Человеку свойственно строить планы и составлять расписания и винить других, когда они нарушаются. Одеваясь, Крис нашел полдюжины людей и обстоятельств, на которые можно было свалить вину за это внезапное нарушение страшно важного составленного им расписания занятий. У него даже хватило чистосердечия обвинить и самого себя. Помимо того, его беспокоила мысль, чем он, собственно, будет расплачиваться?
Этот вопрос разрешился для него в такси, когда Гвен с обезоруживающей улыбкой протянула ему пачку кредиток, попросив его не отказать в любезности платить за нее. Крис поколебался, спрашивая себя, чем вызывается это сопротивление: подлинным чувством независимости или дурацким буржуазным предрассудком, что "брать деньги от женщин - это дурной тон". Первым его побуждением было протянуть обратно деньги, остановить такси и выйти. После чего - как удобно ему будет пользоваться гостеприимством Гвен!
"Когда живешь с праздными людьми, приходится самому быть праздным, - злобно подумал он. - А если они богаты, они непременно будут покровительствовать тебе и распоряжаться тобой за свои проклятые деньги!.."
Гвен не обращала внимания на его угрюмое раздражение. Она прошла суровую школу супружества и примирилась с непостижимым идиотизмом мужчин. Но как-никак она была живым человеком и не могла не почувствовать некоторой досады на этого привлекательного, но несговорчивого юношу, который мрачно хмурился, напустив на себя страшную враждебность, в то время как он должен был бы радоваться, что его взяла с собой обедать хорошенькая женщина, желавшая ему "всяческого добра" в итальянском смысле этих слов.
"Ti voglio bene", - улыбались глаза Гвен.
"Ну тебя к черту!" - огрызались глаза Криса.
Гвен возложила все свои надежды на возбуждающее действие вкусной пиши и вина. И не зря. По мере того как подвигался обед, Крис обнаруживал с удивлением и почти с горечью, что к нему возвращается хорошее настроение. Пища оживила его внутренние химические процессы, дав им занятие. Вино нашептывало розовые утешения его мозгу. Жизненные невзгоды стали казаться почему-то менее страшными, трудности - не такими уж непреодолимыми. Лампа под розовым абажуром мягко освещала столик, точно возвещая втихомолку зарю какой-то более счастливой эпохи. Все, наверное, обойдется благополучно; золотые видения утопии поблескивали на краях его бокала.
Он перестал ограничиваться односложными ответами и, взглянув на Гвен, обнаружил, что она недурна собой.
"Ti voglio bene", - сказали глаза Гвен.
"Наконец-то! Женщина, которая понимает меня!" - сказали глаза Криса.
Ибо, полагаясь на свой довольно богатый опыт, Гвен перевела разговор на тему, которая, по ее наблюдениям, неизменно возбуждала в мужчине живейший интерес, - на него самого.
- Нет, - твердо заявил Крис в ответ на тактичный, почти боязливый вопрос. - Я не собираюсь возвращаться домой. Я теперь сам буду строить свою жизнь.
- Вы совершенно правы! - Гвен поспешила одобрить решение, которое как нельзя больше подходило ей. - Мужчине нужно предоставить идти своей дорогой, самостоятельно завязывать отношения с кем он хочет. Особенно вам. Я хотела бы вам помочь. По-моему, вы человек с будущим.
- Вы в самом деле так думаете? - спросил Крис, польщенный и скорее довольный, чем удивленный. - Передо мной встают такие непреодолимые трудности!
- Не сомневаюсь! Я уверена, что у вас достанет и способности и мужества идти своей дорогой! Но вы еще не рассказали мне, к чему вы, собственно, стремитесь. Не к археологии же, правда?
Крис нахмурился, пытаясь призвать к порядку мысли, обнаружившие склонность беззаботно порхать в винных парах.
