Хозяйка куда-то исчезла, и Крис вернулся в комнату. Он сунул в карман письмо Марты, которое он только что перечитывал, пододвинул свое единственное кресло к камину и подбросил в тлеющий огонь еще несколько кусков антрацита. Зачем пришла Жюли? Неужели они узнали о Марте? Ну если они только попробуют вмешаться, он будет драться всерьез. Или это - более вероятно - какой-нибудь новый дурацкий проект и Жюли послана к нему для переговоров? Но почему в такой поздний час?..
- Крис!
Он поднял голову и увидел Жюли, стоящую на пороге. В скудном свете Крис, смущенный ее неожиданным приходом, успел только разглядеть, что она без шляпы, что на ней длинная меховая шубка поверх бального платья и что ее красивое лицо очень бледно.
- Привет! - сказал Крис, пытаясь быть спокойным и деловитым. - Входи. Прости, что тебе пришлось ждать.
Он шагнул к ней навстречу, намереваясь пожать ей руку и обменяться традиционным братским поцелуем. Она оттолкнула его.
- Не целуй меня, не целуй меня! - испуганно воскликнула она.
- Ах так! - несколько обиженно сказал Крис, закрывая дверь и задергивая старую ветхую портьеру, чтобы насколько возможно оградить себя от любопытства квартирной хозяйки. - Но по крайней мере будем друзьями хоть настолько, чтобы пожать друг другу руки.
- Нет, нет, - пробормотала она с таким ужасом, что Крису это показалось ни с чем не сообразным. - Ты не должен даже прикасаться ко мне. Не должен!
- Черт возьми, что ж я, по-твоему, такой уж пария? - сказал Крис, теперь окончательно оскорбленный. - Неужели ты только для того вышла из своего аристократического затворничества, чтобы показать мне, что я недостоин даже твоего прикосновения? Но…
- Можно мне сесть? Я очень, очень устала.
- Разумеется. Садись в кресло. Оно ветхое, но твой легкий вес оно выдержит.
Жюльетта не села, а скорее упала в кресло и трагически уставилась на огонь. Крис посмотрел на нее внимательнее. Усталость? Вид у нее действительно был усталый, больше того, чертовски скверный и до последней степени несчастный. Он почувствовал угрызения совести за свою грубость; ему стало гадко, что он проявил себя таким нечутким, не понял сразу, что она страдает.
- Жюли! - окликнул он.
Она взглянула на него испуганными глазами затравленного зверька, точно ожидая, что он вот-вот накинется на нее.
- Я не хотел обидеть тебя, - поспешно сказал он, потрясенный страдальческим выражением ее лица. - Прости меня. Я… ну да что там. Ведь что-то случилось нехорошее, Жюли. Что именно?
- Сейчас, - не выговорила, а скорее прошептала она. - Сейчас я скажу. Дай мне отдохнуть минутку и почувствовать, что ты со мной.
Жюли закрыла глаза и откинулась на спинку кресла, обивка которого, как внезапно понял Крис, была слишком грязной, чтобы служить опорой для такой изящной головки. У него было неясное чувство, что он должен был бы положить ей под голову чистый носовой платок. Что, собственно, произошло? Ссора с Хартманом? Или родители потребовали еще денег?
Лицо Жюли с закрытыми глазами казалось трагически несчастным; в нем было такое страдание, что Крис заморгал, отгоняя слезы. Он пошарил в карманах, отыскивая папиросу, чтобы подбодриться, и продолжая в то же время с тревогой смотреть на сестру. Согревшись у камина, Жюли распахнула, не снимая, свою шубку. Внезапно Крис подался вперед, пристально всматриваясь.
"Она беременна, - сообразил он. - Так вот оно в чем дело! Но отчего ж она так огорчена? Она должна была бы радоваться этому. Почему же она не чувствует радости? Ах, ну конечно, это действует на организм. Все говорят, что в такое время у женщин бывают всякие причуды. Какое свинство, что я был так груб! Нужно обращаться с ней очень бережно".
Он почувствовал большое облегчение и внутренне улыбнулся, пряча папиросы обратно в карман - не надо курить, ей это может быть неприятно.
