- Знаю, что не хочешь. Но это будет для тебя первый случай доказать свое мужество. Вот мой план. Я отвезу тебя домой и устрою так, чтобы Джерри тебя не беспокоил. Завтра я первым долгом свяжусь с твоим доктором - кстати, как его фамилия и адрес?
Жюли ответила, и Крис тщательно записал это.
- Потом увижусь с Ротбергом…
- Ах, только не с ним, пожалуйста!
- Да, с ним, - настойчиво сказал Крис. - Больше я некому не могу этого доверить. И тогда, при поддержке закона и медицины, я приду к тебе на выручку. Кроме того, ты соберешь все, что тебе может понадобиться, в том числе все драгоценности, принадлежащие тебе по праву. И будешь сидеть у себя в комнате. У тебя в спальне есть телефон?
- Есть.
- Отлично. Я буду звонить тебе примерно раз в час и сообщать, как идет дело. У тебя есть с собой деньги?
- В сумочке что-то есть.
- Два фунта найдется?
- Да.
- Дай их мне. Мне они понадобятся на такси и на телефонные звонки. Сдачу я тебе верну. Спасибо. Ну как, теперь все ясно?
- Да.
- Отлично. Только не волнуйся, Жюли. Мы с триумфом вызволим тебя оттуда, и через год у тебя будет прелестный здоровенький малыш, и ты сама будешь совершенно здорова, мы отделаемся от этого господина-мерзавца и позаботимся, чтобы ты получила хорошие алименты. Это гнусное дело, я понимаю. И я знаю, что никакие деньги не возместят того, что ты перенесла. Но тебе будут нужны деньги, чтобы пройти через все это. А теперь слушай и отвечай по совести. Теперь ты понимаешь, что ты можешь и должна поправиться?
- Да.
- И что ребенок тоже будет здоровый?
- Ты в этом уверен, Крис?
- Абсолютно уверен, - сказал Крис, не чувствуя на самом деле никакой уверенности.
- И ты знаешь, что я освобожу тебя от Джерри?
- Да.
- Отлично. Так что перестань огорчаться. Скажи себе, что человеческий разум в состоянии справиться с такими… такими несчастьями, какие случились с тобою. А теперь посиди-ка спокойненько у огня, пока я найду такси.
Жюли кивнула. Ее глаза снова наполнились слезами, но это были слезы облегчения и надежды. Повинуясь минутному порыву, Крис сделал шаг по направлению к ней, но сейчас же сдержал себя. Ты не должен ее целовать. А вдруг Марта… О боже! Чтобы как-нибудь оправдать свое движение, Крис нагнулся и погладил сестру по голове.
- Я сию минуту вернусь, - сказал он.
Мистер Кристофер Хейлин умел проповедовать самообладание своей сестре, но сам он был в таком возбужденном состоянии, что выскочил на улицу без пальто и шляпы. Ледяной ветер с дождем хлестнул его и заставил вздрогнуть; но он слишком торопился, чтобы возвращаться. Как всегда бывает в дождливые вечера, такси как не бывало. Ему пришлось пробежать по Шафтсбери-авеню почти до Пикадилли-Серкус, и только там он нашел такси. В театрах и кино только что кончились спектакли и последние сеансы, и поэтому тротуары были заполнены людьми со сталкивающимися зонтиками, а мостовая запружена стоящими автомобилями. Только через пять минут такси, нанятому Крисом, удалось выбраться из создавшегося затора.
Крис просил шофера обождать, а сам быстро поднялся к себе в комнату. Жюли послушно и тихо сидела в кресле. Она взглянула на него, мужественно силясь улыбнуться, и он с удовольствием заметил, что она попудрилась и привела в порядок прическу. "Хороший знак, - подумал он, - ведь пуховка - это маршальский жезл в сумочке каждой женщины". Крис помог ей одеться и взял ее под руку. Она отшатнулась от него, точно их разделяло какое-то ужасное табу.
- Не прикасайся ко мне!
- Ерунда! - сказал Крис, решительно беря ее под руку. - Не преувеличивай. Твоя шуба ничем не больна, правда ведь?
