любопытства, пока ты ее не впустишь. Я могу быть здесь спокоен только в те дни, когда мы знаем, что она у Джона.
- Не съест же она нас.
- Нет, но она будет говорить о нас. А это все равно, как если бы она съела нас живьем. Нельзя доверять Анне.
- Нельзя, это верно, - горестно сказала Марта. - Я ухлопала уйму денег на этих "Небесных близнецов", но ни Джон, ни ее отец не станут за нее расплачиваться. Ее отец взбешен из-за Джона.
- Вот видишь, - сказал Крис, - как опасно, когда люди что-нибудь знают! Ты потеряла все эти деньги, Марта?
- Нет, что ты, но мне придется очень трудно в первые месяцы.
- Ты ведь не очень богата, правда?
- Триста фунтов в год и этот дом.
- Это еще терпимо. Я рад, что ты не богата, Марта.
- Почему? Если бы я была богаче, тебе не пришлось бы поступать на дурацкую службу и мы могли бы уехать вместе куда нам вздумается.
- Конечно. Но понимаешь, мне очень противно, когда к любовным отношениям примешиваются деньги. Вероятно, это вина моих родителей. Это реакция на их взгляды. Это неразумно, но в этом есть какая-то доля правды. Мне бы хотелось совсем другого: чтобы у нас у обоих была работа, интересная работа, и чтобы мы работали достаточно близко друг от друга и могли встречаться, когда нам вздумается, но в то же время не впадать в мещанство…
- Этого с нами никогда не случится, - возмущенно сказала Марта.
- Это может случиться. Вспомни, сколько людей начинали с всепоглощающей страсти, а кончали ночными туфлями, зевками и радиопередачами. Но с нами этого не будет.
Согретый памятью о недавних поцелуях, он быстро и радостно шел домой по мокрым улицам, настолько занятый своими окрыленными мыслями, что почти не замечал потоков экипажей и людей, толпой струившихся мимо него под мозаикой зонтов. Он двигался не столько по лондонским улицам, сколько по стране воображения, где он нашел как раз такую работу, какую ему хотелось, и Марта нашла как раз такое дело, какого хотелось ей, жизнь их была богатой и деятельной, в ней не было места опустошенности, они встречались для любви и товарищеского обмена мыслями, а потом расставались для труда и нужд мирских… Сквозь эти грезы наяву его взгляд улавливал и запоминал отдельные яркие проблески развертывавшейся перед ним фантасмагории - вот полисмен в блестящем черном прорезиненном плаще, вот мягкое пламя огней магазина и золотое отражение их на влажных плитах тротуара, вдруг профиль девушки, на секунду обозначившийся четко, как камея, и снова навсегда растаявший во мгле, вот жесткие эгоистичные лица прохожих в квартале богатых клубов, вульгарные английские световые рекламы, старая нищенка, просящая милостыню около театра. Вся эта жизнь - соединение бесстыдного богатства с ужасающей нищетой, - которая совсем недавно заставляла его бледнеть от обличительного гнева, теперь казалась не больше чем занавесом, который вот-вот взовьется над иной, более прекрасной жизнью. Подобно тому, как некогда человеческая энергия почти вслепую создала этот огромный город в низинах и отмелях задумчивого устья реки, точно так же и в будущем по-новому направленная энергия воздвигнет новый город, достойный лучших людей, город, предназначенный для всех, а не только для эгоистического меньшинства…
Вернувшись в свою неуютную комнату, Крис с удовольствием поужинал. Все идет хорошо, все пойдет на лад. Теперь, когда Марта дала ему надежду, он найдет в себе энергию. Он отослал хозяйке грязную посуду и мирно уселся за чтение; изредка отрываясь от книги, чтобы поглядеть на маленькие язычки пламени, он строил новые воздушные замки. Потом он возвращался к книге и с азартом вел конспект.
Незадолго до девяти часов его отвлек шум у дверей, И в комнату взволнованно вплыла грузная квартирная хозяйка.
- Там вас внизу спрашивает какая-то молодая женщина, - сказала она, громко шмыгая носом и тем выражая чрезвычайное презрение к упомянутой молодой женщине.
- Меня? А кто она такая? - спросил Крис, спрашивая себя, зачем Марта явилась к нему. Может быть, с ней что-нибудь случилось?
- Говорит, будто она леди Хартман, - сказала хозяйка, еще более свирепо шмыгая носом.
- Моя сестра! - воскликнул Крис, в изумлении вскакивая на ноги. - Попросите ее сейчас же сюда, пожалуйста.
- Ваша сестра! Леди Хартман! Хм, - сказала хозяйка. - Не знаю, могу ли я позволять молодым женщинам приходить в такой поздний…
- Не болтайте вздора, - резко сказал Крис. - И будьте любезны не вмешиваться не в свое дело.
Он протиснулся мимо нее и заглянул в колодец зловонной лестничной клетки.
- Это ты, Жюли? - позвал он. - Иди сюда!