По-видимому, беременность ее расстроила, подумал он. Интересно почему? Может быть, ей хотелось, чтобы ребенок был не от Хартмана? Бедная девочка! Ну что я могу сказать, чтобы утешить ее? Как примирить ее с жизнью? Как странно, что она страдает из-за этого. Женщин держат в неведении относительно самого главного в их жизни. Сумею ли я рассказать ей, какой это сложный и тонкий процесс, как удивителен механизм всего этого? Как в ее утробе дитя проживет за несколько месяцев многие миллионы лет эволюции? Сумею ли я заставить ее понять, какая это мужественная и хрупкая штука - жизнь, пробивающая себе дорогу к более полному сознанию в этом затерянном закоулке огромной и недружелюбной вселенной? Сумею ли я вернуть ей веру в жизнь, в то, что жизнь достойна страданий, на которые обрекает нас ее зарождение, и что, веря в жизнь, мы должны передавать ее дальше…
Крис внезапно вышел из задумчивости, обнаружив, что глаза Жюли открыты и что она пристально смотрит на него.
- Теперь тебе лучше? - заботливо спросил он.
- Да, спасибо.
Крис подумал, что она стала, конечно, спокойнее, но что ее спокойствие донельзя мрачно. Он терялся, не зная, с чего начать.
- Так вот где ты живешь! - сказала Жюли, окидывая его комнату любопытным взглядом с еле заметным опенком прежней пренебрежительности. Крис в первый раз вполне ощутил, как убога и грязна его комната; слава богу, Марта никогда ее не видела!
- Да, - сказал он, пытаясь улыбнуться. - Таков замок по крайней мере одного англичанина.
- И ты жил здесь все эти месяцы?
- Да.
- Не знаю, как ты это вынес.
- Почему? Я очень счастлив.
- Как! В этой каморке без света, без воздуха, без элементарных удобств?
- Умы невинные и мирные назовут сию обитель убежищем, - шутливо процитировал Крис.
- Жаль, - задумчиво сказала Жюльетта.
- Тебе нечего меня жалеть. Повторяю, я очень счастлив, - ему было приятно говорить "Я счастлив", думая при этом о Марте.
- Я говорю это из эгоистических соображений. Я надеялась, ты сможешь меня приютить.
- Приютить тебя! - изумленно воскликнул Крис. - Почему?
- Я ушла от Джерри.
- Ушла от Джерри! - повторил Крис в полном недоумении. - Ты что, бредишь? Ничего не понимаю…
- Я на днях узнала твой адрес у Гвен, - сказала Жюли; губы ее вздрагивали. - Мне так хотелось увидеть тебя. У меня нет больше никого. Не оставляй меня, Крис! Прости меня, о, прости меня. Ты не знаешь, как мне тяжело!
- Ну, ну! - успокоительно сказал Крис. - Не нужно так волноваться, милая. Я, может быть, недостоин твоего прикосновения, но я сделаю для тебя все, что могу. Но давай перейдем к делу. Чем я могу тебе помочь?
- Не знаю, - пробормотала Жюли, - мне так тяжело, и я так страдаю, Крис. Я собиралась написать и попросить тебя прийти ко мне. А потом сегодня я осталась вечером одна. Было таким жестоким фарсом сидеть одной за обедом, в бальном платье и бриллиантах, а слуги чуть не открыто зубоскалили над брошенной женой. И мне стало так тяжко, Крис.
- Бедняжка!
- Я пошла к себе и легла на кровать; все случившееся нахлынуло на меня таким ужасом, что я подумала, что сейчас я задохнусь. Мне казалось, что я не вынесу этого ни одной секунды больше. Тогда я выбежала из дому, взяла такси и приехала сюда. Я думала, что, если я буду с тобой, мне станет легче.
Крис молчал. Он все еще ничего не понимал. Тут скрывалась какая-то тайна.
- Но, - сказал он после минутного раздумья, - даже если вы с Хар… с Джерри то есть - так вот, если даже вы с ним не очень ладите, это, по-моему, не причина уходить от него, особенно когда ты беременна.
- Откуда ты знаешь, что я беременна? - воскликнула Жюли вспыхивая.