Он понял, что ее необходимо приободрить, внушить ей, не преступая границ осторожности, что она не должна чувствовать, будто возбуждает в нем ужас. Несмотря на протесты Жюли, он заставил себя всю дорогу в такси не выпускать ее руки из своей и в течение всех этих бесконечных минут бодро поддерживать оживленный разговор. Вдруг Жюли перебила его:
- Крис, Крис, зачем они позволили мне выйти за Джерри?
- Они не позволили, они заставили тебя…
- Это и моя вина. Мне казалось, это так замечательно быть женой богатого человека. А это скучно, Крис, дьявольски скучно. Мне казалось, что наша домашняя обстановка дышит ограниченностью; но это ничто по сравнению с друзьями Джерри. Как ты был прав тогда, год тому назад. Зачем я не послушалась тебя!
- С моей стороны тоже было много предвзятости, - признался Крис. - Мне очень не нравилось, что ты достанешься Джерри. Ты разве когда-нибудь любила его по-настоящему, Жюли?
Она замялась.
- Как тебе сказать, меня в нем что-то привлекало, - сказала она. - Но, пожалуй, меня на самом деле привлекала его жизнь, как я себе ее представляла, и я решила, что мне нравится он сам. Теперь я ненавижу, о, ненавижу его!
Такси подъехало к особняку Хартмана. Крис сошел, заплатил шоферу и вернулся, чтобы помочь Жюли выйти. Она сидела не двигаясь.
- Крис, я не могу, я не могу! Ты не знаешь, как ненавистен…
- Ш-ш! - мягко сказал Крис. - Это всего только на одну ночь, и ты даже не увидишь его. Мужайся, и пойдем вместе.
Наполовину ведя, наполовину волоча за собой Жюли, Крис добрался с ней до двери и позвонил. Дверь открыл лакей, который с неприкрытым удивлением воззрился на жену своего хозяина в слезах и под руку с незнакомым молодым человеком.
- Ее светлость плохо себя чувствует, - сказал Крис громко, придавая своему голосу барственную интонацию оксфордского студента. - Закройте дверь и пришлите сейчас же ее горничную.
- Слушаюсь, сэр.
Крис подвел сестру к креслу, и она села, сжавшись в комок и рыдая. Он бросил шляпу на столик и взял ее за руку, шепча:
- Мужайся, мужайся! Это ненадолго. И он не будет тебя тревожить. Запомни, я буду звонить завтра утром и увезу тебя отсюда еще до обеда. Так что перестань реветь!
По лестнице сбежала какая-то женщина, за которой менее поспешно следовал лакей. Когда она приблизилась к Жюли, Крис обратился к ней:
- Вы горничная ее светлости?
- Да, сэр.
- Я мистер Хейлин, ее брат. А теперь потрудитесь выслушать внимательно, что я вам скажу. Ее светлости стало нехорошо, когда она зашла навестить меня сегодня вечером. Я позвонил доктору, и он говорит, что ей необходим полный покой и отдых. Ни в коем случае не следует беспокоить ее до прихода доктора, до утра. Не пускайте никого в ее комнату, даже сэра Джеральда, и пусть кто-нибудь дежурит всю ночь в соседней комнате, пока я не найду сиделку. Вы возьмете это на себя?
- Да, сэр.
- Отлично. Помните: никто не должен ее беспокоить, теперь уложите ее светлость в постель.
Он повернулся к Жюли: она встала с кресла и смотрела на него испуганными, умоляющими глазами.
- Спокойной ночи, дорогая. Ты выглядишь уже гораздо лучше. Спи спокойно.
- Спокойной ночи и спасибо тебе, о, спасибо за…
- Глупости, - сказал он, поглаживая ее руку. - Ну а теперь ступай.
Он окликнул ее, когда она устало подымалась по широкой лестнице.
- Я оставлю Джерри записку. И позвоню тебе утром. Еще раз спокойной ночи.
Затем Крис повернулся к лакею и спросил:
- Сэр Джеральд не говорил, когда вернется?
- Нет, сэр.
- Тогда я оставлю ему записку.
Крис быстро набросал послание в таком тоне, который, по его мнению, должен был удержать Джеральда на расстоянии, запечатал конверт и передал его лакею вместе со своей визитной карточкой.