- Я не могу выразить это ясно в немногих словах. Видите ли, я считаю, что необходимы большие коллективные усилия. Археология - это только один небольшой участок. Нам нужно не только усвоить огромный запас накопленных знаний, нам нужно идти дальше, учиться управлять этими знаниями и самими собой. Нам нужно найти ясные цели и методы жизни, нужно подвести под жизнь разумный фундамент, а для этого мы должны познать самих себя, так же как и окружающий мир…
- Понимаю, - ободрила его Гвен, хотя в действительности она понимала одно: что перед ней сидит симпатичный юноша, болтающий какой-то милый юношеский вздор.
- Жизнь должна быть служением великой идее, - продолжал Крис с серьезностью, которая показалась Гвен восхитительно забавной. - Что мы видим в мире? Огромные запасы силы, используемой не на то, что нужно; торжество насилия и невежества; наконец, угрозу вырождения. Мы должны сделать большой шаг вперед, или мы покатимся назад. Не исключена возможность, убийственная возможность, что замечательные дерзновения человеческой мысли погибнут в хаосе ужасной катастрофы.
- Ах, неужели вы серьезно так думаете? - спросила Гвен, чувствуя, что она должна что-то сказать. - Но разве условия жизни не улучшаются изо дня в день?
- Жизнь не статична, она динамична, - воскликнул Крис, игнорируя ее замечание. - И чем скорее меняются условия, тем быстрее мы должны к ним приспособляться. А это трудно. Но условия создаются самим человеком - взять хотя бы такой самоочевидный факт, как непрестанное совершенствование машин и смертоносных взрывчатых веществ. А ведь опасность, это ясно, не столько в них самих, сколько в том, как их используют. Нельзя ругать рояль за то, что не удается извлечь из него музыку Моцарта, если пианист умеет играть лишь собачий вальс. Нельзя ругать машины за то, что они ведут за собой хаос, если ими орудуют люди, сознание которых не вышло еще из патриархально-религиозной стадии.
- A-а, вы имеете в виду комплексы и все такое, - неопределенно сказала Гвен.
- Не совсем, - ответил Крис, несколько сбитый с толку. - Теория Бессознательного может нам во многом помочь, но она еще не разработана. Я имею в виду другое: современного Человека нельзя рассматривать изолированно от его прошлого, от его социальной среды. Необходимо установить происхождение его коллективных, так же как и индивидуальных ошибок, исследовать причины его плохой приспособляемости. Многое унаследовано от далекого прошлого.
- Боюсь, вы сочтете меня очень глупой, - в отчаянии сказала Гвен, жалея, что завела этот разговор, - но только, по-моему, я не совсем улавливаю вашу мысль.
- Мы в гораздо большей степени, чем нам это кажется, живем за счет традиций. Но на данном этапе большая часть этих традиций устарела, сделалась даже опасной. Мир кишит иррациональными верованиями и разрушительными предрассудками. Так вот, если бы удалось доказать, что эти верования и предрассудки - не врожденные, а являются пережитками мертвых религий и магических обрядов, это было бы первым шагом к их искоренению. Всякий вид человеческой энергии должен отвечать реальной или иллюзорной потребности, какому-нибудь нормальному или извращенному побуждению человека. Мы должны распутать этот клубок, отделить реальное от иллюзорного, норму от извращения.
Крис остановился, чтобы наполнить бокалы.
- Понимаю, - сказала Гвен, ничего не понимая. - Но это очень честолюбивые замыслы.
- Разве? А по-моему, всем должно быть ясно, что это именно то, что нужно делать. Как могут люди управлять своей судьбой, если они не понимают самих себя? Я говорю не о статичном совершенстве. Необходимы усилия, затрата энергии. И потребность в них будет существовать всегда. Но мы используем их не так, как нужно. Мы спорим, вместо того чтобы организовывать. Драться всегда легче, чем думать.
- Ах, нам необходима новая религия, не правда ли? - сказала Гвен, точно высказывая какую-то поразительную новую мысль.