- Я случайно заметил, пока ты отдыхала, - извиняющимся тоном сказал Крис.
- Ох! Неужели это так заметно! - сказала она с излишней, по мнению Криса, стыдливостью, закутываясь в шубку.
- Не будь дурочкой. Тут нечего стыдиться. К тому же, - добавил он, напоминая себе, что сейчас, пожалуй, не время придираться к ее воззрениям, - я никогда бы и сам этого не заметил, если бы не присматривался к тебе, стараясь понять, что такое с тобой случилось. Да и то я скорее догадался.
- Я стыжусь этого, ужасно, мучительно стыжусь этого, - горько сказала она.
- Ну послушай, что же тут особенно плохого, - сказал Крис, стараясь принять шутливый тон. - Не будь, пожалуйста, тем, что романисты называют "матерью с противоестественными наклонностями", дорогая, хотя, кстати сказать, и в природе иные матери пожирают своих детенышей. В конце концов, черт возьми, когда люди женятся, они должны кое-что предвидеть. И, знаешь, ты ведь не такое уж необыкновенное исключение. Это случалось сотни миллионов раз, и будет случаться далее. Не беспокойся о Джерри. Забудь его. Думай о себе. Думай о себе с гордостью, как о Праматери, подательнице жизни, передающей факел жизни новому представителю великого человеческого рода, торжествующей над смертью! Да ведь это изумительно, Жюли, это прекрасно!
- Ах, не надо, не надо! - простонала она. - Я не могу и подумать, чем это могло бы быть, когда это то, что есть!
- Но что же наконец произошло? - спросил он почти нетерпеливо. - Джерри вел себя гнусно с тобой, что ли?
- Нет, еще хуже! О господи, Крис; я хочу покончить с собой, мне следовало бы покончить с собой, а я не могу, я трусиха, я боюсь!
- Покончить с собой? Почему? Ты что, с ума сошла? Почему ты хочешь покончить с собой?
- Ах, я не могу тебе сказать, не могу! - стонала она, ломая руки в невыразимом отчаянии. - Ты будешь меня презирать.
- Ерунда, - сказал Крис, чувствуя, что настал момент проявить некоторую твердость. - Говори же, что такое?
- Я… я не могу, Крис, не могу!
Слезы катились по ее щекам, и Крис чувствовал, что она действительно глубоко страдает; не было ни игры с кружевным платочком, ни умышленно патетических взглядов; она, кажется, даже не замечала, что плачет. Что делать? Подобная сцена могла очень скверно отразиться на ней в ее теперешнем положении, но так или иначе все это нужно выяснить.
- Отец знает о том, чего ты не хочешь рассказать мне?
- Ах нет, нет!
- Мать знает?
- Нет! Ах, не рассказывай ей!
- Джерри знает?
- Да.
- А! И ничем не может помочь?
- Нет.
"Получается что-то вроде мрачного варианта детской игры в вопросы и ответы, - подумал Крис, - но я должен докопаться до истины".
- Когда это произошло? - настаивал он.
- Не знаю.
- Не знаешь! Ну а когда ты это обнаружила?
- В Монте-Карло.
- Понятно. А как ты это обнаружила?
- Доктор сказал - сказал…
- Доктор! - Крис почувствовал, что он опять сбился со следа и вернулся все к той же беременности. - Так что же сказал доктор?
- У меня была сыпь и…
- И что?
- Он взял мою кровь на исследование и…
- Что! - воскликнул Крис, чувствуя, как вся кровь леденеет в нем от ужасного подозрения. - Ты говоришь, он взял кровь на исследование?
- Да, - прошептала она почти беззвучно.
- Реакция была положительная? - твердо спросил Крис.
Жюльетта ничего не ответила, только отвернулась.
- Положительная? - повторил Крис.
Жюльетта кивнула и спрятала лицо в ладонях: все ее тело сотрясалось от рыданий.