- Вы слышали, что я сказал горничной?
- Да, сэр.
- Вы поняли, что положение серьезное? Ее светлость в очень опасном состоянии. Кто-нибудь должен остаться здесь и вручить мою записку и карточку сэру Джеральду как только он вернется. Если сэр Джеральд вернется после хорошего ужина, необходимо будет внушить ему, что доктор категорически запретил беспокоить ее светлость. Могу я положиться на вас, что вы это сделаете?
- Да, сэр.
Крис порылся в кармане и протянул лакею пять шиллингов.
- Вы, конечно, сумеете обойтись с ним должным образом, - сказал он, как бы делая лакея своим сообщником. - Уложите-ка его в постель, поспокойнее и побыстрее.
- Слушаюсь, сэр.
Крис снова очутился на дождливой, выметенной ветром улице. Он устал, голова у него болела, в горле пересохло, руки и ноги оледенели. А в сознании был хаос смятения и ужаса. Неужели всего шесть часов тому назад он возвращался так радостно, так доверчиво от Марты?.. Нет, нет, нельзя думать сейчас о Марте, этот ужас не должен ее касаться. К тому же не все еще сделано. Что нужно в первую очередь? Доктор, конечно!
Он исходил, как ему казалось, целые мили в поисках автомата, но, на свое счастье, застал доктора как раз тогда, когда тот собирался лечь спать. Крис с трудом втолковал ему, какое создалось положение и что нужно сделать, и с еще большим трудом уговорил его принять участие в намеченных действиях. В конце концов доктор согласился встретиться с Крисом и Ротбергом в половине первого и настоять на том, чтобы Жюли покинула дом своего мужа.
- А куда же вы ее поместите? - спросил доктор.
- В этом, доктор, я рассчитываю на вашу помощь. В ее состоянии ей следовало бы находиться в частной лечебнице.
- В частные лечебницы таких больных не принимают.
- В обычные да, я это знаю, - сказал Крис. - Но, доктор, у вас же бывают аналогичные случаи. Вы, наверное, знаете какую-нибудь лечебницу…
Наступило молчание. Доктор, видимо, обдумывал.
- Да, есть такая лечебница… Но вы знаете, с каким предубеждением относятся к таким болезням? Придется взять специальную сестру-сиделку на день, и так далее. Это обойдется недешево.
- Сколько?
- Примерно двадцать пять гиней в неделю.
- Ну что ж, - сказал Крис, хотя он был ошарашен. - Сэр Джеральд, как вы знаете, богат, и он должен расплачиваться за свою вину. Вы это устроите, доктор?
- Да.
- Я приду к вам завтра, в четверть первого, вместе с юристом. Сговорились?
- Сговорились.
Дальше что? Ротберг конечно! Крис позвонил к нему на квартиру и со все возрастающим отчаянием прислушивался к безответным гудкам телефона. Он уже собирался было повесить трубку, как вдруг раздалось щелканье аппарата и сонный свирепый голос сказал:
- Привет! Привет! Что такое?
- Это вы, Ротберг? Говорит Хейлин.
- Какого дьявола вы звоните в такой час? Я уже заснул, черт вас побери!
- Простите ради бога. Но слушайте. Случилось нечто совершенно ужасное.
- Что?
- Не со мной, с Жюли. Не могу сказать вам по телефону. Но мне необходимо увидеться с вами завтра не позже половины двенадцатого, а потом в двенадцать мы поедем с вами к Хартману и увезем оттуда Жюли.
- Увезем Жюли?
- Да. И, бога ради, не начинайте спорить. Я все объясню завтра. Согласны?
- Но у меня назначены дела…
- К черту дела. Говорю вам, что это нечто совершенно ужасное и нужно немедленно принять меры. Ну?
- Хорошо.
- Ну вот. Я знал, что на вас можно рассчитывать. Не знаю, как вас благодарить. Не забудьте. Спокойной ночи.
Крис устало плелся по пустынным унылым улицам. Дальше что? Нужно было что-то еще… Ах да. Снова он рыскал по городу, пока не нашел на Пикадилли ночную аптеку, где он купил несколько флаконов разных дезинфицирующих средств.