- Наоборот, - горячо возразил Крис. - Нам необходимо отделаться от этой потребности в религии - потребности слабых. Всякая религия - преждевременный синтез, поскольку она пытается объяснить мир и место человека в нем. Религия вбирает в себя заблуждения устарелых мыслителей, все равно, поклоняется ли она солнцу или абстракции богословов, или отцу, матери и ребенку. Это ложный метод получать то, что хочешь, от гипотетических сил, именуемых "богами", умилостивляя их гнев. Религиозная этика основана на примитивном представлении о награде и возмездии - предпочтительно в ином мире, - а не на уважении к обществу, которое предполагает и уважение к личности.
- Как это интересно! - сказала Гвен, искусно подавляя зевок. - Вы знаете массу всяких вещей.
- Вы смеетесь надо мной?
- Вовсе нет! По-моему, вас нужно было бы освободить от всех материальных забот и… и чтобы у вас был преданный человек, который заботился бы о вас, пока вы над всем этим работаете.
Гвен почувствовала, что наконец-то ей удалось перевести разговор на нечто личное и разумное. Что он на это скажет?
- Для этого-то я и хотел получить стипендию, - согласился Крис. - Но только теперь я не уверен, что был прав. Человек должен быть активным в жизни. Я склонен думать, что желание получить стипендию - всего лишь одна из разновидностей извечного стремления вернуться в убежище утробы, так же как хождение в церковь или сон. Показательно, что университет называется альма-матер. Вечный культ чадолюбивой богини-Матери.
- Богини-Матери? - Гвен была разочарована, а еще более сбита с толку этим новым отклонением от личной темы.
- Вы, наверное, не раз видели древние глиняные изображения женщин с преувеличенно развитыми половыми признаками, - сказал Крис, который, подобно многим, не мог представить себе, что другие не интересуются тем, чем интересуется он сам. - Они, конечно, символичны. Вы можете возразить, что если у них слишком большие ягодицы, то это потому, что в то время у женщин были такие ягодицы, как теперь у готтентоток. Возможно, но это не объясняет чрезмерного развития грудей и половых органов. Это, по-видимому, имело религиозное значение.
- Религиозное! Что вы хотите сказать? - воскликнула Гвен, обрадованная, что разговор наконец зашел о чем-то ей понятном, но удивленная, что это может иметь какое-либо отношение к религии.
Крис тоже был удивлен, искренне удивлен ее вопросом. Да ведь в наше время эти элементарные вещи известны всем и каждому!
- Предполагается, что первобытные люди тысячи лет тому назад смешивали функции женщины в размножении, иными словами, создание жизни с самой жизнью, - объяснил он. - Они видели, что женщина "дает жизнь", что жизнь возникает в ее теле, и это было для них полнейшей тайной. Как и у нас, у них было слишком человеческое желание не умирать. Вот они и придумали благодетельную Богоматерь: нечто вроде бодлеровской Великанши, которая дает им жизнь. Кстати сказать, это типичный пример религиозного мышления: сочетание наблюдаемых фактов, ложных выводов и чаяний.
- Вы хотите сказать, что они боготворили… боготворили женское начало? - спросила Гвен осторожно, но с волнением, не отдавая себе отчета, до какой степени они с Крисом говорят на разных языках. То, что Крис разъяснял на холодном абстрактном языке науки, она представляла себе в горячих конкретных образах.
- Самый половой орган? Возможно, - сказал Крис, не отдавая себе отчета, что его речи возбуждают в Гвен отнюдь не научный интерес. - Мы можем только предполагать. Я лично считаю, что их система мышления отличалась от нашей. Это было образное мышление, при котором символ, факт и идея возникали одновременно. Они не расчленяли их, как мы.