Крис сидел совершенно неподвижно, уставившись на нее невидящим взглядом. У него было странное смутное ощущение, что нечто подобное происходило с ним когда-то раньше. Да, он вспомнил. В тот раз он повредил себе сухожилие на ноге и беспомощно лежал на земле, не в силах подняться, оглушенный болью. Тогда так же кровь отливала от лица, холод сковывал тело, взгляд застилала пелена, он чувствовал легкую тошноту и то же наивное недоумение - неужели это действительно случилось со мной? Тот же наивный подсознательный протест - почему это должно было случиться именно со мной? Почему я не могу быть таким, как минуту назад? И потом, как долго это будет продолжаться? Кончится это когда-нибудь? Я не могу этого выносить! И все это время какое-то странное ощущение, точно он стоял в стороне, наблюдая все происходящее критически - с убеждением, что это неправда. И как тогда казалось невероятным, что можно испытывать такую сильную физическую боль от разорванного сухожилия, точно так же теперь казалось невероятным, что можно переживать такое острое нравственное страдание. Это неправда, это неправда! Но боль не ослабевала.
Он нагнулся как можно ниже, чтобы вызвать прилив крови к голове, борясь с головокружением. Он был почти убежден, что это неправда, что нечто, заставлявшее его лишиться чувств, сейчас пройдет, что оно уже проходит. Но это "нечто" не было, не могло быть тем, о чем говорила Жюли.
Через минуту или две он снова обрел способность сидеть прямо; но он был бледен и весь дрожал. Жюли по-прежнему была перед ним, сгорбившаяся в безнадежный комочек истерзанной отчаянием плоти. Он снова услышал пронизывающий сердце звук ее рыданий, в котором звучала такая беспомощность перед лицом несчастья, что ему захотелось крикнуть, чтобы заставить ее замолчать. Неужели это правда, неужели это возможно? Она, во всяком случае, верила этому. Нужно выяснить, в чем дело.
- Жюли! - прошептал он.
Она или не слышала, или не могла ответить. Он видел ее прекрасные, тщательно уложенные волосы, которые казались такими живыми и юными, тонкую склоненную шею, в которой было столько трагического пафоса, - так, должно быть, склонялась на плахе шея Анны Болейн, - видел восхитительное изящество ее пальцев и обнаженной руки. Никогда раньше он не сознавал с такой ясностью красоту своей сестры: это было нечто слишком хорошо Знакомое, слишком само собой разумеющееся. "Мы ценим только то, что теряем, - беспомощно подумал он. - Возможно ли, что она потеряна, что ее прекрасное тело, такое живое и здоровое на вид, уже тронуто болезнью, обречено на ужаснейшее безобразие и разложение?.."
И, о господи, она ждет ребенка!
Ужас этой мысли вывел Криса из оцепенения. Он вскочил и принялся лихорадочно расхаживать взад и вперед по своей маленькой комнате. Возьми себя в руки, возьми себя в руки. Необходимо что-то сделать. Но что?
Он подошел к полке и, взяв карманный медицинский справочник, заставил себя твердой рукой перелистывать страницы. Он читал слишком быстро, не вникая в смысл, пока не дошел до слов: "Значительный процент женщин (по некоторым подсчетам свыше половины) заражаются от мужей…" Он сердито взглянул на эти слова и стал читать дальше… Но это было слишком длинно, полно специальной терминологии, сложно и - для человека, ищущего надежды, - слишком пессимистично. Он отбросил книгу в сторону и вернулся к креслу.
- Жюли! - повторил он, но на этот раз гораздо громче, твердым голосом.
- Да? - слабо ответила она.
- Что случилось дальше, когда ты побывала у французского доктора?
- Я… я была вне себя. Сказала, что я не… не верю ему, что это его грязное французское воображение. Тогда он рассердился и накричал на меня. Он сказал, что я могу обратиться к любому специалисту, он знает, что его диагноз правилен. И он сделал мне вливание.
- А дальше что?
- Я очень испугалась, на следующий день села на аэроплан и здесь пошла к одному лондонскому профессору.
- И он подтвердил этот диагноз?
- Да.
- И сразу начал лечение?
- Да.
- Тогда еще не все потеряно, - сказал Крис, стараясь говорить убежденным тоном.
Жюли подняла голову и повернула к нему белое заплаканное лицо.
- Ты просто стараешься ободрить меня?