Когда Крис наконец добрался до своей комнаты, было уже за полночь. Камин догорел, и в желтом свете газа комната казалась особенно отталкивающей. Он поежился, наполовину от холода и усталости, наполовину от отвращения. Он израсходовал, казалось, всю свою энергию в страстных усилиях внушить Жюли надежду и самообладание. И вот теперь, когда необходимость в немедленных действиях на время отпала, он сам постепенно утрачивал самообладание и надежду. С чувством какого-то стыда и унижения он вымыл дезинфицирующим средством руки, касавшиеся сестры.
Марта. Как быть с Мартой? Бесполезно пытаться заснуть, пока не будет как-то разрешен этот вопрос. Не снимая пальто, он бросился на кровать и закрыл глаза. Не спать, только не спать.
Как быть с Мартой? Сказать ей? Это казалось самым прямым, честным выходом из положения. Но ведь это не его тайна, это тайна Жюли. Он имеет полное право рассказать об этом Ротбергу, потому что это в интересах Жюли. Но больше никому. К тому же поймет ли это Марта, как она к этому отнесется? Может быть, просто почувствует отвращение? Не разрушит ли этот удар в одно мгновение и, быть может, навсегда прекрасное и хрупкое сплетение чувств и ощущений, которое он создавал для них обоих? И разве то, что произошло с Жюли, уже не разрушило отчасти или по крайней мере не повредило нечто в нем самом?
Он открыл глаза и уставился на газовый рожок. Остается одно: позвонить Марте завтра утром, сказать, что его сестра опасно больна и что ему придется провести с ней весь день. Потом посоветоваться с доктором и выяснить, не рискует ли он заболеть и какие нужны меры предосторожности. Если необходим карантин, Марте придется примириться с этим. Он придумает какое-нибудь объяснение. Не подумает ли она, что он нарочно избегает ее? И даже если все обойдется благополучно, - какая все это гнусность, какой чудовищный дар молодому человеку на заре его первой счастливой любовной связи!
"Почему она пришла ко мне? Ведь я был с позором отвергнут и примирился с этим. Между нами было заключено молчаливое соглашение: мы расстаемся и каждый идет своей дорогой. В какое бы отчаянное положение я бы ни попал, я никогда не обратился бы за помощью к ним. Почему теперь я единственный человек, которому Жюли доверяет, в то время как полгода назад я был для нее глупцом, и больше ничего? Я не переменился. Бедная Жюли! Я должен помочь ей пройти через это. Она разрушила величайшее счастье, какое у меня когда-либо было, и даже не знает об этом. Но нельзя быть жестоким к такому страданию. Что бы она сказала, если бы я пришел к леди Хартман так, как пришла ко мне она? Бедная Жюли! Она не зла. Она глупенькая и невежественная женщина, и, черт возьми, как она расплачивается за это! Глупость и невежество, вот за что должны расплачиваться люди. Все человечество расплачивалось, расплачивается и будет расплачиваться за свою добровольную глупость и безграничное невежество.
Но остальные! Джеральд. Глупость и невежество. Вот он, один из героев целой толпы спортсменов и игроков, один из тех, чьи портреты всегда особенно охотно печатают в иллюстрированных журналах для снобов, вот достойный столп нынешнего порядка вещей, кто истребляет ради забавы существа, бесконечно более изящные и прекрасные и гораздо менее зловредные, чем он сам, вот человек, низведший пол на одну из самых его низких ступеней. Это невежественный сладострастник - достойный собрат невежественного ханжи. Знал ли он, что делал? Вероятно, нет. Вероятно, у него сохранилось старомодное представление прожигателей жизни, что в этой гадкой болезни, которой так легко избежать, есть что-то спортивное и мужественное. Так или иначе, его песенка спета. У него не хватит терпения выдержать долгие месяцы строгого режима…
А остальные… Та же глупость и невежество. По собственной глупости попали в беду и наделали новых глупостей, чтобы выпутаться. Какой фантастически идиотский "план"! За него теперь расплачивается бедняжка Жюли. Конечно, родители не знали, что с Джеральдом. Конечно, они пришли бы в ужас, если бы узнали об этом. Но они отлично могли бы выяснить это, во всяком случае, это должен был бы сделать отец. Однако в их глупом мирке снобов подобные вещи не могут случаться с состоятельными баронетами. И даже если бы этого не случалось, - они все равно глупы и невежественны. Чего ради толкать свою дочь в постель богатого животного? Что за смесь глупого невежества и жадности?