- Мне кажется, я лучше поняла бы, если бы увидела одну из этих статуэток…
- О, это очень просто, - сказал Крис, доставая блокнот и принимаясь рисовать. - Они все более или менее одинаковы. Грубо намеченные голова и плечи. Огромные широкие ягодицы и груди, вот так. И большой треугольник, занимающий всю нижнюю часть туловища. Иногда бедра сжаты, и им придана форма раковины, вроде раковины каури; это, очевидно, имело символическое значение того же порядка.
- Какое уродство! - воскликнула Гвен, бросив взгляд на набросок. - Но, Крис, женщины совсем не такие!
- А кто говорит, что они такие? - сказал Крис в крайнем изумлении. - Это не реалистические портреты, а религиозные символы. Это символический язык, изображающий Пол и Оплодотворение, но прежде всего Жизнь…
Гвен не желала слушать о символическом Оплодотворении или символической Жизни и о предполагаемых религиозных верованиях каменного века. Она вернула разговор к исходному пункту символического языка и постаралась удержать его на этой теме. Она отказалась от мысли пойти в кино. Она заказала шампанское и заставила Криса сформулировать свои взгляды на запутанный, чтобы не сказать спорный вопрос о взаимоотношении полов, что он и сделал, очень красноречиво, но довольно бессвязно. Ни один из них не заметил этой бессвязности в той приятной атмосфере взаимного доверия, которую создал обмен мнениями. Мало того, оба они чувствовали, что в значительной мере содействуют разъяснению этого важного вопроса, которым до сих пор так ужасно пренебрегали.
Они были так увлечены разговором, что только в половине двенадцатого вспомнили, что им пора домой. Спускаясь по лестнице к выходу, Крис обнаружил, что ноги не очень его слушаются; это показалось ему ужасно смешным, в особенности потому, что Гвен чувствовала то же самое. Они оба много смеялись над этим. Неустойчивость продолжалась и в такси, так что Крис из чисто альтруистических побуждений, только для того, чтобы Гвен не стукалась о стенку, обнял ее за талию и взял за руку. По каким-то непонятным причинам, возможно, связанным с мадаленским или первым среднеминосским периодом, они начали целоваться и продолжали это занятие всю дорогу до Кенсингтона…
Жюльетта, решили они, уже вернулась и легла спать. И так, хихикая и говоря друг другу "шш, шш" и производя при этом изрядное количество шума, они разошлись по своим комнатам, обменявшись прощальным поцелуем.
В голове Криса, когда он раздевался, было мягкое бархатистое ощущение и приятное солнечное тепло в жилах. Гвен, - подумал он, выбравшись из накрахмаленной сорочки и небрежно сбросив ее на пол, - Гвен совершенно восхитительная женщина, гораздо более умная, чем он предполагал. Конечно, жалко терять целый вечер, но ведь нужно иногда и развлечься, а то станешь сухарем и тупицей. Он решил почитать несколько минут, чтобы успокоить свой ум после стольких разговоров и чтобы хоть отчасти возместить потерянные часы. Но возместить их будет легко, очень легко, это сущие пустяки. Все обойдется.
Легкий стук в дверь, такой тихий, что Крис не был уверен, действительно ли стучали. На всякий случай он сказал "войдите", и в комнату вошла Гвен, закутанная в изящный розовый халатик, отделанный белым лебяжьим пухом.
- Я подумала, что вам, может быть, захочется пить ночью, - тихим голосом объяснила Гвен, ставя на его столик бутылку виши и стакан.
- О, спасибо, большое спасибо, - прошептал Крис, несколько смущенный. - Как мило с вашей стороны.
- Может быть, вы хотели бы чего-нибудь еще?
- Нет, нет, мне больше ничего не нужно.
- Тогда спокойной ночи еще раз…
Гвен нагнулась поцеловать его на прощание; он привстал на постели. Под влиянием мягкого солнечного тепла один поцелуй превратился в несколько поцелуев. Каждый раз, когда Гвен, казалось, порывалась выпрямиться и уйти, Крис удерживал ее, и они целовались снова. Так как от согнутого положения у нее заболела спина, Гвен без всяких грешных умыслов присела на краешек кровати. По чистой случайности ее халатик от этого соскользнул, обнажив грудь, гораздо более привлекательную, чем грудь любой из богинь-матерей. Чисто рефлекторным движением Крис положил руку на это гладкое белое полушарие.