- Я стараюсь ободрить тебя, - решительно сказал Крис, - но говорю только чистейшую правду. Если захватить болезнь вовремя, то можно спасти и тебя и ребенка.
- Откуда ты знаешь? - живо спросила она.
- Знаю, потому что одним из моих занятий в жизни было читать о подобных вещах, - ответил Крис, - а во всех медицинских книгах настойчиво говорится, что своевременно принятые меры обеспечивают полное излечение.
- Ты в этом уверен?
- Разве твой доктор не говорил то же самое?
- Да, но я ему не поверила.
- А я советую тебе верить ему. И советую выполнять его предписания как можно точнее и тщательнее. Тогда ты будешь такой же здоровой, как до болезни, и ребенок родится здоровый. - Крис отметил, что Жюли слушает его с напряженным вниманием и с почти детской доверчивостью и надеждой. Он продолжал: - Так что считай это дело решенным. Это будет, конечно, очень нудно и утомительно, но тут все дело во времени и настойчивости. Так что выбрось из головы всякие опасения по этому поводу. Медицина сделает все возможное, но многое зависит и от твоего мужества и терпения. Тебе придется посвятить по крайней мере год борьбе с этим. И ты победишь, я знаю, что ты победишь.
- Если бы только я могла этому поверить! - воскликнула Жюли, ломая руки.
- Тут нечего верить. Это факт. Попроси своего доктора, чтобы он откровенно объяснил тебе все, и ты увидишь, что я прав. И есть еще одна вещь. Тебе незачем считать себя опозоренной. Ты не совершила ничего постыдного. Тебе причинили большое зло. И ты пережила ужасный удар. Даже для меня это было ударом, - можно себе представить, чем это было для тебя!
- Да, но это так гнусно и грязно, - сказала Жюли вздрагивая.
- Вздор, - сказал Крис. - Ты ведь не чувствовала бы себя опозоренной, если бы случайно заразилась тифом или скарлатиной, правда?
- То другое дело.
- Почему другое? Разве микробы имеют мораль? Неужели ты должна считать себя опозоренной только потому, что это связано с половой жизнью? Да ведь корень твоей болезни как раз в этих самых "благородных чувствах" и так называемой скромности, из-за которых ты считаешь себя опозоренной. Если бы на свете было поменьше ханжей и кретинов, которые только и заботятся, что о "скромности" и "благородных чувствах", эта болезнь давно была бы искоренена. Держи голову выше, сестренка. Ты можешь возмущаться, но нечего чувствовать себя виноватой. Если кому-нибудь и должно быть стыдно, то это нашему дурацкому обществу равноапостольных идиотов, которое калечит всякую здравую попытку что-нибудь усовершенствовать.
К неописуемой радости Криса, Жюльетта расхохоталась над его страстным негодованием.
- О Крис, Крис, ты все такой же!
- Так, значит, это дело решенное, - сказал он, пытаясь рассмеяться, хотя к глазам у него подступали слезы, - но нам нужно решить еще один вопрос. Как ты намерена вести себя в отношении Харт… в отношении Джерри?
На лице Жюли появилось выражение панического ужаса.
- Ах, Крис, не заставляй меня возвращаться к нему, ради бога! Может быть, я могла бы переночевать у тебя на полу?
- Нет, - сказал Крис. - Не нужно драмы, Жюли. Будем благоразумны. Мы должны всячески остерегаться ошибок…
- Но я не могу с ним жить…
- Ты и не будешь. Обещаю тебе, что не будешь. По-моему, даже с точки зрения английских законов твое дело абсолютно верное. Но не забывай, мы бедны, а Джерри богат. Мы ничтожества, а он человек с весом, и у него влиятельные друзья. Мы не можем, не смеем полагаться только на то, что наше дело правое. У нас должен быть свой юрист. Если ты так просто уйдешь от него, он предъявит контробвинение, что ты сбежала от мужа, и, кто знает, может быть, впутают в это дело и меня. А теперь, если я пообещаю, что ты уйдешь из его дома завтра, ты будешь делать, как я тебе скажу?
- Я не хочу возвращаться! - беспомощно сказала Жюли.