Я виню в этом отца. Он сыграл подлую роль. Он поступил как глупец, а это труднее всего простить. Он поддался на низкий план матери, потому что у него не хватило мужества противостоять ей. Он пытался выставить себя "заботливым отцом", а у самого не хватило элементарного здравого смысла навести справки о человеке, за которого он уговаривал свою дочь выйти замуж во имя своих собственных мерзких выгод, не хватило здравого смысла хотя бы потребовать докторское свидетельство. Ах, да что там!.."
Крис в бешенстве вскочил с постели и в бешенстве сел за письменный стол. Обида и возмущение, накопившиеся за много месяцев, может быть, даже лет, наконец вырвались наружу, и он излил их в письме к отцу, в письме, насыщенном презрением и гневом. Он ни на минуту не поколебался. Фраза за фразой холодного и злобного обвинительного приговора выливались из-под его пера, и к его ненависти примешивалось горькое возмущение и жалость к Жюли…
Крис подписал письмо, перечел его, написал на конверте адрес и наклеил марку; затем вышел из дому, опустил письмо в почтовый ящик и только тогда погрузился на несколько часов в безрадостный, тревожный сон.
Четыре
Крис проснулся совсем не в таком настроении, как наутро после первого любовного свидания с Мартой. На этот раз в нем не было и следа необоримого оптимизма вольтеровского доктора Панглосса. Он чувствовал себя скорее бедным маленьким мальчиком, который просыпается впервые в большой и явно враждебной к нему школе, чувствуя, что опоздал к молитве, и не сомневаясь, что день будет не из приятных. Как только он вспомнил обо всем, он раскаялся, что в состоянии усталости, озлобления и безнадежности написал ночью отцу такое горькое письмо. Какой смысл проявлять мстительность? Только чтобы потом чувствовать стыд. Почему именно он напал на Фрэнка? Чувствуя себя чуть ли не виноватым, Крис спрашивал себя, не выместил ли он на единственном оказавшемся доступным человеке свою досаду и обиду на то, что было осквернено его счастье с Мартой.
После завтрака Крис некоторое время задержался дома, записывая все, что предстоит сделать, и пытаясь в точности представить себе, как он будет поступать в каждом случае. Около десяти часов он решил, что мелочная предусмотрительность - всего лишь маска, которой он пытается прикрыть свое весьма реальное нежелание начинать этот тягостный день. Он сейчас же надел пальто и шляпу и вышел из дому.
На улицах было сыро и мглисто, и самые дома, казалось, источали уныние. У него вдруг возникло безрассудное желание вступить в артель рабочих по сносу домов и заняться полезной деятельностью - разрушением этих жалких обветшалых строений…
Дойдя до телефонной будки, он остановился в нерешительности. Кому звонить сначала, Марте или Жюли? Хорошо бы, конечно, Марте. Но он подумал, что Жюли, вероятно, провела ночь без сна, представил себе, как она считает минуты, дожидаясь его звонка; и позвонил сначала Жюли. Голос ее звучал устало и безнадежно.
- Как ты спала? - спросил Крис.
- Не очень хорошо.
- Я скажу об этом доктору. Для тебя очень важен сон. Видела Джеральда?
- Нет.
- Это хорошо. Я так и думал, что он не станет тебя тревожить, - сказал Крис, стараясь говорить как можно жизнерадостнее и испытывая как раз противоположное. - Все идет замечательно. Я говорил с доктором, и он устроит тебя в санаторий…
- А это будет скоро, Крис? Мне так тяжело здесь…
- Знаю, дорогая. Сегодня утром я пойду к Ротбергу…
- Это так необходимо? Мне не хочется, чтобы он знал.
- Дорогая, нам необходим юрист, на которого можно было бы положиться, и он не будет тебя очень мучить. Я ему скажу. И слушай, Жюли…
- Что?