- Ах, Крис, не надо! - запротестовала Гвен. И в доказательство того, как она шокирована его фамильярностью, крепко прижала его руку к себе…
Общеизвестен поучительный рассказ о чистом юном христианине, который по приказу некоего жестокого римского императора был связан и нескромно соблазнен безнравственной, но, увы, на редкость привлекательной юной женщиной. Римский юноша молился, закрыв глаза. Но тщетно. Дух не желал, но плоть была сильна. И в то самое мгновение, когда язычество в самой его отвратительной форме готово было восторжествовать над этим представителем Нового Мировоззрения, он героически спас себя от падения, откусив язык и доблестно выплюнув его в лицо даме.
Но век рыцарства ушел безвозвратно.
Крис не откусил свой язык.
Два
Наши поступки редко приводят к ожидаемым нами последствиям в этом странном состоянии "человеческой жизни", тем более странном, что мы считаем его правилом, а не удивительным исключением среди безжизненно-голой вселенной.
Еще более огорчительно то, что наши поступки слишком часто приводят к результатам, которых мы вовсе не ожидаем. Возможно, этим объясняется восточный пессимизм и фатализм. Мы, люди Запада, ограждаем себя от подобных опасных допущений изысканными фикциями, например уверенностью, что аналогичные причины могут иметь аналогичные следствия. Это верно в химии, но не в любви.
Несомненно, с общепринятой точки зрения, молодой человек, внезапно оказавшийся - подобно Крису - в близких отношениях с хозяйкой дома, может или, вернее, должен испытать на себе известные последствия своего поступка. Но какие чувства он при этом должен испытывать, это в данном случае менее существенно, чем то, какие чувства он испытывал в действительности.
По теории самого Криса, основным его чувством должно было быть большое удовлетворение; и, как это ни странно, его теория оказалась верной. В свое время он достаточно энергично противостоял тем понятиям, которые обычно внушаются представителям его класса, и поэтому теперь не испытывал никакого чувства вины, а следовательно, не нуждался ни в оправданиях, ни в угрызениях совести. Если бы его подвергли допросу, он стал бы доказывать, что все случившееся - частное дело его и Гвен. Не было нанесено никакого ущерба ни отдельным лицам, ни собственности, и, следовательно, юриспруденция тут ни при чем. Их поступок не оказал никакого влияния на окружающий мир, который будет по-прежнему двигаться по намеченному пути; единственное, что произошло, это что у двоих людей стало одним приятным воспоминанием больше. А это было плюсом для них, да и для всего человечества в целом. Крис был даже способен доверчиво и благожелательно ожидать повторения этого поступка.
Он не учел того обстоятельства, что не все захотят разделить его просвещенно-философическую точку зрения.
Была, например, Гвен, которая имела ко всему этому самое непосредственное касательство. Невозможно отрицать, что теперь она казалась ему гораздо более привлекательной, чем до сих пор. Он удивлялся собственной глупости, не позволившей ему распознать ее скрытые достоинства. Не делая сознательно никаких сравнений, он смутно отдавал себе отчет в том, что Анна потеряла в его глазах столько же, сколько выиграла Гвен; подобно двум фигуркам барометра, Гвен показывала Ясный Солнечный день, тогда как Анна скрылась за дверцей Дождя и Бури. Он был склонен называть ее мысленно "бедной Анной".
"Удивительно милая женщина", говорил он себе, имея в виду Гвен. Приятно было видеть, как она старалась ему нравиться. И так же было приятно, что она подчеркивала их изменившиеся отношения едва заметными оттенками взгляда, интонации, жестов. Эти первые мягкие проявления женского чувства собственности не вызывали в нем никакой тревоги.